Посёлок Спорный. Конец 40-х годов ХХ-го века. Из фондов МОКМ.
А что Василий? Василию сейчас не до того, чтобы болтовню болтать, да трепотню трепать.
Два мешка денег за плечами, это, я вам должен сообщить, груз совсем не маленький, а отдыхать времени нет — надо успеть ещё километров шесть прошагать по тайге до Спорного.
Хорошо, что Жора идёт впереди, как тараном прокладывая дорогу в кустарнике. Жора очень широк телом, не даром видно кассиром служит, в разносолах себе не отказывает, пивко любит употребить после работы кружки по три-четыре, вот и раздался до невозможности.
Нет, вы не думайте плохого. Жора — отличный парень. Даже теперь, располнев за последние лет пять, занятий спортом не бросил, каждое утро пробежки, да гантели, стрелок первоклассный. Сам то он из глухой сибирской деревни, где все его предки охотой промышляли, вот и его
с малолетства приучили
к стрелянию меткому
по мелькающему мелкому
и крупному зверью.
И потому по всему
законно болтается на Жорином бедре
револьвер в кобуре.
Шли они уже часа три, только изредка останавливаясь на перекур, вернее, курил Жора, а Василий просто отдыхал, найдя местечко посуше — лето было дождливое и под ногами хлюпала болотная жижа.
Василия, кстати говоря, пацаны, ещё в юности, в техникуме пытались курить научить. Ясное дело — модно! Идёшь себе, папироска в губах… затянулся, дым струёй, можно и через нос, выпустил красиво. А то и кольцами сообразить можно когда. Красота! Девчонки ж пачками укладываться будут, штабелями!
Только не освоил Василий эту премудрость — тошнило, извиняюсь, сильно, до рвоты. От одной затяжки синим становился и хоть ты тут закурись… Ладно, это всё давно минуло.
Остановившись в очередной раз, решили все-таки перекусить сухим пайком, не разводя костра.
Тут Василию отчего-то стало весело и впервые за всё время он начал балагурить, пока Жора консервным ножом вскрывал банки сгущенки да тушёнки и рвал обёртку галетной пачки.
— Интересно, — понесло Василия в философские кущи, — вот если кто узнает, что мы тут с четырьмя мешками денег бредём, что будет? Как станем отбиваться?
— Та ни, Василёк, — отозвался Жора, путая украинские и русские слова — то тоби треба будет отбиватися… мешком. А у меня, дивись, яка гарнесенька цацка е! — он расстегнул кобуру и вытащил револьвер, — Як дмухане! Так уси бандиты и попадають. А я потом мешком прикроюсь, по кустам, по кустам да до дому и потику… потикаю. Посмеялись, да и начали есть…
«О, чего это, интересно, Василий с Жорой по тайге с мешками денег путешествуют?» — думается внимательному моему читателю. А вот, дорогой друже, от чего.
Ещё вчера ввечеру прибыли Василий с Жорой в Магадан со Спорного, чтобы принять новую машину, получить причитающиеся денежные средства и двигать обратно.
Принял Василий машину, как положено, переночевал у друзей-приятелей в общежитии, отметившись, конечно, в комендатуре. Машину под окнами поставил, и утром, часиков в восемь, уже был готов двинуться в обратный путь, но пришлось немного задержаться — ждал, пока Жора документы оформлял, да деньги, зарплату для работников прииска, получал.
Получил Жора, наконец, деньги, и Василий двинулся за машиной во двор общежития. Во двор вошёл и что-то показалось ему в машине странным. Не понимая, в чём дело, присел на корточки, заглянул под днище кузова и обалдел.
Славна русская земля умельцами всякого рода, но когда с вечера поставленная машина утром стоит без кардана — это высший, я вам доложу, пилотаж называется.
Кому и зачем понадобился карданный вал от грузовика, мы можем только догадываться. Но это какое же надо иметь проворство и мастерство, чтобы под окнами дома снять его, да так, чтоб никто не заметил!
Василию, однако, было некогда удивляться и не до смеху было. Очень отчётливо возникал в призрачном туманном воздухе новый срок, теперь уже за разгильдяйство, вредительство и порчу нового автотранспортного средства.
Потому, чтобы срока избежать, пришлось Василию развивать бурную активность.
