Колымская рапсодия. Глава 40

Всё это, уже и вправду было! Красный самолёт, улыбки стюардесс, рёв моторов,убаюкивающее покачивание полёта и прыжок желудка в неизвестность. Только сейчас, Михаил чувствовал себя уже частью всего этого. Не гостем, не экскурсантом, и даже не отпускником! Он был частью Колымы! Он не стал «сыном лейтенанта Шмидта», как шутя называли Березинец с Цыганковым «бегунцов» и дезертиров. Не испугался жестоких морозов, когда металл становился хрупким как стекло, а его душа, о которой, давным – давно, все близкие ему люди говорили, что она – чёрная, бесчувственная и ледяная, вдруг оттаяла и расцвела нежнейшими цветами, но не полевых цветов, а завораживающими цветами северного сияния! Он даже совершил уже поступок, которым можно было гордиться. Конечно, было ещё кое – что, чем гордиться не стоило, но с этим он разберётся! Самое главное – он обрёл веру в себя! Он почувствовал, что может самостоятельно принимать решения, от которых может зависеть не только его жизнь и судьба, но и судьбы близких, дорогих ему людей!

Теперь надо было научиться любить… Одного, единственного человека, с которым можно было прожить жизнь и не заметить этого! Он всё чаще задумывался над этим. Все эти метания по чужим подушкам, можно было отнести к становлению характера, если бы не слёзы тех, кого он оставил, его слёзы, о тех, кто оставил его. Пора! Как просто всё! Раз – два, и всё? А кто скажет, как это сделать? Кто укажет на того, конечно вернее было бы сказать, на ту – «единственную и верную»? Эх, Мишка, Мишка! Ведь только что решил, он – самостоятельный и решительный мужчина, ан – нет! Опять проблема! Думал – думал и не успел, вон уже и самолёт пошёл на посадку.

Посадка на севере, самый интересный момент. Воя моторами, самолёт начинает снижение, входит в облака и пассажиры, вдруг, теряют чувство реальности! Обычно зимой, облачность низкая и плотная, земля как может, старается удержать своё тепло, укутываясь толстыми слоями облаков, но космический холод всё равно пронизывает и это «ватное» одеяло, миллионами атомов мороза, заставляющих эфемерные облака превращаться в осязаемое вещество, похожее на нечто среднее между манной кашей и молочным пудингом! Попадая в него, самолёт начинает трясти и подбрасывать, отсутствие видимости в иллюминаторах, придаёт процессу незабываемые ощущения. А внезапно показавшаяся земля, сразу наводит на мысли о вечном! В белом, молочном тумане, особо не поглазеешь на красоты колымские – они расплывчаты и размыты, даже кончики подрагивающих крыльев. Но касание взлётной полосы, вызывает вздох радости у всех, напряжённо вглядывающихся в своё будущее. Сели! Напряжённое оцепенение сменяется суетливыми движениями сборов пожитков. Так было всегда. Даже слезая с велосипеда, человек переводит дух, а тут…из–за облаков спустились! Ура лётчикам! И на выход!

А на трапе, Мишку уже ожидал его лучший друг, Колымский мороз, от которого он успел отвыкнуть за месяц скитания по больничным коридорам. Вцепившись в нос и щёки, он попытался запихнуть его обратно, в самолёт, но не тут то было, какой – никакой, а опыт первопроходца и покорителя стужи колымской у Мишки уже был, поэтому, схватив в охапку противного старикашку по имени Мороз, он сам поволок его за собой через лётное поле, быстрей – быстрей, к тёплому зданию вокзала! Но через несколько десятков шагов, Мишка малость освоился: дал Деду пинка под зад, плотней натянул шапку, поднял воротник и закрыл шарфом мигом поросшие ледяной коркой свою гордость – усы, единственную причину, указывающую в этих Богом забытых местах, на его принадлежность к южной цивилизации! Хотя…нельзя сказать, чтобы эта «причина» принесла ему, даже незначительную привилегию! Скорее, даже наоборот… Или правда отвык Михаил, или и впрямь мороз давил!

Насколько мог скорым шагом, пошёл в посёлок. Быть в Берелёхе и не зайти к дядьке Мирону – этого бы тот не простил! Вот только на работе он. «Ну ничего, с Ириной Васильевной посижу, чайком душу побалую и дальше побегу!» – мыслил Мишка на ходу, – «Только бы она дома была!» Проходя мимо столовой, высмотрел термометр, висевший недалеко от входа. «Надо глянуть, интересно жа, сколько давит?» – подошёл поближе – нет ничего! «Какого чёрта неисправный повесили? Зря крюк делал.» Стараясь дышать в сторону, чтобы самому себе не мешать выдыхаемым паром, ещё раз всмотрелся в прибор. Пусто! Рядом раздался скрип снега: – Чего ты там высматриваешь, кланяешься ему? Ты ляг ещё! Лучше видно будет! – раздался насмешливый женский голос.

– Да вот, решил глянуть, сколько сегодня давит, а он не работает!

– Вот он, как раз и работает! Это ты без дела шляешься!

Мишка оторвался от созерцания термометра, оглянулся на голос. Тётка, закутанная в громадный платок, больше похожий на персидский ковёр, держа в руках два пустых, дымящихся паром ведра, через его плечо, тоже заглянула в деления:

– Не видишь, что ли? Шкалы ему бедному не хватило! Здесь всего до пятидесяти градусов чёрточки! А сегодня даже по радио передали, минус
пятьдесят семь! В школе уроки отменили! А шантропе нашей, хоть бы что! Вона, весь каток пацанятами забит! Так то! Не работает! – сердито фыркнула она и половчее перехватив вёдра в одну руку, отворив другой дверь в столовку, скрылась в вырвавшихся оттуда белых клубах тёплого воздуха!

– Серьёзные все, гляди – ка…- сам себе ответил Мишка.

От общепита до барака дядьки Мирона уже было рукой подать и через несколько минут, он уже стучался в дверь. Ирина Васильевна была дома. Что всегда поражало Михаила в ней, так это её обаяние! Не красота и не доброта, хотя и этого у неё было в избытке, а именно обаяние! Когда бы не вваливался Мишка к ним в комнатушку, чистота была идеальная, сама Ирина Васильевна, всегда чистенько одета, ресницы и брови глаз слегка подведены чёрной тушью или карандашом, чем там красится женское племя, а на столе всегда свежие пышки, булочки или какая другая стряпня! Закипеть чайнику было пятиминутным делом и вскоре Мишка уже с удовольствием уплетал домашнее печёное, заодно рассказывая о своём житие – бытие. До обеда время было ещё много, дядьку Мирона ждать к столу не стали, да и Мишка с дороги, поэтому и усадила его хозяюшка перекусить: – Ты, кушай, Миша, кушай! Я к приходу Миронову, ещё приготовлю! – подкладывая и подкладывая, твердила Ирина Васильевна.

Особых новостей за время отсутствия не произошло, рассказывала хозяюшка, все занимались своими обычными делами. Лепила сегодня, как на грех, уже спал. Ещё до свету, они с Мироном слышали, как к нему кто то пришёл, к разговору за стенкой особо не прислушивались, только слышали, как часа через пол, хлопнула за ними входная дверь. А когда Мирон завтракал, приплёлся он обратно, пьяный в «дрова», как сам и выразился. Чего уж он там буровил, сидя на полу в холодном коридоре снимая валенки, понять было невозможно, он бы так и уснул, да Мирон, душа сердобольная, заволок его в комнатёнку и пристроил на кровать. Поэтому пообщаться с Михаилом он никак не мог. Как ни хорошо было в гостях, а пора было двигать дальше. Неизвестно, когда ещё попутку в сторону дома поймаешь! Мишка уже прикинул, доехать на любой машине можно и до Стрелки, а там водовозки свои мигом подбросят! В аккурат к обеду, они вторым кругом заливаться поедут. Так что не позже часиков трёх, Михаил планировал уже быть дома!

