Озеро Лебединое и протока из него. Из архива Валерия Мусиенко.
— А к тебе недавно мальчик с химией заходил — выдала мне с порога мама, когда я вернулся домой из магазина, с полной сумкой пакетиков сухих супов и каш, которым скоро предстоит стать моей основной пищей как минимум на несколько дней.
— Чур, меня! Я в школе уже несколько лет не учусь. Только не химия! И желательно – не физика…
— Да у него на голове химия! Причёска. У меня так не получается себе волосы завить, как ни пробовала.
— Так это Серёжка Белый! Вот с ним мы завтра и уходим на озёра. У него не химия на голове, просто волосы так растут и вьются в мелкую завитушку. Как у кубинца.
Сергей меня перехватил пять минут назад у магазина, и мы уже все вопросы с ним обговорили. У меня подходил к концу отпуск. Настоящий, летний. А я так никуда ещё ни разу не выбрался в настоящее путешествие. Чтобы на озёра, в горы, в тайгу. Хотелось романтики, приключений, путешествий. С ночёвками, костром, чаем с брусничным листом, диетическим супчиком из «бичпакетов» и жирными северными комарами, которые так и валятся целыми эскадрильями в кипящий котелок. Такого пустого прожигания жизни я себе не мог простить. Почти ежедневные походы на рыбалку к берегу Колымского водохранилища не в счёт. Я прямо физически чувствовал, что моя бездарная жизнь проходит мимо, просачиваясь как песок сквозь пальцы. Именно сегодня я решил всё изменить и запастись припасами. Чтобы через пару дней пойти на Верхние (или Верхненальческие, как их ещё у нас часто называли) озёра. Один решил идти потому, что за весь отпуск с напарниками не повезло – все работали либо выехали отдыхать в отпуск на «материк».
Но по дороге в магазин встретил Сергея, который тоже ещё находился в отпуске и тоже планировал прожить его остаток так, чтобы потом не было мучительно больно, длинной колымской зимой, за бесцельно прожитые дни, часы, минуты, секунды этого лета.
Вместе мы и решили идти на озёра. Только он предложил идти не на Верхние озёра, или озеро Джека Лондона с прилегающими к нему многочисленными озёрами, где мне уже посчастливилось ранее побывать, а на Эльгеньевские озёра. Я там ни разу не был, знал только примерное направление, где они находятся, поэтому с радостью согласился. Давно хотел там побывать.
Остаток дня мы потратили на закупку продуктов, подгонку снаряжения, собрали рыболовные снасти. Утром в поход!
***
Утром мы встретились с Белым у приисковой конторы, откуда отъезжали автобусы со сменой на полигоны и шахты, где шла битва за металл. Драгоценный. Валютный. Уже была середина августа и заканчивалась промывка золотосодержащих песков, выданных нами за долгую зиму «на гора».
— Наконец-то я тебя встретил! Ты чего от меня бегаешь всё лето? — сзади мне на плечо легла рука. Оборачиваюсь — мой механик. Чего ему надо? Я же в отпуске.
— Почему бегаю? Я в отпуске. На рыбалку еду, – киваю ему в сторону автобуса, в который уже начинает грузиться смена.
— Так в том то и дело, – возмущается механик, — что на рыбалку! А должен быть в институте! Поэтому тебя в отпуск и отпустили летом. Ты же собирался поступать.
— Собирался, но на прииске стали зарплату задерживать. На что мне ехать? Тем более в чужой город самолётом лететь.
— Так вышел бы из отпуска, я бы тебя на новый бульдозер посадил! У нас людей не хватает, а мне люди рассказывают, что ты с удочкой по посёлку ходишь, — задохнулся он от праведного гнева.
— Так, а что раньше, на новый бульдозер посадить меня никак нельзя было? Я всю зиму на ремонте старый металлолом ковырял за две трети оклада…
— Раньше некуда было, а теперь есть места и люди в отпусках. И новые машины пришли. А людей нет. Так что выходи.
— Сейчас автобус без тебя уедет, точно на работу пойдёшь! — кричит мне уже с подножки автобуса Белый, и я бегу его догонять, смешно ковыляя и подпрыгивая под рюкзаком. Что-то многовато для пары дней мы набрали еды, пожалуй…
Мы загрузились в нужный автобус и довольные трясёмся по нашей приисковой грунтовке вверх по течению Эльгеньи. Сели на оставшиеся свободными задние сидения, рюкзаки лежат у ног. Ехать до четыреста сороковой шахты около часа, чуть меньше. Это километров сорок. Двадцать до посёлка Эльгенья и ещё столько же до самой шахты, которая является самой дальней точкой от посёлка, которую сейчас отрабатывает наш прииск. Это самая ближняя точка, куда нам удастся доехать с комфортом. Дальше — пешком. Под рюкзаками.
— Чего к тебе механик приставал? — повернулся ко мне голову Белый.
— Бульдозером новым соблазнял…
— Как?! И тебя? — он притворно округлил глаза.
— Как и всех…
— Да, он всем обещает.
— Вот я и просидел всю зиму в цеху за копейки, ремонтируя дрова.
— Ты металлолом ремонтировал, — уточнил Белый, — а дрова деревянные.
— Какая разница? Всю зиму эту старую «стотридцатку» чинил, а за это время всем уже новые «стосемидесятки» пришли. Только мне на них, почему-то, места не нашлось. Механик только постоянно обещал на новую машину посадить. Вон, опять обещает пообещать…
— У нас только одна «стотридцатка», кроме той твоей, осталась. Её мужики в зелёный цвет выкрасили и уволились от греха подальше, — хохочет Серёга.
— Как бы после отпуска нас с тобой на неё не посадили. Механик скажет, что все повыходили из отпусков и нам только место на ней осталось.
— Да, он у нас хитрец. Но до этого далеко ещё, нам почти месяц в отпуске отдыхать. Надо провести это время с пользой.
***
— А хочешь, фокус покажу? — Белый мне подмигнул, когда наш автобус разворачивался перед «тепляком», приехав, наконец, на четыреста сороковую шахту.
— Чую подвох. Но показывай.
— Иди за мной, — и Белый повёл меня за «тепляк», в нескольких метрах за которым печально стоял разукомплектованный бульдозер.
— Узнаешь?! — торжественно он взмахнул передо мной рукой.
— Да это же мой… — осекся я.
— Точно твой! – заверил он меня.
— Это у кого же рука то поднялась?! Вандалы! Варвары! Убийцы!!! Я же всю зиму под ним на холодном полу провалялся. До рамы разобрал, потом собирал. Весь перебрал, смазал… Сколько раз с механиком ругался, когда он втихаря мужикам давал добро грабить его в моё отсутствие и снова его собирал…
— Ага! Возрождал из пепла, как птицу Феникс, — чему-то обрадовался Белый.
— Чему ты радуешься? Посмотри, что они, гады, с ним сделали! Стоит, опершись «мордой» на бочку, как на одной ноге –— каретку сдёрнули со всеми катками и «гуской». Радиатор сняли, навесное с дизеля почти всё скрутили, «пускач» разукомплектовали, фары вырвали. Его опять всю зиму собирать…
— Никто не будет его уже собирать. Никогда. Он донор. Здесь ему и настал конец. Больше не будешь с ним мучиться. Радуйся!
— Да чему радоваться? Столько собирал его из хлама, чтобы вот сейчас ты мне это показал.
— Да, зря я тебе его показал. Сам бы не узнал, если бы не подошёл.
— Я ведь даже по звуку дизеля уже определял, что он хочет, как себя чувствует… Он у меня не ломался перед отпуском, когда я его выгнал из цеха. И не разувался никогда.
— Ну ладно причитать, хватит тебе тут слезы по нему пускать, да сырость разводить! Нашёл к чему привязаться — к железяке. Я понимаю — к человеку, или к собаке даже, -— усмехнулся Белый и потащил меня за лямку рюкзака за собой в лес, подальше от «тепляка».
— Да он и был, как человек… Я его понимал, а он меня как живой слушался.
— Забудь. Ты в отпуске. Нас ждут великие дела.
Я остановился, обернулся посмотреть, в последний раз, на своего железного друга, у которого когда-то в сердце жил целый табун необузданных диких коней. И которого я так легко и просто оставил без защиты, бросив одного, уйдя в отпуск. И ведь ни разу про него не вспомнил за это время, заведомо зная, что никому, кроме меня, он не был нужен и интересен…
Железный друг не шевелился. Он замер. Молча провожал меня слепым взглядом установочных гнёзд, из которых были вырваны фары. Как будто глаз лишили. Только провода, как зрительные нервы, свисали вниз из пластмассовых подфарников…
***
Несмотря на середину августа, с раннего утра стояла жаркая погода. Ветра не было, и нас нещадно пожирала мошкара, которая должна была сменить комаров как обычно, ближе к осени, но, пользуясь гостеприимством лета, комары решили немного задержаться. Они нас атаковали, когда мы шли под пологом леса, а на открытых местах за нами роем летела мошка, пытаясь с размаха попасть прямо в глаз или грызануть за губу. Никакие средства, которыми мы с Белым обильно обливались против этих кровососов, не помогали.
Начало пути от 440 шахты. Из архива Валерия Мусиенко.
Мы уже на несколько километров отошли от шахты и с сухой тропы, идущей вдоль высокого берега Эльгеньи, Белый повёл меня болотистой дорогой, уходящей в сторону.
— Ты точно уверен, что мы правильно идём? По тропе было удобнее…– пытаюсь его облагоразумить.
— Да, уверен. Мы так шли в прошлый раз с дядей Колей. Ну как шли? Он пёр впереди, как лось, я сзади бежал, чтобы не отстать…
— Надеюсь, ты правильно запомнил дорогу. В этом болоте даже присесть отдохнуть негде, вода кругом. Даже рюкзак не скинешь, не на кочку же его ставить.