Во-первых, смотался в одну минуту в автомастерскую к Арнольду, помните, надеюсь его.
Во-вторых, сбегал к Жоре и успокоил его тем, что ждать придётся совсем немного, не больше часа, и на Спорный они сегодня спокойно успевают.
В-третьих, вывел за ворота мастерской трактор, подъехал к общежитию, надёжным тросом подцепил машину и вместе с ней к мастерской прибыл.
В-четвёртых, заскочил в магазин и на все имеющиеся совзнаки, закупил то, без чего русский человек работать в авральном режиме просто не способен.
В-пятых, притарабанил это самое, купленное в магазине, в мастерскую.
В-шестых, уселся охранять купленное, чтобы до окончания работы мастеров Арнольда, оно не испарилось бы самым таинственным, но до удивления простым способом.
Поразительно и непостижимо, однако на всё про всё ушло даже меньше часа. Поблагодарив Арнольда отдельно, Василий взгромоздился в кабину, через пять минут уже сигналил, подкатывая, Жоре, и ещё через двадцать минут, они выезжали из города на трассу.
От того, что всё повернулось таким удачным образом, Василий повеселел и мурлыкая под нос «Три танкиста…», воодушевлённо крутил баранку, радуя Жору скоростью езды.
Василий гнать не любил. Прошу отметить разницу: не «не умел», а «не любил». Если было нужно, он мог выжать из любой колымаги всё возможное и ещё намного больше, сколько позволяла трасса. Сейчас трасса позволяла, и машина летела со свистом, оставляя после себя долго не оседающую пылевую завесу.
Часа через три такой стремительности, Василий, видя, что время он нагнал и даже перегнал, сбавил газ, откинулся на сидении и дальше рулил спокойно, не торопясь. Всё, казалось бы, складывалось удачно.
Остановились даже перекусить в Мяките. Съели по тарелке супа с грибами, по черепушке чаю испили и двинулись дальше. Когда оставалось до Спорного уже совсем немного, Василий позволил себе даже побахвалиться: достал из-за спинки сиденья полотенце и попросил Жору глаза ему завязать.
— На спор. Дальше поеду в слепую. Идёт?
— Брось, Васёк, не ерунди.
— Да не дрейфь, Жорик. Я от Магадана могу тебя сюда закрыв глаза довезти… Тут всего-то ничего осталось. Давай на спор?!
Только Жора отказался, не хотелось ему что-то спорить.
— Васёк, давай без баловства! Что-то на душе у меня не очень…
— Брось! Осталось четыре поворота. Во-он за той сопкой уже Спорный…
— Не. Давай просто ехать спокойно.
— Давай!
И спокойно ехали.
И осталось поворота три.
Но…
«Но» иногда играет крайне неприятную роль в нашей жизни, но без «но» обычно, к сожалению, не бывает.
На крутом повороте что-то страшно затрещало под кузовом, потом раздался оглушительный удар, и машина почти полностью потеряла управление. Каким чудом Василию удалось избежать крушения, знает только шофёрский бог. Если есть он, специальный, особый шофёрский бог.
Съехала машина с трассы в кювет и затряслась по кочкам среди мелкого кустарника. Выкручивая руль до упора и переключая скорости, смог всё-таки Василий остановиться на относительно ровном месте, буквально в нескольких метрах от крутого склона, спускающегося к весело журчащему ручью.
— Здрасьте, приехали! Твою мать…
Онемевший от ужаса Жора, с трудом разжав окаменелые пальцы, вцепившиеся в сиденье и ручку дверцы, тяжело выдохнул несколько раз, ошалело посмотрел на Василия, трясущейся рукой достал папиросы и долго не мог чиркнуть спичкой — не попадал по коробку.
Минут несколько сидели в полном изумлении, наконец речь вернулась к Жоре, и он смог выговорить: «Васёк, это что было?»
— Кардан…
Помолчали ещё минутки три.
— Ты ж его менял.
— Менял, — согласился слабо Василий.
— Это называется «менял»?! — вдруг взорвался Жора, — Ты, сволочь, нас чуть не угробил! Менял он! Я тебе щас поменяю… на тот свет поменяю…
Его вдруг начало бурно тошнить, и он выкатился из кабины.
