Экспедиция по шаламовским местам Колымы – продолжение..

Поселок Кадыкчан.

Кадыкчан… Очередной поселок-призрак на нашем пути. Добротные, хоть и с выбитыми глазницами окон, дома, цеха, ремонтные базы, мастерские, шахтное управление, котельная, школа… Грустная картина…Посреди поселка из трубы хлещет вода – какой-то ручеек нашел себе дорогу. Неподалеку образовалось болотце. Удивительно прозрачное. На дне – ржавое железо, предметы быта кадыкчанцев. Стая уточек с писком разлетается, испугавшись меня. Я вздрагиваю от неожиданности….

Заброшенный поселок Кадыкчан.

… Я брожу по тихим улицам Кадыкчана… Слезы застилают глаза…Тишина…Не та тишина, которая приятна слуху, скажем, в населенных городах или деревнях – в вечернее или предутреннее время, а зловещая  тишина – тишина пустот… Я брожу в этой неприятной тишине и думаю о том, как жили здесь люди, творили, работали, созидали, и…вынуждены были все бросить и уехать… Сегодня Кадыкчан, как  и многие другие поселки – лишь точка на карте  нашей области. За каждой точкой -судьбы тысяч людей.… Многих поселений, чьи руины еще стоят, уже давно нет на карте.…

Дом – пароход.

Этот дом напоминает пароход … Наверное, это была столовая- внутри кафель…Ветер в разбитых окнах гудит… Внутрь я заглянула – не рискнула заходить: жутко и странно. Ощущаешь себя здесь песчинкой.  Такова жизнь. Сменяются  эпохи, рушатся дома, заносится все илом, песком, порастает быльем. Минут года, уйдут поколения за поколениями. Что оставим мы после себя на Земле, кроме  ржавых груд металлолома и битых стекол, ведь даже  произведения искусства-картины и книги, все это пропадет… В школьной библиотеке погибают тонны книг…Если прислушаться, можно услышать их стон…Склады ГСМ, наименования улиц на табличках, полуразрушенные теплицы, холодильники- чайники- обои… Как после бомбежки…На всем печать тлена…  Эти руины- показатель разрухи не только в Магаданской области. Это разруха – в стране. Это разруха в наших умах, сердцах и душах…

Осмотрев поселок, мы направляемся к полуразрушенному зданию  шахтного управления. Внутри  капает и осыпается. Водитель Андрей Верещагин с удовольствием помогает нам в поиске артефактов. Вместе с Иваном Джухой они отыскали немало интересных документов, среди них: телефонный справочник 1986 года, какие-то планы на 1970 год (буквы нечитаемы), краткую горно-геологическую характеристику  и паспорт  строящейся шахты №7 (« Кедровская»). На нем    сохранились подписи начальника Кадыкчанского  шахтостроительного управления Бургардта и главного  инженера Скрипкина. Документ датируется 1958 годом…

Кадыкчан. Шахтное управление.

В  Кадыкчане мы оказались не случайно. С августа 1940 по декабрь 1942 г. Варлам Шаламов работал сначала на прокладке главного ствола, затем в угольных забоях в Кадыкчане и Аркагале. Обратимся к «Колымским рассказам»:

«… Везли нас на Аркагалу, на уголь, стало быть. Уголь — это не камень в золотом забое, это гораздо легче. Провожали нашу машину и увезли на Аркагалу, но на Аркагалу, на уголь, мы не попали. Этап был «повышенной упитанности», как пишут в лагерных актах приема людей, и нас выпросил у Аркагалы начальник, инженер Киселев на свой участок Кадыкчан, где шли работы по зарезке шахты. Здесь был единственный ворот для людей — кровавые мозоли, голод и побои. Вот чем встретил нас Кадыкчан. Худшие времена 38-го года, приисковые времена. О Киселеве я написал очерк «Киселев», стопроцентной документальности. До сих пор не понимаю, как из беспартийного инженера он мог превратиться в палача, в истязателя. Киселев бил ногами заключенных, вышибал им зубы сапогами. Заключенного Зельфугарова он на моих глазах повалил в снег и топтал, пока не вышиб половину челюсти. Причина? Слишком много говорил. И работа-то еще не начиналась в этот день.