Засунув за «пазуху» свёрток с гостинцами, дав Ирине Васильевне клятвенные заверения с первой же оказией заехать в гости, сказав сто первый раз «спасибо», пошёл по тусклому барачному коридору на выход.

Занеся руку толкнуть дверь, не веря своим ушам, услыхал знакомый скрип ножа по стеклу: – Слышь, малый, спичками не богат? Ух и клифт на тебе фартовый, подогреть братву не желаешь? – и дальше – бульканье не бульканье, не зная что это, никогда не догадаешься – смех!

Лепила, в своём неизменном «прикиде» – телогрейка на голое тело, неимоверной длинны шарф, погасший окурок в уголке рта, несуразный треух на голове, пьяный как «старый граф», по его же выражению, но «насквозь интеллигентный, аж самому противно!»

– Совсем оборзел, босота! Или планки орденские в коленках жмут? Пошто в гости не глянешь? Я вот в Магадан к тебе, и то, два раза ездил!

Михаил сгробастал Лепилу в охапку: – Здравствуй Миклован Иваныч! Здравствуй, родненький! Как же я рад тебя видеть! А мне Ирина Васильевна сказала, что ты уже прилёг покемарить малёхо!

– Отпусти, бугаина, вязы свернёшь! Вот ломом опоясаный! Видать харчи больничные тебе на пользу пошли! – вырываясь из Мишкиных объятий булькал доктор! – Ты никак уже отчаливаешь? Пошли-ка со мной! Да не ссы, тут недалёко, через дорогу только. Поутряне только, тебя вспоминали, я Лымарю зуб дал, что ты как с больнички откинешься, на свиданку зарулишь! А он, подагра старая, брехал, что мимоходом прокатишь! Пошли, пошли, пусть проставляется, я его за язык не тянул!

– Док, слушай, а чего это ты говоришь – два раза ко мне ездил! Брешешь ведь! Не было тебя! Или не нашёл? – уже проходя мимо высоких снежных сугробов, накиданных по бокам узкого прохода между бараками, спросил Мишка.

– Кобель брешет! В натуре, два раза нырял в автобус! Оба раза снимали! Один раз с Ягодного вернули, второй – на Атке попался! Мусора, падлюки! Я ж не выездной…А тут, по месту, вертухай завёлся, что ли… Стучит, сука! А кто, не знаю! Ну, ништяк, всё одно – накоцаю! Будет он у меня срать где попало! Всё, пришли! Ныряй вот сюда! Не менжуйся, не в гостях!

С силой толкнув дверь, оказались в типовом барачном коридоре, где на весь длинный проход, светила одна лампочка, закрытая решётчатой дверцей и запертая ко всему прочему, на висячий замок, наверное, чтобы не украли. Хотя, что такое висячий замок для местного населения – баловство одно!

Свету от неё было – как от Луны в подземелье и Лепила шёл, как боцман по палубе корабля в девятибальный шторм – широко расставляя ноги, а заодно и руки! Прогулка по морозу, ничуть его не протрезвила! Сбив пару кастрюль и тазов, которые своим грохотом возвестили хозяев о приходе гостей, так что дверь в комнату, им заблаговременно открыли. После больничных чистых и проветриваемых палат, после игрушечной комнатки Ирины Васильевны – это было зрелище! Народу в комнатушке было человек пять – шесть, точно сказать было невозможно из-за плохой видимости. Табачный дым был такой плотности, что казалось, его нужно раздвигать руками. Пара человек лежали на кроватях с голыми сетчатыми пружинами, четверо мужичков сидело вокруг трёх табуретов, на которых лицом вверх, лежала женщина. Абсолютно голая! И эти четверо, играли в карты, используя её, как стол! Между грудей у неё лежала колода, из которой играющие время от времени брали карты, ниже пупка – видимо лежал отбой, а само пупковое углубление, использовалось, как место «боя»! Курили все, даже импровизированный стол! Одной рукой! А в другой, был стакан с пойлом! Мутным и вонючим! Да… а Михаил думал, что видел в жизни всё…Наивный… Один из игравших поднял глаза – Лымарь!

Досадливо поморщился: – Лепила, курва ты крученая! Ты этого голубя по почте выписал, что ли? Бывай здоров, Альбатрос! Домой кочумаешь? Где это тебя выцепила, эта старая клистирная трубка? Прикинь, я тут как на каторге горбачусь, лохов по углам развожу, а этот мокрушник, расход один за другим подгоняет! Всё, баста, очкарики, приплыли тапочки к дивану! Кажи свой бой! О, ваши не пляшут! Папрашу бабки на кон! – гнусавым голосом возвестил Лымарь об окончании игры. – Можа желаити реванш? Мои деньги – ваши «кони»? – Вору без «коней» – западло! А чуйка кажет, всё к тому идёт! – Я вас умоляю, где тут воры? Тогда расход играем? Фуфломицин голимый!

Встав из-за импровизированного стола, обнялся с Михаилом: – С полстакана накатишь? – В другой раз! Спасибо. Мне ещё до дому добираться. – Ну и…? А что, бухой не доедешь? А…Премии лишат? Ты ж у нас пидоровик производства! Нет?! Ну и ладушки…

– Ты кенором не пой! – встрял Лепила, – Проставу шли! – Слышь, док? Может «мясом» возьмёшь? – Лымарь кивнул на уже поднявшуюся деваху, – Пожиже развести, на двоих хватит…А? Да ладно, не пенься! – Взяв с табурета на котором только что лежала «мясо», приличную кучку бумажных денег, протянул одному из проигравших:

– Фрол, метнись к Зарыге, возьми пару штук!

Тот сидел не шевелясь, свесив чубатую голову, уронив большие руки между коленей и видимо не понимая, что обращаются к нему.

Не обращавшая ни на кого особого внимания одевавшаяся «столешница», мигом протянув руку, выцарапала деньги у Лымаря. – Я сгоняю, чирик мой, покатит?

– Тот лишь досадливо отмахнулся…

– Казёнку бери! – посоветовал Лепила, – от самогона уже не прёт! Весь градус в вонь ушёл! На карбиде настаивают, волчары…Другой раз «до ветру» идёшь и прикурить стрёмно, как бы в космонавты не записали

Мишка с интересом спросил: – Чего так? – А ты спробуй! – захохотали мужики, даже Фрол поднял голову и улыбнулся,

– А ты чего здесь маешься? – обращаясь к нему, спросил Лепила, – Ты ж не «игровой»! Али «зряплату» получил? И с кем ты играть сел? Это же «катала»! А эти, – он кивнул на суетившихся по комнатушке мужичков, – «пристяжные»!