— Так ты быстрее шагай, скоро на сухую дорогу выйдем, там полежим, отдохнём.
Чем дальше мы уходили от берега реки, тем роскошней становилось болото и тем больше кровопийц нас в этой сырости атаковало. Где-то тут они появляются на свет и сразу мы с Серегой как подарок судьбы — им к столу. Хоть бы ветер подул. В этой жаре пришлось потеть в свитерах толстой вязки, которые насекомые не в состоянии так просто прокусить. Супервонючий репеллент «Дэта» с наших лиц и шей стекает с потом за пазуху и по спине, не оказывая на мошку ни малейшего, заявленного производителем, эффектом. Кажется, этот запах не отпугивает, а ещё больше бесит наших мучителей.
— Серёга, мы точно правильно идём?! Болото всё глубже и мы всё дальше уходим от реки.
— Это не болото.
— А что, сады Семирамиды? С райскими птицами. Смотри, какие жирные, — показываю ему ладонь с тремя упитанными тушками мошки, ещё шевелящими лапками, после того как я со всего маху только что прихлопнул их у себя на шее.
— Живучие, — оценил Белый, — только это не болото. Это марь.
— Какая марь?
— Обширная заболоченная местность, которая занимает почти всю эту долину. Форма ландшафта. Особая экологическая ниша.
— Побежали из этой ниши, пока не опухли после укусов мошки. Хорошо, у меня на неё аллергии нет. Некоторые так распухают, что глаз не видно.
—- Да, как пчёлы покусали. Бывает такое.
Мы повернули резко вправо, и через километр наш водный путь стал суше, мы стали подниматься вверх на пологую сопочку, которую и сопкой то назвать язык не поворачивается. Просто небольшой подъём, невысокая терраска. Но мы вышли на дорогу, по которой все ходят на озёра. Это была точно эта дорога. По ней недавно кто-то проезжал, это было видно по следам. На сухом месте, наконец, нам удалось сбросить рюкзаки, ставшие просто неподъёмными, и упасть под невысокими лиственницами, которые стали появляться на подъёме.
На небольшой высоте дул слабый ветерок, он охлаждал нас и отгонял назойливых насекомых. На стволы лиственниц, склонившихся над нами, прилетели мелкие дятлы. Целая семья из четырёх или пяти штук. Где тут родители, а где их дети я не смог определить. Они все были одного размера и окраской оперения тоже не отличались друг от друга. Но эти дятлы меня очень заинтересовали. Что меня удивило, так это то, что я раньше никогда не видел таких птиц. Это были не те, хорошо знакомые мне, черно-белые пёстрые дятлы, с красной шапочкой на голове, и даже не более редкий крупный чёрный дятел желна, чью макушку также украшает красный берет. Это были более мелкие и очень подвижные весёлые птицы, с преобладанием в оперении зелёного цвета. Красная шапочка у них также имелась. Дятлы быстро стайкой перелетали от дерева к дереву, изредка постукивая клювами по стволам, но чаще просто отшелушивая с них верхний сухой слой коры и тут же перелетая на ствол соседнего дерева. На нас они не обращали ни малейшего внимания. Более того, находясь на дереве, под которым мы расположились, они засыпали нас трухой, к большому неудовольствию обычно невозмутимого Белого, которому пришлось выбирать мусор из своей роскошной шевелюры.
— Ну что, не успел снять? — он кивнул мне на фотоаппарат, который я даже не успел вытащить из чехла.
— Нет… Быстро прилетели, быстро улетели.— У тебя много плёнки?
— Три кассеты зарядил. Нам хватит. Беда в том, что фотоаппарат не мой. Попользоваться попросил. Не привык я к нему. В качестве снимков не уверен, – честно признался я ему.
Мой безотказный старенький «Орион-ЕЕ», прародитель такой популярной модели фотокамеры как «Вилия-авто», недавно приказал долго жить. Я попытался его отремонтировать, в итоге разобрал, а собрать уже не смог. На рыбалку удалось выпросить у знакомого какой-то допотопный фотоаппарат «Ленинград», с открывающимся и выезжающим вперёд гофрообъективом, как на старинных дореволюционных камерах. Причём оптика у него была отличного качества, но система настройки была крайне сложная. Кроме установки диафрагмы и выдержки, надо было совместить несколько флажков со светофильтрами, настроить их резкость. Это занимало много времени, особенно если подгоняли насекомые и дрожали руки. В общем, камера хорошая, но не в тех руках оказалась. Как сейчас говорят — квалификация пользователя оставляла желать лучшего. Поэтому много интересного так и осталось за кадром.
***
Мы переобули тяжёлые болотные сапоги, с длинными голенищами, на лёгкие кроссовки и теперь бодро шагали по этой широкой, совсем не высокой террасе, неуклонно приближаясь к Эльгеньевским озёрам, цели нашего путешествия. Сапоги привязали к рюкзакам. Так было легче идти. Так мы передвигались по сухой местности и по горам. Сапоги обували только на болотистой местности.
Часа через полтора вышли к огромной наледи. Природный холодильник. Думаю, что не сильно ошибусь, если скажу, что она была около километра в ширину и около трёх в длину. Но это весной. А сейчас, за жаркое лето, большая часть её растаяла. И всё-таки удивительно, что эта вечная наледь не тает круглый год. Зимой она значительно увеличивается в размерах, летом уменьшается. Но никогда не исчезает. Тут совсем другой микроклимат, у подножия самых высоких пиков Магаданской области. Прохладно, тянет свежим ветерком в любую жару. Неудивительно, что на наледи часто от гнуса спасаются олени и лоси. Люди это знают и часто прямо на наледи их отстреливают. Мясо охлаждают и хранят, до момента вывоза, прямо тут же — во льду. Тут же часто хранят и рыбу, пойманную на озёрах, расположенных недалеко.
Про этот морозильник знают и окрестные медведи, которые регулярно ходят проверять ледник. А заодно и охладиться. Поэтому в последнее время охотники и рыбаки стараются не оставлять тут рыбу и мясо без присмотра.
У края наледи стоит большой вагончик на санях. В нём добротные нары, от стены и до стены, стол и большая железная печка. Он хорошо утеплён и обит снаружи рубероидом и шахтным рукавом, для защиты внутреннего пространства от мороза и ветров. В таком вагончике можно комфортно зимовать.
Сейчас тут никого нет, поэтому мы решаем сделать большой привал и приготовить обед. Пока Белый разводит костёр, я беру котелок, чайник, иду к Эльгенье за водой. Идти без рюкзака непривычно легко. Кажется, что сила тяжести перестала действовать на организм. Не идёшь, а подскакиваешь как кузнечик на каждом шагу. Рассматриваю территорию, на которой растаял лёд — ни одного деревца, ни одной травинки. Только каменная пустыня. Речные валуны и галька. Над ними слой льда, достигающий в этом месте трёх метров. С него потоками стекает ледяная, кристально чистая вода — наледь интенсивно тает. Как раз в этом месте можно покидать удочку на хариуса или оставить на ночь «закидушки» на налима. Но мы даже не разматываем удочки. Наша цель — озёра. Походить, посмотреть, полюбоваться этой красотой. Рыба на втором месте. Если повезёт. Но не основная цель.
После обеда и обильного чаепития в приподнятом настроении идём дальше. Но уже в сапогах. Так как от вагончика начинается болотистая низина. Она тянется вдоль наледи, которую мы огибаем.
— Я не пойму, откуда тут столько воды? Причём она течёт прямо с сухого склона сопки. Посмотри – прямо из камней вода вытекает и питает это болото, – окликаю Белого, шагающего впереди и орущего какую-то из песен, которых он знает неимоверное множество, как и шуток, прибауток, анекдотов.
— Это загадка природы. Попробуй разгадать! – оборачивается он ко мне, но шаг не сбавляет.
— Может, тает вечная мерзлота в сопке? Но почему так интенсивно?
— Нет, не угадал! — хохочет Белый.
— Говори, в чём дело, ведь знаешь?
— Конечно, знаю. Дядя Коля рассказал, когда мы тут проходили. Видишь вот эту сопку?
— Её невозможно не заметить, уже минут двадцать вдоль неё идём.
— На самой вершине этой сопки озеро. Из него вода и дренирует сквозь камни. С самого верха и прямо сюда.
— Да ну! На самой вершине? – не верю я ему.
— Ну да. Озеро Марина. Слышал про такое?
— Слышал, в нём и соседнем озере Роговик озёрная мальма водится. Мужики из-подо льда браконьерскими «коромыслами» ловят.
— Роговик мы уже прошли, а Марина прямо над нами. Смотри, какой ручей прямо из сопки течёт, — и он указал на поток, выходящий прямо из камней.
— Так надо сходить, посмотреть эти озёра, чего мимо-то прём, как лоси? Мы же для этого тут и находимся.
— Давай, на обратном пути. А сейчас мы поедим с тобой морошки. Смотри сколько её тут! — и Сергей показал вокруг рукой.
Всё болото было усыпано этой крупной ягодой. Интересно, что по мере созревания, она меняет свой цвет с зелёного на красный, потом с красного на оранжевый. И только самая спелая ягода имеет яркий жёлтый цвет. Сама она становится мягкой и полупрозрачной, будто наливается мёдом. На вкус она тоже медовая и слегка хмельная. Обобрав и уничтожив на этом болоте всю спелую ягоду, мы отправились дальше. Вполне довольные собой.
Таких самодельных вездеходов на прииске было много. Этот принадлежит кому-то из жителей пос. Эльгенья. Снимок сделан в районе Эльгеньевских озёр. 1992 год. Из архива Валерия Мусиенко.