Василий же, посоображав чуток, тоже вышел, достал сумку с инструментом и полез под днище, разбираться, что за поломка случилась.
Копаться долго не пришлось, с первого взгляда стало ему ясно, что в хлам рассыпался подшипник вновь поставленного карданного вала. Разорвало его на мелкие куски, и куски эти, как осколки снаряда, разлетелись в стороны, пробивая даже днище.
Тем не менее, покопавшись, Василий сделал заключение: починить на месте можно, подшипник у него как раз такой есть в запасе, только уйдёт на это дело часа, может быть, три… или четыре, если не больше.
Жора, посеревший и осунувшийся от перенесённого, сначала согласился, но вдруг упёрся так, что танком его не сдвинуть — нет! Деньги нужно кровь из носу доставить сегодня засветло.
— Ин-струк-ци-я!!! Ты понимаешь?! — орал Жора не столько на Василия, сколько на безвыходную ситуацию, — Мне что, под вышку идти из-за твоего кардана?! Подшипник у него, понимаешь, рассыпался!!!
Наоравшись вдоволь и сорвав почти глотку, успокоился немного и обречённо уселся на кочку. Вынул пачку папирос, убедился, что осталась почти треть, и, успокоившись окончательно, сначала возжёг спичку, от неё прикурил наполненную табачком бумажную трубочку, сладко затянулся дымом, и потом повёл такую речь, что, мол, против Василий или не против, но машину нужно бросить здесь, и деньги на себе тарабанить на Спорный.
Ну, на себе, так на себе: четыре мешка — груз не большой, так казалось вначале, допрём как-нибудь. На том и порешили.
Василий поднял капот, снял все провода в электрической части, да в нужных, ему одному ведомых местах поставил жучки и ещё парочку винтиков открутил да пару гаечек незаметных свинтил, чтобы никакая злобная рука машину не смогла завести и спереть.
Портить имущество так, чтобы другому не досталось, а тебе была бы пара пустяков восстановить это добро — такое умение у Василия присутствовало не от рождения, а приобретено было с годами. Как говорил Великий наш поэт: «Опыт — сын ошибок трудных…»
Короче. Попортив казённое имущество и прикрыв его слегка ветками стланика, водрузили наши «искатели приключений» четыре мешка зарплатных денег на закорки, да потащили всё это дело на себе в посёлок Спорный, до которого, по самым скромным оценкам, оставалось двенадцать километров.
По ровной дорожке это три часа пешего пути, как раз до сумерек успевалось.
По ровной, прошу заметить. Но тайга, это, извиняюсь, не тротуар и не бульвар для пеших променадов. Не успели отойти и на полкилометра, как напоролись на медведицу с двумя медвежатами.
Кушали себе медведи малину, да шишки с кедрового стланика, как вдруг, из-под ветра, а потому необнаруженные загодя, явились двое человеков с поклажей. Что тут поделаешь? Гнать надо!
И встала на дыбы большая медведица,
И встала на дыбы медведица малая,
И рыком своим прогнать хотели человеков.
И малый медведь встал на дыбы
И тоже человеков гнал.
И устрашились человеки
И бежали в смятении…
И один кричал другом:
«Жора, только не стреляй!»
— Не стреляй! Жора! Слышишь! Патроны береги! Они сытые, догонять не будут! Не стреляй!
В какую сторону бежали наши друзья от медведей, показал компас примерно минут через двадцать, когда кровавое дыхание потихоньку сменилось сначала тяжёлым, затем стало более-менее спокойным. С компасом тут же стало понятно, что ещё километра три лишних придётся пёхать.
Ручьи, болотца, заросли кустарника, обрывы, мошкара и медведи — это меньшее из зол, которых приходилось опасаться в тайге. Самое главное зло в тайге — человек. А человек, бежавший из лагеря — это страшное зло. Такой беглец, я говорю прежде всего об уголовниках, угроза настоящая и нешуточная. Убьёт запросто, не разбираясь, просто потому, что ты оказался у него в поле зрения.
А если у тебя за плечами два мешка денег? Что он сделает с превеликой радостью? Ой, братцы вы мои! Что тут спрашивать?!
До Спорного — двенадцать километров!
До Спорного двенадцать километров — вертелось в голове Василия на мотив «Чемоданчика» — до Спорного двенадцать километров…
До Спорного двена…
До Спорного двена…
До Спорного двенадцать километров.