– Это как? – непонимающе нахмурился Фрол,

– В доле они! Лымарь, где, то пастбище, на котором такие лохи водятся? – В какой доле? – Фрол угрожающе поднялся. – Да не слушай ты его! Всё по честному было! Я хоть раз передёрнул? Нет! Лепила, чего ты гонишь! – В натуре, Лепила, человек ты уважаемый, но сейчас «косячину» порешь! – встали в позу игравшие, – Его никто не принуждал, уговаривать не уговаривали! Захотел человек «бабла» срубить влёгкую – сел! Поначалу и ему масть пёрла! Никто ему не запрещал, встать и уйти! – Ага! Так вы его и отпустили бы! Сколько ты просадил? – неожиданно спросил Лепила у одного из говорящих, – Сотку… – А ты? – у второго, – Тоже сотку.. – А ты, сердешный? – это уже у Фрола,

– Пять…

– Чего, «пять», лошара? – Сотен… – Доктор, я не догоняю, ты чего здесь этот гнилой базар завёл? – уже не шутя вплотную к Лепиле придвинулся один из «пристяжных», – Предъявляешь? Глядя на назревающую заварушку, Мишка ещё успел подумать: – – Вот везёт- то как! Не успел приехать, опять – мордобой! Вот и не верь мудрецам, что говаривали – Жизнь идёт по кругу! Второй раз за день!

-Ладно, проехали! – встряв в разборки, поднялся с табурета Фрол. Мишка от изумления на минуту потерял дар речи, таким большим он оказался! Даже места в комнате стало меньше – под два метра ростом, крепкий как скалистый утёс, с длинными крючковатыми руками, изъеденными чёрными точками, указывающими на принадлежность к классу гегемонов. – Правда ваша, никто за грудки силком в игру не тащил! Сам вписался. Уж больно красиво «пели»! Да и «замануху» грамотную придумали! Сам виноват, попался, как фраер последний! А ты, тот самый Альбатрос? – обратился он к приготовившемуся было к драке Михаилу, – Рад знакомству! – он протянул руку, – Много слышал.

– Интересно от кого? – пожимая руку, ответил тот.

– Сегодня, от них, – он кивнул в сторону Лымаря, – До этого, от ребят в автобазе. Я там работаю, слесарю, – пояснил он, – братва про тебя много интересного рассказывала!

– Это кто ж такие? Я вроде как из новеньких…

– Равиля, татарина, знаешь? А Вальку Коллегова? – Татарина? А –а-а! Это который на Гаврюшке трубы ссыпал? А я думал он из цыганей! – Не-е-е, конченая татарва! – засмеялся Фрол, – но пацанчик хороший! Это он как то на ремонте стоял, вот и рассказывал, как двум ребятишкам, на перевале пакость устроил…А Валентин, мимо проходил, прислушался – оказывается, тоже тебя помнит! А сегодня, вот здесь уже, разговор зашёл за тебя. Я звать тебя как – не знаю, а вот погремуху твою услыхал, догадался. Оказывается тебе Док и Лымарь дизель делали? Обстановка в комнате разрядилась. Расселись по табуретам, достали папиросы, пошла по кругу почти пустая бутылка. Разлили всем поровну. Не обойдя вниманием и Михаила.

– Люди добрые, – взмолился он, – не обессудьте, не буду! На перекладных ещё двадцать с лишним вёрст переть, а от вашей сивухи, дух крепкий! Некрасиво, после больнички заявиться с «тухляком»! Да и то, вдруг на «дальняк» приспичит, а я не готов в космонавты! Сами ж предупреждали!
От мощного хохота аж стёкла, затянутые плёнкой, мелко – мелко задребезжали!

– В следующий раз свидимся, непременно «накатим» по маленькой, не побрезгую, а сейчас, вы уж не серчайте – пора мне! Душевно рад был свидеться, Леонид Андреевич! – протянул руку Лымарю.

– Во, фраер, запомнил! А? – Он с гордостью оглядел остальных, – Ну, бывай здоров, Альбатрос! Зла не держи, ежели чего не так!

С Лепилой попрощаться уже не получилось, пока суть-да-дело, доктор приложился к налитой самогоночке, своей да Мишкиной, и уже мирно посапывал на кровати, в ожидании пока прибудет гонец с очередной пайкой!

После душной, прокуренной комнаты, показалось, что морозец ещё наподдал. Люди, дома, машины – всё плавало в мутном тумане. Народ старался передвигаться мелкими перебежками – от магазина к магазину или от учреждения к учреждению. На детской площадке гомон тоже стих, ребятню загнали по домам. Оно конечно на долго не получится, но погреться надо было! Вот и Михаил, надвинув поглубже шапку, подняв до самых глаз шарф, быстрым шагом, пока ещё тепло комнаты не выветрилось из складок одежды, спешил побыстрей добраться до трассы.

На Севере никогда мимо одинокого путника не проедет машина, даже «голосовать» не надо! Суровые законы природы, здесь писаны кровью. Можно сказать, ему повезло – почти сразу попалась машина до Беличана, а от оттуда до Бургалей шла продуктовка. В тепле магазина ожидать тоже, почти не пришлось: не успели усы оттаять – водовозка! Дядька Васька Рафаиди, из мальдякского гаража! Так что – в аккурат, к самому обеду и поспел в поселковую столовку. Толком конечно Мишка ещё не проголодался, но готовить сегодня, он точно не собирался, а вечером пожрать захочется однозначно, поэтому так и решил – с пяток котлет не помешает! А уж разогреть то, ума хватит, да и ватрушки с пирожками от тётки Иры, ещё целы были. Так что ужин был обеспечен. Оставалось решить вопрос с работой, он ведь так и не знал, в каком качестве лежал он в больнице? И вообще, вопросов было больше, чем ответов.

Поутру, Мишка еле – еле дождался, когда стрелки его ходиков подползут к семи часам. Помчался в гараж. Своего Краза он заприметил ещё издалека, хоть и темно было. Ещё удивился – «И чего это выхлопа не видно?» Обычно в морозное утро, тем более, когда погодка безветренная, дым с выхлопной трубы поднимался высоко над гаражом! Не зря они с Валеркой пол дня мороковали, как сделать так, чтобы спать на стоянках можно было независимо от ветра. Придумали классно – вывели выхлопную трубу вверх, прямо за кабиной! Получилась двойная польза – и заднюю стенку кабины обогрели, и от дыма избавились! Одно плохо – в кабине стало громче! Подумали – подумали, и решили – не настолько и громко! Чего – чего, а шума и грохота в Кразе хватает и без трубы! Всё равно плюсов больше!

Утро – общий сбор. Горячий чай, свежие новости, разнарядка на работу. В маленьком помещении диспетчерской собрались все, кому надо было выезжать в это утро, да и не только. Мишке обрадовались, как родному, особенно старался Семёныч. Уж и не знал, как уважить Мишаню. А ларчик просто открывался: Краз уже неделю стоял без водителя. Талецкий, получив расчёт, в тот же день и уехал, уж больно серьёзное, завертелось в Валеркиной жизни. Толком даже и не попрощался ни с кем. Обещался правда, с первой оказией заехать, объясниться, да вещички свои собрать. А то уехал, как был – сапоги и телогрейка…

– А Клыков – то – Колька, где? Он же с Валеркой в последние рейсы ходил? –

– Отходился Колька…С борта прыгал, ногу поломал…Ещё Валерий здесь был. Уж как я Талецкого уговаривал тебя дождаться…Эх…Всё одно к одному! А мне больше, ну некого, посадить на твоего «крокодила»! – Вот и сегодня, с утра надо в контору идтить, а чего брехать Цыганкову? Мишанечка, а можа вместе пойдём, а? Объясним всё чин – чинарём Ивану Евтеичу. Сколько тебе ещё по больничному кантоваться, недельку? Скажем, что пока суть да дело, машинёшку подшаманишь, а дней через несколько, сгоняешь уголька припрёшь! А? У меня наряд вот ещё лежит, в Магадан за проволокой для связистов ехать надо! Мишаня, клянусь мамой, никому не отдам, только ты поедешь! Тебе ж в Магадан надо? Лады? А хочешь за столбами на Балыгычан пойдёшь? Ну выручай, Альбатрос!