Не успев выйти с болота на сухой берег Эльгеньи, шумящей в сотне метров впереди, мы наткнулись на брошенный трёхколёсный вездеход. Это была самоделка на базе мотоцикла, поставленного на пневматические огромные колёса. Такие вездеходы вовсю бороздили нашу тайгу. Были и четырёхколёсные. Разнообразию моделей и технических решений позавидовало бы иное конструкторское бюро.
Осмотрев вездеход, обнаружили причину, по которой он был тут брошен — была сломана ось левого заднего колеса. Значит, скоро хозяева за ним вернутся. Сделав пару лихих снимков, верхом на нём, пошли к переправе через Эльгенью.
В этом месте река была гораздо мельче и уже, чем несколькими десятками километров ниже, где она, вобрав в себя множество ручьёв и речек, показывает всю свою мощь, перед тем, как слиться с водами Колымского водохранилища. Но и тут, даже при низком своём уровне, ввиду давнего отсутствия дождей, было видно, что река эта обладает крутым нравом. Особенно в этом месте, где она течёт по крутому горному ущелью, а не по относительно ровной долине.
Пока я разматывал голенища сапог, Белый успел перейти вброд реку и уже ждал меня на том берегу.
— Ну чего ты там рассматриваешь? Иди уже! — подбадривает он меня, пока я пытаюсь нащупать ногой брод и не набрать воды поверх голенищ. К тому же мощное течение, которое уже выше колен, пытается свалить меня с ног.
— Не хватает длины ног! Сейчас наберу воды в сапоги.
— Голенища хорошо откатил и натянул? — кричит он с того берега.
— Хорошо. У тебя ноги длиннее, вот ты на своих циркулях и перескочил быстренько.
— Маленькие собачки таксы, с короткими ножками, обычно переправляются по бревну! — хохочет он и показывает рукой ниже по течению, где в самом узком месте с одного высокого берега на другой, перекинут ствол поваленной огромной древней лиственницы.
Бреду назад и вхожу в густые кусты, среди которых находится один конец поваленного ствола дерева. В зарослях изобилие спелой и уже совсем не кислой красной смородины. Сообщаю об этом Белому, который оставив рюкзак на том берегу, обратно переправляется вброд и присоединяется ко мне.
Управившись с ягодой, наконец, переправляемся по стволу дерева на левый берег Эльгеньи, оставив за спиной беснующийся поток воды, зажатый в узких берегах. Впереди крутой подъём на сопку. Это не тропа, а самая настоящая дорога, хоть и просёлочная, таёжная. Причём по ней хоть изредка, но ездят. На камнях сколы от воздействия на них гусеничной техники.
Этот подъём берём штурмом. Лежим на самом краю обрывистой вершины сопки, наслаждаемся ветерком, прогоняющим насекомых. Отдыхаем. Любуемся открывшейся с высоты птичьего полёта панорамой. Это действительно великолепный вид. Такие виды бывают только на Колыме. С любым готов поспорить. Хоть с моей стороны это будет крайне неспортивно. Всё-таки стоило ради таких мгновений жизни столько шлёпать по болоту, горбатясь под рюкзаком и кормить гнус всю дорогу. Трудно описать словами, какой праздник творится на душе, когда любуешься этим великолепием. Это нужно только видеть самому. И чувствовать.
— Это кто же тут ездит? — интересуюсь у Белого. Он тут хоть всего один раз был, но успел узнать у своего провожатого всё и обо всём вокруг. И неплохо ориентируется, особенно если учесть, что на озёра шли ночью, чтобы не жарко было. Обратно тоже возвращались ночью, по той же причине. А также для того, чтобы рыба не протухла в жару. Но мы с ним решили быть проще и взяли с собой несколько пачек соли. Они, конечно, придавали дополнительный вес нашим рюкзакам, в то время, когда приходилось считать каждый грамм. Зато, посолив на месте рыбу, мы могли не зависеть от времени суток и погоды. Она не пропадёт.
— Так якуты здесь постоянно ездят. Оленеводы. На Оротуке, в национальном селе совхоз, вот и пасут оленей тут. Это они на тракторе «ДТ-75» с широкими болотоходными «гусками» катаются.
Дорога в этом месте раздваивалась. Одна шла прямо, по широкому болотистому плато, долине Восьмиозерки. Вторая уходила влево по узкому горному хребту, густо заросшему кедровым стлаником. И вела вверх по течению Эльгеньи, бурлившей глубоко внизу, в узком ущелье, в котором местами лежал в тени лёд, так и не растаявший окончательно до середины августа. По ней, по этой дороге, мы и пошли дальше, сделав пару эпичных снимков на фоне лежащей глубоко под нами долины Эльгеньи. Хорошо было видно сверху, с этой сопки, всю наледь в огромной долине, а также вдалеке вагончик, от которого мы так долго шли сюда и озёра, расположенные рядом. Как пояснил Белый, это были Большой Гольянник и Малый Гольянник. Между ними был неширокий болотистый перешеек. Судя по названию, в озёрах должны были обитать наши мелкие, но крайне живучие рыбки гольяны. А судя по одному из названий озёр группы Восьмиозерки, озеру Окуневому, там обитал окунь. Остальные названия Белый мне тоже назвал, но они вылетели из головы. Дело в том, что я пытался сосчитать, сколько тут озёр, больших и малых, с названиями и без. Выходило что-то около трёх десятков. Разве всё упомнишь с первого раза?
Длинный горный хребет, по которому мы сейчас передвигались, густо зарос пышными кустами кедрового стланика, полностью закрывающими обзор. И я немного опасался выскочить в кустах на медведя, который сам, испугавшись, мог навешать нам подзатыльников. Поэтому когда Белый снова принялся издавать протяжные голосовые звуки, которые мы условно считали пением, немного успокоился. Медведь нас в любом случае услышит заранее и сойдёт с тропы. Другого ему ничего не остаётся, если ему дорог его чуткий звериный слух.
Белый может и не обладал музыкальным слухом и голос пока не успел поставить за время нашего путешествия, но искреннее старание и любовь к самому процессу исполнения вызывали уважение. Да и веселее так было. К тому же смею надеяться, медведей он разгонял с таким же гарантированным успехом, как бомбардировщики разгоняют осадки над столицей, перед ответственными уличными мероприятиями. Репертуар был самым разнообразным и Белый всегда у меня спрашивал, что исполнить на этот раз. Исполнял также на бис. Так что процесс ударной нагрузки на органы слуха был, частично, контролируем. А за время наших таёжных похождений я настолько привык к постоянно включённой рядом «радиоточке», что под конец даже сам просил спеть что-нибудь. Что Белый с явным удовольствием и выполнял.
Эльгенья в верховьях. Течет по ущелью. Из архива Валерия Мусиенко.
Так мы шли по вершине хребта. Слева, глубоко в ущелье, торопливо бежала навстречу нам Эльгенья. Мы направлялись в её верховья, к озеру Эльенья. На некоторых картах оно обозначено как Эльгеня. Без мягкого знака перед буквой я. Нам открывались чудные картинки волшебной колымской природы. Одна живописнее другой. Даже не верилось, что всё это великолепие скоро погрузится в зимнюю спячку на восемь, а то и девять месяцев. Ведь в горах зима приходит раньше, а уходит позже. Мы же постепенно поднимались всё выше и выше.
Одно относительно небольшое безымянное озеро, показавшееся справа, поразило нас своей красотой. Вытянутый метров на четыреста, при ширине около полусотни метров, лоскут абсолютно ровной поверхности воды, без тени волнения, без ряби ветерка. Вода абсолютно прозрачна и просматривается почти до дна по всему озеру, ведь мы смотрим сверху, с хребта. Озеро окружено высокими красивейшими густыми лиственницами, которые растут плотно, одна к одной, будто толкаются, пытаясь пробиться к самому берегу. Они зеркально отражаются в неподвижной воде.
Озеро с полуостровом. Из архива Валерия Мусиенко.
Но вишенка на торте — это полуостров в начале озера. Он густо зарос такими же безупречными деревьями. Полуостров почти идеально круглый по форме, соединяется с берегом тонким перешейком. Кажется, что листаешь книжку с иллюстрациями русских народных сказок. Но лишь с той разницей, что такой красоты искусственно создать просто невозможно. Самый великий художник и творец — это природа. Человек может только учиться у неё, имитировать, пытаться копировать, но сравниться с ней никогда не сможет, так и останется в подмастерьях.
Мы молча смотрим на это озеро, не в силах оторваться от этой живой картинки. Да и не хочется, если честно, отрываться.
— Серег, давай спустимся, побродим по полуострову, — предлагаю Белому.
— Потом опять на хребет подниматься… А нам ещё идти и идти. Давай в другой раз, если получится.
Озеро Фигурное. Из архива Валерия Мусиенко.
Через полчаса выходим к другому живописному озеру, идём вдоль его берега. Это не так легко, как кажется. Я не могу определить его форму — озеро состоит из многочисленных бухт и мысов, как многолучевая морская звезда, с неправильными лучами. Мы их постоянно огибаем, двигаясь по тропе, вдоль берега.
— Этот озеро Фигурное, — поясняет Белый.
Молча провожаем взглядом одинокий силуэт летящей большой сильной птицы. Я решаю, что это лебедь, Белый потом мне будет доказывать, что это гусь. Птица, не издав ни звука, обгоняет нас, не поднимаясь над водой выше двух метров, потом скрывается среди деревьев впереди. Мы продолжаем свой путь дальше по тропе, старательно обходя мысы и бухты озера по периметру озера.
— Далеко ещё? Может, передохнём? — пытаюсь достучаться до совести Белого, ускорившего шаг по сухой ровной тропе.
— Да ещё раза два, как уже прошли сегодня от шахты. Ты чего упал? Вставай!
— Не встану! Только после перекура. Весь день идём. Не встану.