А мы с тобой протопали оди-ин…
А мы с тобой протопали оди-ин…
А мы с тобой прото…
А мы с тобой прото…
А мы с тобой протопали оди-ин…
Мы по тайге идём, Васятка с Жорой…
Мы денежки несём, Васятка с Жорой…
Мы по тайге идём,
Мы денежки несём.
Мы по тайге идём, Васятка с Жорой…
А уже прото-опали два-а…
А уже прото-опали два-а…
А уже прото…
А уже прото…
А мы с тобой прото-опали два-а…
Вот так и пели Василий с Жорой, прогоняя усталость и прибавляя по километру через каждые двадцать минут пути, примерно.
Хорошо, что на Колыме, как и в великом Санкт-Петербурге-городе, летом белые ночи. Поэтому сумерки длятся часами, и переход от дневной светлоты к ночной темени совершается постепенно, почти незаметно для глаза.
Успели мои герои… Успели донести четыре денежных мешка до бухгалтерии. Еле передвигая ноги от страшной усталости, почти волочили по земле ненавистные мешки под удивлёнными взглядами малочисленных встреченных спорнинцев. Но дотащили, смогли, успели.
На том бы и закончиться этой истории. Ан, нет! Слёг Василий на другой же день от страшной боли в пояснице. То ли от перенапряжения, то ли застудился, а может ещё что, кто знает. Только провалялся недели две, прежде чем смог на ноги подняться.
Прошло три месяца, и снова нужно было ехать в Магадан, получать очередную машину. Ту, что в тайге осталась, через пару дней притащили на прицепе и отремонтировали. Ни Василий, ни ребята Арнольда в поломке не были виноваты — подшипник оказался бракованный, перекалённый, от того и рассыпался на мелкие кусочки.
Тут нечаянная радость случилась — достались Василию по дешёвке новые валенки, ой! хорошие, да с отворотами, в них он и отправился с Петькой Боярченко, которому позарез нужно было в Магадан за кровельным железом.
Василий же ехал за новой бензовозкой, а заодно три тонны бензина должен был прихватить на обратном пути.
Кончался сентябрь. Зима на Колыме начинается рано, а потому уже вовсю мела позёмка.
Про «зимнюю» и «летнюю» резину тогда никто и слыхом не слыхивал, а для уменьшения скольжения применялись обычные «собачьи» цепи, которыми несколько раз оборачивались колёса, а затем запирались они на простой висячий замок.
Петька – водитель опытный, ещё со Спорного не выехали, нацепил цепи на все колёса, и покатили с ветерком.
Вечером прибыли в Магадан и распрощались, Петька поехал на разгрузку в порт, а Василий в новых валенках направился на автобазу. Переночевал у ребят знакомых в каптёрке, чтобы время с утра не терять и со всеми документами к началу рабочего дня уже был первым среди желающих получить машину. Впрочем, желающих было всего трое, так что оформление заняло совсем немного времени, и вскоре все «счастливцы» уже сидели в кабинах новеньких грузовиков. Василий же — в своём бензовозе.
Погодные курбеты на планете Земля, это не новое явление. Магадан, раскинувшийся у Охотского побережья, частенько подвергался и подвергается испытаниям стихий самого разного рода и калибра.
Пока Василий заливал три тонны бензина в цистерну, случился очередной погодный перевертон.
Сначала набежавшие, как в ускоренном кино, тучи съели радостно сиявшее с утреца и потому растопившее ледяные зеркальца на трассе светило, а потом пошёл настоящий проливной дождь, и сразу вслед ему ударил морозец.
Всё вокруг — и дома, и деревья, и тротуары, и трасса — мгновенно покрылось ледяными доспехами. Шествующие по улицам города люди ощущали себя средневековыми рыцарями, с трудом переставляя ноги в хрустящих и негнущихся штанах. Когда нужно было поднять руку, то плечи, скованные льдом, скрипели и ни за что не хотели поддаваться.
Призадумался тут Васятка трохи — по голому льду без цепей, да на Спорный!? Это ж ого-го! А потом решил, что думай — не думай, а ехать всё равно надо.