Барак был палаткой, знакомой армейской палаткой, где политические дрожали у печек, которые здесь, в отличие от прииска, топили углем и — без ограничений. Правда, ограничения были вскоре Киселевым введены — у шахтеров, идущих с работы, конвой стал отбирать уголь, но справиться с таким крайне не просто…

…Я ходил не в шахту — на «поверхность». В шахту меня не допустили бы без техминимума. Шахта была газовая — надо было уметь замерить газ лампочкой Вольфа, научиться не бояться работать в лаве после осыпания, привыкнуть к темноте, смириться с тем, что в легкие твои набирается угольная пыль и песок, понимать, что при опасности, когда рухнет кровля, надо бежать не из забоя, а в забой, к груди забоя. И, только прижимаясь к углю, можно спасти жизнь. Понимать, что крепежные стойки ставят не затем, чтобы что-то держать, каменную гору в миллиарды пудов весом никакими стойками не удержать. Стойку ставят затем, чтобы видеть по ее треску, изгибу, поскрипыванию, что пора уходить. Вовремя заметить — не раньше, не позже. Чтобы ты не боялся шахты. Чтобы умел заправить лампочку, если погаснет, а заменить ее в ламповой — нельзя. Аккумуляторов на шахте было очень мало. Простые лампочки Вольфа служили там.

Я работал на поверхности, и работа мне не нравилась, и конвоя крики. В шахту же конвоиры не ходят. Десятник в шахте тоже никогда не бывает, в отличие от приисковых бригадиров и смотрителей. Боятся, как бы не выпал кусок угля на голову бригадира. Словом, у шахты было много преимуществ, а самое главное— тепло, там не было ниже двадцати — двадцати двух градусов — холода, конечно, но все же не пятьдесят градусов мороза открытого разреза золотого забоя с ветром, сметающим шею, уши, руки, живот, все, что откроет человек….

…У меня многократно отмороженное лицо, руки, ноги. Все это на всю жизнь. При любом самом незначительном холоде ноет, болит. Несколько ночей я проработал на терриконе шахтном — туда время от времени из шахты шла порода, и надо было ее разгружать — открыть борта, снять борт вагонетки, и она сама вывалится, рабочий только сгребает камни со дна вагонетки. Породы шло мало, и я до такой степени замерзал на этом терриконе, что даже заплакал от мороза, от боли. Уйти же никуда было нельзя. Мест для обогрева там тоже не было. Я решительно попросился в шахту. Начальник низового участка Никонов посмотрел на меня с симпатией, но неуверенно, и все же записал на курсы техминимума. Эти курсы проводились в рабочее время, вернее в часы, когда меняется смена, учащиеся не участвуют в передаче смены…

…Конечно, шахта убивает. Я видел много «орлов» — аварий с человеческими жертвами, когда человека расплющивало в пластину. Видел живые куски мяса, стонущие. Шахта есть шахта. Первая авария, которая произошла со мной, была на откатке вагонеток во время счистки лавы: кусок угля перелетел загородку (она не была глухой, как положено) и ударил меня в голову…

…С откатки я перешел в лаву, на выборку угля после взрыва. Крепежники ставят крепы на местах, где бухтит кровля, и навальщики выбирают уголь, сталкивают его вниз по желобам, которые трясет мотор. Здесь у меня тоже была одна авария. Во время смены не успели выбрать весь уголь с отвала, а остатки были как раз под кровлей, которая тут трещала. Постучали сильно — не отваливается. Попробовали отвалить ломом — не отпадает. Значит, будет стоять. Я выбрал весь этот уголь, когда обвалилась кровля. Пласт тут небольшой, метра полтора. Нагнувшись, стоять — как раз по моему росту. Поэтому кровля не ударила меня, а сбила с ног и опрокинула. При падении кровля разбилась, и я вылез. Конечно, такое падение кровли, да еще туча белой пыли при этом — всегда тревожно сначала. Мгновенно сбежалось все начальство: и те, кто принимал смену, и те, кто ее сдавал. У меня была ушиблена голова…

…Чем больше привыкал я к шахте, а шахта ко мне — тем спокойнее было на душе. Шахтерский труд подземного рабочего ценят, хотя [ты] и не крепильщик, не бурильщик, не газомерщик. В шахте надо что-то знать, чтобы не убить других и не убить себя. Чем больше я привыкал к шахте, тем лучше я узнавал людей в бараке»…(«Колымские рассказы»).

