Весной 1955 года наша партия во главе с геологом Ю. Г. Егоровым, на небольшом катере подплывала к бухте Подкагерной западного побережья Камчатки. Катер тянул за собой баржу, в одном из отсеков которой находился груз партии, в другом — кони. В бухту входили при полной воде, то есть в момент максимального подъема воды в прилив. Невдалеке от горловины устья речки Подкагерной катер был поставлен на обсушку. Под его борта подвели стойки-подпорки и стали ждать отлива. Под баржу стоек не ставили, так как она была плоскодонной. В отлив в первую очередь вывели по трапу на твердую землю коней. После перенесли на берег снаряжение и продукты.
Так начался мой первый после окончания учебного заведения полевой сезон. Все лето партия провела в геологических изысканиях на обширной площади от реки Пустой до побережья Пенжинской губы. Были найдены промышленные пласты каменного угли и многочисленные сероводородные источники, установлены признаки возможной нефтеносности района.
Лето пролетело быстро. Пришла осень, и партия возвратилась на свою базу у моря. В ожидании прихода катера занимались обработкой своих наблюдений и упаковкой образцов и снаряжения. Точных сроков прибытия катера мы не знали. Рации в партии не было. Каюры готовились к перегону коней в Рекинники, где имелась хорошая конюшня и они могли перезимовать, и откуда каюры должны были телеграфировать в Гижигу о ожидании партией катера. Вот кони ушли, и база как-то сразу опустела. Погода все чаще напоминала о Приближении зимы промозглыми дождями и тоскливыми криками спешащих на юг гусей. А дней через десять выпал первый снег. С каждым днем его становилось все больше и больше. Жить все переселились в одну большую палатку, которую основательно утеплили и обшили дощечками от ящиков для устойчивости при сильных ветрах. Из продуктов осталось полмешка муки да соль. Несколько раз геологи ходили на расположенное невдалеке зимнее корякское стойбище обменивать охотничьи патроны на мясо лахтака и чай.
Для наблюдения за морем установили круглосуточное дежурство. На ночь выставляли двух дозорных, в обязанность которых входило и поддержание тепла в палатке. Огни катера появились неожиданно в четыре часа ночи. Быстро зажгли большой сигнальный костер, в который пошел заготовленный на этот случай плавник и вся деревянная обшивка палатки. Костер зажгли во время. Как сказали потом моряки, они собирались уже уходить обратно, потому что простояли в бухте шесть часов и не видели сигнальных огней. Загрузка на катер прошла быстро, так как море становилось неспокойным.
Часов через пять после выхода из бухты в открытое море ветер стал достигать штормовой силы. Огромные волны захлестывали катер. Он скрипел, стонал и визжал, то взлетая на гребень пенящегося вала воды, то падая в пропасть пучины. Ночью шторм достиг максимальной силы. В кубрике обессилевшие от недоедания и качки полевики лежали пластом. Держались на ногах только трое. Это – моторист в машинном отделении и старшина катера с геологом в рубке, которые посменно держали штурвал, всю ночь опасаясь как бы не налететь на какой-нибудь остров, так как, по их расчетам, катер сносило к северо-востоку, вдоль п-ва Тайгонос, в сторону островов Конус и Зубчатый.
К утру шторм стал ослабевать, но определиться где находится катер и куда плыть было невозможно. Курс все-же сменили на девяносто градусов. К вечеру волнение”моря поутихло, и впереди замаячили горы. Когда подплыли ближе к берегу, один из полевиков опознал бухту, где, по его словам, должна быть метеостанция. Зашли в бухту и встали на якорь. Через некоторое время к катеру подплыла лодка. Из нее на борт катера поднялся паренек лет двадцати, оказавшийся начальником метостанции, и рассказал о беде, случившейся на станции, — гибели в море двух своих сотрудников.
Немного отдохнув, партия отплыла дальше. В Гижигинскую губу входили утром. Катер отяжелел. Его снасти и палуба покрылись толстой коркой льда. А впереди открылась безрадостная картина. Море от берега отделяла многокилометровая полоса колотого льда. Плыть приходилось, выбирая разводья и трещины между льдинами. Корпус катера был деревянный, обшитый листовым железом. Шли на малом ходу, все время следя за обшивкой. А она кое-где пооторвалась и льдом начало пилить дерево корпуса. Начавшийся прилив облегчил положение. Когда же он достиг максимальной силы, старшина с разгона выбросил катер на берег у села Чайбуха. Под борта катера поставили подпорки и стали разгружаться. Оставив одного человека охранять груз, все пешком отправились в Гижигу — на базу экспедиции.
