Любая травма всегда болезненно неожиданна, у Олега она была ещё и сгустком сплетения целого ряда досаднейших обстоятельств. Такое захочешь — нарочно не придумаешь.
Мало того, что в самом конце многомесячной командировки, глупо и от того очень обидно ему нанесли страшную травму правой руки топором. Оказать квалифицированную медицинскую помощь было некому.
Опытный поселковый фельдшер был на курсах повышения квалификации в Магадане. Его коллега – вчерашний выпускник мединститута, как только Олег, развернув окровавленное полотенце, показал ему руку, чуть не упал в обморок. Оказалось, что он и пошёл в педиатры по причине, что не мог видеть даже небольших открытых ран. С огромным трудом молодой медик сумел зашить рану, но занёс какую-то инфекцию, и уже на следующий день рука стала пухнуть и краснеть.
Она пухла всё сильней и сильней, первоначальная краснота начала приобретать зловещий багряный оттенок. Но районным медикам оставалось только сокрушаться. В силу законов приграничного побережья — выслать спецборт за Олегом они не могли. Точнее могли, но какой смысл? Ведь в это время года туман над перевалом был постоянно, а пролёт гражданской авиации вдоль береговой кромки был категорически запрещён. Не было бы счастья – так несчастье помогло.
В одном из чукотских посёлков, расположенном километров на сто западнее произошёл несчастный случай. Женщина-чукчанка проколола ногу ржавым гвоздём и занесла инфекцию. Так как это была не рядовая чукчанка, а член поселковой администрации, то ситуация была под контролем райкома. Когда состояние пострадавшей ухудшилось, просто отдали военным приказ.
— Не разрешаете летать над прибрежной полосой гражданской авиации? Высылайте свой военный вертолёт, но чтобы сегодня вечером пострадавшая была в хирургическом отделении районной больницы.
Вот тогда-то районные медики и уговорили военных пролететь мимо этого посёлка и забрать другого тяжелобольного.
Прилёт вертолёта на Чукотке — всегда событие, провожать Олега собралось не менее половины жителей посёлка, но даже в этом они проявили своё удивительное чувство врождённого такта.
В прихожую гостиницы — общежития вошли только несколько самых пожилых людей, остальные тесной группой стояли у крыльца. Именно эти, уже умудрённые жизнью пожилые чукчи, сразу же заметили то, о чём даже не подумали ни педиатр, ни медсестра, ни сам Олег.
Руку разнесло так, что ни о какой одежде на неё не могло быть и речи. У тёплой рубашки отрезали рукав, а саму руку поверх бинтов обмотали тонким кашне. Но у военных почти все вертолёты транспортные и их салоны не имеют никаких утеплителей, а ведь за окном суровая арктическая зима.
Именно на эти обстоятельства, едва войдя в общежитие, и обратили внимание умудрённые жизнью чукчи. Старший из них вышел на крыльцо и громко сказал:
— У кого, кто живёт ближе всех к общежитию, дома есть две… нет, лучше три выделанные шкурки? Бегом несите их сюда. Да, ещё нужна пара широких и мягких шерстяных женских шарфов.
Олег никогда не занимался охотой, но как любой житель Чукотки, отлично знал, какую высокую цену представляет собой любая шкурка чукотской выделки. А тут целых три шкурки, да ещё и самого дорогого пушного зверя тундры — песца. Он категорично заявил:
— Большое спасибо, но принять такой роскошный подарок мне не позволяет моя совесть.
Старый чукча от возмущения на некоторое время даже потерял способность говорить, а когда смог, то гневно обрушился на Олега:
— У тебя совесть, а у нас закон тундры о добре, которое обязано ходить по кругу. Ты слышишь, обязано ходить по кругу. Что важнее, твоя глупая совесть или наш чукотский вековой закон тундры?
Это даже отлично, что эти шкурки тебе принёс не кто иной, а именно уборщица общежития тетя Маша. Она просто передала тебе то, что ей дал этот закон. Молчи и не мешай нам надёжно укутать твою руку от свирепого мороза.