Вход в кадыкчанскую шахту.

На территории Кадыкчана сегодня не найти следов лагеря, но мы отыскали  шахту. Варлам Шаламов  в свое время трудился на прокладке главного  шахтного ствола и, вполне может быть, что именно этой шахты.  Кто теперь точно может сказать? Шахта завалена и затоплена. Внутрь попасть невозможно…

Заброшенная шахта кадыкчанская.

Шахта хранит свои тайны…И я подумала: а так ли, в конце концов, важно: в этой  или в какой-то другой шахте работал Шаламов? Это ведь было здесь, в Кадыкчане, мы добрались сюда,  отыскали шахту, мы говорили здесь о Шаламове, вспоминали  его  рассказы.…

Иван Георгиевич  Джуха берет с собой образцы угля – для  московского музея ГУЛАГа,  вологодского музея Шаламова и комнаты – музея дебинской больницы…

Заброшенная шахта кадыкчанская.

Мы  потрясены… Разрушенные поселения внушают соответствующее настроение, – признался Иван Георгиевич, – я  говорю  не только о Кадыкчане, а о многих исчезнувших поселках: каково их рождение, такова их кончина. Их кончина была предопределена тем, как они закладывались…Об этом мы рассуждаем по пути на Аркагалу. И снова вспоминаются «Колымские рассказы»:

«…Начало войны было страшным для Аркагалы. Немедленно были отменены все проценты и заключенные переведены на трехсотку <производственную> и шестисотку — стахановскую карточку, уменьшены нормы питания. Барак, где жила 58-я, [был] окружен колючей проволокой, и посажен особый вахтер, увеличен конвой, все ларьки, «выписки» отменены. Начались поверки, выстойки чисто приискового типа. Начались допросы в следовательском домике. Хлеб мгновенно приобрел значение чрезвычайное.

Вот в это время на Аркагале я стал «доплывать» очень сильно. Запасов материальных у меня не было давно, и я как-то быстро стал просить у повара добавки. Повар Петров, который тоже жил в нашем бараке, щедрой рукой наливал мне баланду, беловатую воду, юшку. Сразу обнаружилось, что на кухне все мясо идет блатарям, и аркагалинская столовая превращается в самую обыкновенную приисковую, где блатари, угрожая ножом, грабят столовую, требуя налить погуще»…(«Колымские рассказы»).

Поселок Аркагала.

Аркагала сегодня тоже представляет печальное зрелище. Однако, там живут люди. Нам не удалось выяснить, кто  обретается в заброшенном поселке – артельщики,  «хищники», или старое жилье используется в качестве дач… Людей на месте не оказалось, но собаки нас приветствовали дружным лаем…А еще здесь сохранился старый мост… Мы не стали подниматься  на сопку, где (по непроверенным данным) находилась шахта – нам  нужно было торопиться…

Аркагалинский мост.

На Аркагале велась добыча угля шахтным и открытым способами, – говорит историк Сергей Соловьев.  Сохранившиеся  остатки разработки можно считать конструктивно схожими с тем, что здесь было в 1940-1942 годах, когда здесь работал Варлам Тихонович. Шаламов сначала был на внешних работах, у шахты, а потом, подучившись – в шахте. Работа в шахте была связана с меньшим насилием и произволом – там, где от тебя зависит жизнь других, не будешь делать пакости. Там было если не братство, то товарищество, туда боялись  спускаться десятники. Эту работу Шаламов вспоминал как менее страшную, чем на закладке шахты в Кадыкчане и, тем более, чем золотые прииски и лесоповал…

Указатель у ручья Алмазного.

Путь наш лежит к  ручью Алмазному. Живописное место, красивый ручей, березки…Здесь не осталось никаких обозначений, что на этом месте была  лесозаготовительная командировка. Отсюда  Шаламов ушел  самовольно,  поскольку здесь не давали хлеба в случае невыполнения нормы. После он был отправлен  в штрафную зону на Джелгалу. О Джелгале мы рассказывали выше.

Ручей Алмазный.