— А я ошибся. Мы уже почти пришли. Вон впереди, метрах в двухстах следующее озеро. Видишь?
— Вижу, но всё равно не встану…
— Называется Хариузятник. Из него вытекает Эльгенья и по ущелью течёт до наледи, а потом дальше, до четыреста сороковой шахты, оттуда в сторону Колымского водохранилища.
— Да, вижу. Но Хариузятник маленький, метров триста в диаметре. Где само Эльгеньевское озеро?
— Да вон, чуть выше.
Хариузятник. Слева из него вытекает Эльгенья. На дальнем плане – озеро Эльгенья. Из архива Валерия Мусиенко.
Действительно, Хариузятник был отделён от Эльгеньевского озера двумя узкими косами, между которыми мощная река врывалась в это малое озеро и потом, пройдя сквозь него, устремлялась к Колыме.
— А это не медведь по берегу шатается? – обращаю внимание Белого на одинокую фигуру на том берегу Хариузятника.
— Ага, в болотных сапогах и с удочкой. Мы же не в цирк пришли. Тебе очки носить надо, а то сам пугаешься и меня пугаешь.
Подойдя ближе, мы узнали в рыбаке Сергея Стулевича, он работал бурильщиком в шахте, в бригаде ГРОЗ (горнорабочий очистного забоя). Сейчас он помахал нам, потом подошёл, когда мы обошли озеро и вышли к палатке. На ремне через плечо, на боку у него висел металлический канн — ёмкость под рыбу.
— Много наловил? — поинтересовался Белый.
— На самом дне, но зато, если поштучно, то миллиона четыре… — Сергей протянул нам канн, на дне которого было с два десятка мелких рыбешек.
— А вы тоже без ружья? — определил Стулевич, окинув нас взглядом.
— А зачем оно нам? Мы же не на охоту. Мы на природу полюбоваться и рыбу половить, — в свою очередь удивился Белый.
— А если медведь?
— Пусть идёт своей дорогой. Мы его не трогаем, и ему нас не нужно трогать.
— К тому же ружьё, это ещё не гарантия защиты. Медведь на рану сильный зверь, его ещё надо уметь добыть, тем более, когда он на тебя несётся во весь опор, — добавляю я.
— Да, его лучше не злить. Я тоже поэтому ружье и не таскаю — только лишний вес. Дома оно всё лето валяется. На уток осенью пойду, вздохнул Стулевич, мечтая о скорой охоте на водоплавающую дичь.
Мы ему не стали говорить, что я с собой взял самодельную ракетницу, кустарного производства, а к ней пять красных и зелёных ракет. В случае встречи с истинным хозяином этих мест предполагалось успеть запустить их и испугать его грохотом выстрела, запахом пороха и красочным зрелищем. Хорошо, что не пришлось их запускать при подобных обстоятельствах. Медведя мы так и не увидели. Видел ли он нас, нам это осталось неизвестным. Но даже следы медвежьих лап нам ни разу не попались.
Пока Стулевич ходил вокруг Хариузятника, периодически закидывая в него удочку, мы с Белым сбегали за дровами, сделав хороший запас на остаток дня и на всю ночь. За дровами пришлось ходить далеко, ведь палатка стояла на узкой косе, между озёрами Эльгенья и Хариузятник. К тому же чуть выше палатки находилось ещё одно небольшое мелкое озеро. Вода в него попадала под камнями из озера Эльгенья, а потом широким каскадом, звонко звеня, стекала в Хариузятник. Так что палатка фактически была окружена тремя озёрами. А дрова в ближайшей округе были уже давно собраны многочисленными рыболовами, которым эта палатка давала такой ненадёжный приют.
На вечерней зорьке мы с Белым побегали вокруг Хариузятника, подражая Стулевичу, поймавшему за это время ещё несколько мелких рыбешек, но ни одной поклевки у нас не было. Не помогла и смена водоёма на огромное озеро Эльгенья. Озеро было по размерам почти как озеро Джека Лондона, может чуть короче, но по ширине примерно равное ему. Это крупнейший водоём всей этой группы озёр.
Справедливо решив, что мы всё-таки не столько рыбаки, сколько рыбоводы, мы с Белым собрали снасти и ушли к палатке готовить ужин. Стулевич пришёл в сумерках. Мы поели и завалились спать. Но сон не шёл, почти всю ночь мы ржали над нескончаемыми анекдотами, которыми сыпали оба Серёги. В закопанной до половины в грунт брезентовой палатке было на удивительно уютно и тепло от небольшой печки. Уснули мы с Белым только к утру, поэтому ничего нет удивительного в том, что утреннюю зорьку мы самым бесстыжим образом проспали. Стулевич ушёл один стегать озеро удочкой. Нас не будил, ведь мы и не просили. По нам он сразу определил, что мы скорее туристы, чем заядлые рыбаки.
***
Утро встретило нас низкими тучами и похолоданием. Радовало, что не было гнуса. Вообще. Мы оделись потеплее, достали куртки из рюкзаков. Решили после завтрака выдвигаться в сторону озера Лебединого, на котором никто из нас никогда не был, но Стулевич показал нам направление, в котором нужно было двигаться.
Когда с завтраком было покончено, а рюкзаки уложены, к палатке вышли четыре человека. Двое взрослых мужиков с сыновьями. Наши, приисковые. Да тут чужих и не могло быть. Один из них, Сашка Черных, был хорошим моим знакомым. Да и Белый его знал хорошо, так как они были соседями.
Они нам поведали, что неделю просидели на озере Лебедином, но рыба напрочь отказывается клевать, поэтому домой возвращаются пустыми, налегке. Узнав о том, что мы прямо сейчас туда направляемся и хотим побродить вокруг озера предупредили, чтобы мы вели себя осторожнее, так как на той стороне озера ходит медведица с медвежатами. А это похуже будет, чем старый матёрый косолапый. Они нам также подробно рассказали, как пройти туда. Ещё рассказали, что с обратной стороны озера расположена сопка, на вершине которой валяется куча рогов наших краснокнижных снежных баранов. Но кто их туда принёс и оставил, а главное зачем, они не знают. Возможно, бараны сами поднимаются туда сбрасывать рога. Этим они нас очень заинтересовали. Захотелось самим увидеть такое зрелище. Про медвежью семью мы сразу же забыли.
Мы им, в свою очередь, тоже пожаловались на жизнь. На то, что рыба тут тоже не ловится. Мы ни одного хариуса не поймали, а Серёга Стул только мелочёвку таскает, да и то очень мало.
Пока мы сетовали на капризную рыбу, вновь пришедшие разложили свои телескопические удочки со спиннинговыми катушками, прицепили «мушки» с крючками «двойничками» и «тройничками» и, как ни в чём ни бывало, принялись поочерёдно таскать удочками хариуса из озера Эльгенья. Причём крупного, размером с тихоокеанскую селёдку… На нас уже никто не обращал никакого внимания. Мы с Белым молча переглянулись и также молча стали подниматься на горный хребет, по которому нам предстояло дойти почти до самого озера Лебединого. Наш уход остался незамеченным.
Озеро Эльгенья с перевала. По дороге с озера Эльгенья, на озеро Лебединое. Из архива Валерия Мусиенко.
С хребта мы полюбовались панорамой, раскинувшейся внизу. Слева теперь было озеро Эльгенья, во всей красе. Оно было действительно, просто огромным. Но нельзя сказать, что оно нас поразило своей красотой и неповторимостью. Только размером.
Справа мы любовались озёрами Восьмиозерки, которые как бусины соединялись одним ручьём, проходящим сквозь них со стороны Лебединого озера, которое мы считали верхним из этой группы озёр. Но его ещё не было видно.
Вид на Восьмиозерку с перевала. Из архива Валерия Мусиенко.
Озёра были большими и не очень глубокими, хотя и довольно мелкими по меркам горных озёр. Но во всех была редкой чистоты вода. Это в долинах вода озёр приобретает тёмный цвет, настаиваясь на торфе болот. Горные озёра всегда хранят воды удивительной прозрачности. Некоторые из них, скорее всего, промерзали за зиму до дна. И там навряд ли могла зимовать рыба. Разве только если там были подземные водные источники или тёплые ключи. Ночью Стулевич нам рассказал, что зимой тоже ходит сюда на рыбалку. И однажды у другого берега озера Эльгенья он провалился под лёд, не зная, что снизу лёд подтопили термальные источники. Ему тогда удалось выбраться и добежать в мороз до палатки, где растопил печку и высушил одежду.
Пока мы шли, погода снова изменилась. Выглянуло солнце, свежий ветер разогнал тучи. Шагать по сухой каменистой дороге, где местами видны были сколы камней от воздействия на них гусеничной техники, было легко. Насекомых пока не было, для них было ещё прохладно.
Именно в такую погоду и при этом освещении нам удалось увидеть ещё одно горное озеро удивительной красоты. Названия его мы не знали. Но оно не принадлежало к Восьмиозерке, судя по тому, что мы не видели его соединения ручьём с этой группой озёр. Вообще, не было видно, чтобы какой-то ручей втекал в него или вытекал. Озеро было окружено высокими крутыми каменистыми берегами. Оно при этом освещении, было чудесного синего цвета. Огромное синее озеро, метров триста в ширину и около семисот в длину. По крайней мере, мне так показалось. Недалеко от берега на озере находился крошечный, покрытый мхом и кустами островок, с несколькими молодыми лиственничками.
Живописное озеро с островком и подводной дороге к нему. Из архива Валерия Мусиенко.
