Китобои — Моя родина

Ловцы адреналина

Новый, 1969 год начался с ошеломляющей умы жителей Владивостока новости.

Самое элитарное морское управление страны — голубая мечта каждого из моряков, поступление на работу в которое не могли гарантировать ни красный диплом, ни самый высокий блат, дало объявление во все газеты Приморского края: «Управлению китобойных флотилий срочно требуются на постоянную работу моряки всех специальностей, как рядового, так и командного состава».

Слухи, один нелепее другого, стали расползаться по всему городу. Более всего зловеще судачили о том, что китобои в океане влезли на секретные полигоны для испытания ядерного оружия Америки. Получили чудовищные дозы радиоактивного облучения, и теперь сотни из них страдают от кожных заболеваний.

Это было полуправдой, но не радиация была виной их массового заболевания, а банальные грязь, пот, соль и чудовищные стрессы от многомесячных постоянных хронических недосыпаний. Экипажи четырёх арктических флотилий, равно как и сами китобойные суда, оказались совершенно не подготовлены к работе в тропических широтах.

Запасы китов в традиционных районах добычи в северной части Тихого океана стремительно истощались, летом 1968 года, впервые за все годы добычи китов, два месяца подряд ни одна из советских флотилий не сумела взять план.

После долгого и трудного совещания по рации капитаны-директора четырёх советских флотилий решились на то, что до них не решался ни один китобой мира — позабыть о традиционной добыче китов в высоких широтах Арктики и Антарктиды и пойти туда, где, по мнению учёных, крупных скоплений китов быть не должно, курс — чистый зюйд.

Достигнув границ северного тропика, с изумлением обнаружили гигантские стада совершенно непуганых кашалотов. Оставив обнаруженные скопления китов для работы старым флотилиям «Славе» и «Алеуту», современные «Дальний Восток» и «Владивосток» спустились ещё ниже, в тропические широты. Здесь китов было ещё больше, но начался кошмар дикого пекла.

Всего за месяц все флотилии с лихвой перекрыли отставания по плану. Но какую запредельно высокую цену заплатили за это китобои? Через полтора месяца прямо с моря списаться с последующим увольнением были вынуждены более двадцати процентов членов экипажей всех китобойных судов.

Это было всего лишь начало. Отлично осознавая, что отныне арктические китобойные флотилии будут бить китов исключительно в тропических широтах, сразу после прихода с моря уволилось более половины всего плавсостава китобойных судов. Все опытные, но зрелого или пожилого возраста моряки. Элитарное управление китобойных флотилий было вынужденно опубликовать в СМИ сообщение о приёме на работу.

В первый год, памятуя о былом элитарном статусе управления, кадровики принимали на работу исключительно моряков торгового флота и научных судов. Но китобойцы ещё не успели достичь северного тропика, как с моря пачками стали поступать радиограммы о списании на берег.

Привыкшие к комфорту торговых судов, приученные удирать от штормов и прятаться от циклонов, только здесь, они, наконец, осознали. Чего стоят сказочные заработки китобоев, что это такое: по полгода не видеть земли, не удирать от циклона, а проходить его насквозь. Такое будущее их испугало.

Теперь кадровикам было не до выбора, сезон только-только начался, а в море на китобойных судах некому было нести вахту. Горестно качая головами, они вынуждены были брать для работы на китобойные суда всех подряд, без разбора. Набрали, и гнетущая тишина ожидания неотвратимости негативного происшествия в море охватила всё управление.

Все отлично понимали, что полугодовой рейс в океане — это удел настоящих моряков, намертво спаянных в единый экипаж морским уставом и морскими традициями. От этого разношёрстного сброда, который они были вынуждены отправить в море, можно было ожидать чего угодно. Море никогда и никому не прощало расхлябанности. Предчувствия их не обманули, но ЧП произошло не в этом, а в следующем году.

Китобойный промысел — это десятилетиями отлаженный процесс, где учтено, логически обосновано всё, до самых ничтожных мелочей.

В целях экономии расхода топлива и моторесурсов, каждый китобоец сам тащит добытых им китов к базе только в случае, если она рядом или у него в этот день по графику бункеровка. Во всех иных случаях, обработав кита для буксировки, китобоец передаёт своих китов тем, кто добыл в этот день больше всех, а сам идёт в свою «точку» начала завтрашнего поиска, и ложится в дрейф.

45003

Лежащий в дрейфе китобоец плавно качается на мёртвой океанской зыби. Главная палуба у китобойца низкая, при каждом наклоне на борт, поверхность океана приближается к стоящим на палубе на расстояние одного метра и, словно магнит, притягивает к себе.

Возникает острейшее желание, хотя бы на краткий миг позабыть обо всём на свете. Акулах, гигантских кальмарах, глубинах свыше десяти километров, морском уставе — и всего на одну-единственную минуту окунуться в эту чёрную, таинственную, манящую прохладу океана. Но, приученные к неукоснительному соблюдению устава, железной дисциплине, китобои просто не в силах были нарушить их. Чертыхаясь про себя, моряки спешно покидали главную палубу, уходя, прочь от дьявольского соблазна.

У подавляющего большинства новоиспечённых китобоев священного трепета перед морским уставом не было никогда. И вот первый из них, спустив за борт штормтрап, рискнул окунуться в ночной океан, за ним последовал второй, десятый, сотый. Дурной пример всегда заразителен, к концу промысла, половина моряков каждого из китобойцев стала заядлыми ловцами адреналина.

Этот термин — «ловцы адреналина» — прижился сразу и был очень точен. Все, искупавшиеся в ночном океане, рассказывали о леденящем ужасе, когда ловец с открытыми глазами пронзает толщу воды. Его тело ещё продолжает по инерции идти в глубину, а ему начинает казаться, что океанская бездна затягивает его в страшную черноту. Ловец разворачивается и, судорожно гребя, устремляется к сияющей в бликах прожекторов поверхности воды.

Страх остаться в океанской пучине был так силён, что все ловцы неизменно открывали свои рты в желании вдохнуть свежего воздуха намного раньше, чем их головы появлялись на поверхности. Глотнув вместо воздуха изрядную дозу морской воды, они вновь получали леденящую кровь порцию дикого ужаса. Теперь им казалось, что чёрная бездна не отпустит их никогда, что океан властно и беспощадно начал забирать их тела к себе. До физической боли они начинали ощущать всего одно острое желание — жить! В себя они приходили, уже стоя на палубе, жадно глотая необычайно вкусный воздух, и никак не могли им вдоволь надышаться.

Спустя несколько минут наступало полное умиротворение, человек словно перерождался. Бесследно исчезали усталость, плохое настроение, раздражительность, дышалось легко и радостно, появлялся аппетит, нормальный сон. Такое состояние продолжалось не менее двух, трёх суток после каждого купания в ночном океане. Скептикам, высмеивающим такие объяснения, ловцы адреналина отвечали: «А ты перестань труса праздновать, будь мужиком и всего один раз окунись в ночной океан. Вот тогда мы с тобой и поговорим…».

Те решались, резкая смена ощущений от дикого ужаса остаться в черноте бездны океана, до восторга, что ты сумел вырваться из его смертельных объятий была столь разительны. Давала такой всплеск адреналина, что вкусившему это один раз, хотелось повторять купания в океане до бесконечности. Вчерашние скептики становились заядлыми ловцами адреналина и злостными нарушителями морского устава.

Это было чудовищно необъяснимо уже тем, что всё знали чётко, ясно и безоговорочно: с морем шутить нельзя, оно никогда не прощало ошибок. Расплата неминуема, вопрос только в том — когда и как именно. Но все делали вид, что злостного нарушения устава, а значит и смертельно опасной игры в кошки-мышки с океаном, просто не существует. Все знали, и все молчали.

Одним из самых древних законов мореплавания, дошедших до наших дней без изменений, является закон о плавании в тропических широтах. Согласно ему, после пересечения судном широты северного тропика — 27 градусов 30 минут — каждый моряк совершенно независимо от статуса корабля обязан ежесуточно получать бесплатно триста граммов сухого виноградного вина.

Учитывая то, какого пошиба моряки стали теперь китобоями, высокое начальство не рискнуло, соблюдая традиции, выдавать китобоям сухое вино. Взамен вина, в огромном количестве на китобойные флотилии шёл виноградный сок в двухлитровых банках. На китобойцах, в массовом порядке, ссылаясь на «законные триста граммов вина в сутки», стали изготовлять домашнее вино, добавляя в сок дрожжи и сахар.

В тот раз именинник подготовился основательно: вина было не просто много, оно было почти месячной выдержки. Сели, выпили, поговорили, выпили ещё, и именинник предложил:

— Братва, вина хоть залейся. Пойдём, изловим адреналинчику для полного кайфа.

Все ринулись на палубу. Купание за бортом прошло быстро. Коктейль вина и адреналина был просто восхитителен, всех охватило чувство бесшабашной хмельной удали. Раздались предложения ещё раз ударить по адреналину. Всё радостно взвыли, а с крыла верхнего мостика вахтенный матрос крикнул:

— Братва, кончай борзеть! Я не знаю, что именно это было, но сразу после вашего купания в глубине, по тому борту дважды кругами промелькнула не просто большая, а гигантская тень. Вы что, забыли, что мы в самом центре океана, и что два раза подряд никто и никогда за адреналином ещё не нырял?

Моряки посмотрели в толщу воды с одного борта, затем с другого, ничего. Именинник презрительно произнёс:

— Не гони волну, вахта, и не ломай людям кайф. Внимание всем! Объявляю марафонский заплыв в честь моего дня рождения. Кто вынырнет дальше всех от борта, тот получит приз-сюрприз. Кто смел, прошу занять места на старте.

Смелыми были все.

— Внимание! Старт! — более десятка моряков, с силой оттолкнувшись от планшира, ласточками перелетели через фальшборт и одновремённо вошли в чёрную воду. Едва их головы появились на поверхности воды, как вахтенный матрос истошно завопил:

— Полундра! Всё вон из воды! По тому борту вновь была тень, и она стремительно ушла под китобоец, едва вы с шумом вошли в воду!

Смесь вина и второй порции адреналина затуманила разум моряков, никто из них не сумел правильно оценить всю меру опасности. Хотя все дружно ринулись к борту, они больше дурачились, чем спасались от неведомой опасности. Штормтрапов было всего два, а моряков за бортом раз в пять больше. На крыле мостика появился вахтенный штурман, сердитым окриком он прервал веселье:

— Кончай бардак! Всем немедленно подняться на борт и марш прочь с палубы, чтобы через минуту и духа вашего здесь не было.

Весело смеясь, моряки поднимались на борт, подхватывали свои вещи и убегали. В этом веселье никто не обратил внимания на то, что их стало на одного меньше.

Только спустившись в каюту, налив по полной и намереваясь выпить во здравие именинника, обнаружили, что виновника торжества среди них-то и нет. Кто-то пошутил:

— Видно ему вторая доза адреналина не в то место ударила, вот он и застрял в гальюне.

Посмеялись, выпили, закурили. В каюте ужасающая духота, и один из моряков сказал:

— Выпивать в такой душегубке ещё терпимо, но курить лучше на палубе.

К нему присоединились ещё двое. Вослед им весело прокричали:

— Проверьте там нашего героя, он, наверное, канат проглотил, никак из гальюна выбраться не может.

Минут через пять, стремительно слетев по поручням трапа вниз, в каюту влетел один из тех, кто ушли на палубу курить.

— Кончай гудеть! Мы обошли всё, пропал наш именинник. Совсем пропал.

Китобоец — это не махина пассажирского лайнера, от форштевня до кормового флага всего шестьдесят один метр. Моряки четыре раза прочесали весь китобоец, прежде чем решились сообщить о ЧП вахтенному штурману.

Тот побледнел, но, моментально взяв себя в руки, решил сам выяснить все обстоятельства, прежде чем идти с рапортом к капитану.

Со скрупулёзной дотошностью он стал опрашивать всех по очереди: кто, где находился, кого видел рядом с собой, что делал сам, что делали другие. Штурман не упустил ни единого слова или жеста каждого, кто был за бортом. Все чётко осознали, что на момент их кучи-малы у штормтрапов, именинника среди них уже не было.

Трое суток, согласно параграфу «Поиск в море пропавшего члена экипажа», китобойцы прочёсывали океан. Потом было расследование и жесточайшие санкции.

Управление издало приказ с ознакомлением всего плавсостава всех китобойных судов под роспись: «Каждый, из уличённых в купании за бортом, автоматически подлежит лишению диплома по специальности, списанию с последующим увольнением из управления, со следующей обязательной записью в трудовой книжке: «Грубейшее нарушение морского устава при полном и безоговорочном несоответствии занимаемой должности».

Моряки весьма и весьма суеверные люди, а русские пословицы и поговорки никогда не лгут: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Ёмко и очень точно. Обсуждая происшедшее, китобои с горечью говорили:

— Мы бесстыдно утратили свою морскую честь, перестали быть едиными экипажами, забыли о том, что море никогда и никому не прощало расхлябанности. За разгильдяйство море карало во все времена. Карало безжалостно, всех и всегда.

Это не просто несчастный случай, это предупреждение океана нам — китобоям, которых всегда и заслуженно почитали как элиту российского флота. Ведь акула не стала хватать самых ближних, не стала трогать самых дальних пловцов. Она безошибочно выбрала именно того, кто посмел организовать пьянку в море, да ещё и бросить наглый вызов самому великому океану, объявив заплыв на приз в честь своего дня рождения. И как тихо и незаметно, не пугая других, океан забрал его к себе. Ведь он не успел даже вскрикнуть.

Мужики, пора заканчивать этот бардак на море, наступила пора вспомнить о своей чести китобоя и чести всего управления. Океан вторично предупреждать уже не будет. Но теперь он будет карать не только тех, кто посмел публично осквернить законы моря, но и тех, кто своим молчанием способствовал их свершению и гнев океана будет ужасен.

Именно это событие послужило толчком для возрождения былой славы и сплочённости экипажей китобойных судов. Без малейшего вмешательства руководства управления, судовой администрации, сами китобои безжалостно, словно стальной щёткой, очистили свои ряды от любой скверны. Старые китобои говорили тем, кто посмел нарушить морской устав:
— Или для тебя этот проступок был последним, и с этой минуты ты начинаешь уважать море и экипаж, жить согласно уставу, блюсти честь китобоев, чтить морские традиции, или убирайся вон с нашего китобойца.
Прознав про то, как экипажи китобойных судов стали относиться к нарушителям устава, вся морская шваль стала обходить управление китобойных флотилий стороной, а в управление потянулись настоящие моряки. Ведь Владивосток — это морской город, а настоящих моряков всегда было в сотни раз больше, чем плохих.
И вновь, как и за все прошедшие десятилетия, экипажи китобойных судов стали эталоном сплочённости, образцом для подражания всему, что касалось чести моряка и верности морским традициям.
Иного и быть не могло. Ведь это были китобои — элита флота российского.

Автор: Юрий Маленко.

Взвейтесь кострами, синие ночи!

Главным отличием любого морского портового города от прочих земных, является огромное количество «однозимних или ремонтных» гражданских браков.

Истосковавшись в долгом и тяжёлом рейсе о тепле домашнего уюта и женской ласке, моряк не придирчив в выборе своей зимней «супруги». Материальное и социальное положение, интеллект, красота — всё это вторично, главное, чтобы человек был душевный.

А если у нас не заладится, так я же моряк. Никаких попрёков, ссор, сцен ревности, разойдёмся чинно и культурно, как расходятся в море случайно встретившиеся корабли. Прощальный гудок, и каждый из нас последует дальше по бурному морю жизни своим курсом.

Два неразлучных друга с китобойца «Гуманный» Юрий и Владимир, здраво рассудив, что двух недель, прошедших после их знакомства с двумя молодыми женщинами, тоже подругами, более чем достаточно, решили сделать им официальное приглашение для вступления в «однозимний брак».

Их избранницы работали в санатории МВД и жили недалеко от него в ведомственном доме. Основательно забункеровавшись всеми необходимыми атрибутами подобающего такому случаю застолья, друзья заказали такси и поехали за город. Приехали, и, как оказалось, зря, дальше порога подъезда семейного общежития их не пустили.

Оказалось, что их избранницы ушли на работу во вторую смену и раньше часа ночи домой не вернутся. Друзья оторопело посмотрели на букеты цветов в своих руках и две до предела забитые спиртным сумки. Что же нам с этим всем теперь делать? Ждать женщин восемь часов, сидя на скамеечке, было просто глупо, но это же были китобои и они быстро нашли выход. Несмотря на бурное возражение вахтёрши, друзья просто выложили на её дежурный стол шампанское, фрукты, сладости, буквально втиснули в её руки свои букеты цветов, и, не давая ей опомниться, спешно удалились.

…Проблем транспорта для китобоев, не существовало никогда, им было совершенно безразлично на чём ехать. Я — китобой, и я плачу. Ты — шофёр и везёшь меня туда, куда я тебе укажу. Дорого берёшь? Не смеши, сколько запросишь — столько и получишь.

Выйдя на трассу, друзья определились, кто на какой стороне будет ловить «извозчика», Владимиру досталось правая, а Юрию левая. Но сработал закон подлости, как будто специально все проходящие машины были забиты пассажирами под завязку. Друзья успели отдалиться друг от друга метров на сто, когда резкий хлопок, затем удар и пронзительный визг скрежета железа о асфальт заставил Юрия, резко подняв голову, посмотреть вперёд.

На разгоне крутого спуска у автобуса межгородского сообщения отлетели вместе с полуосью оба задних левых колеса. Непостижимым чудом водителю удавалось удерживать машину от опрокидывания или вылета в кювет.