В 1956 году перед руководством Пенжинской экспедиции стоял сложный вопрос заброски нескольких партий для проведения работ в центральных районах северной Камчатки. Заброску решено было осуществить в два этапа: сначала на самолетах ЛИ-2 из аэропорта «Чайбуха» все партии забросить на лед большого озера, расположенного в двенадцати километрах от корякского селения Таловка, а затем к местам базирования партий — на тракторах Т-60 с санями. Мне пришлось лететь первым самолетом. Запомнилось, что прежде чем сесть на озеро, мы сделали несколько кругов над ним на разной высоте. По середине озера виднелся черный матерчатый кресг, обозначающий место посакди, палатка на берету озера, но людей ни души.
В последний раз прошли над озером бреющим полетом, развернулись и пошли на посадку. Садимся. И тут мы словно попали под артобстрел. Корпус самолета сотрясали удары. Во все щели хлынула вода. Но вот самолет остановился. В иллюминаторы снова виднелось яеное небо. Оказалось, что причиной такой посадки было то, что поверхность озера, оттаявшая накануне днем, за ночь перед прилетом покрылась коркой льда, которая и взламывалась под тяжестью самолета. Самолет изрядно пострадал. В корпусе зияло несколько рваных дыр. В моторе тоже произошла какая-то неисправность, без устранения которой взлететь самолет не мог. А на подходе были еще пять самолетов. Командир звена по рации давал им указания садить-машины в уже пробитую во льду полосу… Геологи спешно разгружали самолеты, а все летные экипажи хлопотали у первого самолета и, довольно быстро устранив неисправность в моторе, подняли свои самолеты в небо.
Партии разбили временный лагерь и стали ждать прихода тракторов, полностью изолированные от внешнего мира, поскольку ни раций, ни радиоприемников в те годы у полевиков еще не было. Тракторы пришли к озеру в мае, когда снег уже сошел. Сани, что они притащили за собой, были сделаны из непрочной местной чозении и при дальнейшей перевозке партий часто ломались, так как тракторы тащили их по голой земле.
Наша партия была самой отдаленной. К началу июня мы добрались до места назначения — реки Пахача. Базу поставили высоко над долиной на террасированном склоне. В долине реки имелся строевой лес из тополя и чозении. С первых же дней занялись заготовкой бревен для будущих плотов, ошкуривая их и раскладывая на эстакады для лучшего просыхания.
Партии предстояло провести рекогносцировочную геологическую съемку и поиски полезных .ископаемых на «белом пятне», в междуречьи Пахачи и Апуки, от истоков до средних течений. Поисковый отряд был обеспечен двумя въючными лошадьми, а маршрутным геологам весь сезон пришлось переносить свой немудреный скарб и собранные образцы пород на своих плечах.
Каждая маршрутная группа состояла, из геолога, радиометриста и рабочего. Срок заходов составлял 20-30 дней. Поэтому рюкзак каждого маршрутчика был до отказа набит необходимыми продуктами; поверх рюкзака привязывался полог (маленкая бязевая палатка), котелок, резиновые сапоги и т.п. Сапоги берегли и надевали лишь тогда, когда передвигались по мокрым местам и на переправах через ручьи. Обуты были в чуни — обувь типа калош, но из толстой резины. Они легки на ноге и достаточно крепки для ходьбы по каменистым местам.
Передвижение в маршрутах и отдых велись по установленному руководителем группы графику. На ходьбу сорок-пять- десят минут и на отдых десять минут. За рабочий день проходили двадцать-сорок километров в зависимости от сложности геологического строения района и характера рельефа. Шли по наиболее обнаженным местам, а ими являлись водораздельные хребты, по много дней не спускаясь в долины, находясь в пути все светлое время суток. Для ночлега выбирали место, где имелись кусты стланика. Перед ночевкой делали большой пожог, на котором готовили ужин. Затем сметали угли с кострища и на горячие камни ровным слоем стелили мелкие ветки стланика, а над ними ставили полог.
Спать на пожоге первое время очень непривычно. Жарко как в бане, терпкий смоляной дух. Но со второй половины ночи начинает ощущаться холод, а к утру все лезем под ветки стланика, поближе к остывающим камням. С рассветом выползаем из полога чумазые от сажи. Моемся в луже под снежником. Готовим скудный завтрак, обычно — кашу. К чаю — по одному сухарю. Продукты все время приходилось экономить.
В конце июля в долине р. Апуки нам повстречались такие же оборванные и исхудалые люди, как и мы. Это были ленинградские геологи, которые уже три дня как голодали, ожидая обещанный им вертолет. Пришлось поделиться с ними тем, что у нас осталось.