Мы двигались по хребту, огибая это озеро и удаляясь от Эльгеньевского озера, уходящего влево. Это чудное озеро постоянно менялось. Сначала оно стало светиться мелкой серебряной рябью, ослепляя нас. Потом, когда мы уже почти обошли его стороной, оставив солнце справа, мы увидели всю прозрачность воды этого озера. И что от островка к ближайшему берегу под водой ведёт дорожка. Но учитывая прозрачность воды, глубина там была соответствующая, и у нас не получилось бы пройти по этой дорожке на остров в сапогах. Думаю, что там глубина была около двух метров, не меньше. Спускаться к этому озеру Белый категорически отказался, как и вчера, к озеру с большим полуостровом. Это озеро тоже оставили на «потом» и «если получится, позже».
Мы продолжали свой путь по горному хребту. Больше ничего любопытного не попадалось по дороге. Только одинокий остов яранги, а может чума. Не знаю в чём разница. Просто несколько стоящих жердей, связанных в пучок у своей вершины. Похоже, что оставили оленеводы.
Медленно поднимаясь, мы вышли на длинный снежный «язык», который так и не растаял за это лето, так как в горах всё равно было прохладно. Весь снег был усыпан кузнечиками, здесь их были тысячи. Они прыгали вокруг, запрыгивал на холодный снег и медленно замерзали на нём, постепенно переставая двигаться. Кузнечики были самого разного размера и самой разной расцветки. Серого, жёлтого, коричневого, зеленого и смешения всех оттенков этих цветов. Мы так и не поняли, откуда в горах столько кузнечиков, ведь тут почти не было травы. Но самое главное — какая сила их заставляет прыгать на холодный снег? Тут пиршество для птиц, но пернатых здесь не встретили. Если бы рядом были озёра с хариусом, то тающий снег приносил бы рыбе любимое блюдо. Так и до озёр далеко. Если только мыши будут питаться этими кузнечиками. А иначе, зачем такое расточительство в природе, ведь в ней всё очень хитро и продумано устроено. Этой тайны мы так и не открыли. Вместо того, чтобы ломать над этим вопросом голову, просто вытряхнули из спичечных коробков спички в карманы и плотно набили все коробки так удачно нам подвернувшейся наживкой.
Сквозь кроны лиственниц внизу уже просвечивала поверхность озера Лебединого, надо было спускаться к нему с хребта. Но мы не спешили. Мы внимательно осмотрели противоположную сторону. Открывался великолепный вид с высоты птичьего полёта на широкую долину реки Мустах. Думаю, что это была она, мы потом по картам смотрели. Где-то в верховьях её находился одноимённый горняцкий посёлок, но никакого движения в долине мы так и не заметили. Лишь деревья, кусты, болотистая местность и никаких признаков жизни.
Спуск не занял много времени, хоть и пришлось прыгать с рюкзаками по полям валунов, некоторые из которых предательски качались под ногами и переворачивались. Нужно было осторожно наступать, чтобы не упасть и не повредить ноги.
Спускаемся с перевала к Лебединому. Из архива Валерия Мусиенко.
По пути попадались огромные как двухэтажный дом валуны. Один из них, прямоугольной формы, был особенно примечательным. С одной его наклонной стороны можно было залезть на него и подняться к другой, расположенной на высоте трёх метров над землёй. Под валуном находился грот, в котором стояла лужица прозрачной воды.
— Давай я спрыгну, а ты меня в полёте снимешь! — Белый сел на высокий край валуна и изготовился прыгать, не снимая рюкзака…
— Не стоит. Ноги переломаешь, я тебя до шахты один не дотащу. Отсюда километров тридцать будет, да по валунам, по горам, по рекам. Легче на месте добить… Сиди, где сидишь, я отойду чуть дальше и сниму тебя сна валуне, — я начал настраивать фильтры «Ленинграда».
Рододендроны. Из архива Валерия Мусиенко.
На ходу соображая, что нужно не забыть сделать хоть один снимок крупным планом куста цветущего рододендрона, который очень украшает окрестности озёр своими крупными жёлтыми цветами. Местами, под ногами стелется сплошной жёлто-зелёный ковер, даже ступить страшно, чтобы не потревожить эту красоту.
Спуск к Лебединому озеру закончили без приключений. Предварительно с высоты перевала осмотрев открывшийся вид и заметив вдали на сопке ещё одно небольшое озеро. Озеро было самое обычное, почти идеально круглой формы, с ничем не примечательными берегами, мы видели за эти два дня гораздо живописнее. Необычным было его расположение на высокой сопке. Туда мы тоже решили залезть для осмотра озера. Но, снова перенеся это мероприятие на потом, что уже стало означать одно — мы вряд ли о нём вспомним до последней минуты. А потом будет уже некогда.
***
Озеро Лебединое произвело на нас неизгладимое впечатление. Мы полюбили его сразу и навсегда. С первого взгляда. По размерам, во всей этой группе озёр, оно уступало только озеру Эльгенья. По красоте превосходило все вместе взятые.
Оно лежало в глубоком ущелье, зажатое высокими длинными хребтами, лишёнными всякой растительности на высоте и густо поросшими лиственницей, кедровым стлаником, можжевельником, малиной, смородиной в нижней части. В верховьях озера, там, где в него впадал основной ручей, высились несколько огромных пиков сложенных из сурового серого гранита. В низовьях, там, где мы находились, была единственная протока, соединяющая его со следующим озером, расположенным ниже. Она бурным ручьём начиналась у озера, каскадом катилась вниз, потом более спокойно несла свои воды мимо скалы дальше. Было видно, что за многие годы вода промыла себе узкий проход между мягких скал, сложенных из пород глинистых и глинисто-песчаных сланцев. Хотя мягкими они были только относительно гранита. А так — скала, она и есть скала.
Протока из Лебединого. Под дальней сопкой лежит само озеро. Из архива Валерия Мусиенко.
Так как озеро находилось на приличной высоте, то лёд на нём до сих пор не растаял, а ведь уже стояла середина августа. Вернее растаял, но далеко не весь. Огромные ледяные поля как айсберги бороздили холодные воды озёра, послушно двигаясь по воле ветра и, под воздействием слабого течения собираясь у выхода из озера. Тут они плотно уже сидели на выступающих из воды камнях, не в силах уйти в нижнее озеро по узкой, но бурной протоке. Иногда вниз проплывали отколовшиеся глыбы льда и мелкие льдинки. Камни, вернее огромные и не очень валуны, которые местами выглядывали из-под воды, недалёко от берегов, придавали очертанию озера определённый шарм.
Само озеро не было таким тёплым и уютным как некоторые из озёр, которые мы тут увидели ранее. Оно покоряло именно своей брутальной холодной северной красотой. Своей беспощадной мощью. Глубиной, которую мы не смогли бы определить, даже при всём желании. С перевала мы заглядывали в него и видели, что прозрачная вода идеально просматривается на несколько метров, когда виден каждый камень на дне, а потом дно резко проваливается и видно только голубовато-зеленоватую бездну. Но чувствуется, что там провал громадной глубины. Возможно, это озеро самое глубокое из всей группы Эльгеньевских озёр. Если бы у нас была лодка, то ради эксперимента можно было бы опустить в глубоком месте груз на стометровой леске, сделать пару замеров. Возможно, связать несколько катушек, если бы это понадобилось. Но лодки не было. Хотя возле избушки лежало небольшое лёгкое деревянное весло, аккуратно вырезанное из сухой доски. Наверное, его использовали для управления резиновой лодкой.
Озеро Лебединое и избушка на его берегу. Из архива Валерия Мусиенко.
У протоки, рядом с каркасом старой палатки, стояла небольшая аккуратно срубленная избушка с одним небольшим окошком, небольшой дверью. Внутри была печка, столик, скамейка и узкие нары вдоль дальней стены. Если спать головой к стене, то ноги до колен свисали бы с нар. Но нас было только двое, поэтому мы могли спать поперёк избушки. Как раз на нарах хватило бы места на двоих. Тогда голова находилась у одной стены, пятки у другой.
Меня смутило состояние стен избушки. Было видно, что её давно не конопатили, стены обладали завидной степенью вентиляции. Поэтому мы с Белым один из старых разодранных матрасов почти полностью разобрали и заткнули ватой все дыры изнутри, которые пропускали в помещение с улицы солнечный свет. Так, по-хозяйски, мы решили вопрос с экономией дров, при ночных протопках избушки. Теперь, в случае острой необходимости, в избушке можно было зимовать. Потом приготовили поздний обед и решили обследовать ближайшие окрестности, но не успели. На посетили незваные гости. Вернее, гостями тут были мы. А к нам пришли хозяева — евражки, северные суслики. Или даже сурки, уж не знаю, как правильнее.
Евражка Из архива Валерия Мусиенко.
Вели они себя явно без всякой тени смущения. Убедившись, что с нами нет собаки, они нагло сновали под ногами, проникали откуда-то снизу в избушку, изучали наше имущество, рылись в вещах. Поначалу это даже умиляло, мы угощали их из рук кусочками печенья, которое им очень понравилось. Ведь эти зверьки очень доверчивы, легко приручаются. А это семейство обжор было приручено ещё до нас многочисленными рыбаками. Последние из которых ушли отсюда только этим утром. Мы пришли сюда после них через несколько часов.
Пока я разбирал свои рыболовные снасти, Белый на улице развёл костёр, закипятил чайник и продолжал свои бесчисленные эксперименты с поиском идеальной формулы чая. Меня вполне устраивал обычный чёрный листовой чай, желательно без тушек комаров, в качестве приправы, ведь мясная добавка подразумевалась к каше и супу из многочисленных «бичпакетов», которыми мы хорошо запаслись на этот поход. Рядом росло много кустов горной смородины. Её сладкие бурые ягоды, напоминающие крыжовник, уже осыпались, они ведь рано созревают, но душистые смолистые листья были зелёными. Не было вкуснее и ароматнее добавки к чаю, чем горсть этих свежесорванных прямо с куста листьев и тут же запаренных в чайнике, с дымком костра.