Тихонечко, что называется, ползком, вывел Василий бензовоз за ворота, выехал на центральную улицу имени вождя пролетарской революции и на выезде из города к великому счастью своему встретил Петро, который направлялся в обратный путь, гружёный доверху кровельным железом.
Остановились, покалякали на обочине, и Петро, которому спешить было совершенно некуда, предложил так: «Ты ехай впереди, а я за тобой. Если что, возьму на трос».
— О це гарнесенько, Петро!
— Тильки ты дюже не гони, бо я не поспею!
Похохотали, шутка показалась удачной.
— Ладно, болтушка, поехали, а то и до Палатки засветло не доберёмся. Видишь, каток какой!
И поехали. Как договорились: Василий впереди, Петро за ним. Вскоре за ними образовалась целая вереница, машин семь-восемь. Водители предпочитали по такой трассе ехать группой — так безопаснее. Срабатывал годами выработанный шофёрский стадный инстинкт.
Только миновали поворот на Снежную Долину, как заметил Василий в зеркало заднего вида грузовик, который летел, обгоняя колонну, машина за машиной.
— Дурак! — мелькнуло в голове у Василия, — На кладбище торопится.
«Дурак», это, конечно, грубовато, поэтому будем именовать лихого баракнокрута просто «лихач».
Машину «лихача» заносило, она шла юзом. Было понятно, что идёт без цепей, на голимой резине, но все-таки упорно рвётся выскочить вперёд. Минута-другая, и вот уже «лихач», пристроившийся за машиной Петро, выскочил резко влево и рванул, обгоняя…
Василий давно, ещё за два поворота до этого маневра, заметил приближающуюся встречную колонну машин. А вот «лихач» по дурости своей не заметил и потому совершенно неожиданно для себя оказался в западне – встречка возникла ниоткуда, прямо перед ним.
Василий мгновенно ударил по тормозам, давая «лихачу» пространство для манёвра, но тяжёлый бензовоз на гладком льду трассы продолжал движение, начисто отрицая глупые и бесполезные тормоза.
«Лихач», пытаясь избежать крушения, резко рванул руль вправо, от чего его грузовик пошёл юзом, завилял и задним бортом рубанул в передок кабины Василия, начисто снеся передний мост.
И летели в разные стороны колёса…
и кабина рухнула, лишившись опоры своей…
И смяло кабину от могучего удара,
и костлявой смертельной рукою
зажало Василия в ней…
И по льду скользил бензовоз
без передних ног своих оставшийся,
как калека оставшийся без ног и протезов…
И обрушилась машина с откоса в пустыню заметённую
и покрытую ледяной коркой,
и лишь верхушки кустов торчали из неё,
и поехала по корке ледяной,
и проехала много метров,
унося зажатого в кабине Василия
и загорелась…
Тут остановилась колонна машин,
за бензовозом Василия ехавшая,
и встречная колонна остановилась.
А «лихач» продолжал движение своё,
как бы ничего не ведая.
Василий, получивший зверской силы удар в грудь, весь израненный осколками лобового стекла, сознание, тем не менее, не терял и пытался выбраться из кабины. Распахнул дверцу и с трудом высвободил зажатое тело. Остались внутри только ноги в новых валенках. Дело за малым — высвободить из валенок ноги.
К бензовозу уже приближались спешащие на выручку мужики.
— Не подходи! — заорал Василий, — Взорвётесь!
Петро и другие шофёры, выскочившие на помощь, опасливо остановились. Бензовоз уже пылал во всю, и пламя подбиралось к кабине.
— Валенки новые… Ноги!!! Петро! — вопил Василий, — Бросай мне верёвку!!!
Петро стоял, как гранитный монумент, с широко раскрытым ртом.
— Петро!! Верёвку скорее бросай!
Очухался Петро, рванул к своему грузовику, вытащил из-под сиденья пеньковый канатик и бегом обратно. Подлетел к машине поближе и, раскрутив канатик, как заправский ковбой, поймал петлёй Василия.
— Васёк, держись крепко! Мужики! Тянем, тянем!!!
Тут подлетели другие шофёры… Дальше, как в сказке про репку, началось:
— И раз!
Тянут-потянут… А Василий руками отталкивается от кабины…
— И ещё раз!
Тянут-потянут… А Василий ноги освободить старается…
— Ну, вместе! И ещё раз!