Пользуясь статусом военного вертолёта, лётчики совершили посадку всего в десятке метров от входа в районную больницу. Работницу администрации сразу же отправили в операционную, спустя два часа туда же последовал и Олег. Операция была долгой, очень болезненной, но зато хирург вычистил из раны всю дрянь. Через шесть дней резиновый дренаж извлекли, и теперь оставалась только ждать, когда рана окончательно заживёт.
За эти дни Олег ни разу не вспомнил о шкурках. Вертолет прилетел поздно вечером, когда трое постояльцев палаты, куда его определили, сладко спали. Он размотал шарфы, затем шкурки, а когда медсестра позвала его в операционную, просто приподнял матрац и кинул их на коечную сетку.
Сегодня утром санитарка, вытирающая пыль строго спросила:
— Это что у тебя за цветные тряпки из-под матраца торчат? Правила не знаешь? Хранить вещи под матрацами категорически запрещается. Благодари бога, что это я, а не старшая медсестра этот бардак увидела. Давай убирай.
Из-под матраца торчал конец шерстяного шарфа.
— Спасибо, можете не беспокоиться, это я в горячке, когда меня сюда положили, шарф туда сунул и забыл. Сейчас всё уберу.
Санитарка покачала головой и ушла.
Но убирать он ничего не стал, наоборот, засунул злополучный конец шарфа подальше под матрац и даже сел сверху. Какое-то смутное, но властное чувство говорило ему, что доставать и показывать окружающим шкурки не стоит.
Но и оставлять шкурки под матрацем резона не было, вдруг завтра старшая медсестра устроит проверку? Он принял решение: дождаться, когда соседи по палате уйдут на полдник, тщательно завернуть шкурки в шарф, а затем отнести их в свою дорожную сумку в камеру хранения.
Когда Олег достал шкурки, косые лучи начавшего закат солнца, упали на мех, и он словно ожил, засверкал тысячами ярких мерцающих звездочек.
Позабыв обо всём, несмотря на боль в искалеченной руке, он растянул обеими руками шкурку во всю длину. Медленно поворачивая шкурку в лучах солнца, зачарованно смотрел на эту фантастическую неземную красоту игры солнца и ворсинок чукотского меха.
Смотрел на эту чарующую картину не только Олег. Проходящий мимо палаты человек, привлечённый блеском, неслышными шагами вошёл в палату и застыл за его спиной. Но вот благодаря изменению угла падения лучей на шкурке, словно взрыв, вспыхнул такой яркий сноп искр, что человек, уже не таясь, восторженно воскликнул:
— Хорош! Просто чертовски хорош!
От неожиданности Олег уронил шкурку и резко повернулся. Перед ним стоял то ли врач, то ли работник администрации, кто их разберёт, все в одинаковых белых халатах ходят.
Совершенно игнорируя Олега, он поднял с пола шкурку, рассматривал её и так и этак, даже пробовал ковырнуть ногтем её изнанку. Дул на мех и его лицо наливалось краснотой просто обалденно довольного своей находкой человека.
Вдруг его взгляд упал на кровать, и он увидел там ещё две точно такие же шкурки. Словно пред иконой медик опустился на колени. Остерегаясь неосторожным движением вспугнуть этот волшебный сон, начал мять мех, дуть на ворс. Из коридора послышались голоса возвращающихся из столовой больных.
Незнакомец вскочил на ноги, схватил шкурки и стал судорожно оглядываться, куда бы их спрятать. Не найдя решения, хотел запихать под свой халат, но Олег властно остановил его. Тот вначале даже отмахнулся но, увидев суровое лицо, тут же сунул шкурки под матрац, и извиняющимся голосом сказал:
— Извини, совсем голову потерял. Да и есть от чего потерять, не каждый день такую неземную красоту увидеть можно.