После Белого же каждый раз приходилось вытряхивать из чайника целый гербарий из листьев красной, горной смородины, листьев малины, шиповника, брусники, княженики, голубики, морошки и даже кипрея (иван-чая). Возможно, в этот стог сена он заталкивал ещё какие-нибудь травы или листья. И постоянно экспериментировал с их составом и процентным соотношением. Но каждый раз оставался чем-то недовольным.
Чайная церемония у избушки. Котелок с супом висит на избушке , у крыши – страховка от евражек. Знаменитое ведро с надписью «молоко».
Вот и сейчас, он сидел довольный у костра, в окружении четырёх или пяти евражек, с довольным видом пил чай с печеньем, изредка отламывая кусочек и вручая в лапы одному из терпеливо ожидающих своей очереди зверьков. Эти лапки больше напоминали маленькие ручки ребёнка. Зверёк убегал с печеньем под ближайшую гряду валунов, где у них, судя по всему, было семейное гнездо. Но быстро возвращался. Наверное, оставив печенье в кладовой.
Тогда Белый стал давать им по кусочку сахара-рафинада, который зверьки заталкивали за щеку, но не успевали добежать до норы и возвращались с растерянным видом. Ведь сахар во рту таял. Так продолжалось несколько раз и он совсем замучил доверчивых грызунов. Эта старая забава давно практиковалась на шахтах и полигонах, где раньше обитало много евражек. Иногда, ради разнообразия, зверькам с той же целью предлагали кусочек сливочного масла. Оно тоже таяло до того, как евражка успевал донести его до своей кладовой.
***
Наконец-то мы отправились на рыбалку. В самом озере рыба была, но категорически отказывалась клевать. Методом проб и ошибок, побегав вдоль озёрных берегов, мы постепенно переместились на протоку, вытекающую из озера. Тут хариус понемногу клевал. Странно, что более опытные рыбаки ничего до нас не поймали, а мы по несколько пирожковых рыбин уже вытащили, постепенно спускаясь по протоке и кидая удочки в омуты под камнями, изучая новое место.
В конце концов мы поделили эту протоку, чтобы не толкаться и не мешать друг другу. Белый остался ловить в омутах бурной части протоки, ближе к истоку из озера. Я же спустился на сотню метров ниже, под скалу, где течение разливалось на более широкое, но более мелкое и спокойное русло. На таком небольшом расстоянии одного водоёма рыба внешне очень отличалась. Белый вытаскивал из тёмной глубины почти угольно-чёрного хариуса, с ярким красным хвостовым плавником. Я ловил рыбу на сверкающем от солнца мелководье со светлой, серебристой окраской, изумрудными грудными плавниками и красивым оранжевым рисунком на огромном парусе спинного плавника. Каждый раз рисунок на плавнике был разным, ни разу не повторился, я пробовал сравнивать.
Начало вечереть и я пошёл к избушке, забрав с собой по пути Белого. Рыбу мы посолили в одном из каннов и поставили среди огромных валунов за избушкой, в тёмном месте, где всегда тень, прохладно и куда никогда не проникает солнце. У скалы, где я ловил, остались огромные языки наледи ручья, но мы решили не прятать рыбу во льду, опасаясь привлечь медведей. Про то, что можем свежим запахом рыбы привлечь косолапых к избушке, мы как то совсем не подумали. Как и о том, что, захотев рыбки, ему будет абсолютно плевать на наше там присутствие.
Мы больше беспокоились, как бы евражки не проникли в канн с рыбой, дабы избежать этого, завалили его тяжёлыми валунами. Но евражки к рыбе были абсолютно равнодушны, как оказалось. Неравнодушны они были к сахару и печенью. Суп, кашу, тушёнку они вообще не ели. Зря мы им расставили целый шведский стол в старых консервных банках, собранных нами у избушки.
Мы запасли дрова, протопили утеплённую нами избушку, поужинали, попили фирменного чайку Сергея, сорта «Сто трав — я его слепила, из того, что было». Я, правда, снова умолял Сергея не пихать больше в чайник всю окружающую флору, особенно горький багульник, хоть его и продают в аптеках как средство против кашля. И всё равно мы провели ужасную ночь, до утра подскакивая от раздирающих слух воплей евражек в избушке.
Дело в том, что эти грызуны по своим подземным ходам проникали в избушку, пока мы спали и искали печенье и сахар. Везде искали. Особенно на так неосторожно не прибранном нами столе. Пока они сидели на столе мы ворочались во сне. Евражки пугались, спрыгивали с него и почти каждый раз на горячую печку… И тогда резкий дикий визг боли и страха заставлял нас спросонья метаться по избушке, стукаясь в узкие стены. После чего, так как я спал у края, взяв в руку короткое весло, я с яростью молотил им под нарами, пытаясь изгнать мелких нахалов из помещения, начиная понимать, для каких целей тут было оставлено это весло…
Утром мы поняли, что сами по большей части виноваты в этом. Надо было собрать со стола все остатки еды и даже крошки. Что мы впоследствии всегда делали. Но не обошлось и без потерь. Белый поднял свой рюкзак и продемонстрировал мне приличную дыру в его брезентовом дне. Которую ушлые евражки успели прогрызть за ночь. Через неё они за это время успели перетаскать почти всё наше печенье. Возмущению Белого не было предела.
— Что делать будешь? — показываю ему на рюкзак.
— Это война!!! Карфаген должен быть разрушен!
— Я про рюкзак…
— Дома заплатку наложу.
Найдя в избушке несколько крупных гвоздей, мы вколотили их в потолочный брус избушки и подвешивали на них наши рюкзаки и вообще всё снаряжение, плоть до одежды, чем очень расстроили евражек, которые перестали появляться в избушке, видимо, обидевшись на нас. Снаружи мы вколотили гвозди в конёк крыши избушки и подвешивали на них котелок и чайник.
***
Дни стояли настолько жаркие, для августа, что нам было откровенно лень обследовать окрестности, как мы первоначально планировали. Не хотелось уходить от прохлады и красоты озера. Тем более мы решили, что пока клюет рыба, надо её ловить. Если резко перестанет, как перед нашим приходом, то тогда и будем лазить по окрестным озёрам и сопкам.
Надо сказать, что мы не были жадными рыболовами, стремившимися за короткое время наловить как можно больше рыбы. Мы жили на природе, наслаждались общением с ней, созерцали эту красоту, окружающую нас. Рыбу ловили только на вечерней зорьке, да и то не особо жадно. Как только слегка пропадал азарт, уходили к нашей уютной избушке, расположенной в таком живописном месте и сидя у костра, рядом с избушкой, провожали закат, под кружку ароматного сладкого чая на смолистых листьях горной смородины. Разве это был не рай? С этим умиротворением ничто не могло больше сравниться. Наверное, недаром говорят, что дни, проведённые на рыбалке, не засчитываются в счёт жизни.
Утренние зорьки, когда хариус клюет наиболее жадно, мы с Белым, самым бесстыдным образом проспали. Все зорьки, надо сказать. Дело в том, что Сергей, не обладая обликом богатыря, но всё же обладал одной богатырской привычкой — спать беспробудным сном. Проснувшись, не самым ранним утром, и пытаясь его растолкать, почти до обеда, я успевал вдоволь насладиться общением с природой, полюбоваться на озеро и его окрестности при утреннем освещении. А оно очень отличалось от обеденного, а особенно — от вечернего. Потом хватало времени сварить к обеду суп или кашу и заправить её тушёнкой, заварить душистый чай. Но уже по моему рецепту. Только тогда начиналось самое трудное —побудка личного состава. Удавалось его поднять, но не разбудить, только угрозой, что сейчас натолкаю ему в карманы сахара и евражек запущу в избушку. Печенье эти мелкие негодяи утащили самым наглым образом в первую же ночь и сейчас интересовались только сахаром и карамельками. Есть чёрствый хлеб они категорически отказывались, считали ниже своего достоинства. Мы же его ели с удовольствием. И сухари.
Сам Белый рассказывал, что он всегда так спал. И поделать с этим ничего не мог. Мог спать сутки, если не будить. Он мне рассказал, как проходя срочную службу в армии, постоянно делал вид, что ремонтировал машину, а сам в это время спал под ней, привязав руки проволокой к кардану, чтобы создавалось впечатление, что он там, под днищем автомобиля, что-то крутит в это время. Однажды его выдал храп, и старшина вытащил его спящего за ноги из-под машины, при этом руки были привязаны. Так он и висел спящий «на растяжку», о чём он со смехом рассказывал.
Мы так и продолжали ловить рыбу в излюбленных и уже изученных нами местах. Белый — в каскаде водоворотов, на стремнине, в тени деревьев. Я — чуть ниже по течению, под скалой, где ярко светило солнце, и вода бежала не так быстро, разливаясь широким спокойным руслом.
При этом я заметил, что озёрный хариус, в отличие от того же речного, имеет более коренастое телосложение и поэтому гораздо большую массу, чем речной, обитающий в быстром течении. При одинаковой их длине. То же можно было сказать и про гольянов, которые тоже обитали в протоке и активно пытались клевать на наживку, предназначенную для ловли хариуса, иногда удачно. Тогда рассмотрев эту пойманную мелкую рыбешку, я отпускал её обратно в протоку, удивляясь жадности, с которой она заглатывала крючок, предназначенный на более крупного хариуса.