Автобус наклонялся в сторону утерянных колёс, с диким скрежетом высекая сноп искр, касался краем кузова асфальта, водитель резко выворачивал руль, машина делала крутой зигзаг, и… снова возвращалась в устойчивое положение, постепенно снижая скорость.

А вот два баллона с полуосью, ввиду крутизны спуска, скорость не только не снижали, а наоборот увеличивали. Обогнав автобус, они какое-то время катились точно посередине трассы, а затем всё сильней и сильней стали забирать влево, точно в спину, медленно идущему по обочине Владимира.

— Вовка!!! Полундра!!! — срывая голос завопил Юрий, но тот ноль внимания.

Баллоны врезались во Владимира, и он, словно стрела из лука, приняв горизонтальное положение, пролетел над полотном дороги, а потом приземлившись на грудь, силой инерции ещё метров пятнадцать проскользил по асфальту.

И это, как потом будут не один раз с восторгом говорить врачи, было первым доказательством тому, что у этого морячка очень сильный ангел-хранитель. Сила трения тела об асфальт была такова, что не только куртка на груди Владимира, но и его рубашка были протёрты насквозь. Но на груди у него не было ни одной царапины, только огромное пятно ожога.

Ещё поразительнее было иное. Учитывая вес и силу удара, а также то, что он проскользил по сухому полотну трассы не менее пятнадцати метров, он просто обязан был буквально снести себе подбородок, но на его лице не было ни единой царапины. Ибо все эти метры Владимир скользил по асфальту, выпятив грудь вперёд и максимально закинув голову назад.

Оперировали Владимира долго и, как видно с осложнениями. Дважды поднималась суматоха и в операционную спешно прибегали другие медики.

Причину этому Юрий поймёт позднее, когда вышедший из травматологического отделения врач устало, сорвёт со своего лица маску, закурит, и долгим взглядом будет смотреть на две забитых спиртным сумки у его ног. Потом врач спросит:

— Твой друг?… А скажи ты мне, вот это спиртное, в расчёте на сколько человек?

Юрия такой вопрос несказанно удивил:

— Как на сколько? Спиртное — это же не эскимо, чтобы заранее знать, сколько ты его съесть сможешь. Спиртное — это как масть пойдёт, столько и выпьешь. Если масть пойдёт, то нам с Володькой этого, возможно до завтрашнего вечера не хватило бы. А в чём, собственно говоря, дело?

Врач смачно, и с каким-то даже восторгом громко выругался.

— Так говоришь, как масть пойдёт? Ну, китобои, ну бродяги морские, да на вас легко профессорскую диссертацию защитить. У меня уже были два случая с вашим братом, китобоями. Думал совпадение, но после сегодняшнего случая с твоим другом безоговорочно ясно, это — закономерность. Мы тогда даже с моим учителем поспорили.

Ну не верил он в то, что тогда у китобоев, в крови которых было обнаружено две смертельные дозы алкоголя, сердце во время операций на какой-то период просто останавливалось, а потом без какого-либо вмешательства вновь начинало работать. Ты видел, как во время операции над твоим другом дважды поднималась суматоха? А знаешь почему? У твоего друга в крови почти три смертельные для простого человека дозы алкоголя. Три!!!

И у него тоже два раза останавливалось сердце, и оба раза оно само, ты понимаешь само, вновь начинало работать. Значит, у вас, китобоев, в организмах есть какие-то фантастические особенности. Какие — не знаю, но я завтра обязательно приглашу в отделение своего старого учителя, чтобы он сам смог убедиться, что вы, китобои — это какой-то феномен.

А с твоим другом теперь «всё нормально». Перелом бедра, ноги, вывих руки парочка рёбер треснула, ну сотрясение мозга, а внутренние органы мы уже завтра основательно осмотрим. Главное — штырь в бедро забили, гипс наложили, а всё остальное потом.

Дождавшись когда санитары с каталкой, на которой лежал спящий Владимир, исчезнут за дверями грузового лифта хирургического корпуса, Юрий медленно побрёл к выходу с территории больничного комплекса. Здраво рассудив, что ехать к родным Владимира на ночь глядя и сообщать им о трагедии будет не только глупо, но и подло. Всё равно Владимир после наркоза будет спать до утра, а без лечащего врача мать могут просто и не пустить ночью в палату. Он поймал такси и поехал на китобоец, чтобы в кругу друзей крепко и основательно выпить за здоровье их товарища.

На следующее утро большая группа китобоев с самого утра приехала к родным Владимира, а уже потом, вместе с ними поехали в больницу.

По всей видимости, такого количества визитёров к одному больному в хирургическом отделении городской больницы ещё не было никогда. Медсестра, сидящая на посту, категорически отказалась выдать халаты даже для одной трети визитеров. На что китобои резонно возразили:

— Да не нужны нам твои халаты, двое из нас с самого утра в нашу ведомственную больницу смотались. Там вошли в положение и выдали нам две упаковки по десять штук в каждой, самых настоящих стерильных медицинских халатов. Конечно, не безвозмездно, но тебя это не касается. Ты нам лучше скажи, в какой палате наш друг Владимир Ющенко лежит и как туда пройти.

Но медсестра стояла на своём: «Больше трёх человек не пущу! И пущу не сейчас, а после окончания обхода, и только после письменного разрешения врача. Больной очень тяжёлый».

Проходящий мимо врач заинтересованно спросил:

— Это к кому такая большая делегация? К Ющенко? Так, что же ты их не пускаешь? Нехорошо, очень нехорошо. Своё право на повышенное к нему внимание, а значит и послабление от общих правил, этот солист-покойничек заслужил. Не каждую ночь в мертвецкой покойники пионерские марши во весь голос распевают, да ещё и в такт ладонью по столу бьют…

— Вова… покойничек — вскрикнула мама Владимира и, бледнея, боком стала заваливаться на пол. Её подхватили под руки, уложили на диван, в воздухе резко запахло нашатырём. Когда её привели в чувство, врач не менее трёх раз клятвенно заверил её, что её сын жив, и его здоровью на данный момент ничего не угрожает, но и широко перекрестился.

После чего он поведал удивительную историю, которая навечно вошла в устную летопись городской больницы.

Мама Владимира не знала, что ей теперь делать: сокрушаться или радоваться за своего сыночка. Она одновременно и беззвучно плакала и широко, счастливо улыбалась сквозь слёзы.

— Ваш сын — это просто какой-то феномен. Ещё во время операции в приёмном отделении у него дважды останавливалось сердце и оба раза, без вмешательств врачей, вновь начинало работать.

Когда его погрузили на каталке в грузовой лифт и отправили на пятый этаж хирургического корпуса, произошёл сбой в подаче электроэнергии, и кабина с вашим сыном застрял между этажами. Как правило, максимальный перерыв в подаче электроэнергии не более пяти минут, а потом запускают нашу больничную, аварийную электростанцию. На этот раз станцию сумели запустить только через час. Всё это время ваш сын был один в кабине грузового лифта, в котором, заметьте, из-за сквозняков, да ещё и поздно вечером было более чем прохладно, а ваш сын был совершенно голый.

Когда дали электроэнергию, и лифт достиг пункта своего назначения, по всей вероятности, у вашего сына снова, на маленький промежуток, остановилось сердце. По крайней мере, ни дежурная медсестра, ни врач биения пульса не обнаружили. За час нахождения в шахте лифта голое тело вашего сына успело уже основательно остынуть, врач сказал медсестре:

— Слушай, у нас что, своей работы мало? Потрогай, он уже и остыть успел. Может он ещё до того как его в лифт загрузили, умер? Мы только живых обязаны принимать, короче, вызывай санитаров и отправляй тело в мертвецкую. Вскрытие покажет: когда, где и отчего он умер. Ну а мы тут совершенно ни при чём… И повезли санитары вашего сына в мертвецкую…

Дальнейшее я могу поведать вам уже со слов вашего сына, когда мы щедро растерев свободные от бинтов участки его тела медицинским спиртом, обложили его грелками с горячей водой.

Проснулся, а точнее вышел из наркоза, Владимир от страшного озноба, сотрясающего его тело. Первая пришедшая сквозь наркозный туман мысль была: «Ну и нажрались мы вчера, как видно до поросячьего визга. Надо же так напиться, что и не помню, как в вытрезвитель попал. Наверное, это и есть тот самый новый вытрезвитель о котором нам рассказывали».

Он откинул со своего лица мешавшую смотреть простыню, и даже присвистнул от удивления. Да что у ментов крыша поехала? Такое с пьяными людьми творить, креста на них видно нет. Это же ни вытрезвитель, а настоящая морозилка.

Стены до самого потолка в белом кафеле, койки, даже не нары, а мраморные столы. Но почему здесь тишина, как на кладбище? Вон сколько на других столах народу лежит, и как все чинно лежат. Тихо, без пьяных хрипов, только острые носы из-под простыней вверх выпирают. Смутное, но ещё не до конца понятное озарение, пронзило его разум — это не медвытрезвитель. Но тогда что это?

Владимир сделал попытку сесть. Острая режущая боль отбросила его на спину и заставила затаиться. Дождавшись, когда боль стихнет, он осторожно стал изучать своё тело. Уже первый гипс развеял все его вопросы. Он попал не в вытрезвитель, а в аварию, и судя по площади гипса и бинтов, очень серьёзную. Но почему он находится не в палате, а здесь? Хотя подспудно он уже знал ответ на свой вопрос, он всё равно хотел получить подтверждение своей догадке.

Закусив губу от боли, он сначала сел, затем, рискуя сорваться со стола на пол, потянулся через проход к соседнему столу, самыми кончиками пальцев ухватил край простыни своего соседа и резко сорвал её.

На соседнем столе, уставившись мёртвым взглядом в потолок, лежал уже успевший посинеть труп. Значит, это не вытрезвитель, а морг.

Совершенно без эмоций откинулся на спину и спокойно, как бы со стороны, пытался оценить ситуацию и ответить на вопрос. Почему, ради чего его поместили в морг, ведь он живой? Если он так профессионально упакован в гипс и бинты, над ним изрядно потрудились врачи. Но новая волна леденящего холода заставила его разум полностью переключиться на решение самой важной проблемы — жить!!! Жить, несмотря ни на что!!!

Соседство с покойниками его совершенно не волновало, но если он будет просто лежать и ждать, когда в мертвецкую зайдут медики, он может и не дожить до их прихода. Как он знал, в больших больницах в моргах сторожа-санитары дежурят круглосуточно. Но как привлечь их внимание, ведь двери плотно закрыты? Кричать? И вот тут, словно глас свыше, его мозг пронзила чёткая и логически безупречная мысль.

Морг, мертвецкая — это не те объекты, где практикуется большая текучка кадров, как правило, люди работают здесь всю жизнь, и вся их сущность уже привыкла, смирилась с могильной тишиной. Они ощущают её не столько слухом, сколько своим нутром. Значит, надо вывести их из привычного уклада тихого оцепенения, заставить насторожиться, прислушаться. Нужно что-то из ряда вон выходящее, абсолютно не приемлемое для этого кладбищенского предбанника. Но что?

Ну, конечно же, весёлая бодрая песня!!! Да, это кощунство петь среди мертвецов, но это действительно самое реальное, что может ещё до слуха уловить, заставить насторожиться сторожа морга.

Владимир напряг свою память, стараясь вспомнить какую-нибудь бодрую ритмичную песню. Но кроме, казалось бы, уже давно забытых пионерских маршей, в его голову не приходило ничего. А чёрт с ним, что пионерская, главное, чтобы в ней бодрость звучала. Он сел, и отбивая ладонью по мраморной столешнице такт, энергично запел:

— Взвейтесь кострами синие ночи… Мы пионеры… дети рабочих… Близится эра светлых годов, … клич пионера — Всегда будь готов…

Дежурный санитар, он же по совместительству сторож морга городской больницы, уже давно взял за правило за время ночного дежурства, не менее двух-трёх раз за ночь, заварив большую кружку кофе, выходить на улицу и там, сидя на скамеечке, стоящей у входа, с сигаретой в зубах разгонять ночную дремоту. Вот и на этот раз, приняв очередную дозу кофе, зашёл в морг и стал запирать за собой дверь. Он уже намеревался отправиться в дежурное помещение, как что-то насторожило его. Резко повернувшись, прислушался…

Никаких ясных посторонних звуков он не слышал, но между тем в уже привычной за долгие годы работы могильной тишине морга, явно присутствовал какой-то посторонний звук. Медленным, осторожным шагом сторож двинулся по коридору вглубь помещения, с каждым новым шагом звук усиливался. Сторож ясно различал, что это ни просто посторонний звук, это слова марша и раздавались они, о, ужас, из-за дверей мертвецкой.

Как правило, медики, а уж прозекторы и санитары морга тем более, воспринимают мёртвое тело как обыкновенный неодушевлённый предмет. Никаких эмоций. Но когда, открыв дверь мертвецкой, дежурный санитар увидел, что один из мертвецов не просто ожил, а сел на стол и, не открывая глаз, поёт пионерский марш, отбивая рукой ритм ударами по мраморной столешнице, то волосы на его голове встали дыбом и леденящий ужас охватил его. Мертвец ожил и перевоплотился в поющего зомби!!!

Ноги санитара подкосились, с громким звоном упала, разлетевшись на множество осколков, выпавшая из его рук кружка. Звон услышал мертвец, он перестал петь, открыл глаза, явно сильно обрадовался, призывно протянул в его сторону руку и хотел что-то сказать….

Но что именно, санитар уже не слышал. Резко развернувшись, он стремглав бросился к выходу, открыл дверь и с диким воплем, поднявшим на ноги весь дежурный персонал ближайших корпусов больницы:

— Мертвец ожил!!!! Покойники марши поют, к себе зовут!!!.

И бросился туда, где всегда есть люди, — в приёмный покой.

Вот такая трагикомедия произошла в городской больнице Владивостока в начале семидесятых годов прошлого века.

Человеку не дано знать, где он теряет, а где он находит. Но не будь Владимир примерным пионером в школьные годы, не ори он до одури, на каждом сборе, пионерского марша «Взвейтесь кострами синие ночи», да так, что слова этого марша навечно вошли в его разум и стали частью его плоти, то ещё бабушка надвое сказала, сумел бы он живым дождаться в студёном морге визита санитаров…

Автор: Юрий Маленко.

Сколько стоит кит?

Китобои всегда были объектом повышенного внимания. Профессиональных моряков восхищали техническая оснащённость и мореходные качества китобойных судов. Молодёжь, особенно девушки, просто преклонялись перед их обликом суровых просоленных «морских волков». Далеко не каждый моряк способен ежегодно уходить в полугодовой рейс? где он по четыре-пять месяцев, даже в бинокль, не видит земли. Многих поражали сказочные заработки китобоев, и то с какой весёлой бесшабашностью они их тратили после прихода с моря.

Но буквально всех интересовал вопрос. «Если китовое мясо при практически нулевом спросе стоит всего пятьдесят копеек. То откуда появляются просто немыслимые суммы денег в управлении китобойных флотилий? За счёт чего такое, воистину фантастическое, финансирование?».

Ведь только ежегодный ремонт двух плавбаз в Сингапуре стоит два миллиона, и не рублей, а долларов. А ведь ещё три базы ремонтируются во Владивостоке.

Возможности профсоюза китобоев были способны довести до инфаркта любого работника этой отрасли даже в столице. Если постоянной головной болью всех профсоюзов страны был вопрос: где взять деньги? То боссы профсоюза китобоев ломали свои головы абсолютно противоположной заботой: На что можно истратить ежегодные фонды профсоюзных денег? Они зачитывали до дыр все нормативные акты, тщетно выискивая лазейку, на что можно было бы истратить хотя бы ещё полмиллиона профсоюзного фонда. И горестно вздыхали в конце года: «Ну вот, ничего не нашли. Значит, опять придётся пару миллионов неистраченных фондов в доход государства перечислять».

Ну, на что ещё, профсоюз китобоев мог истратить свои фонды? Жилищный кооператив самый дешёвый во всём СССР. Детские ясли и сады, целые комбинаты: с бассейнами, зимними садами, врачами, а не медсёстрами. Пионерские лагеря, каждый мини-Артек, а то и лучше. Каждый год во время зимних каникул не менее трёхсот детей китобоев возили арендованными самолётами на кремлёвскую ёлку. Ещё около двухсот учеников старших классов, на горнолыжные базы Черноморья.

Все путёвки в дома отдыха, курорты, санатории, включая все дорожные расходы в пределах страны за счёт профсоюза. За рубеж, компенсация пятьдесят процентов. Каждому уходящему в отпуск или отгулы китобою профсоюз вручал на весь их срок пустые бланки двенадцатидневных путёвок в междурейсовый загородный дом отдыха. Чью фамилию впишет в путёвку китобой это его личное дело, но профсоюз обеспечил его полноценным отдыхом на все его отгульные дни.

Для экипажей китобойных флотилий тоже невозможно было придумать, что-то новое. На каждом китобойце: телевизоры, холодильники, кинопроекторы, установки газированной воды всё, исключительно, самого высшего качества.

Уходя в море, база берёт 150 художественных фильмов, каждый из китобойцев по десять. В море они меняются, весь полугодовой рейс, каждый день, другой фильм.

Библиотека на базе тысячи томов на любой вкус. При каждой бункеровке экипажи меняют книги мешками. Огромный выбор записей музыкальных концертов любого жанра.