– Семёныч, ну чего ты Лазарем поёшь! Я и так согласный. Мне эта больничка уже самому поперёк горла стоит! Вот только подскажи, как с документами уладить? Кто мне путёвку выпишет? Да и с авансом вопросик решить бы, поиздержался я в столицах! – засмеялся Мишка.

– Да милый ты мой! Это ж уже дело техники! Моя ж благоверная в амбулатории работает! Она тебе, хошь, седни твой больничный закроет, а хошь, ещё на неделю продлит! И по нарядам решим! Пошли в контору, всё как есть объясним Цыганкову, он на месте сразу и скажет, как быть! А аванс я тебе самолично выдам, сколько твоя душа пожелает!

Видя, что вопрос, в принципе решён, работяги потянулись к выходу, стараясь выходить быстро, чтобы не выстуживать маленькую диспетчерскую, да и светало уже. Внезапно послышался скрип снега под колёсами – выглянув в приоткрытую дверь, Мишка увидел подъехавший Газик. Дверь машины распахнулась и показалась нога, обутая в белую ноговицу.

– Ну вот, и идти никуда не надо, – только и успел сказать Михаил.

Тяжело заскрипели прогнувшиеся деревянные ступени, дверь отворилась будто от взрыва, и в белых клубах морозного пара, появился Цыганков. И по его виду можно было понять, что пришёл сюда он, явно не чай пить! Свою знаменитую шапку – пирожок, держал в руке, пальто было распахнуто, даже пиджак был расстёгнут! В белых клубах испарились и те, кто ещё оставался в комнатушке! Ойкнув, схватив в руки полный чайник, который совсем недавно закипел, забыв накинуть телогрейку, прошмыгнула у него под мышкой и Надежда Васильевна, причитая что такие гости пожаловали, а чайник пуст! Семён Семёнович не успев одеться, стал как соляной столб с просунутой в один рукав рукой, не договорив слова. Мишка, тот вообще, всё еще держал в руках кружку.

Грохнув входной дверью так, что на другом конце прииска залаяли собаки, главный инженер прямым ходом направился к Семёнычу и взяв его за грудки, встряхнул так, что позвоночник отозвался переливчатым погромыхиванием, только что надетая шапка, кубарем покатилась в самый дальний угол, стараясь забиться подальше, а сам Семёныч, как показалось Мишке, воспарил над собственными валенками! Глаза выскочили вперёд стёкол очков, усы встали дыбом, чуя неминуемую расправу! Не замечая вокруг никого и ничего, инженер, как раненый носорог, упёрся взглядом в бедного механика, тряся его, как тряпичную куклу провинившуюся, у разыгравшегося сорванца. Поднял его голову вровень со своею и глядя прямо в глаза, начал свою многообещающую речь из которой Мишка понял, что грядущую победу социализма, страна будет встречать без Семёныча. А то, что должно остаться от многострадального механика, унесёт ближайшим ветром так далеко, так далеко…А уж про прадеда и прабабку….! Ну, то есть, всё вдребезги и пополам!

Одно Мишка понял точно и бесповоротно – если через час машина не пойдёт на погрузку, Семёнычу срочно надо бежать туда, откуда он появился на свет! И это в самом благоприятном моменте. Всё это время Цыганков стоял спиной к Мишке, а закончив с прилюдией, отпустил грешное тело, которое без сил грохнулось на ближайшую лавку.

– Ты посмотри, чай они хлещут! А? – пошёл на второй круг Иван Евтеевич, углядев на столе пустые кружки. – На Кашандык пойдёшь, будешь у меня могилы без оттайки копать! Голыми руками! Себе и гвардии своей! Шоферов он набрал, срамота! За углём послать некого! Сам садись! Не можешь? Старенький уже? На материк катись! А я здесь сам управлюсь! Вдвоём с Березинцом! А механиком мы Юльку поставим! Юлька! – закричал он в закрытую дверь, ничуть не сомневаясь, что его услышат! – Юлька, иди принимай дела у этого пенсионера! А я пойду Краза заводить! Ты мне покажешь, куда чего заливать надо?

Скрипнула дверь, потихонечку, чуя, что можно попасть под горячую руку, бочком – бочком, появилась девушка. Увидев стоящего в ярости начальника, сжавшегося до размеров шапки – ушанки, Семёныча, она вдруг увидела и притаившегося в самом углу Михаила! Глаза её, широко распахнулись, глаза округлились, лицо вдруг ярко – малиново вспыхнуло, даже нечаянное «ах» вырвалось, будто привидение какое сидело на скамейке! А то! Она ведь точно знала, что ему ещё неделю в больнице лежать надо было! Ветряной мельницей повернувшись к вошедшей, Цыганков мгновенно увидел растерянный испуг на лице Юльки! В первую секунду он подумал, что перепугал насмерть своего водителя, и только ещё секунду спустя, перехватил взгляд, который так много говорил! Чего больше в нём было? Ярости, как у него самого? Любви, которая выплёскивалась через край глаз и губ? Ненависти, исходящая волнами, и от которых Мишка должен был вспыхнуть, как прошлогодняя трава? Ещё раз повернувшись, Иван Евтеевич, наконец увидел Мишку!

– Асва…тыр…аст…Ёбсель – мобсель! Альбатрос! Ну, …ять! Ты какого хрена тут сидишь? Чтоб я так жил! Сидит, глазами лупает и молчит! Я этого старого пердуна раком ставлю, а он ветошью прикинулся и не отсвечивает! Ты здесь откуда взялся?

– Так я это, Иван Евтеич, приехал вот… Вообще то, Мишка сроду не заикался, а тут…

Сказать, что испугался – нет, оторопь просто взяла! Да и Юлька ещё тут… Вины за собой Михаил особо не чувствовал, по работе…А вот с Юлькой! Надо объясниться! Но не здесь и не сейчас же!

– Ну! Приехал! И что? Надо сиднем сидеть и чай хлестать в рабочее время? Семён, что ты мне не позвонил и не сказал, что у тебя кадр на работу вышел?

– Евтеич! Ну чего ты кипятишься?! Всё путём! Михаил только с лечения прибыл, он ещё на больничном. Я ему всё растолковал, он согласен раньше начать работу. Вот мы и сидели думку думали, как лучше с документами всё уладить. А ты мне чуть башку не оторвал!

Цыганков крупными шагами несколько раз прошагал небольшое пространство диспетчерской, заставляя всех вздрагивать и подбирать свои ноги, чтобы их не отдавил этот ураган, запертый в замкнутом пространстве. Подойдя к длинной лавке, стоящей у стола резко сел, взял в двумя пальцами с тарелки большой кусок рафинада, зачем-то его понюхал, внезапно сдавил его – сахар взорвался у него в побелевших пальцах! – и видимо несколько успокоившись, стряхнув крошки на пол, вытащил портсигар, достал папиросу, прикурил, выпустив дым в потолок и спросил:

– А чего тут думать? Прыгать надо!