Какое-то время Олег и его невесть откуда взявшийся гость, молча сидели друг против друга. Даже со стороны было отчётливо видно, какая гигантская работа происходила в черепной коробке этого то ли врача, то ли администратора. Лоб его покрыла обильная испарина, глаза словно застыли, уставившись в одну точку. Он глубоко вздохнул, облизал пересохшие губы и, приняв решение, произнёс хриплым голосом.
— А давай, мой ненаглядный дружок перейдем мы с тобой в мой кабинет. Кофейком побалуемся, покурим, поговорим, чтобы нам никто не мешал.
Пресекая любую попытку Олега к возражению, он не взял, а словно клещами впился в предплечье здоровой руки и повёл его из палаты. После того, как они вошли в кабинет, медик не произнёс ни единого слова. Тщательно, на два оборота ключа закрыл входную дверь, включил кофейник, закурил и, взяв стул, сел напротив дивана, на котором расположился Олег. Потом встал, заварил кофе, но налил его только себе, вновь сел напротив и совершенно неожиданно даже не сказал, а ласково прошептал:
— А скажи мне, мой дорогой гость, давно ли ты приехал в наши глухие края?
Давно, это хорошо, очень хорошо — тут же тональность его голоса резко изменилась, теперь его голос как будто наливался тяжёлым металлом.
— Как же так вышло, что, живя на Чукотке, ты забыл, что чукотский мех — это валюта? За незаконный оборот валюты срока дают не просто большие — огромные. У тебя, ко всему прочему, ещё незаконный вывоз, то есть контрабанда. Молчишь? Правильно делаешь, что молчишь.
Короче, эти шкурки — голубой песец высшего качества, каждая стоит рублей триста. Я плачу ровно половину и ни рубля больше. Завтра у меня по графику выходной, но я приду сюда после обеда, и мы проведём справедливый обмен. Ты отдаёшь три шкурки, я даю тебе четыреста пятьдесят рублей. А теперь иди.
Олег выскочил в коридор, его ярость была так сильна, что он буквально задыхался. Широко раскрытым ртом он пытался, но никак не мог вдохнуть достаточное количество воздуха. В это момент он не желал видеть, а тем более говорить ни с кем. Что толку? Кто и, самое главное, чем, сможет помочь ему? Да это подло, но эта подлость чётко базируется на государственных законах.
Он быстро прошёл на лестничную площадку, на которой больные перекуривали. Там была только старая санитарка, которая, увидав его, скорее по привычке проворчала:
— Зачем только я здесь так часто убираю? Не успела ещё последний совок с бычками в ведро высыпать, как на тебе, новый курец появился.
Женщина подняла ведро с мусором и понесла его вниз, в мусорный бак.
Олег достал сигарету, прикурил и жадно затянулся, чтобы никотином успокоить бешеный ритм своего сердца. Сигарета закончилась, он прикурил от неё другую, никотиновый туман окутал мозг, глаза сами собой прикрылись….
Кто-то мягко, но настойчиво дёрнул его за рукав, он открыл глаза, перед ним стояла санитарка. Её старое доброе иссечённое морщинами былых забот лицо выражало крайнюю степень озабоченности и неподдельной тревоги.
— Что с тобой, очнись, что же ты так себя травишь? Ведь я всего-то минут двадцать, как отсюда ушла, а ты глянь, сколько уже сигарет одну за другой высмолил.
Олег посмотрел на урну, на её дне лежали четыре ещё дымящихся окурков. Ему стало стыдно, а санитарка не уходила. Она взяла его искалеченную руку и, нежно поглаживая её, тихо-тихо запела какую то песенку. Эта доброта старой русской женщины не только успокоила Олега, теперь он точно и чётко знал, что именно и как он обязан делать. Мягко освободил свою руку и спросил.
— Мать, ты же наверняка всех больных знаешь? Вот и скажи, есть ли в больнице настоящие чукчи? Не из райцентра, а из тундровых посёлков, и нет ли среди них таких, которых сегодня или завтра утром выписать должны, для меня это очень важно. Я должен, просто обязан исполнить чукотский закон о добре, идущем по кругу.