Подписные издания не ограничены, любой экипаж может подписаться хоть на весь каталог. Заочная средняя школа с расширенным преподавательским составом, чтобы учителя могли, высаживаясь на китобойцы, помочь в учёбе наиболее слабым ученикам. Плюс консультационные пункты всех мореходных училищ города с правом приёма зачётов и курсовых работ.

Спецодежда — лучше невозможно и представить. Нижнее белье — ГДР, спецовки — Корея, куртки от непогоды — Япония, свитера — чистая шерсть, шапки — хром, безрукавки — натуральный мех, сапоги — специальный пошив в Скандинавии. Яловые, двойные и вдобавок утеплённые. Для членов машинной команды и машинистов жирзавода ещё и футболки-сеточки.

Учитывая то, что начиная с 1968 года арктические китобойные флотилии, стали тропическими, и район промысла был в сотни раз ближе к Америке, чем к России, стараниями профсоюза за границей купили скоростной фруктовый рефрижератор. Раз в месяц он доставлял на китобойные флотилии свежие фрукты и овощи с Америки.

Но самым потрясающим умы жителей Владивостока фактом фантастического финансирования профсоюза китобоев были банкеты. Дней через десять после прихода с моря каждая из флотилий организовывала банкет. Подобного размаха, а главное, такой вызывающе наглой показухи пиршества, не позволяли, наверное, и члены политбюро.

Профсоюз китобоев позволял. Если есть деньги, огромные деньги, то зачем скромничать? Гулять так, чтобы было, о чём вспомнить. И китобои гуляли так, что содрогался весь город.

Вот эти фантастически необъяснимые для среднестатистического гражданина СССР возможности профсоюза управления китобойных флотилий порождали тысячи мифов, легенд, небылиц или просто анекдотов. О китобоях без устали говорили все жители всего Дальнего Востока. А всё было предельно просто, логично и закономерно.

Управление китобойных флотилий было самым рентабельным производством не только в СССР, но и во всём мире. И не просто высоко рентабельным, истинную цену всему, что производилось из китового сырья, не могли знать даже высшие чины управления, они знали лишь суммы перечислений за сырьё. А вот куда именно оно шло, какая стоимость конечного продукта, вот этого руководству знать было не положено.

В административном здании управления китобойных флотилий фойе второго и третьего этажей украшали красочные панно. На одном был изображён кашалот, на другом голубой кит — блювал, а от них стрелочки с табличками, какая часть кита идёт как сырьё в какую область.

У кашалота таких стрелочек — указателей было тридцать восемь! А у блювала, пищевого кита, восемьдесят шесть!!! И какой широчайший диапазон: от парфюмерии до космической техники!

При этом более двух третей этих позиций не в состоянии были объяснить ведущие специалисты управления. Никто даже не мог припомнить ни имени художника, не кто давал ему эти сведения. Эти панно были с самого первого дня создания управления, их просто обновляли по мере надобности.

Только один раз главный экономист управления в ведомственной газете чуть-чуть приоткрыл завесу тайны: «Сколько стоит кит?».

Написав, что добыча китов ровно в 48 раз рентабельнее добычи драгоценных металлов: золота и платины. А для наглядности этому привёл всего один факт: «Выполнение годового плана всего на 30%, полностью окупает расходы всей флотилии, включая затраты всех береговых структур, за прошедший календарный год. Тридцать первый процент плана, это уже прибыль. За все годы существования управления китобойных флотилий ниже планки в сто десять процентов от годового плана, ни одна флотилия не опускалась. В управлении пять китобойных флотилий. Сто десять минус тридцать будет восемьдесят, теперь перемножим на пять и получим четыреста. Вот эти четыреста процентов ежегодной сверхприбыли и есть критерий рентабельности управления китобойных флотилий». За что и получил строгий выговор.

Но даже если исходить из тех позиций китового сырья, о которых китобои знали, цифры поражали, своей астрономичностью. В цехе жирзавода каждой плавбазы висел огромный красочный транспарант: «Машинист жирзавода — помни всегда! Пять минут работы одного котла дают стране продукции на 99 рублей 50 копеек!». А котлов на плавбазе двенадцать, а рейс, полгода.

Сырец витамина «А» — это прошедшая через измельчитель печень пищевого кита, три тысячи рублей за одну бочку. А вот витаминное драже, изготовленное из этой бочки, будет уже стоить, семьсот тысяч рублей. У самых тощих из пищевых китов — сейвала печени было на полторы-две бочки.

Мясо — 50, пищевой жир — 87, технический — 63 копейки за килограмм. У китов не было ни единого грамма отходов. Всё варилось, выпаривалось, дробилось и шло на кормовую муку, не дешевле пшеничной муки высшего сорта, — 55 копеек за килограмм. А ведь это всё шло ни в килограммах или тоннах, а сотнях тысяч центнеров.

На четырёх арктических флотилиях было по двенадцать-четырнадцать китобойных судов. На каждой из ведущих промысел в Антарктиде (кроме пяти во Владивостоке были ещё: «Червона Украина» — Одесса и «Юрий Долгорукий» — Калининград) — от двадцати до двадцати двух китобойцев. А годовой план одного китобойца 64 000 центнеров.

Если на засоленное сало брюшины идущее на экспорт в ФРГ и страны Скандинавии цену можно было хотя бы предположить, то о цене на спермацет и амбру, обладающих волшебными свойствами, не решался говорить самый яркий фантазёр. В природе нет ничего, чтобы могло сравниться с ними. А ведь их давал кашалот, на долю которого приходится 90% всей мировой добычи китов за всю историю человечества.

Вообще всё, что связано со спермацетом, окутано плотной завесой тайны, всё на уровне гипотез. Ни один серьёзный учёный в мире, не станет рисковать своим учёным именем, утверждая что бы то ни было о кашалоте в категоричной форме. Слишком часто, этот кит садил учёных с мировым именем в лужу, вчистую опровергая, казалось бы, уже давно и безоговорочно доказанное наукой.

Ровно одна треть туловища кашалота — это его голова. Вся она состоит из мягкого, но в то же время очень плотного хряща, пропитанного спермацетом, в центре головы есть ещё и спермацетный мешок. Из одного кашалота добывается несколько сот литров чистого спермацета. И ещё больше, после выварки хряща головы и сепарирования.

До температуры плюс двадцать спермацет сильно похож на застывший гусиный жир. При более высокой температуре спермацет превращается в маслянистую жидкость с зеленоватым оттенком. Если его сразу хорошо профильтровать, то даже спустя десятилетия спермацет не имеет никакого запаха. Спермацет, который в России часто называли «китовым мозгом», обладает такими феноменальными лечебными свойствами, что их до сих пор не в состоянии объяснить ни один самый блистательный учёный во всём мире.

Спермацет играючи справляется с любыми, ранее ничем не излечимым и застарелыми кожными заболеваниями. Добавленный в мизерном количестве в мази, спермацет в считаные дни излечивает все женские болезни. А то, что он делает с тяжелейшими ожогами, заставляет трясти в изумлении седыми головами профессоров медицины. Такого просто не может быть в природе!!! Но всего один факт из жизни китобоев. Факт, который в течение четырёх лет могли засвидетельствовать сотни врачей, среди которых были и доктора наук, и профессора, и академики со всех концов СССР.

На китобазе «Слава», как и на всех морских судах ещё до военной постройки приготовление пищи производилось не при помощи электричества, а при помощи пара, подававшегося под огромным давлением в зарубашечное пространство котла. База была уже в «предпенсионном» возрасте, всё прогнило, проржавело, и однажды, когда женщина – кок, случайно сильно ударила ногой по подводящему к котлу пар патрубку и он отломился.

Острая струя пара под огромным давлением буквально снесла весь кожный покров с её ног, бедра, бока, руки, лица каким-то чудом не затронув глаза. В любом самом лучшем госпитале мира это означало страшную мучительную смерть. Но только не на китобойной базе!

Всего через полчаса пострадавшую вместе с останками одежды (её снимут через двое суток), поместили в ванну, наполненную спермацетом. Сделали мягкий держатель для головы, дабы она, уснув, не захлебнулась. На обожжённую часть лица и шеи положили мягкую губку, пропитанную спермацетом.

Через десять дней её переложили в палату судового госпиталя уже на обычную кровать. А ровно через месяц после несчастного случая женщина приступила к своей работе!

Женщина-кок китобазы «Слава» стала живой легендой. Посмотреть воочию на это чудо, четыре года подряд во Владивосток приезжали самые блистательные учёные со всех уголков Союза. Причём, с каждым годом всё больше и больше. В конце концов ей надоело быть живым экспонатом, и она уехала из Владивостока.

Это было фантастикой, неземным чудом, феноменом! Ни одного рубца, подтяжек кожи, шрама. Посмотришь с одного бока, перед тобой сорокалетняя женщина, с другого — юная девушка с нежным пушком цветущей кожи.

Но ещё более аргументированным доказательством феномена спермацета является архив управления китобойных флотилий. До начала шестидесятых годов, когда на смену старым китобойцам пришли новые электроходы, все китобойные суда были пароходами. А это означает, что ожоги, травмы, инвалидности на них, от прорыва острого пара просто неизбежны. Это печальный удел всех морских пароходов. Но не за четверть века пароходов, не за двадцать последующих уже электроходов, в управлении китобойных флотилий просто не существовало медицинского термина — ожог. Три, максимум пять дней повязки со спермацетом и моряк приступал к работе.

Учитывая то, что в СССР китов били чуть менее полувека, а более 90% всей добычи китов давал именно кашалот. Можно было предположить, что Россия обеспечила себя фантастически целебным снадобьем на тысячу лет вперёд. Если бы не одно, чудовищное …НО!

О том, что какая-то ничтожно мизерная часть спермацета всё же сумела дойти до нации, можно удостовериться, прочитав состав самых дорогих питательных кремов для ухода за кожей лица. И это всё!

Даже во Владивостоке, где базировалось пять китобойных флотилий, спермацета не было ни в одной больнице города, ни в огромном военно-морском госпитале. В критических случаях врачи города говорили: «Современная медицина бессильна. Хотите сохранить пострадавшему жизнь? Идите к китобоям. Купите, вымолите у них на коленях хотя бы пол-литра спермацета. Только он способен спасти пострадавшего». Но китобои никогда и никому не продавали спермацет.

На человеческом горе способен наживаться только законченный негодяй или подлец. В среде китобоев таковых не было, и они всегда отдавали спермацет всем нуждающимся даром. Более того, отлично осознавая, что за время зимнего ремонта их обязательно и не один раз попросят о помощи. И не только знакомые, но и люди, не побоявшиеся тайком, во имя спасения жизни близкого им человека, пробраться в город особо строгого пограничного режима. В каждый свой приход с моря каждый из китобоев в обязательном порядке привозил две — три трёхлитровые банки спермацета.

Это отлично знало всё руководство. Но понимая, что китобои сознательно идут на нарушение строжайшего запрета ради спасения жизни совершенно незнакомых для них людей, смотрело на это, сквозь пальцы. Каждый год, учитывая число китобоев четырёх арктических флотилий, во Владивосток тайно ввозилось не менее двух — трёх тонн спермацета. И каждый год он расходился в течение двух, максимум трёх месяцев. Прихода китобоев люди ждали как ангелов исцелителей, последнего шанса, жить их близким, или умереть.

Интересы армии, во все времена и на всей планете Земля, всегда стояли несоизмеримо выше интересов простого народа. И хотя в данном случае речь идёт не только о здоровье, но и о вопросе выбора между жизнью и смертью тысяч россиян, интерес военщины превысил интересы всей российской нации. Весь спермацет сливался прямо в море, исключительно только на военные танкеры. А перед приходом во Владивосток, все плавбазы заходили в закрытые военные гавани. Весь спермацет не только вычерпывался до последнего грамма… Танки, в которых он находился, в обязательном порядке выпаривались. Военные делали всё возможное, дабы ни один грамм спермацета не попал в руки людей.

И уже не китобои, а высшие чины военно-морского госпиталя, которых нужда заставляла обращаться за помощью к китобоям, с горечью говорили: «Это чудовищно. Но на все наши обращения в Министерство Обороны создать в военных госпиталях запасы спермацета на случай войны, или спасения жизни офицеров старшего командного состава пострадавших от ожогов в мирное время мы получили резкий категорический отказ. Ни единого грамма!».

И в какой уже раз всё было банально и просто. Спермацет являлся базисной основой секретной смазки для космической техники, и для нужд армии требовалась смехотворно малая часть от его годовой добычи. В том, что военные забирали его до последнего грамма, были повинны его фантастически, необъяснимые свойства против ожогов. До сих пор только малая часть медиков знает о том, что спермацет существует. Но стоит передать хотя бы часть спермацета медикам, как на изучение его свойств немедленно будут брошены лучшие умы всей России. И рано или поздно, но они обязательно откроют то, что является сегодня основой секретной смазки.

Сохранение этой тайны было для Министерства Обороны СССР превыше здоровья и самой жизни десятков сотен тысяч россиян. Генералитет был готов сгноить его, ради сохранения своей тайны. И он гноил его, гноил долгие десятилетия.

Китобои подсчитали скрупулёзно — всего за один месяц семь китобойных флотилий СССР, суммарно добывали ни менее двух эшелонов спермацета! Эшелонов! Этого с избытком хватило бы для работы всех ожоговых центров России лет на двадцать тридцать. Но спермацет принадлежал не нации, а военным. А это абсолютно несовместимые государственные величины.

О цене на спермацет невозможно было даже предположить, ведь его просто не с чем было сравнить. Нет в мире нечего, чтобы могло соперничать с ним. Но то, что наиболее весомые финансовые поступления в управлении китобойных флотилий шли именно из Министерства Обороны, а китобои при всей своей фантазии ни могли предположить для нужд армии из китового сырья, ничего более ценного, чем спермацет. Цена спермацета была баснословно высокой.

Точно так же никто не мог предположить, сколько может стоить один грамм амбры. Согласно гипотезам учёных, амбра — это следствие онкологических заболеваний кишечника кашалота. Амбру находят при разделке китов, но чаще всего плавающей в океане в местах традиционных миграций кашалотов. Мягкое, напоминающее воск вещество, но очень липкое. Может быть любого цвета или смеси различных оттенков. Самая ценная — нежно-розовая. Обладает уникальным свойством, годами удерживать любой запах.

Амбра размером с маковое зёрнышко, помещённая в открытую бутылку из-под любого спиртного напитка, способна сохранять запах свежераспечатанной до двух и более лет. Применяется при изготовлении самых изысканных французских духов.

А ведь всё перечисленное в этом повествовании, всего лишь ничтожный мизер, из тех более чем ста двадцати позиций, куда шло китовое сырьё.

Если об их реальной цене ничего не знали в годы десятилетий интенсивной добычи. То сегодня, когда уже тридцать лет действует закон о всепланетном запрете добычи китов. На вопрос: «Сколько стоит кит?». Можно с твёрдой уверенностью ответить лишь одно. «Дорого! Ну, просто баснословно дорого!».

И можете быть уверены, вы в своей оценке нисколько не ошиблись.

Автор: Юрий Маленко.

Пища богов

Готов биться об заклад, что подавляющая часть человечества, даже не знает о том, что в тропических широтах Тихого океана, на глубинах более двух с половиной километров, водится гигантская рыба-луна, весом полтонны и больше.

О её исключительной редкости, красноречивее всего говорит факт, что во всемирно известном музее Тихоокеанского института рыбного хозяйства России, что находится во Владивостоке, экспонату «рыба-луна», уже более чем 75 лет.

Такие глубины предполагают, особенности строения тела, и рыба-луна, ими обладала. Представьте себе, баллон заднего колеса трактора «Беларусь». Теперь, подставьте к нему два грудных плавника, размером не более мужской ладони. Такой же, маленький, хвостик, и просто крошечный рот. Оденьте всё это, в броню толстого и жёсткого хряща, и вы получите полное представление, как выглядит рыба-луна.

Как сообщают все справочники: и вес в 500 килограмм и глубины в 2500 метров, величины условные. Ни максимальных размеров, ни точных глубин среды обитания этой рыбы не знает ни один учёный в мире. Слишком, исключительно, редко, эта рыба попадает в глубоководные научные траления.

…Когда, в конце 60-х годов, арктические китобойные флотилии, в поисках новых районов добычи, «спустились» до северного тропика, то кроме фантастических по численности стад кашалотов и «Китов Брайда», они встретили великое множество неизвестных им ранее рыб, и стали осваивать их лов. Вот тогда они и сделали просто выдающееся научное открытие.

Оказалось, что один раз в году, с середины июля до середины августа, рыба-луна поднимается на самую поверхность океана и словно засыпает, часами качаясь на океанской зыби.

В начале их попытались бить, при помощи самодельных гарпунов, но потерпели сокрушительное фиаско. Слишком крепкой была броня хряща. Затем в рыбу-луну, стали стрелять из гарпунной пушки, в четверть боевого заряда. Но китобойный гарпун, весящий даже с пустой гранатой 90 килограмм, делал в рыбе такую огромную дыру, что через неё выпадало почти всё мясо.

Китобоев, совсем не зря, называли элитой российского флота. Был разработан целый процесс добычи рыбы-луны, который привёл в восторг японских наблюдателей из числа инспекторов ООН. А это, как правило, бывшие заслуженные капитаны научных судов, знающее толк во всём, что касалось моря и морепродуктов.

…Во время охоты всех добытых китов ставят «на флаг», закачивая в их тела сжатый воздух, давлением в 4,5 атмосферы, воткнув сквозь слой сала острую пику с отверстиями.