– Прыгать? – удивлённо разом спросили все,

– Ладно, проведу ликбез…Это присказка такая была у одного…ну не важно у кого. Поймали учёные обезьяну и думают: – «А умней она «зэка» или нет?» Повесили в комнате на верёвку ягоду с пальмы, чёрт её дери, не помню, как она называется, табуретку поставили в той же комнате, ну и показывают ей, – «Садись думай, как достать!» Обезьяна сидела – сидела, думала – думала и давай прыгать! Ей опять говорят: «Садись думай!» Она села, подумала, встала на табуретку и достала плод! Привели зэка, подвесили пузырь с водкой, поставили табуретку и говорят тоже самое: – «Садись и думай!» Тот вскочил с табуретки и давай прыгать! Прыгал, прыгал – не допрыгнет никак! Ему твердят – «Садись думай!» А он в ответ: – «Чё тут думать! Прыгать надо!» Вот также и вы! Сели вдвоём на лавку и думаете! Надо на табурет залезть, ископаемые! А табурет, это руководство! То бишь – я! Неужели трудно было трубку телефонную снять? Уже все вопросы решили бы!

Скажи мне, – обращаясь к Михаилу спросил Цыганков, – кроме бумажных вопросов, есть у тебя ещё что? Ну, ещё подлечиться надо, или другое что? Нет? – увидев, как тот мотнул головой, – Ну так и порешили, берись за работу, хватит дурака валять! Ты конечно человек заслуженный, мне Стародубцев всю плешь проел, какой ты молодец, но работа есть работа и ты принят был на работу шофёром, а не…. Ну ты меня, я думаю понял! Чтобы к вечеру, духа твоего в посёлке не было! Подвиги закончились, начинаются суровые трудовые будни! Всё, что надо, решим без тебя. Ты Семёнычу всё рассказал? А он всё правильно разрулит! Тебе – идёшь за углём, один рейс в верхнюю котельную, второй – в нижнюю. Потом на Магадан. Машина должна быть в порядке. На всякий случай, как заведёшь, загони в гараж, механик даст тебе кого нибудь в помощь, глянете, может кое – что подшаманить надо. Всё понятно? Старый, что ты забился в угол, как подранок, сам то, всё понял? Я поехал, у меня совещание. Значит Березинцу я докладываю, что машина пошла! Правильно? Ну глядите у меня! Юлька, поехали!

И уже выйдя на улицу обернулся: – Ну а так, нормально подлатали? Стоявший в дверях, Михаил кивнул головой. Напялив на разгорячённую голову шапку, главный инженер полез в машину.

– Иван Евтеевич! – окликнул его Мишка, Уже размахнувшаяся захлопнуть дверь рука замерла. Цыганков вопросительно смотрел на Мишку. – Иван Евтеевич! – повторил Мишка, – а время сколько? – Половина восьмого, – посмотрел на часы Цыганков, – А чего тебе время? – Нет, ничего…засмеялся Мишка, – Половина восьмого значит? – Тьфу на тебя! – засмеялся и Цыганков, – Уел!

Всегда в гараже, с семи часов до восьми, чаепитие было, как священный ритуал. Обсуждались новости, планировалась работа на весь день, никто никуда не спешил, кроме конечно водовозов и развозчиков продуктов! И лишь как только начинало «пикать» радио, специально прибавленной громкостью диспетчером, все расходились по своим рабочим местам. И об этом, как не знать главному инженеру…Частенько и он сам сиживал за кружкой «индийского, со слоником». А тут за делами неотложными забыл!

– Ну, ничего…Семёныч бродяга старый простит, а Альбатрос молод ещё, чтобы указывать! Но ведь как уел, а? Прохвост! Ладно, сочтёмся…

Машину завели быстро, помощников было – хоть отбавляй! Натаскали с котельной горячей воды, благо что мороз был не сильный, градусов тридцать…, ну может чуть больше. Машинально проверил уровень масла – норма! Никто и не сомневался! Закрыл капот, накинул стёганый, ватный утеплитель, тщательно зашнуровал. Порядок. Отряхнув ноги от снега, залез в кабину. Пахнуло домом. А чем же? У цыгана кибитка, у шофёра кабина! И спит он здесь, и ест он здесь. Все нравы и привычки хозяина сразу определить можно.

В выстуженной кабине Краза пахло хлебом, уютом и чистотой. Мишка с благодарностью вспомнил напарника: – «Вот крестьянская душа, всё по полочкам. Нигде ничего лишнего, кажется только на минутку отлучился.» Ага, под козырьком записка. Скупая, в несколько слов: «Мишаня, привет. Свидимся, всё объясню. Машина в ажуре, не сомневайся. В.Т.»

Осмотревшись, нажал стартер. Облегчённо вздохнув, зарокотал двигатель. Кабина сразу наполнилась разными звуками, от предчувствия дороги сладенько заныло сердце, руки привычно легли на руль. Закрыв глаза, посидел с минутку вдыхая просачивающийся дымок сгоревшей соляры. Установив устойчивые обороты, включил обдув стёкол и пошёл оформлять документы. За полчаса управился. Ещё несколько минут толкался в диспетчерской пытаясь привлечь внимание Семёныча – денег всё же обещал!

Мелькнула мыслишка – «Не получится с меня путёвого старикашки, почти год работаю, а в кармане – вошь на аркане!» И как люди умудряются копить? Единственное что – домой регулярно посылал! А то! Пусть гордятся – сын то на Севере! По северным меркам, посылал немного, а по «материковским» – прилично, раза в три больше маманькиной пенсии!

Наконец механик обратил на него внимание: – Ну чего ты круги вьёшь? Смерти моей хочешь? Езжай уже, боль зубная! – Ага! А командировачные? Ты обещал! – Я?! Быть такого не может! – засмеялся Семёныч, – Где же я тебе возьму, в кассе – то нету! Аванс через неделю! Товарищ, зайдите попозже, не толпитесь! Или вы саботируете постановление вышестоящего руководства? – Семён! Ты что издеваешься? – не выдержала Надежда Васильевна, – сам обещал, я слышала! Ещё хотела поинтересоваться, где же ты возьмёшь? – Ага! Круговая порука? Сговор! – продолжал ёрничать механик, – Ладно, держи, подранок! – Вытащил из кармана заранее приготовленные деньги, – Хватит стольника? Учти, заначка! От сердца отрываю! – Вон ты как запел! А ну давай ещё полтинник, а то вложу тебя со всеми потрохами! Тётя Надя, – обратился Мишка к диспетчерше, – как вы думаете, поверит мне Клавдия Петровна, если я расскажу, как ейный муженёк, с каждой получки, от неё денежки за подкладу тырит? Никак к молодухе «лыжи навострил?» – Всё, сдаюсь, сатрапы! На, на тебе ещё полтинник! Не хватало ещё, чтобы Клавдия мне по лысине нахлопала!

Коротко «гуданул» сигналом, выезжая с ворот гаража. Осталось заскочить на минутку в барак, взять дорожный чемоданчик с припасами – кто ж знал, что придётся с «корабля на бал»? Содержимое чемоданчика всегда поддерживалось в стандартном положении. Что в рейсе закончилось, на отстое пополнялось. Пара рубашек, пара полотенец, сменное бельё, сухой паёк – короче, всё, что необходимо в дальней дороге. Кроме того – под сиденьем, всегда с пяток банок разных консервов. Почти бегом пробежал по пустому гулкому коридору, никого не встретив. «Эх, надо было Стародубцева повидать, да Близнюков с Михальцовым! Некрасиво получается! Ничего, уголёк домой привезу – свидимся! Да и к Трегубовым зайти надо бы! Во планов – то! Неделю по гостям ходить! И с Юлькой вопрос решить! Край! Ладно, разберёмся, поехали!»

