Жизнь в бараке шла своим чередом. После ужина одни жильцы читали литературу, другие, иногда, играли в карты, некоторые пели песни, каждый свою.
Один взрывник, сухопарый невысокого роста, лёжа на топчане часто пел:
-А я, а я, а я люблю гуся.
Была ли любовь взаимной – не известно, потому что продолжения начатой песни не было. Просто спетая фраза повторялась несколько раз.
Другой взрывник – высокий, тощий цыганского типа предпочитал лирический уклон. Когда он был в настроении, можно было слышать его песню, которую он пел негромко приятным голосом:
Голубыми туманами
Наша юность прошла,
И слезами и обманами
Ты меня довела.
Окончания песни так же не было. Далее он продолжал петь без слов – один мотив.
За матерчатой перегородкой у стены обитал полный, несмотря на свои годы, мастер по опробованию Работько. Он не пел, не играл в карты, не читал литературы, Ему это было не нужно. Закрывшись занавеской, он, что нибудь, жевал. Так ему было удобней.
Большинство жителей посёлка питалось в столовой. На каждый новый месяц мы получали хлебные и продовольственные карточки, сдавали их в столовую, которая обеспечивала нас трехразовым питанием. Перед началом месяца Работько однажды предложил мне – давай получим, продукты сухим пайком, и будем питаться самостоятельно, так будет лучше и вкуснее.
– Времени для самостоятельного приготовления горячей пищи у меня нет, да и это не целесообразно ответил я.
Работько продолжал убеждать меня.
– Я,- говорит он, – имею возможность уходить с работы раньше, готовить, что для одного, что для двоих никакой разницы нет.
– Да какой тебе смысл обслуживать меня, если я не могу внести своего вклада в изготовление пищи?
– Разве обязательно нужен кокой-то смысл? Я люблю готовить и неплохо получается. Соглашайся!
Хотя доводы его, меня не убедили, но я всё же решил попробовать, может, в самом деле «самостоятельно» питаться лучше. Потом, почему не верить человеку, который добровольно берёт на себя все заботы, да ещё и обещает, что питание будет лучше. Я отдал ему карточки и деньги на покупку причитающихся продуктов. Работько приступил к выполнению своих поварских обязанностей. Всё отмеченное происходило на глазах жильцов нашей половины барака. Улучшения питания я не почувствовал. Но всё же три раза в день регулярно питался. И так продолжалось полмесяца. На шестнадцатый день, когда я пришел на обед, мой напарник по питанию заявил: всё, продукты кончились, есть больше нечего.
– Как нечего, а как же жить ещё полмесяца. Ведь в столовой я бы питался весь месяц.
– Мы питались лучше.
– Это не правда. Ты обворовал меня! Мы с тобой съели мои продукты, купленные на мои деньги. А где твои продукты?
– Продуктов больше нет. И всё!
Теперь стал ясен смысл его настойчивого желания, питаться нам вместе.
– Хлеб тоже за месяц съели, – спросил я Работько.
– Нет, хлеб выдаётся только на текущий день.
– Дай сюда хлебную карточку!
Он отдал. Я быстро побежал в магазин купил хлеба. Кроме оного мне продали одну селёдку. В бараке поставил погреть на железную печку кружку с водой и селёдку, завернув её в бумагу. Погрев рыбку с обеих сторон, выбросил бумагу. Селедка, хлеб и подогретая вода, это было не так плохо. Однако селедку мне давали не каждый день. Все продукты ведь были по норме. Оставались только хлеб и вода. Суточный паёк хлеба хотелось съесть весь сразу, но это позволить себе это нельзя и я бережно делил его на три части. Обратится за помощью, я считал бесполезным. К кому пойти? К начальнику прииска, к замполиту, к уполномоченному? А что я им скажу? Ведь карточки я получил! Получил и сам, по неопытности, поверив на совесть, отдал их непорядочному человеку. Так продолжалось до средины последней декады. Жильцы барака, казалось, не обращают ни какого внимания на происшедшее между мной и Работько.
Но вот однажды…
Я пришел с работы съел вечерний кусок хлеба, запив его теплой водой, и улегся на топчан отдыхать.
В это время взрывник Коля, разговаривая с Работько, придрался к нему, выхватил из-за голенища нож и начал наносить ему удары в плечо, в правую руку, приговаривая:
-Ты, мошенник, зачем обманул совсем неопытного парня. Ты за мошенничество срок получил, тебя выпустили из лагеря и снова продолжаешь тоже – самое. Я тебе покажу.
И резал его дальше. Работько был значительно крупнее Коли, но сознание своей подлости мешало ему защищаться. Он только приговаривал:
-Коля, Коля, что ты делаешь, Коля. Коля не надо.
Все жильцы нашей половины были на месте. Любой, кроме меня, мог отнять у Коли нож, оттащить его от Работько, так как Коля был маленький, щупленький, но никто этого не сделал. Все были заняты. Один шевелил кочережкой в печке, другой, лежа на топчане, сосредоточенно курил, третий читал какую-то книгу, четвертый стелил себе постель. Это было последнее, что я видел засыпая.
На утро выяснилось, что Коля не зарезал Работько, хотя в принципе было достаточно одного удара ножом. Но мошенник не оборонялся, даже не кричал и не ругался. Это его и спасло. Коле не хватило какого-то импульса, чтобы нанести последний, решающий удар.
Как же Работько вел себя дальше? Исправился, поделился со мной продуктами? Ничего подобного! Плоды обмана для мошенника тоже – самое, что добыча охотника, улов рыболова или находка грибника, ягодника. Обманул – это удача, и результаты её принадлежат ему. Ни делёжке, ни, тем более, возврату не подлежат.
Невольно в голову пришла мысль: видимо мошенники, во всяком случае, какая то часть из них, и после отбытия срока наказания продолжают оставаться мошенниками.