На обратном пути снова останавливаемся  в Дебине. Мы уже рассказывали о посещении лагеря на ручье Спокойном (недалеко от Дебина), где отбывал часть срока Варлам Шаламов. В этот раз мы отправимся на поиски штольни, в которой трудился писатель. Но прежде откроем «Колымские рассказы»:

«…Приехали на берег, началась переправа. По тропе шли через Колыму по льду. Но начался ветер, пришлось вернуться и заночевать в сарае, где не было ни одной палки дров, где все деревянное было сожжено, в том числе и стены сарая.  Вот без дров все плотники и начальство сели вместе пережидать метель. Вечером дошли до Спокойного и разошлись каждый на свою работу. Я познакомился тут с начальником ОЛПа Емельяновым и начальником прииска Сараховым.

Здесь валили лес и собирали дом тут же из сырых лиственниц, ибо Сарахов как опытный колымчанин уверял, что деревянный дом на Колыме можно согреть только людьми — поэтому все бригады из заключенных сразу же и селили в мерзлые бараки, ставили железную печь, топили. Страшная это была ночевка. Мокрые бушлаты, белый пар, белый пар от холода…

Мы были переведены на участок, где строительным техником — такое бывает здесь — был мой старый знакомый по 69-й камере Бутырской тюрьмы техник Леша Чеканов. Леша Чеканов ехал сорок пять дней от Москвы до Владивостока в одном вагоне со мной, только на пароходе и на Колыме наши пути разошлись. Будучи уже кое-чему наученным по временам 38-го года и приисковым встречам старых знакомых в тяжелых условиях, я ничего и не ожидал от этой встречи. Но Леша Чеканов был явно напуган моим появлением на его участке. Чуть ли не с третьего дня он начал высоким голосом орать, что вот этих, которые всех сгубили и… Эти крики скоро обернулись битьем.

Я попросил нарядчика перевести меня на другую работу, и был переведен в бригаду Королева. Бригадир Королев — вольняшка, красавец, бригадир из блатарей, из бывших блатарей, бил меня ежедневно, не требуя никакой работы, не ставя на работу, просто бил и бил. Потом уставал и бросал, и переходил к другому делу. Так было много дней, и часть зубов выбита тогда лично именно Королевым.

На вечер меня записали по рапорту того же Королева в ледяной карцер прииска Спокойный. Этот ледяной карцер остался в наследство от командировки дорожников, что-то получивших от прииска и обещавших принимать на ночлег его штрафников. Изолятор Спокойного был еще не построен. Мы же его и строили. Ледяной карцер был карцером, вырубленным в скале, в вечной мерзлоте, стены его были деревянные, самые обыкновенные лиственничные бревна. Посередине стояла обыкновенная печь, на которую давали два килограмма дров на сутки по карцерной норме, а также кружку воды и суп через день. Но больше нескольких часов никто этого карцера не выдерживал ни зимой, ни летом. Я простоял в этом карцере несколько часов с вечерней поверки до утреннего развода, не имея возможности и повернуться: кругом был лед и на полу тоже лед. Говорили, что все, кто прошел через этот карцер, получили воспаление легких. Я — не получил. После карцера следовали избиения все тем же Королевым. Однажды на работе я попросил своего напарника Гусева ударить меня ломом по руке, чтобы сломать руку. Но Гусев отказался категорически. Я пытался сделать это сам, но не мог. Набил синяк и все…

Это был уже 45-й год. Конец войны я встретил на Спокойном. Туда сведения дошли лишь дней через пять — курьер с депешей опоздал из-за разлива Колымы. Атомную бомбу и конец войны с Японией я встретил в должности культорга больницы Беличья»…

Данченко Юрий.

Итак, Спокойный… Отправимся на поиски штолен мы, конечно же, не одни, а в сопровождении старателей  одноименной артели – маркшейдера Юрия Данченко и заместителя директора Юрия Теньгаева. Нынче в наших лесах надежнее с людьми вооруженными – медведи одолели. Косолапые безбоязненно выходят в населенные пункты, откровенно попрошайничают на трассе. Нынешним летом  были и трагические исходы. Но не только поэтому мы попросили мужчин нас сопровождать. Кто как не специалисты могут рассказать: что собой представляла золотодобыча тогда? Встречаемся в стане артели, пьем чай. Так получилось, что выезжая рано утром из Дебина, мы с Агнешкой, туристкой из Польши, забыли в гостинице головные уборы. Солнце палит нещадно, и мы рискуем получить перегрев. Путь предстоит неблизкий и все – вверх… Поэтому Юрий Данченко и наш фотограф Эмиль Гатауллин взялись вспомнить детство – сложить из старых газет нам кепки. Это у них здорово получилось!