Длиннющий подъём, ведущий мимо заправки, с так называемого «низа», как всегда закончился внезапно. Слева по борту, как грибки – боровички, «толпились» двухэтажные новостройки – потихонечку прийск перебирался на возвышенность, уже и школа переехала, очередь за детским садиком и клубом. А магазин какой построили! Прелесть. Высокий, с большими светлыми окнами. Да и столовая уже накормила первых посетителей. Чёрт – сколько новоселий пропустил с этой болячкой! Ничего, наверстаем! Ага, ЦРГО проехали, так дадим гудок позабористей, как Близнюк учил! Во – сторож с окошка машет. Ну, всё, теперь точно – поехали. Эх, хорошо то как! Сердце поёт! Легко на сердце от песни весёлой!

А? А может не так? В последнее время, в Магадане, по радио, часто включали совсем новую песню про шоферов. Простые слова, а как за душу цепляли! Вспоминая, Михаил принялся потихонечку напевать. Первый куплет тихонечко, а потом всё громче и громче, и вот уже во весь голос! И не беда, что всю не знаешь, пару раз и сначала повторить можно! Главное что? Душа поёт!

– Лежишь ты сопками зажата, уклон подъём и поворот, Включай стартёр, вперёд ребята, шофёры боевой народ! В рейс далёкий машина пошла, трасса, тяжёлая трасса, Магадана душа! Ты много видела героев, следы их замела пурга, Тебя ведь надо было строить и проложить через снега! Вперёд, вперёд бежит машина, колёса весело поют, Мне торопиться есть причина, меня в посёлках люди ждут!

Конечно ждут, а то как же! Тепло в посёлках – это вам не шутка! Да и вообще, на Колыме к шуткам относятся не очень. Это что касается работы. Здесь всё одно с другим увязано. Один уголь возит, второй этим углём дома отапливает, в которых люди живут, золото добывающие. Всё вокруг золота! Не успел оглянуться оглянуться – уже и перевал. Конец января, начало февраля – самая середина погодных сюрпризов. Из дома выезжал – мороз игрался, тридцать с хвостиком! Всего – то! На Аркагалинском, ветер с ног валит, а спустился – уже под сорок. С гаком, да гак – градусов с пяток! Мимо столовой на Каменистом решил не проезжать, разбаловался на больничных харчах – война войной, а обед по распорядку! Хоть и не особо есть хотелось, однако пара котлеток, да кампотик с пирожками поместились легко. Хотел ещё запеканки взять, но решил не злоупотреблять. Наешься, в сон клонить начнёт.

Как только свернул к Тал–Юряху, увидел стоящим у обочины знакомый Маз, с яростным медведём на капоте – Баян! Только чего это прицеп у него так скособочило? Ух, ты! Сразу два колеса пробил! А угля, как всегда наскирдовал выше бортов, по метру! Совсем дядька Борька мотор не жалеет! Это ж сколько он навалил? Немудрено, что колёса полопались! Прижав поплотнее машину к обочине, накинул родную фуфаечку – небо морозом уже вызвездело, хоть и не совсем темно, однако мороз начал раскручиваться! Возле Баяна жарким костром пылала солярка, налитая в ведро – и свет, и тепло. Хотя вот чего – чего, а тепла сейчас, Баяну хватало – пар от него валил, как от маневрового паровоза!

Не отвлекаясь, мотнул Мишке головой, продолжая молотить кувалдой лежащее перед ним колесо и только когда послышался звон вылетевшего запорного кольца, бросив инструмент, распрямился: – Здорово ночевали, Альбатрос! А я слыхал, ты в пансионах «вату катаешь!» Уже и не чаял тебя увидеть. Как сам то, ништяк?

– Здравствуй, дядька Баян. А чего мне будет. Подлечили, да опять оправили уголёк таскать. Говорят, не справляетесь вы без меня!

– Ох и получишь ты когда нибудь от меня по бестолковке, малец! Какой я тебе дядька! Бросай ты эти интеллигентные закидоны! Ты меня ещё «выкать» начни! Братва услышит, покотом ляжет! Представляешь, наш базар: – Как дела, Борис Баянович? Отлично, как тебя по батюшке – Альбертович? – отлично Альбатрос Альбертович! Умора! – хохмил Баян, привалившись на корточках спиной к колесу, вытаскивая и прикуривая папироску, – А ты без напарника, один? Ну да…Твоего – то я у нас в гараже видел. Шабуняется по двору. Ему с «калашного» ряда, «чермет» дали…А вы чего разбежались? Баранку не поделили? Вроде малый не плохой – и не ссытся, не глухой! Поведай старому бродяге, а я пока охлыну малость. Чёй то умаялся я…Ну ка, попей пол месяца! А щас, как наскипидареный вертушки строчу! Давай – давай, я курну пока…

– Не…не о том думаешь. У нас с Валеркой всё ровно было. Таких напарников поискать! Любовь у него случилась…Пока он в посёлке работал, всё было красиво, а как на трассу сел, начались проблемы. То он понравился, то – ему…Да и разъездах всё время. Вот подруга его и не вытерпела, к вам, на Атку и перевелась…маркшрейером. А ему куда деваться, попёр за ней!

– Бывает…как не повезёт – на родной бабе триппер словишь… -хихикнул Баян, – Ладно, езжай уже, а то и мне пора уже с отдыхом закругляться, а то глядишь, и от меня моя бабка лыганёт, а я старый ужо гоняться за ней! А, Мишаня? Ты вот, что…дай ка мне домкратик свой, а? Я свои уже поставил – не хватает, а мне надо ещё разок перехватить. Ты меня по любому догонишь, я пока с колёсьями закончу, ты уже загрузиться успеешь! Ежели чего, я на верхушке Аркагалинского спать буду. Потру чай попьём, член помнём, языки почешем! Не виделись скока?

– Да ветер там сумашедший, Баян! Всё тепло с кабины выдует, не натопишься, лучше на Каменистом ложись.

– И то…считай, уговорил! Чёрт, грудину то как больно! Простыл! Пол месяца лечился, ан – нет, мало! У меня ж, малец, от всех хворей рецепт один – водочка с перчиком, и банька погорячее! Да чтоб с бабёнкой! Езжай, а то в аккурат на пересмену угадаешь! Будешь потом за своим домкратом за мной, по всей Колыме гоцать! Во, придумал! Возьми у меня в кабине термос, мне подогнали недавно – китайский, кипяточку наберёшь на весовой, догонишь – чайку попьём, а нет – повод будет меня искать. Ты мне термос, я тебе домкрат! Так что хватай и вали!

– Да успею. Баян, может помочь чего, а? Вдвоём сподручней!

– Ага, вдвоём за одну монтировку держаться будем! Да и хворый ты к тому ж, а, Альбатрос? – опять заулыбался Баян, – Чё, зря тебя в больничке держали? Езжай ужо, судорога! Щас, вот только грудь малёхо отойдёт, примусь. Езжай, езжай….свидимся ещё… Мишка пошёл к своей машине, пару раз оглянувшись. – Слышь, Альбатрос, а Илюху Трегубова давно видел? – крикнул ему вслед Баян, – Давненько, до больнички ещё! – Да…я тоже….давненько…жалко…Путёвый мужик… Ты его держись! – напоследок прокричал Баян, уже еле видимый в отблесках горящего ведра.