Китобои заказали в кузнеце базы пики в четыре раза мощнее, чем для китов. Подкравшись по инерции к убаюканной зыбью рыбе-луне вплотную, с борта китобойца метали в рыбу мощный гарпун, и сразу же, открывали подачу сжатого воздуха. Двух-трёх секунд, пока рыба-луна приходила в себя, было более чем достаточно, чтобы она, распёртая сжатым воздухом, утратила способность уйти на глубину.

Остальное было делом техники — на рыбу заводили петлю-удавку и пропустив линь через канифас-блок мачты, поднимали её на палубу. Рыбу разрубали флейшерными ножами для разделки китов на две половинки, как скорлупу ореха, и вычерпывали с них, не менее семи — восьми вёдер, изысканейшего мяса.

По своей структуре мясо рыбы-луны напоминало мясо краба в варёном виде. По вкусу — жареного краба и молодой каракатицы. Только не путайте каракатицу с кальмаром! Вкус молодой каракатицы отличается от вкуса кальмара, как газовый платочек от кирзового сапога.

Наш кок, проработав четверть века в столичных ресторанах шеф-поваром, и перешёл в китобои, с одной-единственной целью — познать истинный смак морепродуктов. Так вот он, вкусив рыбу-луну, отваренную в морской воде, а затем и поджаренную на сливочном масле, долго сидел с закрытыми глазами и одухотворённым лицом, а потом, торжественно, произнёс:

—Это, воистину неземное блаженство! Теперь я понял всю глубину известного изречения: «Вкусить один раз — и умереть!».

Это было сказано о вкусе рыбы-луны. Можно прожить ещё тысячу лет, сотни раз пересечь вдоль и поперёк весь земной шар. Вкусить редкостные, достойные царского стола, яства. Но вам, никогда не удастся, испытать более божественного вкуса. Ибо это, не просто волшебно вкусная еда, это – пища богов!

Автор: Юрий Маленко.

Малоизвестное о китах (Кашалот)

Всё, что окружало этого кита, было окутано плотной завесой тайны. Загадочно непонятным было самое простое, легко доказуемое при научном изучении любого иного живого организма на планете — стадная иерархия.

Самцы, самки и детёныши плавают в океане огромными стадами, в несколько сот голов. Если они ещё не пуганы, то их вид поражает идеальным порядком стада. Кашалоты плывут развёрнутым строем, одновременно всем стадом ныряют и также синхронно выходят на поверхность.

Взрослый самец может пробыть под водой около часа. Самка, максимум полчаса, детёныши не более десяти — пятнадцати минут.

Но всё стадо даже во время охоты, под взрывами гарпунных гранат, потеряв от ужаса стройность своих рядов и сбившись в кучу, будет по-прежнему выдерживать скорость и длительность пребывания под водой доступную для самых маленьких детёнышей стада.

Делают это кашалоты не сами, а подчиняясь воле одного кита, именуемого на сленге китобоев «помполитом». На роль вожака, как правило, этот кашалот совершенно не годился. В стаде более половины самцов были и мощнее и старше его. Наоборот, очень часто он был самым слабым «замухрышкой» в стаде, но всё стадо синхронно повторяло каждое его действие.

Даже при групповых охотах, когда на стадо одновременно обрушивалось пять — восемь китобойцев и рвали стадо в клочья, но если «помполит» был ещё жив, казалось бы, уже рассеянное стадо снова собиралось под водой и выходило на поверхность тесной группой. Более того, пока он ещё в стаде, ни один крупный самец не посмеет отсидеться под водой, или используя свою мощь уйти, спасая свою жизнь. Их будут бить, а они будут продолжать идти за своим вожаком. Убит «помполит» и в тот же миг стадо в сотни голов сразу же бросится врассыпную.

Но самое поразительное было в ином. В конце шестидесятых, спустившись к северному тропику, китобои обнаружили там такие скопления кашалотов, что нередкими были случаи, когда вся флотилия била одно и то же стадо по неделе, каждый день убивая «помполита» и рассеивая стадо. За ночь стадо снова собиралось вместе, и утром у него обязательно был новый «помполит», а его власть была безграничной, как и у прежнего убитого вожака.

Ни у одного вида живых организмов на планете нет и сотой доли подобной скоротечности смены безоговорочного лидера. У кашалотов есть. Почему?

И хотя ежегодно на каждой из китобойных флотилий в море уходила целая плеяда блистательных учёных, каждый второй если не академик, то профессор или доктор наук. Высказать научное обоснование этому не решился никто из них. Не вписывается этот кит ни в одну научную догму или в фундаментальную теорию учёных земли. Но это всего лишь пролог главных, действительно не подвластных человеческому разуму загадок кашалота.

Согласно базисным научным законам ни один живой организм на планете Земля не в состоянии избежать закона о декомпрессии — это научная истина для всех живых организмов. При быстром подъёме с глубины в крови закипает азот. Он не только рвёт все кровяные сосуды, а буквально раздувает до чудовищных размеров любой организм.

Это отлично видно при подъёме глубоководных тралов с рыбой. Если трал полон, а при подъёме не были соблюдены временные интервалы остановок, то рыба раздувается так, что рвёт крепчайший трал, сплетённый из стального троса повышенной прочности, в клочья, словно он был сплетён из гнилых ниток.

Но… Этот всепланетный закон для всех живых организмов не распространяется на кашалота. Кашалот ныряет не на смертельный для всего живого на земле рубеж в сотню метров, а на тысячи метров и не испытывая при этом ни малейшего дискомфорта. Здесь третьего не дано, или закон о декомпрессии абсолютно не верен, либо даже подумать страшно о том, что кашалот — представитель иной, неземной цивилизации.

Почти триста лет подряд все справочники и энциклопедии, основываясь на остатках глубоководной пищи, найденной в желудках убитых кашалотов, безапелляционно утверждали: предельно допустимая глубина для крупного кашалота не более чем 600—700 метров. Но…

В начале шестидесятых годов прошлого столетия ремонтники, спустившиеся на батискафе для ремонта кабеля, обнаружили, что кабель повреждён запутавшимся в него кашалотом. И было это на глубине не в 700, а в 1280 метров.

Весь научный мир планеты горячо дискутировал, доказывая, что это фальсификация и ни одно млекопитающее планеты Земля, даже в самых радужных теоретических мечтаниях, не способно остаться в живых на такой глубине… Кашалот, словно издеваясь над учёными, стал регулярно запутываться в подводных кабелях на всё больших и больших глубинах: 1500; 1800; 2500; и, наконец, на 2850 метров!!!

Учёные ошеломлённо замолчали, это был шок. Десятки, сотни научных догм, блестяще защищённых диссертаций и открытий оказались всего лишь фантазиями учёных. Единственное на что хватило блистательного научного сообщества, так это высказать своё научное резюме: «Самая любимая еда кашалотов кальмары, во мраке больших глубин кашалот путает кабель с гигантскими кальмарами и спрутами и нападает на него». Но уже через десять лет весь научный мир планеты будет стыдиться даже вспоминать о своём научном резюме…

Долгие столетия самые блистательные учёные мира безуспешно пытались подвести хотя бы какое-нибудь внятное, научное обоснование, почему у кашалотов такая не просто большая, а гигантски большая голова. (Она у кашалота равна одной трети длины тела и составляет свыше 60% от всего общего веса кашалота).

Вся голова состоит из зернистого, очень плотного, но в то же время мягкого, который легко режется ножом, хряща. Весь хрящ пропитан спермацетом. Кроме этого, в самом центре головы кашалота, есть большой спермацетный мешок. Зачем кашалоту нужна такая гигантская голова, что такое спермацет, для каких целей он предназначен? Ответа на этот вопрос не знал никто в мире.

После продолжительных научных дискуссий учёные выдвинули гипотезу, что именно спермацет, каким-то совершенно непонятным образом, способен регулировать ритм работы сердца и кровяное давление, согласно глубинам. Именно это и ставит кашалота вне всепланетного закона о декомпрессии.

Выдвинули и… сильно испугались этой гипотезы. Ведь если это действительно верно, то в голове у кашалота для управления этим процессом синхронного изменения кровяного давления согласно глубинам, обязан быть не просто компьютер, а супермощный компьютер. Причём совершенно неведомых ещё на земле параметров и мощности. Но и эти терзания учёных не были долгими. Через несколько лет, чётко, ясно и безоговорочно кашалот наглядно продемонстрирует всему миру, что в его голове есть гораздо более значимое и совершенно необъяснимое, чем просто суперкомпьютер.

В самом начале 70 годов была проведена первая, она же последняя, международная экспедиция по комплексному изучению китов. Три ведущих государства мира — Япония, США, СССР выделили на экспедицию самое лучшее, что у них было. Впервые в мире в море работало не одно научное судно, а целая флотилия научных судов, которая, благодаря регулярному снабжению, могла работать автономно в океане более шести месяцев.

Результат экспедиции был столь ошеломляющим, что, несмотря на подписанный договор о пятилетнем сотрудничестве, после первого рейса международная коалиция рассыпалась, как карточный домик. Ни одно из трёх участвующих в экспедиции государств, категорически не пожелало в будущем делиться своей информацией о китах.

К огромному сожалению, ни я, никто иной, не сумеет дать читателю полную информацию обо всех итогах этой уникальной экспедиции. В еженедельной морской газете китобойной флотилии «Дальний Восток» «Труженик моря» была опубликована только начальная, вступительная часть отчёта экспедиции и дальнейшую публикацию тут же запретили. Более того, была предпринята попытка изъятия всего тиража газеты с этой статьёй у членов экипажей плавбазы и добывающих судов. Но даже эта, мизерная часть отчёта, поражала, заставляла замирать в восхищении…

Экспедиция не только подтвердила научным путём гипотезу о том, что ритм работы сердца и кровяное давление у кашалота с непостижимой человеческому восприятию скоростью в сотые доли секунды изменяется согласно глубине погружения кашалота.

Оказалось зернистость хряща головы кашалота это живое, гигантское плато радиолокационной станции. Спермацет — переносчик информации между ячейками плато. Кашалот в автоматическом режиме, постоянно имеет полную чёткую картинку локации всего происходящего вокруг него на расстояние более одной морской мили. Всё зависит от величины головы, а, следовательно, и мощности этой живой локационной станции.

Но это всего лишь начало. Оказалось, что кашалоту совершенно не нужно преследовать свою добычу. Станция способна отслеживать в радиусе своего действия, самую мелкую рыбу, любой живой организм. Если обнаруженная станцией добыча устраивает кашалота, то происходит нечто суперневероятное, кашалот способен мгновенно аккумулировать всю мощность своей станции в пучок и «выстрелить» ею.

Экспедиция сумела доказать, что даже кашалот среднего размера способен своим «выстрелом» парализовать двухметрового кальмара на расстояние до 450 и более метров!!! На время более чем достаточное, чтобы кашалот успел подплыть к парализованной жертве и спокойно проглотить её.

Это объяснило загадку столетий о том, каким образом слепые с рождения кашалоты не только могут жить в большом семейном стаде, обзаводиться потомством, но и нисколько не уступать в упитанности зрячим китам. Ведь им, практически, обыкновенное зрение не нужно. Ведь у них есть супермощная локационная станция-пушка. Но это задало учёным ещё более сложную задачу.

Каким образом кашалот обладающей локационной станцией, аналогов которой нет даже у людей, может спутать «мёртвый» подводный кабель, с живым щупальцем гигантского кальмара или спрута. И почему до начала шестидесятых годов, в течение долгих десятилетий, ни один кашалот, ни разу не нападал на подводный кабель. А вот после шестидесятого года, кашалоты стали нападать на подводные кабели регулярно. Но самое поразительное, что кашалоты нападают на подводные кабеля не по всему мировому океану, а практически в одних и тех же регионах. Это уже не может быть случайностью совпадения — это закономерность. Но в чём именно она выражена, это уже был неразрешимый вопрос…

…По большому счёту, еженедельные морские газеты каждой из китобойных флотилий, по своему объёму информационного поля, могли дать огромную фору всем остальным СМИ СССР, включая толстые научные журналы, все вместе взятые. Являясь по существу «закрытыми» СМИ, на берегу газеты не выходили, и всё, что не публиковалось в них дальше моря, то есть членов экипажей флотилий, не выходило. Лишённые политически идеологической цензуры, они зачастую открыто публиковали такое, о чём на берегу люди опасались говорить в кругу своих даже шёпотом. Особенно охотно на страницах этих «морских» газет, регулярно делились с моряками своими взглядами, гипотезами, выводами, учёные из научных бригад.

По единодушному мнению подавляющего числа китобоев, единственной реально возможной гипотезой объясняющую причину нападения кашалотов на подводные кабели связи, являлась большая статья одного из докторов наук.

«…То, что нападение кашалотов на подводные кабели связи происходит практически в одних и тех же регионах, заставило меня обратиться за помощью к коллегам. Меня интересовало, являются ли данные регионы привлекательной кормовой базой для кашалотов?

Они подтвердили, что именно в местах нападения кашалотов на кабели связи, ежегодно происходят эмиграционные скопления очень крупных кальмаров.

Теперь сами вспомните то, что было опубликовано в этой же газете, об итогах международной экспедиции. В голове кашалотов не просто уникальная по своей мощности локационная станция… Это многоцелевая станция способная отслеживать такие процессы, о параметрах и принципах работы которых, современной науке неизвестно совершенно ничего.

Если взять за исходную точку именно эту, пока ещё совершенно неизвестную нам, уникальность локационной станции, то тогда всё выстраивается в чёткую, логическую цепочку.

В конце пятидесятых — начале шестидесятых годов, все государства мира имеющие подводные кабели, в связи увеличения потока информации, стали переходить на другие частоты их передачи. Новые частоты, это совершенно иное электромагнитное поле вокруг кабеля. Единственное логическое объяснение причины нападения кашалота на кабель это то, что новое электромагнитное поле, в отличие от старого, стало мешать кашалотам отслеживать свою любимую пищу — кальмаров. И кашалоты сознательно стали нападать на подводные кабели, дабы уничтожить эти источники помех работы их локационных станций. Именно — не случайно запутаться, а уничтожить.

Ведь в каждом из отчётов водолазов ремонтников чётко прописано, что прежде чем запутаться в подводном кабеле и погибнуть, кашалоты успевали повредить внешнюю оболочку кабеля на весьма значительном протяжении. Не сумев оборвать кабель с первого захода, кашалот поднимался на поверхность, отдыхал, чтобы нырнув, вновь напасть на подводный кабель в том же самом месте.

Но подобного просто не может быть в природе! Не может быть, по определению. При любой попытке научного обоснования этому нападению, нам, учёным, становится страшно. Ибо это выходит за рамки человеческого восприятия нашего мира.

Кашалот буквально взрывает всю земную науку, все фундаментальные законы физики, электромагнитной индукции. Согласно которым, найти под водой подводный кабель связи, не имея точнейшей схемы его расположения невозможно сугубо теоретически.

Ведь именно по причине сохранения тайны его местонахождения, все подводные кабели связи помимо бронированной внешней оболочки, в обязательном порядке имеют не просто свинцовую оболочку, как все земные кабели, а специально — толстый мощный свинцовый экран, который глушит всю электромагнитную индукцию.

Кашалот же со своей локационной станцией, без каких-либо затруднений пеленгует этот кабель, находясь от него более чем в двух километров на поверхности моря.

Следовательно, его локационная станция базируется на совершенно иных, неизвестных на земле, физических принципах и параметрах. А сама мощь этой станции, особенно его парализующее всё живое выстрелы, чуть ли не на полкилометра? Ведь, чтобы получить на земле согласно всем законам физики установку, способную осуществить подобный «выстрел», придётся специально строить мощную электростанцию. У кашалота, такая воистину неземная мощь заложена в его голову с момента рождения. Из пустоты, возможно, создать исключительно лишь новую пустоту. Тогда же что, как, по какому принципу, является источником энергии для локационной станции головы кашалота? Что же тогда на самом деле представляет собой это животное? Откуда у него такой широкий спектр достоинств, опровергающий все земные законы? Раз он наделён неземными достоинствами, то тогда откуда он, кто, или что это, кашалот?

Представитель неземной цивилизации… параллельных миров… потомок исчезнувшей в пучинах океана Атлантиды. Кто он на самом деле этот пугающий весь научный мир планеты Земля, своей неподвластной загадочностью, кашалот? Кто он?!!!.».

Профессора

То, что кашалот действительно уникально-неповторимое и самое загадочное явление природы на нашей планете, наиболее ярко, мистически необъяснимо, доказали китобоям «профессора» ещё десятки лет тому назад. Эти довольно редко встречающиеся кашалоты мужского пола, вне всяких сомнений, стали залогом будущих инсультов и инфарктов для многих китобоев. Они просто издевались над людьми, доводя их до бешенства, вселяя мистический страх.

«Профессора» можно было встретить где угодно: в семейном стаде, в группе молодых самцов, в одиночном бродяжничестве. Непременной особенностью всех «профессоров» была седая, сплошь усеянная шрамами, от былых сражений с гигантскими кальмарами и спрутами голова и большой вес.

Но вес «профессора» эта величина скорее виртуальная, чем реальная. Встречали их китобои не одну сотню раз, а вот брали «профессоров» на линь считанное число гарпунёров.

Для всех других китов, усвоивших с детства, что им сулит встреча с человеком, приближение ревущего дизелями китобойца служило сигналом тревоги, и они начинали стремительно уходить ходом. То для «профессора» это было приглашением к весёлой игре, и они с радостью принимали вызов. Ведь в проигрыше, а значит и в дураках, неизменно останутся китобои.

Услышав звук приближающегося китобойца, «профессор» ложился на самой поверхности воды, давая жиденький фонтанчик вконец измученного и очень сильно уставшего кита. Словно приглашая китобоев: «Видишь, как я измучен и слаб? Подходи и бей меня в упор. У меня уже нет сил, спасаться от тебя бегством или нырять на глубину…».