Теньгаев Юрий.

Теперь можно смело отправляться в маршрут. По дороге  Юрий Теньгаев размышляет о предмете  нашего исследования

– Я читал воспоминания человека, который отбывал наказание на Спокойном. Он  пишет, что заключенные иногда припрятывали добытое золото, чтобы потом, когда не смогут сделать норму, добавить. Это давало возможность не лишиться пайки. Дополнительно золото собирали, чтобы просто поесть. Поэтому они в свободное время добывали его здесь лотками… Этот очевидец  утверждает, что здесь, на ручье Юглер,  выходило до 700 граммов на лоток. Видимо, где-то спаевый слой – провальчик хороший вскрыли.

Вот они, сороковых годов отработки, – показывает на огромные кучи за окном нашего «Урала», – в них еще есть золото. Здесь велись поиски рудных столбов. Столб – это большое содержание  золота в кварце с вымещающими породами. Где-то кварцевая жила прошла, обогатилась.

Именно эти, наиболее богатые рудные столбы они  и вытаскивали. Штольни здесь в четыре уровня. Сама жила меняет в пространстве свое направление – может быть толще, или вообще выклиниваться, сдвиг может быть. Золото образовывалось здесь сто шестьдесят миллионов лет назад – самое молодое золото… В Магаданской области коренные месторождения мало изучены… И вот мы на месте. Ручей Юглер. Короткий инструктаж на случай встречи с медведем и в путь.

На ручье Юглер.

Нам нужно подняться на сопку. Где-то там, наверху –  штольни и вышки – по периметру. Последние – неплохо сохранились.

Подниматься неудобно. Скальная выработка сыплется из-под ног, временами приходится продираться сквозь ольховник и шиповник. Смородина, малина, голубика… Лес благоухает. Это удивительное сочетание запахов: багульник, мхи и бесподобные колымские цветы и травы -умопомрачительно!  Вскоре обнаруживаем остатки какого-то оборудования, засыпного бункера и вход в штольню. Кругом валяются обломки рельсов. Мы пытаемся отыскать клеймо завода.

Когда-то, обследуя окрестности Утинки, я обнаружила рельсы с клеймом завода имени Сталина (говорят, так назывался Оротуканский завод горного оборудования). Здесь же, на многочисленных фрагментах рельс, разбросанных по всей сопке, мы не обнаружили ни единого клейма.

Скорее всего, когда в 50-е годы лагерь закрывали, все  вывезли. Остались же никуда не годные  рельсы и механизмы, – высказал предположение историк Сергей Соловьев. Рельсы  обрезаны электросваркой  очень неаккуратно. Сейчас так не режут, – добавляет Юрий  Данченко…

Прииск Спокойный. Штольня.

Вскоре натыкаемся на опорные столбы. И – вот она, штольня! Рядом с ней – вагонетки. «Порода из вагонеток высыпалась, и сейчас еще, если внимательно посмотреть, можно найти содержание золота», – не унимается Юрий Теньгаев. Но нас не это впечатляет. Хочется попасть внутрь штольни, но это невозможно. Имеется лишь  небольшое отверстие, в которое никто из нас не пролезет.

Да и небезопасно это. А Юрий тем временем обнаружил   заваленный вход и бункер, в который ссыпали руду через решетки, а так же, желоб, в который заключенные проталкивали руду вручную. Руду здесь не перерабатывали, ее вывозили в другое место, – заключает Теньгаев.

Это место мы обнаружили чуть  ниже. Там сохранились рудные дворы и мельница. Обогащали руду в поселке  (Спокойном), там была фабрика. Мы не смогли понять: руда сама туда скатывалась или же сюда подавали воду? Да это, наверное, уже и не так важно.… Мы прошли все четыре уровня – они содержат множество штолен. Вся сопка изрезана ими.

Колодец.

Путь к штольням нелегок. Высокие кусты багульника, заросли стланика и ольхи. Скользко и нестерпимо жарко. Я иду и думаю о тех несчастных, кто каждый день, невзирая на погоду, мошку, голод и болезни вынужден был плестись  на работу. За раздумьями мы и не заметили, как добрели до колодца.