И вытянули репку… Из зажатых валенок выскользнул Василий, шлёпнулся на ледяную корку, и потащили его мужики на канате подальше от бензовоза… Метров двести оттащили. Кто-то бегом принёс ему боты рабочие старые, «Прощай молодость» звались раньше.
Вскочил Василий, от пут освободился, в боты ноги сунул и снова к машине норовит рвануть, на боль в груди внимания не обращает, на порезы и кровь внимания не обращает, в голове одно крутится: «Новые валенки вытащить надо!»
Навалились на него мужики, прижали, а он всё вырывается и уже почти без голоса кричит: «Валенки там… Валенки новые… Твою мать! Сгорят же!»
— Вяжи его, братцы! Видишь, моча в голову вдарила! На тот свет хочет!
И стали верёвкой Василия опутывать.
Тут и рвануло так, что взрывной волной раскидало всех. Слава богу, что не покалечило никого. И один валенок, огненным снарядом, просвистев мимо Василия, угодил кому-то в грудь, да с такой силой, что с ног свалил.
— О! — подвёл итог Петро, — Дивись, Василь. То твой валенок вернулся.
Одним словом, и смех и грех.
Что с «лихачом» стало?
Поймали его сами водители той колонны машин, что на встречу шла, и сначала для порядку отметелили как следует, чтобы дурь и желание быстрой езды по гололёду навсегда из башки выбить, а затем передали на ближайшем милицейском посту в ласковые руки стражей дорожной законности. На посту его отметелили ещё раз, для профилактики и закрепления пройденного материала, так что, когда наступило время идти ему на суд, уроки были усвоены твёрдо.
Василия, который скрючился на льду от вдруг навалившейся страшной боли в груди и спине, на попутке привезли в Магадан, где тут же был он определён в хирургическое отделение больницы. Обнаружилась трещина в грудине от страшного удара, и с ней заодно определили всезнающие эскулапы местного разлива ревматизм поясничного отдела позвоночника.
Спина и в самом деле болела так, что только морфием удавалось снять боль, и тогда Василий мог спать.
Месяц почти прокуковал он на больничной койке. Боль в груди прошла довольно быстро, а вот со спиной творилось что-то непонятное. Никаких результатов усилия эскулапов не приносили, и по-прежнему засыпал Василий только после укола морфия.
Пошел второй месяц, за ним третий, замаячил четвёртый уже, а без морфия спать не мог Василий. Да что там — спать!? — встать на ноги не мог, сядет, бывало, с трудом на кровати и тут же валится на бок.
Держать в больнице четыре месяца больного и так ничего не вылечить? Разве можно? Понятно, что речь уже шла о пожизненной инвалидности, и совершенно отчётливо Василию во сне его покачал головой белый лев…
Петро, когда бывал в Магадане, обязательно заскакивал проведать, а однажды принёс свежий номер газеты «Советская Колыма» со статьёй про подвиг спасших Василия водителей. Только имя и фамилия главного героя были другие. Нельзя было зека героем выставлять. Да зека и не расстроился, да никакого особенного геройства Василий за собой и не чувствовал. Само собой разумеется, что Петро в статье тоже был награждён другим именем.
А однажды тихонько открылась дверь палаты и просунулась в узкую щель голова. И сказала это просунувшаяся голова: «Кто здесь будет Бублей Василий Михайлович?»
— Я здесь буду, — отозвался Василий.
Тогда вслед за головой показался и весь посетитель с огромным свёртком в руках.
И сказал Василю,
что это он его бензовоз задком долбанул.
И просил простить, что долбанул.
И денег предлагал дать,
сколько будет Василию нужно,
и упал на колени
и заплакал, как дитя плачет,
всхлипывая горько.
Простил Василий «лихача» и никаких денег не взял. Уже после ухода посетителя Василий обнаружил на прикроватной тумбочке свёрток, что тот принёс. А было в свёртке:
- икра красная, которую Василий чуть ни насильно затем раздавал всем, два варёных краба, которых ели всей палатой два дня,
- три пачки папирос, которые Василий курящим отдал,
- два балыковых полена, которые…
Впрочем, здесь мы прерываем повествование, потому что совершенно неожиданно нагрянула в больницу — ух! — серьёзная проверка аж из самой, из Москвы.