Но это было обманом. У этих извергов была просто мистически необъяснимая способность чувствовать дистанцию предельного выстрела гарпунной пушки буквально до одного метра. Стоило китобойцу приблизиться к этой дистанции, кит притапливался на два метра.

Почему на два? Да потому, что взять кита через воду можно исключительно до глубины не более полутора метров, после чего гарпун рикошетит, изменяя свое дальнейшее продвижение в воде на горизонтальное. «Профессор» это отлично знал, притонул на два метра, и он в полной безопасности.

Пока китобоец делал циркуляцию, заходя на новый заход, кит выходил на поверхность воды, радостно и громко фыркал: «Не получилось? А ты попробуй ещё разок».

Китобоец пробовал: второй, третий… двадцатый… всё напрасно.

Кит лежал, мощно и как казалось людям, радостно пыхтел и… Уходил на два метра под воду каждый раз, когда китобоец приближался на дистанцию предельного выстрела. На этого изверга даже не действовали взрывы гранат. Обычно, чтобы не пугать кита, в него стреляют с пустой гранатой, а вот когда кит будет уже на лине, ставят гранату с зарядом. Детонатор гранаты срабатывает при ударе об воду. По «профессору», точнее над ним, можно было взорвать весь годовой боезапас, всё без толку. Этот кит совершенно не боялся ни шума взрыва гранат, ни её осколков. Они для «профессоров» были, как для слона дробина.

Старые китобои были твёрдо уверены в том, что «профессора» обладая телепатией, способны читать мысли людей. Причём на весьма солидном расстоянии. Чем ещё, как кроме телепатии, можно объяснить тысячи фактов тому, что когда взбешённый гарпунёр, решившись на рискованный шаг, даже не говорил, а тихо шептал в микрофон: «Мостик — внимание. Новый заход делайте шире, с таким расчётом, чтобы, когда этот умник вновь начнёт притапливаться, у нас было достаточно времени и пространства, дав полный ход и положив руль на борт, ударить форштевнем по его мудрой башке».

И «профессор», который до этого подхода двадцать раз подряд, притапливался на два метра, уходил под воду на пять метров! А осадка китобойца всего четыре с половиной метра.

При этом «профессор» не просто уходил от удара, он буквально плющил разум людей, оплёвывая их в полном смысле этого слова. И уже не китобои, а те из блистательных учёных, которым доводилось увидеть это, приходили в полное смятение: «Боже праведный! Что же это? Если попытаться дать этому хоть какое-нибудь внятное объяснение, то получается, что разум этого кита на порядок, а то и все два, выше, чем у человека!!!».

Кашалот никогда не выходит на поверхность вертикально. В отличие от всех других китообразных, дыхало кашалота расположено не по центральной оси головы, а слева. В следствии этого, кашалот даёт фонтан не вертикально вверх, а под углом в сторону от себя.

После того как «профессор» ловко уходил от удара, он стремительно всплывал мимо бешено вращающегося винта головой вверх. Выскочив из воды вертикально, всего в паре метров от китобойца, кит давал мощный фонтан, обрушивая на людей, находившихся на корме, потоки воды.

Это никогда не было случайностью. Это было закономерностью ответа кашалота на помыслы людей ударить его форштевнем по голове. В ста случаях из ста, если люди задумали ударить «профессора» по голове, он «оплёвывал» их. И ни разу не промахнулся, его дыхало, словно ствол орудия, неизменно было направлено на людей, стоящих на корме китобойца.

Длина китобойца 61 метр, скорость 18 узлов, осадка четыре с половиной метра. Значит для того, чтобы кит успел, резко притонув, уйти от удара, а потом, развернувшись вертикально, всплыть в считаных сантиметрах от вращающегося винта и именно развернув дыхало в сторону людей, его действиями обязан был управлять мощный компьютер, ведь счёт шёл на доли секунд.

И не просто компьютер. Сначала чётко осознав грозящую тебе смертельную опасность от удара по голове, не только ловко уйти от неё в считаные мгновенья, но и молниеносно просчитав другую смертельную опасность — бешено вращающийся винт. Всплыть буквально в считаных сантиметрах от него. Затем развернуть своё тело так, чтобы твоё дыхало было строго направлено на китобоец. И «оплевать» людей, стоящих на корме. Это уже не рефлексы или инстинкты — то разум. И не просто разум, а Разум с самой большой буквы.

Но учёные поняли это преступно поздно, буквально в преддверии введения всепланетного запрета на промышленную добычу китов. Когда доступ к изучению феномена кашалота для них, уже был практически закрыт.

Академики

Но и усатые киты не остались в долгу в своей, совершенно недоступной для разума человека, уникальности. Наглядно доказав людям, что не только один кашалот, но и весь отряд китообразных, требует от людей, совершенно иного осознания их существования.

Если у кашалотов были «профессора», то у усатых (сленг китобоев) «академики». Эти киты встречались исключительно среди самых мощных и скоростных усатых китов: финвал и голубой кит-блювал.

Если «профессора», тонко чувствуя предельную дистанцию выстрела, прятались от китобоев под слой воды, то «академики», наоборот, всё время были на виду, доводя китобоев до бешенства недосягаемостью своей близости.

До начала охоты на них, они неспешно, даже лениво, плавали в поисках пищи. Но лишь только китобоец направлялся в их сторону, поведение китов кардинально изменялось. Мощно работая своим хвостом, они давали фонтаны через абсолютно равные промежутки времени, и плыли ходом по идеальной прямой. Безукоризненно, словно хорошо отлаженная машина, выдерживая интервал между собой и преследователями, сто метров.

Максимальная дальность стрельбы гарпунной пушки, с усиленным зарядом, всего 95 метров. У «академиков» всегда были гарантирующие ему полную безопасность, пять «лишних» метров дистанции.

Энергетическая установка китобойца состоит из четыре дизель-генераторов, по тысяче лошадиных сил каждый дизель. Движитель — гребной электродвигатель. Когда надо резко увеличить скорость и мощь, к работающему дизелю добавляют в схему требуемое число других дизель-генераторов. Кажется наивным вопрос: «Сумеет ли кит выдержать многочасовую гонку, сопротивляясь мощи четырёх тысяч лошадиных сил?». Оказалось, что «академики» могут, и очень легко.

Этот случай произошёл на китобойце «Резвый» в 1968 году и поверг в шок двух докторов наук, находившихся на борту.

«Резвый» был уникальным китобойцем среди всех иных китобойных судов семи китобойных флотилий СССР. Он был единственным китобойцем, на которой стоял знаменитый японский гидроакустический прибор «Фуруно», позволяющий отслеживать кита под водой, на глубине свыше двухсот метров и на расстояние более полутора морских миль.

Все попытки советских учёных создать отечественный аналог японскому прибору путём многократных модификаций рыбацкого прибора «Палтус» потерпели полное фиаско.

В силу этому, один или два учёных, сменяя друг друга, находились на борту «Резвого» практически постоянно, весь рейс. Ведь иных приборов, позволяющих отслеживать кита под водой, у советских учёных просто не было. Именно наличие на «Резвом» такого прибора и двух докторов наук, и позволили учёным научно непогрешимо запротоколировать всё об этой, уникальной для мировой науки, гонке.

Китобойная база «Дальний Восток».

В поиске промысловых скоплений китов китобойная флотилия «Дальний Восток» делала переход из района Курильских островов к берегам Америки. Выстроившись фронтом в 150 миль, от восхода до заката, флотилия гигантской гребёнкой прочёсывала океан. На ночь китобойцы ложились в дрейф, чтобы с первыми лучами солнца, выстроившись в шеренгу с интервалом в десять миль между судами, вновь начать прочёсывать океан. Во время перехода база разрешает бить только крупных пищевых китов весом не менее 55–60 тонн. Ведь именно в этом регионе: Командорских, Алеутских и островов королевы Шарлотты и встречаются самые крупные пищевые киты северного полушария Тихого Океана.

С рассветом «Резвый», снимаясь с дрейфа, наткнулся на огромного спящего блювала порядком 95–100 тонн. Но пока запустили дизель, сыграли сигнал охота, кит проснулся, и, установив интервал в сто метров, пошёл ходом на восток. Взяли в схему второй дизель, затем третий, четвёртый, но «академик», а в том, что это был он, сомнений не было ни у кого, тут же добавлял скорости и интервал в сто метров оставался неизменным. Прошло три часа, за это время, «Резвый» уже сильно оторвался от фронта китобойцев идущих поиском на одном дизели. Запросили базу: «Что делать?»

Капитан-директор попросил пригласить к микрофону докторов наук и спросил: «Представляет ли научный интерес эта многочасовая гонка блювала?». Те вскричали: «Огромнейшее!!! Мы уже сумели провести на этом ките воистину уникальный, не имеющий аналогов в мире эксперимент. Японский прибор позволяет отслеживать расстояние с точностью до полуметра. За эти три часа гонки, по нашей просьбе, китобоец десять раз: сначала резко уменьшал, а затем также резко, увеличивал скорость. Это просто неподвластно даже нашему, искушённому разуму учёных. Но непостижимым образом, буквально в считаные мгновения, кит синхронно снижал или добавлял свой ход. Но к роковому для него рубежу в 95 метров, за эти десять совершенно неожиданных для него смен ходов, кит не приблизился ни одного раза!

Безопасный для него интервал предельного выстрела гарпунной пушки, кит выдерживает безукоризненно. Словно это не живой организм, а умная оснащённая радаром и дальномером машина. А теперь, если мы в добавление к этому сумеем определить и степень выносливости этой живой машины, это будет мировая сенсация!!!».

Капитан-директор задал вопрос уже капитану «Резвого».

— Кит идёт нашим курсом?

— Да, чистый ост.

— Ну, тогда давите его на четырёх дизелях самым полным ходом до темноты, а завтра будете лежать в дрейфе, пока флотилия вас не догонит. Хотя тут парочка профессоров подошла, так они даже готовы со старпомом пари заключить. По их научному резюме, более пяти часов такой гонки, ни блювал, ни какой иной вид китообразных, не способны выдержать даже сугубо теоретически. Три часа уже прошли, осталось всего пара часов. Так что давите вы этого «академика» до упора. Ведь он ни корабль, он должен, просто обязан, когда-нибудь, наконец, то устать…

Но «академик» не устал ни через пять, ни через десять часов. Ровно шестнадцать часов подряд, с восхода до девяти вечера, словно машина, размерено и чётко, он плыл по идеальной прямой, не позволяя китобойцу даже на один метр, сократить гарантированно безопасную для себя дистанцию. Сгустились сумерки, «Резвый» заглушил дизеля и лёг в дрейф, а морской «академик» растворился в ночи.

Весь научный состав блистательных учёных находящийся на борту базы был в шоке. Ничего, даже отдалённо похожего на этот конфуз, не было описано ни в одном научном трактате, не упоминалось ни одним учёным в мире. Но это произошло, и было запротоколировано по всем мировым стандартам научного эксперимента.

Четыре тысячи лошадей за шестнадцать часов гонки, так и не смогли пересилить силу одного кита. И хотя бы на самую ничтожную малость, сократить, безопасно гарантированную для него, дистанцию предельного выстрела гарпунной пушки.

Но за то, какого кита? Морского Академика!!!

Автор: Юрий Маленко.

Трость для кока Маруськи

Для жителей земли это может показаться очень удивительным, но проблемой номер один в многомесячном рейсе является дилемма – чем занять свободное время. Опытному моряку достаточно семь–десять дней, чтобы войти в ритм морской жизни. Восемь часов вахта, два часа наблюдения за китами, семь – сон, час на все четыре приёма пищи, а что делать оставшиеся шесть часов?

Поэтому у рыбаков и китобоев широкое развитие получило народное творчество прикладных ремёсел. Признанных умельцев создающих настоящие шедевры миниатюрных композиций: из кости зуба кашалота, купро-никеля, эбонита, коро. Парусник в бушующем море, пингвины на айсберге, битвы рыбы меч с акулой, кашалота с кальмаром. В каждом экипаже было не более двух-трех человек.

Остальные используют массово-индивидуальный метод, когда умение одного, дополнялось умением другого. То есть, весь экипаж изготовлял какой-то один вид сувенира с моря. Один год весь экипаж делает ночники — «ёжики» из половинок разноцветных буев, другой пепельницы в оскале акульих зубов, третий — яркие авоськи, ремни, мочалки. Третий год подряд на китобойных судах делали трости из акульих позвонков.

Брали акулу длиной не более полутора метров, срезали всё мясо, подвешивали груз, чтобы позвонки не повело и сушили. Затем на токарном станке вгоняли в позвонки стальной прут, нарезали на его концах резьбу, снизу яркий латунный наконечник, вверху ручка в виде акулы с эбонита.

Всё полировалось, и получался оригинальный морской сувенир, который на земле невозможно было купить ни за какие деньги. Все знакомые и родственники китобоев буквально жаждали получить в подарок такую трость, и китобои делали их, чуть ли не пачками.

Наш штатный кок, набрав три не использованных отпуска, в ту путину в море не пошёл и нам дали кока из экипажа подмены. Как специалист он был весьма посредственным, но вот его экстравагантность повергла в шок весь экипаж.

Когда мы «спустились» до северного тропика, на не оборудованном кондиционерами китобойце наступили тяжёлые времена, а для машинного отделения и камбуза, совсем адские. Обычная температура там была от 50 до 55.

Новый кок выпросил у электромехаников несколько метров белой обтирочной сорочки и сшил для себя два платья с глубоким декольте груди и спины. Ошалевшему от его вида старпому, кок заявил, что стоять у плиты в брюках и поварской куртке, у него нет никаких сил. Или он будет стоять у плиты в белых платьях, меняя их через день, или он списывается на берег. В самом лучшем случае замену пришлют не раньше чем через месяц.

Старпом сдался, лишь робко спросил:

— И как же прикажете нам теперь величать вас — кок-мадам?

— А как хотите, хоть Маруськой…

Наверное, с месяц кок пытался разжалобить китобоев своей горестной судьбой. Что он бедный несчастный, что никто ему не помогает, и это просто свинство, три десятка мужиков не могут пожалеть одну «мадам» и сделать ей тросточку. Это стало надоедать, и однажды боцман заявил во время обеда:

— Мадам, тут не богадельня, и у нас не подают милостыню. У нас помогают. Наконечник вам выточит токарь. Ручку сделают электрики. А вот ловить акулу, разделывать, сушить, а потом полировать извольте-с сами. И перестаньте портить своим нытьём аппетит экипажу, иначе вместо тросточки, вы обязательно схлопочите по шее.

Маруська надулся и с неделю ни с кем не разговаривал. Но, видя, что никто и не думает ловить для него акулу, решил поймать её сам.

Он взял снасть, стальной крепчайший тросик, покрытый сверху синтетикой и кованым крючком, нацепил на него огромный кусок мяса и вышел на палубу, ловить акулу. Акул ловили, когда матросы с боцманом обрабатывали очередного кита, прежде чем взять его под борт.

При ловле в океане, когда неизвестно кто возьмёт твою снасть, действует железное правило. Никогда не наматывать снасть себе на руку.

А Маруська сделал петлю и затянул её на своём запястье. На все реплики моряков, стоявших на шлюпочной палубе, немедленно освободить кисть руки, Маруська огрызался:

— Да пошли вы куда подальше. Что я с акулой не справлюсь? Посмотрите, тут одна мелочь ходит, даже крючок заглотать не может.

Но вдруг с мостика закричали: «Маруська полундра». Но тот ноль внимания, наоборот он отвернулся от моря и подняв лицо вверх, хотел что-то сказать, открыл рот и…

Примерно трёх с половиной метровая акула, вынырнула из-под полубака, мимоходом проглотила крючок и поплыла дальше. Снасть натянулась, Маруську бросило на фальшборт, и тут же раздался пронзительный вопль. Все, кто был на палубе, бросились к нему.

Пять человек вцепилось в кока, удерживая его тело, а рука была далеко за фальшбортом. Подскочил боцман с широким флейшерным ножом на полутораметровой ручке для разделки китов:

— Всем слушать меня! По моей команде валите Маруську на палубу. Вы двое, хоть ломайте ему руку, но опустите её так, чтобы снасть легла на планширь фальшборта, на весу мне стальной тросик не перерубить. Быстрее!

Он подстегнул моряков, спешивших на помощь со шлюпочной палубы. Боцман запрыгнул на фальшборт, став одной ногой в планширь, а другой на штормовой поручень надстройки.

Если бы акула не остановилась после того, как выбрала слабину снасти или сделала рывок, она бы играючи вырвала Маруську из объятий моряков в море, или оторвала ему кисть. Но она не могла понять, что это вцепилось в её челюсть? Стояла на месте, и всё сильней и сильней трясла головой.

Боцман заорал: «Вали!» и размахнулся со всего плеча.

Вопль Маруськи потряс небеса, но моряки сумели прижать его руку вниз. Боцман ударил с такой силой, что знаменитая «крупповская» сталь флейшерного ножа от удара по железу планшира, разлетелась на куски. Но стальной тросик снасти он перерубил. И в этот же момент акула стремительно ушла в глубину океана.

Опрокидывая кока на палубу, моряки вывернули ему плечо, оставалось только поражаться, что при этом ему не оторвали кисть. Ведь на него рухнуло разом не менее семи человек.

Врачи на плавбазе были отличными. Руку Маруське спасли, но он уже навсегда остался инвалидом, и его списали на берег.