Вертикальный колодец, ведущий в шахту, печально сгорбившись, взирал на нас выжидающе…И странно сознавать, что вся отработанная порода под нашими ногами – прошла через этот колодец…Трудно сегодня представить объемы этих работ…Руду здесь доставали  ВРУЧНУЮ – воротом (его фрагменты тоже уцелели).

Шахтный ствол укреплен лиственницей. На какую глубину  он уходит – неизвестно, но наверняка,  глубоко…  Представляете, сколько здесь было работы?- прервал мои раздумья Юрий Теньгаев. – Здесь добыли 2,5 тонны золота, а сколько его по долине было раскидано? Миллионы лет река здесь отлагала металл!..

Спуск с сопки. Прииск Спокойный.

Мы находимся на высоте 800 метров, и теперь нам предстоит спуск вниз. Увлекая за собой пустую породу, пытаемся нетравматичным способом спуститься. На спуске обнаруживаем заваленный вход в еще одну штольню. У входа – колесо, какие-то непонятные мне механизмы, насос, скобы…

Остатки механизмов у входа в штольню.

Мы спускаемся к ручью Юглер и с наслаждением пьем чистейшую воду. Польские гости в изумлении (у них так просто водичку из водоема не попьешь!), а Юрий нахваливает:

– Пейте, не бойтесь, наша вода настаивалась веками  на золоте и серебре…Очень полезно!..

Мы возвращаемся в гостиничный номер Дебинской больницы, в которой с 1949-го до 1953 года трудился фельдшером Варлам Шаламов.  Думаем каждый о своем. Вид штолен потряс всех. Сегодня мы смогли живо представить и понять те условия, в которых трудились люди. Ощутить тот ужас, который испытывали они, спускаясь в шахты или входя в штольни…И еще об одном потрясении хочется рассказать. В 2010 году   житель Дебина Владимир Найман отыскал на спокойнинском  болоте (!) захоронение заключенных и установил памятный крест.

Кладбище на болоте.

Здесь сохранилось с десяток  деревянных колышков с табличками. Надписи выгорели под солнцем и смыты дождями. Какое количество людей здесь обрели покой – сказать невозможно. Кое-где  мох провалился, и очень хорошо видны контуры могил.

Проваленная могила.

Но почему – в болоте? – не унимаюсь я.

– Возможно, похоронная  бригада состояла из уголовников, – отвечает Владимир Найман, – во мху легче было копать могилы. Лагерь располагался напротив. Лагерь огромный. Учитывая, что 150 рабочих обслуживали один промприбор, а приборов было три, как минимум, поэтому, можно сделать вывод, что только на промывке золота трудилось  4-5 тысяч человек (с учетом вскрыши), плюс, думаю, еще тысяча  работала на  разведке. Чуть ниже был поселок вольных. Сколько тут похоронено, мы никогда не узнаем, потому что зимой здесь не хоронили – могилы было очень трудно копать на пятидесятиградусном морозе, поэтому, по многим свидетельствам, трупы складировали, а весной их хоронили в братских могилах.

Поминальный крест на месте захоронения.

На местах таких захоронений мы ставим четырехметровые кресты с такими табличками: «Русская православная церковь, Магаданская и Синегорская Епархия, приход святителя Иннокентия Метрополита Московского, пост «Дебин». Поминальный крест установлен на кладбище заключенных прииска Спокойный, действовавший в период 1943-1954 г.г. Крест освящен иереем Владимиром Абросимовым 14 сентября 2010г». Таких крестов у нас восемь. Может быть, в этом году появится еще один крест – на Утинке. Я  долго искал это место и нашел. Нынешним летом погода не дала завершить мероприятие – из-за паводков. Там, по-видимому, одно из первых кладбищ заключенных …

Здесь же, на Спокойном, на месте лагеря еще остались ряды колючей проволоки, части каких-то механизмов, оборудования, предметы лагерного быта. Некоторые  экспонаты отправились в музей ГУЛАГа  в Москве…И, конечно же, мы постоянно говорили о творчестве писателя, о тех условиях, в которых пребывали заключенные, об исторической памяти.