А через два дня после этого нам удалось впервые увидеть вертолет. День стоял ясный, солнечный. Около полудня по ущелью, где мы в это время находились, раздался какой-то грохот. Через некоторе время над кронами деревьев пронеслась, удаляясь, странная машина. Но вскоре грохот снова приблизился, и машина приземлилась невдалеке на лужайке. Мы поняли, что это и есть вертолет. Из разговора с пилотами выяснилось, что они ищут отряд ленинградских геологов, и показали на карте его местонахождение.
Еще через несколько дней у нас кончились продукты. Теперь в маршрутах пришлось питатся грибами и ягодами. Но на такую диету наши желудки очень быстро отреагировали расстройством. Стоял август. В это время шла на нерест красная рыба. Иногда нам удавалось поймать на перекатах битую, но еще живую рыбину. . Тут же ее варили, но без соли ели без особого аппетита.
Как бы то ни было, но мы продолжали работу. На базу наш отряд прибыл как в бреду, в полубезсознательном состоянии, оборванные и заросшие. В это лето открыли мы немного. В одной крупной речке шлиховым опробованием выявили устойчивые знаки платины. Нашли антимонитовые руды. Интересной была моя находка самородной ртути в кварцевой жиле с минерализацией киновари..
Быстро приближалась зима. По ночам лужи покрывались корочкой льда. Стали готовиться к сплаву. Заготовленные весной бревна для плотов и весь груз перетащили ближе к реке. За два дня связали четыре плота размером пять на три метpa. За лето бревна не успели просохнуть, и плоты получились тяжелыми. Мой плот был немного побольше, поэтому на него погрузили, кроме каменной коллекции, все продукты питания. От тяжести груза и трех человек плот сразу стал притопленным. Груз находился на настиле выше уровня воды, а люди стояли по колено в воде.
Первыми отплыли плоты без груза. На каждом из них по два человека. Наш плот был замыкающим. Перед тем как отплыть, мы обговорили все условия сплава. Главное, держать в поле зрения друг друга, чтобы вовремя прийти на помощь.
Река Пахача в верхнем течении не очень пригодна для сплава на плотах. Несколько километров она течет зажатая отвесными скалами. Из-под воды торчат огромные ледниковые валуны, с которыми трудно избежать столкновения. Русло часто делает крутые изгибы. В некоторых местах река под прямым углом упирается в скальные обрывы, под которыми вода кипит как в котле, образуя водовороты.
Плоты неслись с большой скоростью. То один, то другой застревал на торчащих валунах и угрожающе кренился. Чтобы избежать опрокидывания, спешно рубили топорами вицы и освобождались от плена. При этом плот терял пару бревен, а значит и плавучесть. Часто делали остановки, выясняя условия сплава впереди. Самый опасный поворот у скал удалось пройти лишь первому плоту. Второй плот врезался в скалы и разлетелся в дребезги. В водяной пене замелькали бревна и две головы. Следом исчезает в водовороте под скалой третий плот. До подхода к этому водовороту наш плот уже потерял несколько бревен, и мы стояли на нем по пояс в студеной воде. Для принятия решения оставались мгновения. Было ясно, что водоворот нам не пройти. Было не глубоко, плот чиркал дном по гальке. Приказываю напарникам прыгать в воду и подтягивать плот к берегу. С трудом преодолевая быстрое течение, нам это удалось.. Перенесли на берег груз. Разожгли сигнальный костер. Дымом давали знать другим, что остановились и у нас ЧП. По уговору, все должны явиться к костру. Вскоре почти все собрались, кроме двух человек с первого плота, уплывших, как выяснилось позже, ниже на десять километров.
Обсудили создавшееся положение. Решили, не тратить, время на строительство новых плотов, а разбить лагерь и ждать, когда замерзнут реки и за нами прадут тракторы. Горные вершины уже покрылись снегом, и с каждым днем эта снежная линия спускалась все ниже и ниже в долины.
На следующий день начальник партии Погожев. и радиометрист Саня Мизюльченко ушли в разведочный поселок Тавена, через хребты, за сто пятьдесят километров от нашего лагеря. В поселке имелась радиостанция, и можно было сообщить в экспедицию о нашем положении.
К зиме готовились основательно. Валили пилами и топорами тополя, распускали их вдоль клиньями на две плахи. Из плах построили два домика. Мне пришлось заняться охотой. Запаслись зайчатиной и олениной.
Прошло дней десять-пятнадцать, когда уже по снегу вернулись наши гонцы. Принесли они только необходимое – соль, чай, сухари и немного махры. А еще свежей рыбы – гольцов, которых наловили руками на перекате. Сообщили, что на днях нам должны сделать сброс продуктов с самолета.