Но гораздо больше меня удивило несколько случаев поимки гольянов и хариусов крючком за хвост… Поначалу, вытаскивая из воды рыбу головой вниз, я думал, что просто они путаются хвостом в поводке лески. И когда бьются на весу, крючок впивается им в хвост. Но когда эти случаи стали повторяться регулярно я понял, что это не случайность. Просто увидев кузнечика или искусственную мушку, которыми я «играл» на воде, имитируя их естественные движения в воде, рыба в азарте стремительно подплывала и сначала сбивала хвостом насекомое, чтобы потом развернуться и проглотить его. В этот момент, при ударе хвостом и насаживалась на крючок. Я позже видел, как кипит вода в водоёме, над которым стоит рой мошки, а стая гольянов сбивает насекомых хвостами, чтобы потом подобрать в воде. Понаблюдать такой жор у хариуса мне не довелось. Но название одного из озёр, расположенных рядом с озером Джека Лондона — Озеро Танцующих Хариусов говорит само за себя. Просто кому-то повезло наблюдать этот процесс на озере, которое получило такое красивое романтическое название. Так что в этом мире ещё остались вещи, которые могут удивлять и восхищать.
В один из дней, когда мы уже пообедали и проводили неторопливую традиционную чайную церемонию, мы, как обычно, сидели у костра, рядом с которым всегда, на случай пожара, стояло ведро воды. На боку эмалированного ведра красовалась крупная надпись белой краской «Молоко», что свидетельствовало о его некогда благородном происхождении из пищеблока школы, детского сада, больницы или молочной кухни, откуда его своевременно упёрли на озеро Лебединое. То бишь воду из озера для чая и супа мы носили не в бывшем помойном ведре, в котором могли мыть тряпку после уборки туалета.
От затухающего костерка вился лёгкий дымок и лениво тянулся вверх к перевалу. К тому месту, откуда мы спустились, когда пришли в этот рай. В полной тишине отчётливо послышался треск деревьев, сквозь которые продирался кто-то большой и сильный. Мы резко встали, не выпуская кружек из рук. Всё наше внимание было приковано к тропе, ведущей с перевала к нашей избушке. Сейчас по ней к нам кто-то резво спускался…
— Медведь! — округлил глаза Белый.
— Рыбак! — успокоил я его, так как мне показалось, что вижу сложенную телескопическую удочку, торчащую из рюкзака, как антенна — обычный способ её переноски рыбаками, чтобы не занимать руки.
— Медведь! — настаивал Белый.
— Рыбак! Смотри — удочка торчит из рюкзака. Придётся нам потесниться и уже не поперёк спать на нарах. А нет… это не удочка… — это сухой ствол молодой лиственницы понимаю я, увидев, что «удочка» осталась на месте, в то время как путник всё ниже спускался к нам, раскачивая молодые деревца. И чего он ломится по лесу, тропа идёт в двух шагах…
— Какой рыбак! Смотри — он бурый!
То, что он бурый я и сам рассмотрел, когда через мгновение из низкорослых зарослей молодой лиственницы буквально перед избушкой вывалился огромный северный олень. Он стоял от нас буквально в пятнадцати — восемнадцати метрах.
Это был не тот мелкий домашний олешка, ростом с крупную собаку и весом под пятьдесят килограммов. Это был огромный красавец самец, с роскошными раскидистыми рогами (от растерянности я не успел даже посчитать отростки, чтобы хоть примерно определить его возраст). Весом он был, наверное, килограммов сто двадцать. Он посмотрел на нас, встав к нам левым боком, внимательный карий глаз, изучая, прошёлся по нам. И сделав для себя какие-то выводы, он грациозно закинул огромные рога на спину, выпятил вперёд мощную грудь и красивой рысью не торопясь, с достоинством удалился в сторону наледи, гулко стуча тяжёлыми копытами по плотному дёрну.
— А ты рыбак, рыбак! Очки носи, — пришёл в себя Белый.
— Сам носи, раз оленя от медведя не отличаешь, — огрызаюсь в ответ.
— Здоровый, как лошадь.
— Ага, я таких раньше не видел. А главное — полностью бурый. Я раньше только пёстрых видел — серых с белым.
— А чего он к нам пришёл? Печенья нет, — расхохотался Белый.
— Они соль очень любят. Соль есть у нас. Наверное, на дымок пришёл — от мошки спасался. Я вот одного не пойму — он дикий или это здоровенный ездовой бык, которого в нарты запрягают, поэтому и пришёл к людям, что не боится их. А тут понял, что мы не оленеводы.
— А ты успел его сфотографировать?
— Сам то, как думаешь? Я даже забыл где моя ракетница, на случай, если это был медведь, — честно признаюсь.
— На столе недавно видел, в избушке. Если евражки не утащили…
***
Но всё хорошее и приятное рано или поздно заканчивается. Настал день, когда и нам пришла пора прощаться с уютным Лебединым озером. На котором мы ни разу так и не увидели ни лебедей, ни гусей, ни уток. Мы заполнили свои канны уже присоленным хариусом. На двоих вышло чуть больше ведра рыбы, но нам хватало. Пора было возвращаться домой и выносить рыбу.
Поздним колымским утром, уже ближе к обеду, с трудом пробудив от спячки Белого, мне удалось обсудить с ним обратный маршрут. Самый оптимальный вариант был пройти тем же путём, по которому мы сюда пришли. Но для этого пришлось бы подниматься на хребет, а вот этого совсем и не хотелось, да еще в жару и под рюкзаками. Решили пройти по Восьмиозерке, заодно озёра посмотреть и путь сократить. Ведь выходить решили по прямой, а выйдя на хребет, нам бы пришлось идти по его вершине, то есть по дуге, огибая Восьмиозерку.
Вышли в обед. Взяли немного выше протоки, как раз в том направлении, в котором ушёл олень, и случайно вышли в стороне от дороги, которая должна была идти ниже. Поэтому озёра видели немного не в том ракурсе, каком хотелось бы. Мы их больше осматривали издалека, а хотелось пройтись вдоль берега каждого озера.
Второе озеро от Лебединого. Из архива Валерия Мусиенко.
Второе озеро от Лебединого не было так красиво, как хотелось. Дальний берег под покровом леса, ближний к нам болотистый.
Третье озеро было уже гораздо симпатичнее. Оно было окружено лиственницей средней высоты. Местами к нему выходили россыпи крупных валунов, по которым мы с Белым скакали, рискуя сломать себе ноги и шеи, ведь некоторые валуны не имели твёрдой опоры и под ногами переворачивались, либо раскачивались. Приближаясь к озеру, мы производили слишком много шума, поэтому нас заранее услышала утка, которая медленно и важно отчалила от нашего берега к противоположному, красиво разрезая своим корпусом под углом зеркальную гладь воды.
Третье озеро от Лебединого. От берега не спеша уплывает уточка, оставляя след на зеркале воды. Из архива Валерия Мусиенко.
Ведь стоял полный штиль и мошка нас начала здорово одолевать, в этом болотистом месте. Мы уже сто раз пожалели, что не полезли всё-таки на хребет. Наверное, уже возле озера Эльгенья были бы. А так бредём по бездорожью, где-то между тропой по хребту и дорогой по болоту. Вокруг вездесущая карликовая берёзка и мелкая ольха, которые как верёвками вяжут на ходу ноги. Дыхание сбивается тащить рюкзак, жара и полный штиль, хоть бы небольшое дуновение ветерка, чтобы сдул эту проклятущую мошку.
Выйдя по какой-то звериной тропе на огромную поляну, усыпанную крупной спелой морошкой, утолили жажду хмельной ягодой и пока лежали на влажном прохладном мху обнаружили, что не мы одни любим ею полакомиться. Вокруг поляны нетерпеливо бегало несколько выводков куропаток, ждали, когда мы уйдём. Молодняк уже был по размеру и окрасу почти не отличим от взрослых птиц. Белый принялся резво гоняться за ними по кустам.
— Похоже, ты не устал совсем, Серёга? — окликаю его.
— Сейчас поймаю одного и отдохну!
— Зачем он тебе?
— Поглажу и отпущу.
Но птицам было невдомёк, что так человек иногда проявляет свою нежность и ласку, поэтому они со всех ног удирали от бухающего у них за спиной болотными сапогами Белого. Так никого и не поймал и упал отдыхать. Нежность и ласка к пернатым остались не растраченными до следующего раза. Потом мы встали и начали всё-таки выбираться из болота на хребет.
Морошка. Из архива Валерия Мусиенко.
По хребту без особых приключений добрались до переправы через Эльгенью. Перешли реку, до наледи осталось около двух километров, когда мы вышли к обширной плантации морошки, которую обобрали несколько дней назад, проходя здесь в сторону озёр. Пришлось сделать остановку и повторить подвиг по съедению ведра хмельной ягоды, ведь за наше отсутствие поспела следующая волна урожая. Странно, что никто не позарился на такую красоту и вкусноту. Хотя поломанный вездеход на пневмоколесах из болота забрали. Не знаю, утащили чем-то или на месте отремонтировали и угнали своим ходом.
Через полчаса мы были на наледи, где планировали заночевать, так как уже приближался вечер, а мы не успевали выйти за остаток светового дня к шахте. Автобус со сменой уехал бы до нашего прихода туда, и нам бы пришлось до утра ютиться в рабочем «тепляке», вместе со сменой. А тут у нас было в распоряжении целое зимовье на наледи. На двоих. Утром решили осмотреть озеро Марина и озеро Роговик.
Тут не было так красиво, как на Лебедином озере, поэтому легли спать. Закат, конечно, проводили. Традицию соблюли. С наледи был виден таёжный пожар, бушующий на другой стороне реки, ниже по течению. Было жутковато наблюдать, как в темноте полыхает тайга. Зарево стояло гораздо выше деревьев, продвигаясь от нас в сторону пика Абориген. Радовало одно — ещё немного и огонь остановится, ведь там начинаются голые скалы и заканчивается растительность. Я сначала подумал, что это горит по вине человека, как и большинство пожаров в лесу — от неосторожного обращения с огнём. Но Белый меня убедил, что, скорее всего, это горит в результате сухой грозы. Ведь в той стороне никто никогда не ходит. Там нет дичи для охотников, нет озёр и ручьёв для рыбалки. Ягоду и грибы можно найти гораздо ближе. Тем более их же потом на себе потом выносить надо. А что это такое мы с ним уже знаем не понаслышке.