Владимир Найман убежден, что необходимо для истории сохранить  следы лагерей: «Хотя бы Днепровский. Он лучше всех сохранился. Сделать там музей под открытым небом и возить туда детей на экскурсии. Там остались рудные дворы, отвалы – отработанная вручную порода (такие отвалы современной техникой полгода бы отрабатывались), штольни, вышки. Представьте, как их устанавливали! Четыре огромных бревна нужно было затащить  на сопку (там наверху деревья же не растут!), доски, лестницу, протянуть электричество (каждые 16 метров столбы!) – сколько требовалось людей, и какой это был труд!» – сказал Владимир Найман.

Члены экспедиции по шаламовским местам.

Мы побывали так же и в Оле. Шаламов был там совсем недолго, и никаких упоминаний в документах ольского музея не сохранилось, старожилы тоже об этом ничего не помнят. Но из рассказов писателя мы это знаем. Мои спутники обещали дополнить экспозицию районного краеведческого музея материалами. Поездкой в Олу завершилось наше путешествие.

Вместо послесловия.

Джуха Иван.

Иван Георгиевич Джуха (г. Вологда) –  руководитель экспедиции, автор восьми книг исследований и воспоминаний заключенных ГУЛАГа, автор памятника  грекам, погибшим в  годы сталинских репрессий, инициатор создания мемориальной доски Варлама Шаламова на дебинской больнице. Иван Георгиевич   впервые приехал на Колыму по распределению в геологическую партию 40 лет назад. С тех пор старается каждый год  здесь бывать. Его жизненное правило: «Год, прожитый без Колымы – напрасно прожитый год!»…Кто не видел Колымы, тот не знает России…Этот мудрый, энергичный человек сделал очень много для сохранения памяти Колымы.

Гатауллин Эмиль.

Эмиль Камилович  Гатауллин (г. Королев) – фотограф. Человек скромный и всегда занятой. Мы не просто переезжали  из одного населенного пункта в другой. Мы постоянно останавливались по просьбе Эмиля: всегда находилось что снять  – необычное дерево, птица, туманы низко стелющиеся по земле, куст смородины в идеальном освещении, горные реки, красивый закат или…рассвет… Вечером, когда мы ужинали и вели интеллектуальные беседы, Эмиль снимал в поселках. Очень любит фотографировать людей и состояния природы. В 2012 году  Эмиля Гатауллина  назвали лучшим фотографом  России. По праву… Желанием  побывать на Колыме заразил Иван Георгиевич. Результат превзошел мои ожидания, – рассказывает Эмиль.- Я смотрел на интернет-сайтах фотографии, но фотография не передает ни той красоты, ни того колорита. Здесь нужно побывать каждому…

Гатауллин Эмиль.

Я наблюдала, как работает фотограф Гатауллин. Он подолгу   снимает ржавую железку, или очередные руины, пытаясь вдохнуть жизнь  в вещь, которая утрачена навсегда. Он находит это интересным. – Моя задача сделать хорошую фотографию. Снимаешь ли ты пейзаж или желязяку, нужно сделать изображение, – делится Мастер, – не просто формальную фиксацию, чтобы это была не протокольная фотография, а чтобы изображение приобрело художественность. Прямоугольник плоского изображения воздействует на человека, может быть даже на подсознательном уровне, человек может не отдавать себе в этом отчета. Все равно, это в первую очередь – КОМПОЗИЦИЯ. Композиция – это не только линии,  пятна, это еще и соотношение тонов. В цветной фотографии – соотношение цветов, это то, каким образом фотограф использует технику, какой он выбрал объектив, какова  глубина резкости, направление движения в кадре, верх и низ…

Фотоаппарат Эмиль взял в руки в 15 лет. Но фотография была увлечением. Призванием стала живопись. Эмиль окончил Казанское художественное училище, потом Московский государственный художественный институт им. Сурикова. Участвовал в настенных росписях, в том числе, расписывал Храм Христа Спасителя (в Москве). С 2005 года – член российского союза фотохудожников. В 2012 году состоялся  проект «21.Мой Тихий океан». Проект проходил в рамках саммита АТЭС, во Владивостоке. Среди 21 представителя  21 страны, которые входят в это содружество, был Эмиль Гатауллин. Ему тогда по жребию выпала Австралия. Следующий крупный проект – нынешний – «Шаламовская география Колымы». Помимо этого Эмиль участвует в групповых выставках, персональная же была пока одна. Фотографии  из этой поездки украсят альбом о Колыме шаламовской. И, как знать, возможно, дадут начало новой персональной выставке.