Навряд ли эта женщина знала такой закон, но, внимательно посмотрев в лицо Олега, поверила ему и тут же нашла решение:
— Пошли со мной. Ты не знаешь, но рядом с нашим корпусом стоит здание роддома, а между ними подземный переход. Сегодня вечером оттуда должны выписать молодую чукчанку с отдалённого посёлка. Пошли.
— Подожди пару минут, я сбегаю в палату и возьму то, что я обязан передать.
По дороге старая санитарка поведала о том, кто это чукчанка, и откуда ей известно, что её должны выписать именно сегодня. Олег понял: это не просто совпадение, это перст судьбы. Более достойного кандидата для передачи ему добра, идущего по кругу, невозможно было и вообразить.
Молодую чукчанку соблазнил находящийся на каникулах студент, а когда узнал, что она беременна, просто сбежал на материк в свой институт. В отчаянии она пыталась наложить на себя руки. Поэтому встречать её из роддома специально приехало так много людей, они хотели показать молодой женщине, что и она, и её ребенок нужны им всем.
Они успели вовремя. Молодая мама в сопровождении земляков уже направлялась к входной двери, когда появившийся из подземного перехода Олег истошно завопил:
— Стойте! Стойте!!!
Люди остановились, повернули к нему головы, стоя буквально на самом пороге. Боясь, что они уйдут прежде, чем он расскажет им свою историю, Олег решил быть предельно краток:
— Я не знаю, как тебя зовут, но я поздравляю тебя с рождением твоего ребенка и хочу подарить тебе вот эти шкурки, сошьёшь что-нибудь своему малышу. Он протянул ей завёрнутые в шарф шкурки.
Но чукчанка не пожелала принять дар, а пожилой мужчина, на руках которого мирно спал младенец, сурово сказал:
— Спасибо, русский. Но у чукотского народа достаточно меха, чтобы самим делать подарки для своих новорождённых.
Олег взорвался, обложив и старика, и чукчанку, и всех остальных соленым матом. Не ожидавшие такой вспышки гнева от русского, чукчи буквально остолбенели. Олег, воспользовавшись этим, взволновано продолжал:
— Да не мой это, а ваш, чукотский мех. Это не просто шкурки, а самый священный закон тундры о добре, которое всегда обязано ходить по кругу. Вы что, забыли свои корни? Вы — чукчи, перестали жить согласно заветам своих предков? Тогда кто вы?
Теперь взволновано заговорили между собой чукчи, а пожилой мужчина, передав младенца одной из женщин, спросил, откуда он знает об этом законе и почему ссылается именно на него.
Олег сердито ответил:
— Откуда, да от верблюда. Вы же все друг друга на Чукотке пусть и понаслышке, но хорошо знаете тётю Машу с прибрежного посёлка, у которой медведь задрал мужа, знаете? Ну и отлично.
Для неё после гибели мужа охотники сделали доброе дело, поменяв её дальние угодья на ближние, причём самые лучшие. Именно там, на новых угодьях, она и добыла эти шкурки. Когда после травмы я улетал оттуда на холодном военном вертолёте, тётя Маша, помня о добре, которое обязано ходить по кругу, замотала этими шкурками мою руку, передав добро мне.
По вашему закону тундры ни один подарок нельзя продавать, менять или выкидывать. Если он тебе уже не нужен, ты обязан передать его тому, кому он способен принести пользу. Но добро тепла сердца дарящего обязано ходить по кругу безостановочно.
Ко мне сегодня пришёл очень плохой человек и, пригрозив милицией, потребовал, чтобы я завтра продал эти шкурки ему.
Для меня подобное невозможно. Я искренне уважаю обычаи чукотского народа, и я обязан не просто передать эти шкурки, а именно тому, кому они будут нужнее всего. Вот почему я выбрал эту чукчанку, ведь у неё нет мужа-добытчика.