И вот в один из последующих дней мы услышали гул самолета. Было пасмурно, неожиданно налетела пурга. В разрывах облаков на большой высоте показался АН-2. Низкая облачность и снег мешали ему снизиться. Сделав над нами круг, самолет удалился. Утро следующего дня было тихое и ясное. На большой косе приготовили дымовые костры в надежде, что самолет прилетит и сядет. Размеры косы и грунт позволяли сделать посадку и взлет. «Аннушка» появилась часам к одиннадцати. Сделала над нами круг, а потом из нее посыпались мешки и ящики. Некоторые мешки лопались, и тогда в том месте, где упал мешок, поднимался белесый столб. Понятно было, что это погибла мука. Когда разбивались ящики с маслом, то масло разлеталось в виде тонких игл размером с карандаш. Сбросив продукты, самолет покачал крыльями и исчез. В общем продуктов погибло не много, в основном, мука. Масло собрали вместе с песком и перетопили. Консервные банки были целы, но сильно помяты. Папиросы в пачках все перекрошились. Приятным сюрпризом была стопка газет, правда, двухмесячной давности. Жизнь наша пошла веселее.
Однажды поздним вечером в морозной тишине мы услышали странный не то гул, не то рокот. Идти на звук не решились, Так как в темноте можно было угодить в какую-нибудь полынью.. Всю ночь лагерь не спал. Топили печки и слушали то исчезающий, то ясно различимый уже рокот тракторных двигателей. С рассветом все отправились на самодельных лыжах, сдёланных из тополевых досок, навстречу звукам. Тракторы мы увидели в шести километрах от лагеря. Оказалось, что один из них провалился у берега под лед, хотя и не глубоко, но вытаскивали его весь день.
Обратный путь был легок. Тракторы шли по проторенному следу с максимальной скоростью. Тем, кто находился в санях, часто приходилось спрыгивать и разогреваться бегом, держась за веревки, привязанные к стойкам саней, чтобы не отстать. От Тавены, находящейся на пол-пути нашего следования, наш санно-тракторный ноезд шел через озерно-болотную равнину Парапольского Дола и перевал Понтонейских гор. Конечным пунктом являлась Каменная Коса.
В дороге нам не один раз приходилось делать привалы и устраиваться на ночлег на открытом воздухе. Выбирались места защищенные от ветра. На костре в одном ведре варился ужин, в другом кипятился чай. После ужина за тракторными санями расстилали брезент. Все вряд ложились в оленьи кукули и накрывались другим брезентом. К утру нас слегка заносило снегом. Спать под небольшим слоем снега было даже приятно. Было теплее. Утром дружный подъем и снова в путь.
В последние годы все полевые партии обычно собирались на Каменной Косе. Отсюда самолеты вывозили их в Чайбуху. В этот раз полевиков собралось около ста человек. Возле домика метеостанции разбили палаточный городок. Каждый день начальники партий отправляли гонцов покупать продукты в поселок Камейское. Оставшиеся занимались заготовкой веток на дрова. Чахлый окрестный кустарник уничтожали под корень. В дело шли и сухие и сырые ветки.
Шли дни. Часто пуржило. Надежды на скорый прилет самолетов таяли. Люди’нещадно мерзли. Питание было скудным. Многие были простужены. Чтобы меньше тратить дров, собирались в одной палатке. Судачили. Пели песни, читали стихи. В один из вечеров ноябрьских праздников сочинили песню на мотивы знакомых песен. Заводилой в этом, как обычно, был Саня Абецедарский.
Через несколько дней начальники партий решили дать правительственную телеграмму, так как на их запросы в различные инстанции — экспедицию и управления — ответа не было.
На следующее утро все вышли утаптывать снег на посадочной полосе, пересеченной твердыми застругами, для обеспечения безопасной посадки самолетов. А самолеты не заставили себя долго ждать. В тот же день спасать нас прилетела целая эскадрилья полярной спасательной авиации. ИЛ-14 приземлялись один за другим. Из них выскакивали и бежали к нам санитары в белых халатах и с носилками. А мы спешили к самолетам с мешками и ящиками. Каждый хотел улететь первым. Толчея. Хаос. Улетели, конечно же, в этот день все.
По прибытии в Гижигу, на базу экспедиции, почти никто не вышел на работу. По неписанному закону полевиков, три дня все гуляли. Но существовало и другое правило. На составление информационного отчета отводилось десять-пятнадцать дней. После отгулов все партии трудились и днем, и ночью. Писали информационки и чертили карты. Защиты полевых материалов на техсоветах прошли, как всегда, в сжатые сроки, бурно, с острыми спорами. Каждая защита отмечалась как праздник, всем коллективом.