Соловьев Сергей.

Сергей Михайлович Соловьев (Москва)- человек разносторонний и неравнодушный. Талантливый ученый, главный редактор журнала «Скепсис» и сайта «Shalamov.ru», кандидат философских наук, доцент факультета социальной психологии МГППУ, один из исследователей творчества Варлама Шаламова. Благодаря кропотливому труду небольшой группе ученых, в том числе, Сергея  и его  наставника Валерия Есипова выходят в свет ранее  неизвестные произведения писателя.  Благодаря ему же удалось отстоять фрагмент моста через Колыму. Мы уже сообщали, что с вводом в эксплуатацию нового моста, старый, представляющий историческую и архитектурную ценность собирались демонтировать. Ни наши выступления, ни письма ягоднинцев и  дебинцев во внимание областными властями не принимались. Но в конце минувшей недели нам сообщили, что «Росавтодор» внял нашим  просьбам. Один пролет моста специалисты «Амур – моста»  сохранят, облагородят и установят памятную стелу. Как нам стало известно,  магаданские власти отказались от диалога с «Росавтодором» по этому вопросу, ссылаясь на то, что у области нет средств на содержания памятника. «Росавтодор» принял решение расходы на его содержание включить в расходы на содержание нового моста…

Андрей Верещагин.

Андрей Владимирович  Верещагин – героический водитель пожарной части №2 г. Магадана, коренной колымчанин. За плечами Андрея служба в УФСИН по Магаданской области, Санкт-Петербургский университет МЧС России по специальности «Инженер пожарной безопасности». Находясь по 8-10 часов за рулем, (это немало в сложных маршрутных условиях), он  отвечал за наше безопасное продвижение, еще умудрялся помогать нам в поиске артефактов, в решении каких-то бытовых задач, как то: устройство на ночлег журналиста, организация ужинов и т.д.

Агнешка Зинтарски и Витек Дрыгальски.

В самом начале пути (мы об этом вам рассказывали выше), к нашей группе примкнули Агнешка Зинтарски и Витек Дрыгальски – туристы из Польши. Агнешка – учительница литературы и польского языка (в прошлом -журналист), Витек – экономист. Ребята путешествовали автостопом по нашей области, мы их взяли с собой. Джелгала, Сусуман, Кадыкчан, Аркагала, Спокойный, Дебин … Ребята проехали с нами до Днепровского. Варлам Шаламов там не был, но мы решили воспользоваться случаем – не всегда ведь есть возможность раздобыть проходимую машину (в данном случае «Урал») для такой поездки. Мы побывали на «Днепровском», а после на основной трассе, отправив  Агнешку и Витека  на попутной машине до Ягодного (откуда они отправились в Якутию), мы вернулись домой. Никогда еще  «Урал» МЧС не слышал столько стихов и песен на русском и польском, да и столько смеха, наверное, тоже не слышал. Это было незабываемо!

Члены экспедиции у реки Веселой.

От лица Русского географического общества и редакции «Радио России – Магадан»  я хочу поблагодарить Главное управление МЧС России по Магаданской области за техническое обеспечение нашей поездки, водителя пожарной части № 2  г. Магадана Андрея Верещагина, Управление МЧС по Ягоднинскому и Сусуманскому районам за всестороннюю помощь и гостеприимство.

Всех, кто помогал нам в пути. В их числе: главный врач Магаданского противотуберкулезного диспансера №2 (п. Дебин) Георгий Гончаров, директор артели «Спокойный» Владимир Найман, его заместитель Юрий Теньгаев и маркшейдер Юрий Данченко, начальник участка «Джелгала» (артели «Чай-Урья-золото») Валентин Бикбаев, житель Дебина Юрий Рыбаков, председатель Ягоднинской общественной организации «Поиск незаконно репрессированных» Иван Паникаров и еще многие и многие другие люди…

Члены экспедиции у памятной доски Шаламову на больнице. Поселок Дебин.

Большое спасибо моим спутникам – Ивану Джухе, Сергею Соловьеву, Эмилю Гатауллину за дружбу, интерес к нашему краю, за стойкость, терпение, выдержку. Это было  интересное  путешествие. С этими мужчинами можно и в космос, и в разведку. Спасибо, ребята. До встречи в маршрутах Колымы.

Автор статьи: Евгения Ильенкова.