Весь экипаж лишили премии за месяц, а старпома, капитана и боцмана — за квартал. И по всей флотилии, все китобои, потеряли интерес к изготовлению тростей из акульих позвонков. Морякам с избытком хватало воспоминаний всего об одной трости — трости для кока Маруськи.

Автор: Юрий Маленко.

…Пи–Пи-Пи…

На Тихом океане, кроме наших четырёх китобойных флотилий, китов били шесть японских. Японские флотилии значительно уступали русским как в тоннаже плавбаз, так и в количестве «малышей» — китобойных судов, но намного превосходили наши китобойцы в скорости и до неприличия в гидроакустике. Встречаться с ними в одном районе охоты русские китобои не любили.

Имея преимущество в скорости, японские китобои нагло и постоянно нарушали все международные законы мореплавания. Японцы могли часами просто следовать за нашим китобойцем, а когда наш гарпунёр, сумевший без всякой гидроакустики точно рассчитать выход крупного кита, направлял туда китобоец. Японец обгонял наш и, сбавив ход, подставлял свою корму.

По законам мореплавания при столкновении в корму всегда виновен тот, кто ударил. Наши китобойцы, избегая столкновения, резко уходили в сторону, а японец брал кита. После чего японские капитаны обязательно выходили в эфир и на ломаном русском языке благодарили русских за их подарок.

Вот эта любезность за явную подлость, сильно раздражала советских китобоев. Капитан-директора флотилий отлично понимали, что когда-нибудь в азарте охоты у кого-то не выдержат нервы. И русский китобоец протаранит японца, и всегда уводили свои флотилии в сторону.

Но в тот раз японцы нагло вторглись в район нашей охоты уже под вечер, и мы не могли просто уйти. Во-первых, каждый из китобойцев уже имел на «флаге» пять–шесть китов. Во-вторых, прямо в район охоты подошло приличное стадо крупных кашалотов.

Японцы тоже успели засечь эту группу и китобои двух стран одновременно ринулись на неё. Когда база поняла всю сложность ситуации, докричаться до китобойцев было уже невозможно. Эфир был заполнен криком и матом звучавших на двух языках.

Тут уместно заметить, что благодаря тому, что все японские суда были оснащены первокласснейшим прибором «Фуруно», определяющий месторасположение кита на расстоянии до 1,5 морских миль и до глубины в 200 метров, японские гарпунёры были порядка на два, а то и три, послабее русских гарпунёров. Да и стреляли они, чуть ли не в упор, а наши, наоборот, как правило, на пределе дальности выстрела.

Но вся японская техника была бесполезна при групповых охотах. Шум кильватерной струи от прошедшего китобойца взрывалась в наушниках акустика адским треском.

Когда прибор бессилен, решающее слово за опытом гарпунёра. Ориентируясь по тому, как кит лежал, как изгибал своё тело перед уходом в глубину, сколько фонтанов дал после выхода, они определяют место, где и когда кит должен вынырнуть. Японские гарпунёры, полностью надеющиеся на приборы, такого опыта не имели. Очень скоро это поняли и японцы, группа таяла на глазах, а китов били только русские. И японцы начали хамить.

Произошло то, чего всегда боялись капитан-директора флотилий. Дважды от жесточайших столкновений спасло то, что нервы не выдержали у японских капитанов и они, а не русские, уступали дорогу. Затем японский китобоец навалился бортом на наш так, что смял борт спасательной шлюпки. Наглеца тут же «припечатали» с обоих бортов два наших, причём с такой силой, что от трения загорелась краска бортов, скрыв, китобоец в клубах дыма.

Это отрезвило горячие самурайские головы. Они поняли, русские в этот раз будут отвечать ударом на удар, а это полное поражение.

У японцев китобойцы были разделены на «бойцов» и буксировщиков. Одни били китов, другие тащили их после обработки к плавбазе. А у нас кто бил, тот и таскал, поэтому наши китобойцы минимум на треть превосходили в тоннаже и вдвое в мощности. В силу этому, любое столкновение было бы только в пользу русских. Тогда японцы, позабыв о традиционной вежливости, стали орать в мегафоны исковерканным русским матом. А острое соперничество перешло на предмет охоты.

Оставалось ещё более десятка хороших китов, но их никто не замечал. Внимание всех было приковано к очень крупному киту с редким белым пятном на голове. Видимо, он и дорос до таких размеров потому, что очень тонко чувствовал дистанцию и всегда успевал нырнуть до предельного выстрела.

Но когда на одного кита разом охотятся около трёх десятков китобойцев, ему долго не протянуть. Он будет просто вынужден лечь на поверхность, чтобы отдышаться, и он лёг.

С двух сторон к киту ринулись два китобойца: наш и японский. У японцев было большое преимущество в скорости. Это отлично понимал русский гарпунёр, задрав ствол пушки под углом вверх, он выстрелил на предельной дистанции. Пролетев 90 метров, уже на самом излёте, сверху вниз, гарпун вошёл точно под сердце. Граната разорвалась и кит «дал ласта», то есть лёг на бок, выставив ласт вверх. Это означало мгновенную смерть.

Ещё в самом начале охоты все свободные от вахт моряки заполнили мостики своих судов, чтобы видеть как наши «сделают» японцев. Могучее трёхкратное российское «ура» прогремело над океаном.

А затем японцы продемонстрировали акт беспрецедентной подлости. Один китобоец, подойдя к киту на полной скорости, обрезал винтом линь русского китобойца, а второй всадил в уже мёртвого кита свой гарпун. Все замерли в шоке.

В онемевший эфир ворвался голос капитана-директора флотилии:

— Всем немедленно прекратить охоту. Начать сбор флагов. За любой инцидент с японцами, капитан и вахтенный штурман положат свои дипломы на мой стол.

В океане темнеет быстро. Китобои ещё не начали сбор «флагов», как непроницаемая чёрная мгла ночи накрыла район охоты. Добытых китов, а значит и флагов, было так много, что прежде чем китобоец подходил к своему, то неизменно натыкался на несколько чужих.

Определял принадлежность кита боцман, стоящий на полубаке:

— Машина, стоп. Лево на борт и полный назад. Стоп.

Китобоец замер точно у плавающей туши кита, а с мостика насмешливо произнесли в мегафон:

— Боцман проснись, потри глаза. Ведь это не наша вешка. Да и вообще это японский кит, посмотри на радиобуй.

Но боцман по-прежнему отдавал команды матросам для швартовки кита под борт и только потом ответил мостику:

— Буй японский, а кит наш, российский. Посмотрите на это белое пятно, узнаёте? А вон и гарпун русский из-под сердца торчит. Значит так. Я не капитан, ты — штурман с мостика, чей кит не видел. А я подпишу на хвосте номер того китобойца, кто его добыл.

45002

Часа через полтора наш китобоец догнал японец. Киты под бортом у нашего служили отличным кранцем, и, сблизившись бортами метра на три–четыре, китобои двух китобойцев начали диалог.

— Руска китобой плохо. Японский кит украла. Отдавай надо назад.

— Пошел к черту. Мы слабых не обижаем.

— Совсем руска плохо. Воровать не умеет. Моя радио слушал. Японска Пи-Пи на руска китобоец говорит пи-пи-пи, меня руска украл.

Вот это прокол. В горячке позабыли японский радиобуй выключить. На мостике нашего китобойца возникло замешательство. Что же теперь делать? Международный скандал.

Но боцман взял бразды в свои руки. Оглушительно свистнув, он добился того, что все японские китобои стали смотреть на него:

— Слушайте вы — самураи. Этого кита взял русский гарпунёр. Взял классно, на самом пределе выстрела. А вы подло украли у него его выстрел. Сейчас мы сбавим ход, и я спущу с кормы ваше Пи-Пи. Но кит наш, его добыл русский гарпунёр и мы его никому не отдадим.

Привлечённые тем, что японский китобоец подошёл вплотную к нашему, сразу два русских китобойца стали разворачиваться, чтобы прийти на помощь.

Или у японцев прорезалась совесть, ведь выстрел был из разряда фантастики, или они побоялись того, что на помощь направлялись еще два русских китобойца. Но, подобрав своё Пи-Пи, японский китобоец развернулся, и, дав полный ход, исчез в ночи.

Автор: Юрий Маленко.

Фото на долгую память

Не знаю, насколько правдиво известное изречение о том, что смех значительно увеличивает продолжительность жизни человека.

Но что смех способен отлично снять стресс психологической усталости от длительной и однообразной работы, под этой истиной без тени сомнений, готов расписаться каждый из моряков дальнего плавания. Именно поэтому в море непросто шутят, в море устраивают целые спектакли весёлого розыгрыша, способные оказать честь даже известным и весьма успешным режиссерам-постановщикам.

Уже не одно десятилетие самым популярным неизменно аншлаговым розыгрышем на китобойных судах был розыгрыш под кодовым названием «Фото на долгую вечную память».

Обработку тех, кто впервые вышел в море на китобойце, начинали осторожно и издалека. В их присутствие начинали травить байки о том какой фурор произвела на родственников и друзей фотография китобоя с акулой на плечах, как все восторгались его смелостью и удалью. Затем фурор от такого фото возрастал в несколько раз. Теперь рассказывали о том, как фото с акулой на плечах покорило сердце недоступной гордой красавицы. Все эти истории поведывали как бы случайно, не спеша, словно мимоходом.

Месяц – два — и вот новичок созрел до такой степени, что просто умоляет владельцев фотоаппаратов сделать ему фото на долгую память с акулой на плечах.

Наступает день съёмок. Боцман с матросами отлавливают великолепный экземпляр акулы, который новичок сможет удержать на плечах две — три минуты, пока ему не сделают фото на долгую память. Проблем поимки требуемого экземпляра акулы на китобойных судах не было никогда. Они десятками кружили вокруг каждого из добытых и поставленных «на флаг» китов.

По «случайности», на корме возжелали перекурить все свободные от несения вахты моряки. Новичку настоятельно советуют раздеться для лучшего контраста до плавок, и тот раздевается. Его просят нагнуться и три–четыре китобоя кладут на его плечи двухметровую рыбину.

— Так, выпрямись, замри! Ах ты, зараза, какая, солнце бьёт в объектив. Повернись, я зайду сбоку. Нет, отсюда тоже не годится, ракурс не тот. Потерпи, сейчас я найду беспроигрышный, это же фото на долгую память. Так, один кадр есть, но обязательно нужен ещё один — контрольный.

Но теперь заело затвор фотоаппарата, а человек продолжает держать акулу на плечах. Ну, всё, снял, теперь можешь сбросить акулу с плеч.

Все закуривают и что-то выжидая, бросают косые взгляды на новичка. Тот раз передёрнул плечами, второй, и, не выдержав, обращается к соседу:

— Слушай, посмотри, что это у меня на спине творится? Жжёт, почище, чем крапивой…

А вокруг него китобои корчатся от смеха, выкрикивая отдельные фразы:

— Сколько? Три минуты!

— Каких три? Я по часам засекал – ровно пять минут. О-го-го! Пять минут – это же братцы минимум неделя!

Новичок в полном недоумении. Они что, разом рассудка лишились? У меня чёрт знает, что творится со спиной, а они какие-то минуты считать надумали, и, при чём здесь неделя?

Отсмеявшись, китобои объясняли новичку:

— Ты только не заводись. В море на шутки не обижаются, разрядки жизненно необходимы, а через это прошли все. Теперь ты стал настоящим 100% китобоем. Понимаешь у акулы шкура, что наждачная бумага и вся покрыта какой-то ядовитой слизью. Руки грубые и им от слизи ничего, а вот кожа плеч и спины нежная. Теперь у тебя начнётся зверский зуд, помимо своей воли, будешь, как шелудивый кот обо все дверные косяки спиной чесаться. Дня три, не меньше придётся спать на животе. Потом ещё дня четыре помучаешься, почешешься и все дела. Всего-то неделю, ну максимум дней… десять…

Но зато ты гарантированно получишь то, чего сам так страстно желал — фото на долгую вечную память. Поверь нашему опыту. Такие фото не забудутся никогда…

Автор: Юрий Маленко.

Прошка

О том, что общение человека с животными очень быстро снимает стрессовое состояние, люди узнали задолго до появления слова стресс. По крайней мере ещё лет пятьсот тому назад уходящие в длительное плавание моряки брали на борт своих судов собак, ибо отлично знали, какое благоприятное влияние оказывает на человека общение с животными.

Для китобоев, у которых промысловый рейс длился полгода без единого захода в порт, собаки считались полноправными членами экипажа. Их роль трудно переоценить.

Не заладилась у гарпунёра охота, делает маз за мазом, пройдёт он на ботдек, покурит, потреплет пса по загривку, погладит, поведает ему свои горести и печали. И если вскоре найдут других китов, то совершенно другой, уже уверенный в своих силах человек становится к пушке. Гремят удачные выстрелы, словно и не было у него всего час назад целой серии досадных промахов.

Да и у других членов экипажа в трудном многомесячном плавании часто бывает плохое настроение, но стоит человеку минут 10–15 пообщаться с собакой и он вновь приобретает душевное равновесие. Поэтому моряки очень любили своих псов.

Среди огромной разномастной своры собак, живущих на судах четырёх арктических китобойных флотилий Владивостока, Прошку, негласного члена экипажа китобойного судна «Гуманный», знали все китобои управления и все рабочие «Дальзавода». Для того, чтобы так выделиться из этой огромной стаи и заслужить общее уважение, были необходимы особые качества, и они у Прошки были.

Крутиться на палубе своего китобойца, рычать и облаивать незнакомых людей способна любая собака, но нести вахтенную службу у трапа, при этом обладая просто необъятной памятью, мог только Прошка. Стоило вахтенному матросу сказать: «Прошка, служба», — пёс тут же вспрыгивал на шпиль и начинал бдительно охранять трап. В его памяти все люди делились на своих и чужих.

Свои — это экипаж, их родственники, друзья. Сказанное однажды кем-то из экипажа: «Прошка, это свой», служило для человека бессрочным пропуском на всю жизнь. А вот чужим доступ на трап был закрыт, причём в любую сторону. Десять раз за день рабочий ремонтник будет подниматься на борт и все десять раз Прошка не пропустит его на борт. По китобойцу ремонтник может ходить беспрепятственно, но сойти на берег он сможет лишь после того, как кто-то из экипажа подаст команду: «Прошка, пропусти». Если Прошка заступил на службу, ничто не могло заставить его покинуть шпиль: ни дождь, ни снег, ни свора собак у самого трапа, ни лакомая косточка. О таком вахтенном можно было лишь мечтать. Свою службу Прошка нёс образцово-показательно.

Всех членов экипажа Прошка делил на две неравные части. Величать себя Прошкой и отдавать ему простые команды он позволял всему экипажу. А вот называть себя «Рыжим Билом», этой чести были достойны не более шести–восьми моряков.

Зато этим немногим он позволял делать с собой что угодно. В дни праздников шутники, из числа признанных, натягивали на Прошку тельняшку, повязывали галстук, прикрепляли резинкой старую мичманку. И пёс безропотно шёл с ними на «демонстрацию» по причалу, вдоль шеренги китобойных судов. Чинно и неспешно, как и подобает «просоленному морскому волку».

Часто ему, лежащему на шпиле, надевали на нос слесарные очки. Они сползали на самый кончик собачьего носа, но пёс даже и не думал стряхнуть их. Он смотрел умным взглядом поверх очков и был очень похож на мудрого деда, не хватало только укорительных слов: «Эх, молодёжь, молодёжь, всё бы вам хиханьки да хаханьки».

Прошка, как и подобает истинному моряку, во всём придерживался строгого порядка. Его опрятность поражала. Для естественных надобностей он раз и навсегда избрал якорный клюз. Если был шторм и пройти по главной палубе к клюзу было невозможно, он поднимался на верхний мостик и терпеливо ждал конца вахты. В конце каждой вахты моторист пойдёт в шпилевую для замера уровня леяльных вод, на это время китобоец сбавит ход и повернётся носом на волну и тогда, вслед мотористу, Прошка сможет попасть на бак через переходной мостик.

Шесть помещений на китобойце были для Прошки запретны. Каюта капитана, радиорубка, штурманская, камбуз, столовая и кают-компания. Никто из экипажа не мог похвастаться тем, что каким-то немыслимым лакомством смог соблазнить Прошку, поставить хотя бы одну лапу на комингс (высокий дверной порог) этих запретных помещений, не то чтобы войти туда. Вообще, по части лакомств Прошка напрочь опровергал распространённое утверждение, что благодаря им и ласке можно многого добиться от животных.

Если кто-то из экипажа, желая досрочно добиться своего признания, совал ему под нос аппетитную косточку и называл пса «Рыжий Бил», хотя Прошка ему этого права не давал, пёс обижался и уходил на свой шпиль. Если же нахал пытался насильственно запихать лакомство ему в рот, Прошка показывал свои огромные клыки. Даже во время ремонта, когда камбуз не работал, а моряки питались в заводской столовой и собакам было совсем несытно, такое отвергнутое лакомство лежало на палубе до тех пор, пока вахтенный не выкинет его за борт. Взяток Прошка не брал.

А вот любителей полакомиться за чужой счёт жестоко карал. В тот год «Гуманный» ремонтировался не в заводе, а у плавмастерских на Мальцевской. В полукилометре от плавмастерских высилось огромное здание холодильника «Северного завода». Грузчики воровали мясные деликатесы и прятали их в штабелях пустых ящиков.