Это не я дарю ей эти шкурки, это ваш чукотский закон о добре дарит, а она не берет. Выходит, что я, русский, знаю законы Чукотки лучше чем, вы?
Эти слова сильно смутили всех чукчей. Пожилой чукча, задававший вопрос, снял свою шапку и с глубоким почтением сказал:
— Извини нас… шибко извини, что мы, уже приученные к тому, что русские всегда высмеивают наши обычаи, не захотели сразу правильно понять тебя. Ты русский, но для нас ты наш, как чукча. Большое спасибо тебе, что именно сегодня ты дал нам урок, как должен поступать настоящий чукча.
Затем он повернулся к молодой чукчанке, теперь его голос был суров:
— Видишь, он, русский, учит тебя и нас, как нам надо жить по нашим законам тундры. Теперь у тебя нет даже права думать о плохом. Ведь ты стала важным звеном в нашем вековом законе о добре, которое обязано всегда ходить по кругу без остановок, от одного чукчи к другому, согревая своим теплом наши сердца.
Закончив свой монолог, пожилой чукча низко поклонился Олегу.
Молодая мама с мокрым от слёз лицом сделала порывистое движение, чтобы, обняв, расцеловать этого, такого чукотского русского. Но в последний момент опомнилась, у чукотского народа не принято публично выражать свои чувства. Наклонила голову и нежно поцеловала его забинтованную руку.
В эту ночь Олег спал как убитый, ему снились яркие волшебные сны. Мир грёз был так сладостен, что, когда соседи по палате хотели разбудить его на завтрак, только отмахнулся от них рукой, но долго поспать ему не пришлось.
Кто–то сначала осторожно, а потом всё настойчивей стал трясти его за плечо, потом грубо сдёрнул с него одеяло. Возмущённый такой наглостью, Олег резко сел на кровати, открыл глаза, готовый дать гневную отповедь наглецу.
Перед ним стоял вчерашний медик. По всей видимости, он так сильно возжелал как можно скорее завладеть шкурками, что не стал дожидаться назначенного часа и явился в больницу с самого утра, и пришёл он не один. В дверном проёме стоял человек, у которого из-под накинутого на плечи белого халата была видна милицейская форма. Врач тихо сказал:
— Кончай спать, давай вставай и пошли скорей
Олег, округлив глаза, с нарочитым изумлением ответил:
— Вставать…идти с вами,…а куда, и, простите, ради чего? И вообще, кто вы такой, что вам от меня надо?
Тот словно ворону на лету проглотил. Лицо его побагровело, глаза налились кровью, по всей видимости, он специально поставил своего друга милиционера на самом виду. И не такой реакции он ожидал от Олега, совсем не такой. Поэтому он сорвался сам, и уже не думая о последствиях, злобно, даже не сказал, а прокричал:
— Перестань валять дурака, немедленно вставай… Встать, тебе говорят.
Олег встал. Медик, бросившись к матрацу, заглянул под него… пусто. Тогда он сбросил на пол одеяло, простыню, матрац… шкурок не было.
Подошел его друг милиционер. Врач злобно выкрикнул:
— Спрятал, сволочь. Но спрятал где-то здесь, в палате. Давай нюхай своим ментовским носом, ищи.
Они стали искать уже вдвоём. Возмущались больные, с грохотом разбилась стеклянная банка, на пол летели одеяла, матрасы, одежда… ничего. Олег, скрестив руки на груди, стоял и презрительно улыбался. Это вывело из себя уже милиционера, он грязно выматерился и заорал:
— Зубы скалишь? Скоро плакать горькими слезами будешь. Мне плевать, что у тебя травма, контрабанда валютного меха серьёзное преступление. Тащи его в свой кабинет, проведём дознание, составим акт о задержании, вызовём машину и в камеру, а уж там я тебя улыбаться отучу.