Окошко фактуровочной, захлопнулось сразу после того, как ему дали талон на погрузку. Загрузился быстро, работало два экскаватора, очередь не стояла на месте. Мишка залюбовался работой машинистов, так ловко у них всё получалось, что даже не верилось – такой громадиной, управляется один человек! Гудок – машина пошла! Ещё гудок – следующая! Пока стоял, вертел головой – подошла его очередь. Четыре ковша в тягач, гудок, четыре в прицеп, следующим досыпал пустые углы, поправил середину. Гудок – вперёд! Ах, какой мотор! На старом дизельке, Мишка мог запросто, навскидку, определить, сколько груза «на хвосте»! А тут попробуй! Тянет ровно, мощно! По крутому серпантину карьера выскочил меньше чем за полчаса. Успел чаю попить, пару папиросок выдуть – наконец заехал на весы. Ого! Тридцать тонн, как с куста!

В несколько минут за полночь, кинул документы в бардачок, всё – управился! Домой! Чёрт, ну и темень! Ни звёзд, ни луны – темно, как в бочке бездонной. Ладно, зато фары светят так, хоть на зайцев иди. Вот и поворот на трассу, где то здесь Баян стоял. Наверное уехал уже, время то сколько прошло! Спит небось дядька Борька и в ус не дует! Вернее наоборот – спит, и в усы дует! – каламбурил Мишка.

За поворотом на дороге, стояло с десяток машин. – Случилось чего? – подумал он, – проклятое место, и Баян тут пристроился…Надо глянуть, может помогу чем. Машину пришлось поставить чёрте где, не загораживать же дорогу. По привычке накинул телогреечку, шапку, взял подмышку варежки – случись помочь, не голыми ж руками… Прыгнул на снег, резвенько пошёл туда, где толпился народ. Ещё издали увидел знакомый прицеп, в душе ворохнулась тревога: – Как чуял…эх, Баян, говорил, давай подмогну…Чего случилось то?…

И вдруг увидел – Баян всё также сидел спиной к колесу, в уголке рта была папироска, дым от которой попал ему в глаза, а он улыбнулся этому, прищурившись. Домкрат стоял рядом. Выбившиеся из под шапки волосы шевелила позёмка, усы были забиты нетаявшим снегом…и пар от него уже не шёл…

Прибывшие медики констатировали инфаркт. А вот забирать тело наотрез отказались. Хотели уж было им тумаков надавать, да не стали…Неизвестно откуда, шофера вытащили несколько простыней, покрывал, как можно тщательней увязали Бориса. Лопатами отгребли от переднего борта уголь, оторвали несколько досок, как могли отгородили часть кузова и положили его туда. В десяток пар рук, быстро закончили ремонт колёс. Собрали и сложили инструменты. Михаилу отчего то было стыдно сказать, что один домкрат его. С парных экипажей вызвалось несколько человек – нужно ведь было отогнать машину на Атку, выбрали двоих.

Как ни торопились, тронулись уже под самое утро. Пара машин ушла на Теньку, ещё пара осталась спать в Берелёхе – взошедшее солнце морило смертным сном. Свернув с основной трассы на свою, Михаил остановившись, долго умывался снегом, пока озноб не дошёл до костей. Представил, как Цыганков с самого утра меряет шагами территорию гаража, насухо вытерся, тяжело вздохнул и поехал… Разгружаться пришлось на верхней котельной. Видя его угрюмую молчаливость – списали на усталость и в приказном порядке отправили отдыхать, конечно только после того, как поставит машину под выгрузку.

Кузница находилась совсем рядом – через забор. Дым там стоял коромыслом – в самый разгар угодил. Не отвлекаясь от горна, и кузнец, и его подручный, поздоровались. Не зная с чего начать разговор, присел на скамеечку в дальнем углу, сам не зная отчего виновато пряча взгляд, смоля одну за другой уже третью папиросу. Ещё с полчаса Петрович искоса бросал взгляды на маявшегося Мишку, потом сам не вытерпел.

Оставив Сашку добивать молотком очередную «чушку», взяв гостя под локоток железной, как кузнечные клещи рукой, вывел на свежий воздух: – Ты чего маешься, голубь сизокрылый? Колись, чего вытворил? Глядеть на тебя тошно, бледный как спирохета! – Так это…дядя Илья…ты только не психуй…- мямлил Мишка. – Чего мне не делать? – оторвался от своего портсигара Петрович, – Дядя Илья, Баян помер! – как в прорубь бросился! – Чего плетёшь, малохольный? Не долечили? Я те щас салазки загну, за шуточки твои! Где помер, как помер? Ты ж в больничке кантушься, откуда знать можешь? – заорал на него кузнец.

Пятясь и пятясь назад, Мишка упёрся спиной в стенку: – Правда, Петрович…Я ещё вчера с Магадана, Цыганков сразу в рейс погнал. Баяна встретил возле Тал – Юряха, он колёса делал…Постояли, покурили, я грузиться поехал, он остался. Живой, здоровый. Возле колеса сидел – курил…Часа через два, обратно иду…а он всё так же и сидит…улыбается…А снег на нём уже не тает… Кулаком, размером с футбольный мяч, кузнец за малым стенку не прошиб! Грохнулись на землю сосульки, сразу прекратилось громыхание молотков, мужики выскочили на улицу: – Что случилось? Илья Петрович стоял тяжело дыша, бессильно опустив руки: – Дайте закурить… – через две затяжки, пустая гильза полетела в сугроб, – Я закурить просил – поднял на мужиков невидящие глаза. Прикурили вторую. Круто повернувшись, не замечая протянутую папиросу, Петрович пошёл в кузню. Все стояли не зная, что делать. – Чего случилось? – почему то шёпотом спросил Санька, – Друг у него помер, а я, дурак, сразу взял и ляпнул, – виновато потупился Мишка, – Наверное надо было как то поаккуратнее… Хлопнула входная дверь, на пороге стоял Петрович, уже без спецовки, в обычной телогрейке: – Ты на машине? – спросил у Михаила,

– Выгружают в котельной… – чувствуя себя уже совсем виноватым ответил тот, – Не в службу, сходи к моим, передай, пусть рюкзачишко соберут, шмотку там…пожрать…денег… сколько есть…Я в контору и обратно! Понял? Через час, Петрович уехал. Отговаривать его было бесполезно. Все это прекрасно знали. Да никто и не пытался. Зинаида Васильевна хотела было с ним, но наткнувшись на тяжёлый взгляд мужа, прекратила бесполезный разговор.