Как Прошка в первый раз проник на территорию холодильника — никто не знает. Но четыре месяца подряд Прошка изымал всё украденное и спрятанное грузчиками под ящиками и приносил на «Гуманный». Грузчики были в бешенстве, но так и не сумели подкараулить Прошку. Свою добычу пёс аккуратно приносил на китобоец, клал на шпиль и громким лаем звал вахтенного. И ни разу не пытался откусить, попробовать свою добычу. Он просто изымал украденное. Слава Прошки росла.

В море у Прошки была другая служба. Едва смолкали три звонка сигнала громкого боя, «начало охоты», как Прошка со всех ног мчался на полубак и занимал своё место рядом с гарпунером.

И он не просто сидел, он принимал непосредственное участие в охоте, облаивая самого крупного кита. Очень часто, когда били не одиночку, а группу китов, гарпунёр уже взявший на мушку одного кита вдруг слышал, что Прошка лает совсем в другую сторону. Тут же менял цель и никогда потом об этом не жалел. Прошкин кит всегда был намного крупнее.

Вот эта привычка Прошки облаивать живых китов сделала его знаменитым во всём управлении китобойных флотилий. Запасы китов в исконно традиционных районах добычи таяли. В поисках китов арктические флотилии всё ниже и ниже «спускались» на юг. Постепенно добрались до Северного тропика. Китов там было до неприличия много, но на китобойцах, не имеющих систем кондиционирования воздуха, наступили тяжкие времена.

Прошке, с его роскошной рыжей «шубой», было тяжелее всех. Как видно, понимая это, он безропотно позволил остричь себя под пуделя. Но и без «шубы» ему было очень жарко, и тогда Прошка сам нашёл выход из положения. Отныне местом его обитания стал решетчатый настил переходного мостика ведущего с верхнего мостика на полубак к гарпунной пушке. Подставляя под ветерок, возникающий от хода судна, то один, то другой бок он сутками дремал там.

Только под утро «Гуманный» сдал на базу добытых накануне китов и теперь полным ходом спешил догнать фронт далеко ушедших вперёд китобойцев.

То, что китобоец шёл по уже просмотренным районам, расхолаживало наблюдение. Смотрели вполглаза, а шутки и смех звучали намного чаще обычного, тем более что «обязательная» для середины дня в тропиках плотная дымка, полосами накрыла океан. Если при отличной видимости шедшие перед «Гуманным» китобойцы ничего не нашли, то, что найдешь в дымке? Поэтому анекдоты и шутки лились подобно потоку.

Рассмеявшись над очередной шуткой и услышав строгое старпомовское: «Прекратить трёп. Усилить наблюдение», китобои взялись за бинокли и тут же буквально зашлись от приступа смеха.

Мирно дремавший Прошка вскочил на лапы и яростно залаял в сторону мостика.

— Ой, братцы, не могу! До Прошки дошло! Это он так смеётся. Прошка! Прошка! Бил — фу!

А Прошка буквально захлёбывался в злобном лае.

— Может, он кита учуял? Смотрите, ведь он лает не на мостик, а в сторону.

Шесть биноклей наблюдателей с мостика, старпома, боцмана с бочки тщательно осмотрели всё. Ничего…

— Прошка, перестань! Видно, тепловой удар. Что делать-то будем?

— Что делать? — сказал старпом — Право на борт!

И над китобойцем прозвенели три сигнала громкого боя — «охота». Старпом испепеляющим взглядом окинул наблюдающих:

— Позор! Китов Прошка ищет.

Все впились в окуляры биноклей. И хотя на мостике вся смена была не новички, и все точно знали направление, с трудом разглядели два жиденьких фонтанчика.

Но как их сумел учуять Прошка? Ведь китобоец уже прошёл их, а значит он не мог уловить ни запаха, ни шума всплеска кита? Китов оказалось шесть штук, «Гуманный» взял трёх. Каким-то образом об этом стало известно всей флотилии. Теперь, стоило «Гуманному» отличиться и тут же кто-нибудь обязательно говорил в эфир на капитанском часе:

— Это несправедливо. «Гуманному» нужно добавить план, у него китов Прошка ищет.

Это был звёздный и последний год Прошкиной службы. Сразу по приходу китобоев во Владивосток был получен строгий приказ из управления: «Ни на одном судне, становившимся на ремонт в «Дальзавод», не должно быть собак. При их наличии судоремонтники не будут приступать к работе. На экипаж будет наложен большой штраф, а также оплата простоя ремонтников».

Вначале моряки решили просто оставить Прошку на тех китобойцах, которые ремонтировались у плавмастерских. Мол завод на противоположном берегу бухты и пёс не сумеет их найти.

Впервые за семь лет «Гуманный» встал на ремонт без своего самого бдительного вахтенного. Но уже на третьи сутки, каждый член экипажа, придя на работу, был встречен радостным лаем Прошки. Пёс сидел на шпиле и как в прежние годы исправно нёс свою службу.

Было предпринято ещё две попытки временно убрать Прошку с китобойца. В первый раз его увёл к себе домой боцман и поместил пса на балкон. Но ночью вой пса поднял на ноги весь квартал, пришлось вызывать такси и отвозить Прошку на китобоец. Второй раз Прошку отвезли в другой конец города, на судоремонтный завод Дальневосточного пароходства, где ремонтировалось два китобойца.

На одном из них работал бывший механик с «Гуманного», причём из числа избранных, кому Прошка позволял величать себя «Рыжий Бил». На всякий случай пса привязали на ботдеке. Пёс воспринял это как предательство. Отказался есть, а механика едва «не порвал».

Через три дня он перегрыз ночью верёвку, а ещё через неделю, грязная тощая собака с обрывком верёвки на шее вспрыгнула на кормовой шпиль «Гуманного». И первый же судоремонтник был оставлен у трапа, яростно лаявшим псом.

Прошку пробовали закрывать в каюте, трюме, но он начинал жалобно выть. Пёс не мог понять, почему ему не разрешают «нести его службу»? Ведь семь лет он нёс её исправно и моряки всегда хвалили его за это, а теперь его за его же службу сильно ругают. Почему???

Китобоец ограничен в размерах, всего 61 метр. Резонируя в пустом помещении, вой резко усиливался и был слышен повсюду. Моряки становились раздражительными и злыми. Подсознательно связывая приказ управления с рабочими и горячо любя своего верного пса, моряки всё чаще и злее стали открыто грубить всем представителям завода. И хотя сразу после окончания рабочей смены Прошку отпускали гулять, с каждым днём он выл всё сильнее. Он хотел нести свою службу.

Прошку уважали все китобои, и теперь судоремонтникам открыто грубили экипажи всех китобойцев. Все понимали достаточно одной искры и между китобоями и заводскими рабочими может вспыхнуть побоище. В пятницу на «Гуманный» пришёл представитель заводской администрации:

— Наше терпение лопнуло. Если вы за выходные дни не уберёте пса, в понедельник ни один судоремонтник не поднимется на борт ни одного из китобойцев.

Срочно собрали собрание. Что делать с Прошкой? Единственным реальным вариантом было предложение капитана — отвезти Прошку к его брату, живущему в сорока километрах от Владивостока в пригороде Артёма в частном доме, и посадить на цепь.

На следующий день купили ошейник, цепь, капитан подъехал на своей машине к проходной завода. Никогда не знавший ранее ошейника Прошка безропотно позволил надеть его на себя, а вот сходить на берег наотрез отказался. Он вскочил на свой шпиль, положил морду на вытянутые лапы и тихо-тихо не завыл, а по щенячьи жалобно заскулил. Прошка прощался со своей «службой».

Старый просоленный китобой, для которого сам чёрт был не брат, сдерживая неизвестно как появившиеся слёзы, сердито заговорил:

— Да уберите же вы, наконец, пса. Честное слово, ещё пару минут и я отведу пса в свою каюту. И пусть меня осудят, но я вгоню вместе с зубами обратно в глотку слова любому судоремонтнику, если он посмеет вякнуть о Прошке.

И тогда марсовый матрос Володя поднял Прошку на руки и через весь завод отнёс пса в машину.

В тот же день моряки решили зря не нервировать пса, поэтому посещать Прошку будет один капитан по выходным дням. Каждый понедельник весь экипаж ждал сообщение капитана о самочувствии Прошки. Почти десять дней пёс ничего не ел, сильно исхудал. Потом потихоньку стал есть. Брат капитана долго не мог поверить в то, что Прошкин вой терроризировал весь завод. Он не выл, не лаял, а сутками лежал глядя на калитку. В первый визит капитана, он едва не сбил его с ног, прыгал, лаял. Прошка считал, что капитан приехал за ним. А потом просто перестал замечать и его, и те лакомства, которые капитан привозил сумками от всего экипажа. Видно так же, как это уже было с механиком, он считал капитана предателем.

До выхода из ремонта оставалось чуть больше недели. На «Гуманном» спорили, кто поедет за Прошкой? Было решено привезти пса перед выходом на ходовые испытания. Чтобы его сразу морским ветерком обдуло. И вдруг как гром среди ясного неба — Прошка исчез.

В последний месяц Прошка всем своим поведением показывал, что он смирился со своей участью. Выполнял все команды своего нового хозяина, играл с ним. И тот решил дать собаке немного побегать, отстегнул цепь. Прошка покрутил головой, убеждаясь, что цепи больше нет, медленно отошёл в сторону, вновь покрутил головой, радостно залаял, разогнался и перепрыгнул через забор.

Ошибкой брата капитана было то, что он побоялся сразу сообщить о побеге Прошки. Три дня он искал Прошку сам. Большого рыжего пса видели рыскающего по дворам, в разных районах города. А вот брату капитана, он так ни разу и не попался на глаза. Артём стоит на перекрёстке четырёх дорог. По всей вероятности, первые три-четыре дня Прошка рыскал по всему городу, но такого дорогого ему запаха моря, не было нигде.

И тогда он отправился на поиски моря сам. Но какую из четырёх дорог он выбрал?

Сразу после сообщения о побеге Прошки свободные от вахт моряки, взяв такси, стали прочёсывать Артём. Все оставшиеся дни ремонта и ещё целый месяц предрейсового отстоя, моряки прочёсывали все дороги расходящиеся от Артёма. Не оставили без внимания ни одной свалки, ни одного пустыря, заброшенных дома или сарая, даже объявили артёмовским бомжам о крупном вознаграждении, если кто из них найдёт пса. Но Прошка словно в воду канул, ни единой зацепки.

Уходя в море, они настойчиво просили экипажи ещё стоящих на Мальцовской китобойцев, при появлении пса поймать его и привезти в море.

Следуя на выход из бухты Золотой Рог, разобрав бинокли, моряки тщательно осматривали все причалы города. А вдруг где-нибудь мелькнёт рыжая шкура разыскивающего свой китобоец морского пса по имени Прошка?

Но Прошка так и не появился…

Автор: Юрий Маленко.

Черная месть

Китобои. СССР.

Не так много существует в мире профессий, где бы были в таком почёте весёлые розыгрыши и шутки, как в среде моряков. Об удачном розыгрыше моряки могут вспоминать десятилетиями. Для моряков весёлые розыгрыши жизненно необходимая разрядка от постоянных напряжённых стрессов их тяжёлой морской жизни.

Самым распространённым способом разрядки на море, уже более ста лет является домино. Напрасно скептики ставят эту игру на второе место по мысленному напряжению после перетягивания каната. Это определение годится исключительно лишь для дворового домино престарелых пенсионеров. В море не играют в домино, здесь забивают морского козла. Забивают в полном смысле этого слова, яростно вколачивая в стол очередной камень. Поэтому домино для морского козла моряки делают сами, из текстолита или алюминия. Это не просто игра в домино, тут каждый удачно поставленный камень непременно сопровождается меткой шуткой или присказкой.

И пусть это дико звучит для жителей земли, но настоящий морской козёл — это игра для интеллектуалов. Человеку незнакомому с народным и морским фольклорами, не знающего ярких исторических событий, неспособного к быстрому остроумному ответу за столом, где забивают морского козла, делать нечего.

Теперь уже невозможно выяснить, кто и когда первым предложил проводить в море чемпионаты по классическому морскому козлу. Но уже много лет подряд, такие чемпионаты стали наиболее яркими событиями в многомесячных рейсах китобойных судов.

Турнир на «Гуманном» подошёл к концу. В последнем туре встречались пары, имеющие абсолютно равное количество набранных очков. Старший механик, а по-морскому просто дед — Феофаныч в паре с мотористом Николаем Крыгой, и боцман Александр в паре с марсовым матросом Владимиром. Эту встречу весь экипаж ожидал с особым нетерпением, ведь в финале встречались два «заклятых врага»: боцман и Коля.

Предметом их вражды и постоянных словесных баталий были совершенно разнополюсные трактовки — кто имеет право называть себя настоящим моряком.

Александр, который впервые вышел в море на китобойце, а до этого пятнадцать лет отработал в торговом флоте. Был твёрдо уверен, что настоящий моряк лишь тот, кто окроплён водой минимум трёх океанов и побывал в десятке зарубежных странах.

Николай был совершенно иного мнения о статусе моряка. Из всех океанов он знал только один — Тихий. Но как он его знал! Начав свою жизнь на море юнгой на шхуне в пятнадцать неполных лет, он к своим пятидесяти годам исходил Тихий Океан вдоль и поперёк. Он ловил сайру на Курилах, и краба на Камчатке, бил котиков на Командорах и ловил сельдь – иваси у берегов Кореи. В китобоях он был уже свыше десяти лет.

Ко всем морякам торгового флота у него было своё, пренебрежительное отношение, он называл их тряпичниками и барахольщиками. Все возражения подавлял железной логикой неоспоримых фактов.

— Что в них есть морского? Форма и гонор! Моряк загранплавания, ходит рейсом Находка – Йокогама туда и обратно шесть суток! А как они ходят в Европу? Через каждые семь – десять дней заход в порт, не моряки, а прибрежные извозчики. Рейсы не милями и месяцами измеряют, а количеством шмоток, чем больше барахла привёз с рейса, тем и важней моряк торгового флота.

Нет, ты уйди в море так, как мы ходим, пять-шесть месяцев без единого захода в порт, и не вдоль берега, а в центр океана, чтобы землю родимую по четыре месяца подряд и в бинокль не видать. А когда осенью в бинокль первый остров увидишь, чтоб тебя от умиления слеза прошибла. Чтобы весь свой рейс ты не убегал от штормов, циклонов, не отстаивался в порту, а проходил их насквозь. Чтобы первые дни после рейса у тебя по привычке земля, как палуба, под ногами ходуном ходила. Вот тогда ты и будешь настоящим моряком, а не извозчиком торгового флота.

Оба — и Николай, и Александр были остры на язык, знали множество шуток и присказок, поэтому на финальную встречу собрался весь свободный от несения вахты экипаж.

Ожидания оправдали себя с лихвою. Невозможно было провести черту, где заканчивалась игра в домино и начиналась дуэль в изящной и солёной словесности. Каждый новый камень сопровождался такой острой шуткой, на которую тут же мгновенно следовал не менее острый ответ, что многие задыхающиеся от смеха члены экипажа стали испытывать беспокойство, а хватит ли у них сил выдержать это до конца финальной встречи.

Когда Николай сумел закончить первую партию пустышочным дупелем — «сопливый козёл», его буквально прорвало. Он спешил морально добить своего «заклятого» врага. Совершенно не следя за ходом игры, небрежно ставя очередной камень, он уже подобрался в своих издевательских насмешках к третьему колену моряков торгового флота, упиваясь своим искромётно-острым красноречием.

Всю вторую партию Александр сосредоточенно молчал, на выпады Николая лишь изредка скупо и зло огрызался Владимир. Зрители уже начали ворчать, что финал не получился, мол «маслопупы» без соли сожрали «рогатых».

Вдруг Александр встал, и медленно опустил обе руки со сжатыми кулаками на стол. Стало поразительно тихо. Все вопросительно и недоумённо смотрели на боцмана, что это с ним?

Александр с язвительной улыбкой вкрадчивым голосом произнёс:

— Ну-с, господа «маслопупы», прошу-с Вас бриться, — разжал свои кулаки.

На стол легли два дупеля: шестёрочный и пустышечный. Адмиралтейский козёл!!!

Тишина взорвалась бурей восторга. Одним единственным ходом Александр не только выиграл финал турнира, но и придал полному забвенью, всё былое красноречие Николая. Остроты забудутся быстро, «адмиралтейский козёл» в финале турнира — никогда.

Да теперь всем «маслопупам» самое лучшее — это наглухо закрыться в канатном ящике и не высовывать оттуда своего носа даже на обед. Ведь насмехаться над ними теперь будут до конца путины, а при удобном случае и через долгие годы такой финал припомнить могут.

Такой позор! Багровый от гнева стармех, яростно высказывал Коле:

— Ну что, дотрепался Цицерон просоленный? Ведь просил же тебя перед игрой, не заводись, а ты… Ведь я, в последний раз адмиралтейского ещё зелёным салагой на своей первой морской практике получал. Уважил на старости лет, позорище – то какое, и дед встав, спешно покинул столовую.

Коля как прервался на полуслове очередной своей насмешки, так и застыл, сжимая в руках костяшки домино, отрешённым взглядом упёршись в середину стола, где лежали два дупеля. Глядя на него, никому не хотелось шутить, и все разошлись по своим каютам. В столовой остались только Николай и домино.

О матче реванше не могло быть и речи, на море приучены стойко переносить любые поражения, но никто не верил в то, что Коля не нанесёт ответного удара, всех волновало, как он это осуществит? Минула уже целая неделя после позорного проигрыша, а Николай по-прежнему молчал.