Они подхватили Олега под руки и чуть ли не волоком утащили его в кабинет. Там его, как и положено для преступника, посадили на стул посередине комнаты.
Милиционер сел за стол и, достав из папки бумаги, стал заполнять бланк допроса, а врач продолжал метаться по кабинету и грязно ругаться.
— Да перестань ты мельтешить, никуда наши шкурки не денутся. Ты лучше кофейку организуй, мне для протокола ясность мысли нужна.
Но попить кофейку им, увы, не пришлось. Дверь резко распахнулась и в кабинет ворвалась старшая медсестра. Прямо с порога она с яростью обрушилась на врача:
— Я долго терпела ваши выходки, порочащие имя медика, но всему есть предел. Кто дал вам право, нервируя больных, устроить в палате погром? Это же просто беспредел, не ставя в известность администрацию, делать в больнице обыск. А главное, ради чего?
Милиционер важно надул губы и сделал умное лицо:
— У нас не было времени на согласование наших действий. Но речь идёт об очень серьёзном преступлении, выявления каналов контрабандного вывоза чукотского меха и…
Что это было за и… сказать он не успел, старшая медсестра не просто громко засмеялась, она буквально зашлась в приступе безудержного смеха, а, закончив смеяться, язвительно сказала:
— Опохмелись, светлейший. Хотя бы кофе, вон перед твоим носом бокал стоит. Вы что, с луны свалились, какая контрабанда? Да об этом вся больница с утра только и говорит.
У чукчей есть закон о добре, которое обязано ходить по кругу. Вот он, вчера, следуя этому закону, передал шкурки, которыми ему утеплили руку, молодой мамаше. Какой же он преступник? А вот вы точно с ума сошли, и я немедленно доложу об устроенном вами погроме главному врачу.
В кабинете наступила зловещая тишина. Сообщение о том, что о чукотских шкурках теперь знают все, кардинально меняло ситуацию. Теперь Олег твёрдо был уверен, что он не только не пострадает, но и заставит захлебнуться в своей злобе этих зарвавшихся жлобов. Но его опередил врач:
— Идиот… какой же ты конченый идиот… Ведь я узнавал, у тебя не производственная, а бытовая травма, значит не будет ни оплаты больничного, ни пенсии. Да тебе сейчас за каждую копейку зубами драться надо, а ты? Взял и отказался от четырёхсот пятидесяти рублей, и во имя чего? Какого-то глупого закона чукчей. Какой же ты дурак…
Олег встал со стула и подошел к столу
— Я — дурак, но, а вы — то сами кто будете? Да вы мне ноги целовать должны. Вчера, когда чукчи узнали, что на меня наехал медик, да ещё пригрозил, что сегодня милиционера приведёт, они хотели сразу к первому секретарю райкома идти. Вы хотя бы осознаёте, в какое дерьмо вы вляпались по самые уши? Ведь это не просто обычай, закон о добре — это основа национального мировоззрения всего чукотского народа. А вы на него свои грязные лапы наложить задумали?
За время монолога Олега лица врача и милиционера то бледнели от страха расплаты, то покрывались бурыми пятнами ярости. Милиционер и не заметил, как он в начале смял, а затем порвал на мелкие куски протокол задержания «контрабандиста», а врач даже размахнулся рукой с бокалом кофе, но так и застыл.
Только когда вышедший Олег уже прикрывал за собой дверь, послышался удар, звон разбитого стекла и протяжный, так похожий на вой шакала вопль мата. Врач всё-таки не смог удержать себя в руках и метнул бокал с кофе в дверь.
Но то, что происходило с врачом, Олега совершенно не интересовало. Главное, что он не прельстился дармовой наживой, не испугался угроз, а, испытывая искреннюю благодарность к чукотскому народу, не стал нарушать их древнего священного закона тундры.
Как и тысячу лет тому назад, чукотское добро продолжило свой путь по кругу, согревая теплом дарящего сердца людей.
Автор: Юрий Маленко.