Тормознули рабочую вахтовку, сунули пузырь спирта водиле, наказали довезти до автостанции в Берелёхе и ни в коем случае не лезть с разговорами. Это самое малое, что мужики могли для него сделать. Появился Трегубов в посёлке, на четвёртый день. Трезвый как стекло, с ввалившимися щеками, небритый, с треснувшим костылём и оттого очень сильно припадавшим на ногу, которой не было уже почти двадцать пять лет… И вот теперь, Трегубовы уезжали…

Мишка как раз пришёл с углём, вторым рейсом. Загнал машину под выгрузку, начал собирать вещи и наткнулся на термос, оставшийся в кабине с того самого рейса. Взяв его в руки, он прямо ощутил, как его сердце сжала такая тоска, что от неожиданности, он аж застонал! Ну какая вина была на нём? Может надо было настоять…Господи, ну кто ж знал…Слёзы полились так неожиданно, что Мишка их испугался едва ли не больше, чем щемящего сердце! Он рыдал, как курсистка, лишившаяся невинности. Упав на сиденье, всхлипывая и подвывая от жалости к самому себе, Баяну и ещё неизвестно к кому. Вдруг он почувствовал себя, негодяем Кройцем, посредине бескрайней тайги, одиноким, всеми брошенным, оставшимся один на один – нет, не дикой природой, не вооружёнными бандитами, а сам против себя! Жалость к себе оказалось такой сильной, что слёзы хлынули с новой силой! Но странное дело, от рыданий, сотрясавших его тело, душе становилось всё легче и легче… Он уже встречал такое явление в колымской природе – прошедший утренний дождь, разгонял не только туман над сопками, смывал пыль с иголочек и листочков распустившихся деревьев, он делал воздух чистым, как первый вздох младенца… Во, даёт! Он даже рыдать перестал, улыбнувшись сквозь ещё не высохшие слёзы своим мыслям. – Эка, братец, проняло тебя! Так и стихи писать начнёшь! «Слёзы, младенец!» Твоя душа, больше похожа на портянки, которые повесили проветриться на верёвку бельевую, да снять на ночь забыли, а прошедший дождик, их прополоскал. А ты вышел утром и обомлел – портянки то, как новенькие стали! Ну, вот, вроде успокоился? Точно – гимназистка! Эх, жаль, рассказать некому, вместе поржали бы!

И тут раздался стук в дверь. Мишка аж подпрыгнул. Наскоро вытер давно высохшие слёзы, – смех смехом, а увидит кто – всё, кранты – пропал Альбатрос! Сделав сонное лицо, выглянул в окно: – Чего? Возле машины стоял мужик, судя по перемазанному углём лицу – котельщик. Но их, Мишка вроде бы всех знал в лицо… – Слышь, паря, скупаться не хошь? Банька готова, до открытия ишо время есть! Пошёл бы, мудя сполоснул, сопрел поди в энтой тарантаске…Ух и вонюча…Ты б её выключил, гудит – спасу нема! – Ты кто, родимый? Какая банька, кто меня туда пустит? – Как кто? А я на што? Говорю табе, вона банька, за забором, я туды уголёк с котельной таскаю, натопил, всё чин – чинарём, не сумлевайся, я не ворую, мне наказ такой даден! По банным дням, угольком с котельной топить, сёдни как раз – помывка! Так то. А до открытия час ишшо! Иди сполоснись! Чумазый, как дьявол! Мишка обрадовался: – И то! А по шее не накостыляют? – Да хто, родимый? Нема ж никого! А ты помоиися и шасть обратно, в кабину! Можа у тебя и рубчиком разживусь, а? Я пока в лабаз бы слётал…

Давненько Мишка не мылся с таким удовольствием. Мыло у него было, жаль не нашлось мочалки, но где наша не пропадала – взял свой же шерстяной носок, отличная замена получилась, а заодно и простирнул! Парку наподдавал, аж уши кучерявится стали, дух от каменки шёл как от печки, даже с привкусом хлеба! А может и показалось…Вот только веничка не нашлось – хоть бери тот, которым полы подметают! Ну и то – ладошками по бокам похлопал, вроде и полегчало! Увлёкшись помывкой, не заметил, как и время пролетело.

Ещё была мысль – Чегой то истопник помалкивает, не забыл ли? Уже собрался выходить, как услыхал в предбаннике женские голоса! Прикрывшись носками, выглянул…Мама дорогая! Полная баня женщин! Чего делать? Давай кричать из за двери: – «Бабоньки, подождите, не раздевайтесь, Христа ради! Дайте я выйду! А те – в хохот»! Целую очередь устроили поглазеть! Оторвы! Таких попробуй, смути голой задницей! Сжалились, отдали одёжку. Кое как оделся, сунулся в предбанник, а те уже все голые! Столпились – не протиснишься! Еле пробился, все бока общипали! Веселуха! Им! А ему – каково? Вспотел весь, хоть опять под душ! Порыскал вокруг бани, хотел истопничку тому пару ласковых сказать, да где там – не для того рубль брал! Хоть бы девкам пару хватило, не дай Бог прознают, кто кочегара «ликвидировал», самого заставят печку топить. Им то он признался, что его машина стоит в котельной под выгрузкой. Ладно, разберёмся…

Только машину в гараж загнал, а тут новость эта…как обухом по голове… Осторожно постучал в дверь, открыла Зинаида Васильевна: – Здравствуй, Мишенька. Проходи, я чаёк поставлю. Может кушать будешь? – Мишка мотнул головой, – А Петрович где? Я тут слышал, вы на «материк» собрались? Чего среди ж зимы то? Хоть бы до весны подождали, осталось то совсем ничего… – Вот и объясни ему это! У меня уже слов нет. – А где он? – На кухне…Обставился бутылками…Песни поёт. Бориса поминает. Да ты проходи, проходи…Ты с рейса? Давай я покушать подогрею…

С кухни донеслось звон стекла, булькание и тягучая песня: – А первая пуля, а первая пуля, а первая пуля ранила коня, А вторая пуля, эх вторая пуля, да вторая в сердце ранила меня. Любо братцы любо, любо братцы жить, С нашим атаманом не приходится тужить… Жена погорюет, выйдет за другого, Выйдет за другого, позабудет про меня, Жалко только воли, в чистом ясном поле, Солнышка горячего да верного коня… Михаил раздевшись прошёл на кухню. Илья Петрович сидел за столом, навалившись локтями. Протез стоял рядом, на столе красовались пара пустых бутылок, солёная капуста в тарелке, чёрный хлеб, поломанный ломтями, раздавленная на несколько частей луковица, шматок сала. Хмуро взглянув на вошедшего, не прекращая петь, Петрович налил в стакан водки, подвинул к Михаилу. Понимая, что говорить сейчас сложно, молча выпил, поискал вилку, двумя пальцами взял капусты. Зашла тётя Зина, загремела посудой, Илья Петрович, перестав петь, грохнул кулаком по столу: – Выдь! – Чего это, «выдь»! Поесть приготовлю, человек с дороги! – Не надо, тёть Зин. Пойду я. Поговорить хотел, да ладно…Потом зайду.

Валентина где? -В Магадане. Не приехала ещё. Теперь видно до весны. А этому фашисту приспичило! Куда дитя с учёбы срывать? Говорю ему – Поехали весной! Валька диплом получит, тебя по нормальному расщитают, Петра, чтобы всё как у людей, раз надумал ехать! А он заладил – Я не доживу, я не доживу! Как кедровка старая на дереве, честное слово! Кар – да – кар! И кто нас там ждёт с распростёртыми объятиями? А, душегуб? – уже обращаясь к Петровичу. – Любо братцы, любо, любо братцы жить, С нашим атаманом не приходится тужить, – с новой силой завёл тот… – И то, дядька Илья, ну чего ты упёрся, – начал было Мишка, – давай отложишь до весны, а? – Слышь, малый, мне седьмой десяток, а ты меня жить учишь! Баян моложе меня был, а гикнулся! У меня пуля внутрях сидит, я чую, как она шевелиться начинает! Хочу на Волгу! Чтобы похоронили меня на высоком, волжском берегу. Не как Бориса, в вечную мерзлоту! Ты видел, как ему могилу долбили? А я видел! Не хочу!