На китобойцах помимо своих вахт, все члены экипажа обязаны два часа выходить на наблюдение – поиск китов в бинокль с высокой скамьи верхнего мостика. Через каждые два часа на мостике появляется очередная смена наблюдения – шесть китобоев. Поднимаясь на мостик в свою смену наблюдения, Николай услышал громкую брань.

Александр за какую-то провинность распекал молодого матроса – рулевого, а по другому трапу противоположного борта, на звуки брани спешил старпом. Через мгновенье роли поменялись, теперь старпом распекал боцмана.

Дело в том, что Александр был сильно поражён тяжёлым недугом свирепых боцманюг парусного флота. Те свято веровали в то, что чем больше бранных слов и солёных выкрутасов они вставят между фразами отдаваемых ими команд, тем быстрее будут двигаться матросы. В седой древности в портовых трактирах частенько заключались пари на предмет того, чей боцман виртуознее владеет «солёной» словесностью без повторов выражений.

Старпом на «Гуманном» был вежлив и невозмутим, как английский лорд, и не давал боцману не малейшего спуска за его грубость с матросами. Вот и теперь, получив очередной разнос от старпома, Александр вышел на крыло мостика охладиться на ветерке.

Тем временем Николай удобно уселся на скамью для наблюдения, протёр ваткой линзы бинокля и впервые за неделю заговорил, обращаясь к матросу.

— Что, досталось тебе? Это ничего, ты думаешь зря на флоте боцманов уже лет триста иначе, чем драконами и не называют? Совсем не зря, вот если старпом не против, то я тебе старую байку расскажу, как люди боцманами становятся. Как, Петрович, даёшь своё добро на поучительный трёп, нужно же молодёжь уму разуму учить, тем более что по делу?

Согласно букве устава все посторонние разговоры на мостике или ходовой рубке категорически запрещены. Но месячный план был выполнен, поэтому на мостике позволялись некоторые вольности и грозное штурманское: «Прекратить трёп – усилить наблюдение», — звучало только после окончания очередной истории.

Старпом, раздосадованный поведением боцмана, ничего не сказал, а, взяв бинокль, принялся осматривать горизонт. Приняв его молчание за знак согласия, Николай начал свою байку.

— Приехал в одну глухую деревеньку отставной моряк, и как водится на Руси, месяц гулянок, рассказов о былом. Мужики в той деревне больше всего любили, промочив глотку, поматериться от всей души. Одному, самому горластому, очень понравились рассказы о жизни моряков. Он продал дом, скотину и решил, уехав в город, стать моряком. Перед отъездом зашёл к отставнику за советом, с чего ему в городе начинать надобно, чтобы поскорее моряком стать. Услышав, как долог и тернист путь от юнги – поварёнка до настоящего матроса, сразу приуныл.

— А, нет ли на корабле такой должности, чтобы самому ничего не делать, а только орать?

— Почему это нет, конечно, есть — дракон.

— А это что ещё за диковинный зверь?

— Это не зверь, это боцман. Драконом его зовут потому, что он свою пасть никогда не закрывает, орёт и орёт.

— Что же он такое орать может не умолкая?

— А всё, что ему не прикажут. Скажет капитан: «Поднять якоря». Боцман тут же эту команду проорёт, но добавит к ней пару – тройку ядрёных матов, да таких, что уши завянут. Матросы сами отлично знают, как им любую из команд исполнить, но чем громче орёт боцман, чем больше солёных коленцев он вставит в своё перекрикивание команды, тем быстрее матросы работают, а значит и боцман на том корабле круче, чём на других. Вот он, дабы марку свою держать, и орёт без умолку не зная передыху.

— Вот это должность как раз по мне, глотка у меня, ого – го какая звучная.

— Глотка у тебя и впрямь, что лужёная и морда, что у висельников — ну, аккурат боцманское обличие. А вот самого главного для боцмана солёного жаргона морского у тебя-то и нет. Ты, прежде чем в город соваться, покрутись по окраинным притонам, там вся шваль, списанная с кораблей, косяками ошивается, выучи их жаргон, потренируйся хорошенько. Так он и сделал.

Ровно через год в портовых кабаках Владивостока появился свирепый боцманюга. Никто не знал, откуда прилетел, каким ураганом забросило сюда этого ужасного, извергающего гром и молнии дракона. Но щедро угостить боцмана, чтобы потом услышать его виртуозную, солёную словесность, спешили все экипажи заходящих в порт судов.

Однажды к столу, где сидел боцман, подошёл седой капитан.

— Прошу прощения. Но мне странно видеть такого доблестного боцмана за кабацким столом, а не на палубе корабля, ведь ваше истинное место не в портовом притоне, а в открытом море.

— О, достопочтенный кэп, одному дьяволу известно, сколько раз меня уже пытались споить за этим столом и тайком утащить на борт своих вонючих шаланд. Сколько лестных предложений я отверг с полным презрением.

Тысяча чертей!!! Мне до того опостылела эта харчевня, что я готов, ступив на борт корабля, никогда не покидать его палубы до самой своей смерти. Но повторяю — корабля! Но не этих грязных лоханок, провонявшихся китовой ворванью и рыбьим жиром от киля до клотика. Выйти в море на этих протекающих по всем пазам кухарских корытах, на которых дыр больше, чем крыс, а крыс больше, чем клопов в гостинице этой харчевни. Не за что и никогда!

Пусть лучше мои потроха сожрут бродячие псы, а глаза выклюет ненасытный обжора баклан. Но моя нога никогда не коснётся палубы этих облезлых как драная кошка, жалких купеческих судов. Никогда!!! Я — морской боцман, а не шкипер помойных ушатов, достопочтенный сэр.

—Так у вас нет своего корабля?

— Увы, мой капитан, увы, – нет. Вот уже второй год, как я застрял в этом порту и вынужден терпеть этот пьяный сброд висельников и каторжан, которые имеют наглость величать себя моряками. Видно мало, ох как мало, их секли линьками. Их место в море лишь с пеньковым галстуком на рее или на каторжных галерах.

— Какое счастье, у меня прекрасный трёхмачтовый, но я трагически лишился своего боцмана. Не изволите ли вы пройти со мной и осмотреть мой корабль? Понравится – ударим по рукам.

Через два дня боцман был уже в море. Неплохо обученный экипаж под грозным рыком дракона летал по реям молниеносно и чётко исполняя любую поданную боцманом команду. Капитан был просто счастлив, что у него на зависть другим, есть такой боцман.

Но однажды судно попало в свирепый шторм. Бедный боцман с трудом продержался до вечера, а в сумерках незаметно проскользнул в трюм и заснул там, обняв бочку с кислой капустой. Целую неделю экипаж сражался с морем за жизнь корабля, а боцман стонал от морской болезни, и ел, кислую капусту. Наконец, шторм стих.

С порванными парусами, поломанными реями корабль мерно покачивался на мёртвой зыби. Изнурённый недельной схваткой со стихией весь экипаж вповалку спал на палубе. А в трюме боцман лихорадочно думал, что же ему теперь делать? Расставаться с такой сладкой жизнью он не желал. Очень скоро он нашёл отличное, беспроигрышное решение своих морских проблем.

Он снял с себя всю одежду и вытащил из кармана нож. Брюки обрезал до колен и тщательно разлохматил линию обреза. Точно так же он поступил с дырами, которые прорезал на животе и локтях тельняшки. Песком из пожарного ящика он яростно, до огненной красноты, натёр оголившиеся части своего тела. Всю остальную одежду связал в узел, добавив для веса тяжёлую скобу. Осторожно пробравшись мимо крепко спящих матросов, боцман бесшумно соскользнул за борт. Тяжёлый узел с одеждой тут же пошёл на дно, боцман потихоньку отплыл от корабля, и …

Мощный рык, подобно удару грома, загремел над водной гладью.

— Тысяча бочек протухшей трески против глотка рома! Клянусь бородой Нептуна, но эти бездельники спят. Или все, наложив полные от страха штаны, забились в трюм и лобзают там крыс! Впрочем, для экипажа проспавшего своего боцмана, среди крыс, самое подходящие место!!!

На корабле забегали, а голос боцмана гремел над гладью океана:

— Думает ли кто из этих сачков вывалить за борт штормтрап или я, как краб, буду карабкаться на палубу к вам, трусливое отродье, сам?

Далее последовали такие проклятья, что моряков бросило в дрожь, а их предки перевернулись в своих гробах не один десяток раз. Через минуту перед остолбеневшим экипажем стоял грозный боцман, которого каждый из них мысленно похоронил ещё неделю тому назад.

Обросший щетиной, в лохмотьях, с красными вздутиями кожи на животе и руках, хлестая яростным взглядом по лицам остолбеневших от изумления моряков, боцман изрыгал из своей глотки проклятья.

— Гром и молния! И этот жалкий сброд, я почитал как экипаж? Когда начался этот жалкий штормишко, я прошёл на бак, чтобы лично проверить натяжение бушпритных оттяжек. Но раззява рулевой, переложив руль, подставил скулу корабля волне, и меня выбросило за борт, а никто из вас этого и не заметил.

Вы хоть понимаете, что это такое – семь дней без единой затяжки табака и глотка рома? Я гонялся за вами на пределе своих сил, а вы удирали от меня на всех парусах. Посмотрите, во что превратилось от этой погони знаменитое голландское полотно моих брюк, ещё пару дней такой гонки, и я бы остался совершенно голым. Конечно, я легко мог бы сменить галс и поплыть по ветру на Гавайи. Но у меня же контракт!!! А в нём об этом нет и слова. Но ничего, пару суток отосплюсь и лично займусь вашим воспитанием. Я выбью из вас всю вашу дурь и сделаю из вас настоящих моряков.

С этого дня слава о великом боцмане уже не помещалась в границах Тихого Океана, выплескиваясь во все моря планеты.

Ранним осенним утром корабль возвратился во Владивосток и весьма кстати, ибо через день был старт марафонского заплыва на звание лучший пловец Тихого Океана. Капитан тут же включил боцмана в заявку. Узнав об этом, все претенденты тут же сняли свои кандидатуры. Осталось всего двое: абсолютный чемпион прошлого года и боцман.

Наступил день старта. Десятки тысяч горожан и моряков собрались в Семёновском ковше, сотни лодок, шлюпок и шхун готовы были сопровождать смельчаков. Стоя на стартовом пирсе уже готовый к заплыву, чемпион прошлого года, зябко переступал босыми ногами по холодным доскам настила, но боцмана всё ещё не было.

Наконец, с огромным мешком за плечами, боцман подошёл к месту старта. Тяжело опустив свою ношу на пирс, он вытер рукавом потный лоб и обратился к судьям.

— Достопочтенные судьи. Мой корабль только вчера пришёл с моря, и у меня просто не было, не минуты свободного времени, чтобы подготовить требуемое снаряжение. Пришлось сегодня в спешке покупать всё подряд. Если вы не против, то я выпью бутылочку рома, выкурю пару трубочек и сложу снаряжение по порядку его надобности. Негоже моряку во время заплыва, рыться в мешке, не по-морскому это. Потерявшие от таких слов дар речи судьи только молча кивнули своими головами.

Боцман хлебнул рома, закурил трубку и неспешно стал делать ревизию своего мешка:

— Так, табака двенадцать пачек, рому шесть бутылок, смен белья тоже шесть, свитеров два, ушанки две, меховая безрукавка одна, брюк четыре пары. Ну вот — валенки забыл. Но зато есть две пары кожаных сапог, третья на мне. Не густо, но если плыть аккуратно, то до Командор должно хватить. Вот если бы вы меня заранее о заплыве предупредили, я бы не упустил ничего, а так придётся плыть с тем, что есть.

Боцман сложил всё свое добро обратно в мешок и повернулся к совершенно ошалевшим от его подсчетов судьям и сопернику. Покачав неодобрительно головой, он спросил у соперника:

— Ты что же это тёплых вещей с собой не бёрёшь, ведь на Камчатке уже давно снег лежит?

Соперник жалобно пролепетал: — Какой ещё Камчатки?

Боцман громко, до слёз рассмеялся: — Ну, ты и пижон. Запомни наперёд, к Командорам подплывать будем, лёд полями пойдёт, так ты у меня погреться тёплых вещей не проси, не дам. И табаку не дам, будешь на Курилах бычки у рыбаков стрелять. Ты понял меня?

Пижон понял всё. Подхватив свою одежду, он стрелой помчался на спасительный берег.

Боцман очень сильно расстроился, чуть слезу не пустил. С кем же ему теперь до Командор плыть? Потом крякнул, вытащил из мешка бутылку, раскрутил в ней ром, и единым махом опорожнив, заявил судьям:

— Раз все претенденты сбежали, то нечего мне в одиночку и сапоги зря мочить — кубок по праву мой. Он забрал приз, взвалил мешок на плечи и пошёл в кабак, громко сетуя по пути: — Совсем не осталось на флоте, настоящих моряков, вот даже в детский заплыв соперников мне во всём Владивостоке так и не нашлось.

— Вот теперь ты знаешь, что это такое настоящий морской боцман-дракон. Лужёная глотка, присказка, солёный мат в три колена, безграничное хамство, дерзкое нахальство и зверская морда бессрочного каторжанина — ну вылитый наш Александр. А то, что он всё время орёт, так это же профессиональная болезнь всех драконов–боцманов, они и во сне свою пасть никогда не закрывают, чтобы едва глаза открыл — сразу матом орать.

Закончил свою байку Николай.

Грянул смех и тут же грозное, старпомовское: «Прекратить посторонний трёп — усилить наблюдение!».

Странное дело, об этой байке знали почти все присутствующие, но рассказанная вовремя и очень к месту, красочно расцвеченная Колиными добавлениями, она как бы приобрела своё второе рождение и для Александра наступили тяжкие, тяжёлые времена.

Одно его солёное слово, маленький разнос провинившегося матроса и тут же незамедлительно кто-нибудь язвительно замечал:

— Стажируешься Александр? Слабо братец, сильно слабо, до уровня дракона недотягиваешь. Но ты старайся, почаще повторяй. Скоро во Владивосток пойдём, так ты уж там не посрами честь флота Российского — лужёную глотку дракона настоящего.

Боцман мрачнел, чернел, но выражался всё реже и реже. Сильно достала его месть Коли за «адмиралтейского козла», крепко достала. Но это были лишь цветочки.

Закончилась путина, китобоец встал на ремонт в завод. Многие из экипажа списались на берег: в отпуска или отгулы, списался на берег и старпом.

Промозглым зимним вечером, когда сырой холодный ветер с океана казалось, пронзал редких прохожих насквозь, на центральной улице города случайно встретились старпом и боцман. Поздоровались, разговорились. Старпома, естественно, интересовал ход ремонта. Выслушав ответы боцмана на интересующее его вопросы, старпом обратил внимание, что тот, явно замёрз.

— Ты что это, Александр, форсишь? Погода просто мерзость. Люди вон все в шубы давно одеты, а ты в нейлоновой японской курточке разгуливаешь, словно тебе одеть нечего?

Александр обречено махнул рукой.

— Есть у меня шуба, есть, но… видно не про мою та шуба честь.

Старпом удивленно поднял брови: — Прости — не понял?

— А что тут непонятного… Ты Колину байку о драконе парусного флота помнишь? Про его мешок с теплыми вещами в марафонском заплыве? Так вот, привезли мне старые кореша шикарную дубленку из Сингапура. Ну, я на радостях свою прежнюю шубу племяннику подарил.

Одел новую, и пошёл на работу. А по утрам, сам знаешь, у кормового трапа перед началом работ всегда чуть ли не весь экипаж перекуривает. Ну, естественно, обступили, спрашивают, где взял, что стоит, все хвалят, завидуют.

Тут подходит тот самый зелёный салага, которому Коля свою байку рассказывал, щупает и говорит:

— Эта – синтетика, а значит – не годится.

Мне бы подумать и промолчать, может на этом всё и закончилось, а я взъярился:

— Это почему она не годится?

А он так ехидно:

— Так это же, искусственный мех, в нем только девчат, охмурять можно. А подплывёшь ты в такой дубленке к Командорам, все котики со смеху перемрут.

Все кто на корме были, тут же смехом зашлись. В ремонте пол-экипажа моряки подмены, все старые морские бродяги, их хлебом не корми — но дай вдоволь зубы поскалить. Словно сговорились, шагу не дают ступить, все советы: как лучше плыть, рецепты от насморка. И все не просто шутят, как волки, учуявшие лёгкую добычу, зубы скалят: «Дракон флота рассейского. Га-га-га…».

На флоте любой курьез тут же молва молниеносно по всем экипажам разносит. Пробовал я эту чёртову дубленку ещё пару раз одеть. Но только подойду к причалу, где китобойцы стоят, тут же, с крайнего вахтенный матрос с воплем бежит:

— Стой, Александр, стой! Ты что, серьёзно решил в этой синтетике в марафонском заплыве плыть? Ведь обморозишься, да и морские сивучи этого Сингапурского чуда – дублёнки из искусственного меха, точно не поймут. Обидятся и дадут тебе трёпки. А тебе это надо?

И так волной с одного китобойца на другой, а их на «Дальзаводе» не менее трёх десятков на ремонте стоят. Каждый вахтенный обязательно спросит: когда старт, не замёрзну ли я, в этой искусственной шубе уже в проливе Лаперуза, где мой мешок с ромом, табаком и запасным нижним бельём. Нижним бельём особо интересуются.

Да, отомстил мне Николай за того адмиралтейского козла. Крепко отомстил — чёрной местью. Захочешь, но не сумеешь про эту чёрную месть забыть, мороз не позволит. Ну ладно, прощай! А то я на этом ветру уже до самого желудка промёрз.

Они пожали друг другу руки и разошлись по своим делам.

Автор: Юрий Маленко.