***
Утро снова было солнечное и тёплое. Но в воздухе стоял удушливый запах гари от таёжного пожара, хоть он был далеко от нас. А за эту ночь продвинулся ещё дальше.
Это утро ничем не отличалось от предыдущих, когда я не мог поднять Белого пораньше. В этот раз я и не собирался его будить. У нас в распоряжении был весь день на осмотр озёр Роговик и Марина. Времени хватит.
Я набрал воды, сварил суп из пакета, закипятил чайник. Белый сладко спал в просторном вагончике. После утреннего чая решил сходить на наледь. На растаявшую её часть, почти напротив нашего вагончика. Дело в том, что после схода льда там осталась широкая коса из валунов и гальки. И ни одного деревца, ни одной травинки. Это понятно, ведь почти круглый год на этом месте лежит лёд. Какая тут может быть жизнь? Каменная пустыня. Лишь посередине широкой косы, метрах в трехстах от вагончика, есть возвышение, на котором растёт самая настоящая тайга. Лиственница растёт верхним ярусом, а нижним — всякий кустарник. Смотрится как остров среди сплошного ледяного поля зимой, а сейчас как зелёный живой остров среди суровых серых камней.
Самое интересное, что не у всех озёр группы Эльгеньевских есть названия, а их мы насчитали около трёх десятков. Но у этого островка жизни, диаметром до пятидесяти метров в поперечнике, было своё название. Якутка — вот его название, как мне сообщил Белый, ещё по дороге на озёра. Сам он узнал историю этого места от знакомого, с которым незадолго до нашего похода сам впервые тут побывал. Теперь поведал мне, что во времена освоения геологами первопроходцами этих мест, проводником у геологической партии был местный абориген, по национальности якут. В силу какой-то, неизвестной мне причины на этом месте он умер и был похоронен геологами. Как раз на этом островке. Отсюда и название такое.
Остров Якутка на растаявшей части наледи. Из архива Валерия Мусиенко.
Белый мне поведал, что не так давно медведь раскопал старое захоронение и утащил тело. А возле вагончика долгое время лежал его череп. Его ещё прострелил один из наших знатных браконьеров. Что для меня прозвучало как полная дикость и надругательство над прахом умершего человека. Я просто отказывался в такое верить, как и в то, что этот, уже простреленный, череп ещё долго лежал недалеко от вагончика. И никому в голову не пришло просто поступить по-человечески — взять и закопать его обратно на этом же острове. Куда он потом делся неизвестно. Я про череп. Надеюсь, что всё-таки нашёлся тот, кто предал останки земле.
Судьба браконьера была известна всем, он сидел уже несколько лет в колонии. Но не за это. Во время дружеской посиделки, приняв лишнего на грудь, приставил ружьё к голове одного из своих друзей и прострелил ему голову. В итоге история повторилась, но на этот раз он лишил жизни живого человека. У этого места был какой-то зловещий ареол. Конечно, если бы я не знал этой истории, может быть и на это место смотрел более приветливо и оно бы не давило так на меня.
Через пять минут, не спеша, добрёл по камням до Якутки, походил по острову. В самом центре острова была небольшая поляна, лишённая крупной растительности над просевшей землей. Я постоял несколько минут и побрёл обратно, постоянно оглядываясь. Мне было немного не по себе.
Когда дошёл до вагончика увидел, что Белый меня уже ждёт. Странно, что он уже проснулся. Он видел вдалеке мою фигуру, бредущую над пустынной речной косой, и решил дождаться. Понял, что я ходил смотреть Якутку. Сам он ещё вечером отказался от предложения сходить к этому острову.
— Ты что там, опять цветочки фотографировал? — кивнул он на обильно цветущие жёлтым цветом невысокие заросли, растущие у самого края наледи, заметив, что я ходил с расчехлённой фотокамерой у этих цветов.
— Да, посмотри, какая красота. Не рододендроны, конечно, но тоже здорово выглядят.
— Как они называются?
— Не знаю, — соврал я.
Это был курильский чай, если не ошибаюсь. Но если бы я только произнёс слово «чай», судьба несчастных растений была бы решена. Белый тут же натолкал бы их в чайник, в дополнение к своему постоянно расширяющемуся гербарию, который я пил уже с опаской. Я понимал, что хвоя лиственницы освежает, а хвоя кедрового стланика чрезвычайно богата витаминами, но очень хотелось иногда вспомнить вкус традиционного чёрного чая.
Курильский чай на наледи, недалеко от Якутки. Или все таки ядовитый лютик? Из архива Валерия Мусиенко.
К тому же я постоянно путал цветы курильского чая с такими же жёлтыми цветами нашего местного лютика, ядовитым соком которого местные аборигены в своё время смазывали наконечники стрел, при охоте на медведя, лося, оленя, волка. Не хотелось бы оказаться жертвой такой нелепой ботанической ошибки…
***
Плотно пообедав, мы налегке, взяв с собой только фотоаппарат и мазь от кровососущих насекомых, пошли осматривать озёра Марина и Роговик. По пути решили посмотреть и Большой Гольянник, Малый Гольянник, которые находились буквально в двух сотнях метров от вагончика.
Борьба с трясиной за сапоги. Из архива Валерия Мусиенко.
Гольянники представляли собой болотистые озёра, с болотистыми, топкими берегами, поросшими густой изумрудной травой. Пока я настраивал фотоаппарат для съемки озёр, Белый подошёл к воде. Вернее попытался подойти, но стал вязнуть. Вытащив одну ногу, ему тут же приходилось выдергивать вторую. Потом в обратном порядке. Пока я сообразил, что его засасывает всё глубже и пора спасать своего подельника, он уже сам вылез из этого болота, осыпая его самыми витиеватыми выражениями великого и могучего русского языка.
Дальше мы прошли между этими озёрами к сопке, на вершине которой раскинулось озеро Марина. По пути мы поняли, что идём по перешейку из травы, которой заросло озеро, в результате чего их стало два. Под ногами, как батут, качалась трава, чувствовалось, что мы идём опасному месту. Поэтому разошлись подальше друг от друга, чтобы уменьшить нагрузку на поверхность. Когда вышли на твёрдое место, к подножию сопки, то решили, что назад пойдём другим путём, в обход озёр.
На вершине огромной сопки, похожей на вулкан. В кратере озеро Марина. Из архива Валерия Мусиенко.
Чем выше поднимались на эту крутобокую сопку, тем больше я сомневался, что на её вершине нас будет ждать озеро. Но минут через двадцать упорного труда и сбивающегося дыхания мы были на вершине, где с удивлением обнаружили озеро Марина. Это была гораздо более крупная сопка, чем мы себе это сначала представляли. Но без вершины. Внутри была глубокая впадина, в которой и лежало само озеро. Озеро лежало действительно на большой высоте. Значительно выше долины, откуда мы сейчас влезли на сопку и выше соседнего озера Роговик, которое раскинулось с другой стороны этой сопки, так напоминающей кратер вулкана, заполненный водой. А возможно, это и был давно потухший вулкан, уж больно на это было похоже то, что мы сейчас обозревали перед собой.
К урезу воды Марины мы спускаться не стали, посмотрели сверху на озеро, отметили, что в него не впадает ни одного ручья. Наполняется оно дождями и талыми водами от тающих снегов, ложащихся за зиму в воронку кратера, а площадь водосбора там приличная. Из озера тоже нет выхода ни одному ручью. Но излишки воды дренируют со стороны самой тонкой стенки кратера, выходящей к наледи. Это как раз и есть тот самый ручей, который питает болото с шикарной плантацией морошки у наледи, которую мы с таким удовольствием объедали с Белым по дороге на озёра и обратно.
Озеро Марина. Из архива Валерия Мусиенко.
Две рыбацкие палатки у воды, в разных концах примерно полукилометрового в диаметре озера, свидетельствовали о его популярности у рыбаков. Тут водилась озёрная мальма. Странно, откуда могла появиться рыба в таком изолированном водоеме? Наверное, и правда — утки могли на лапах перенести икру из других водоёмов. Тем более, что в соседнем Роговике мальма тоже водится. Больше этой рыбы нет в окрестных озёрах, насколько я знаю.
Мы ещё раз полюбовались сверху на озеро Марина, на Роговик. Посмотрели на открывшуюся великолепную панораму долины Эльгеньи с её огромной вечной наледью, так и не растаявшей до конца к середине августа. Хорошо было видно место таёжного пожара, от которого поднимался вверх густой белый дым. Начали спуск к Роговику, по другому, такому же отвесному склону сопки, больше похожей на вулкан.
Озеро Роговик. Из архива Валерия Мусиенко.
Спуск не занял много времени, и уже скоро мы были у воды этого нового для нас озёра. Роговик оказался гораздо больше, чем нам это представлялось с высокой сопки. По размерам он уступал только озёрам Эльгенья и Лебединому. По форме напоминал правильный прямоугольник. Вода была прозрачная, несмотря на то, что озеро было ближе к лесному типу, чем к горному. В воде виднелось много водорослей, которые у одного из берегов создали целую завесу, мешающую заглянуть в глубину.
У пологого берега, выходящего в сторону наледи, виднелась мелкая узкая болотистая протока, по которой вода из Роговика слабо текла в соседнее болото, выходя из него к наледи и впадая в Эльгенью. Дальний берег был тоже пологим и имел, судя по всему, другую протоку, ведущую в озеро из небольшого болотистого распадка. Но туда мы не пошли.
На воде качалась, прибитая ветром к берегу, моторная лодка без двигателя, но с парой вёсел. Я предложил Белому сплавать на противоположный берег, но он отказался, сомневаясь в надёжности этой посудины. Так как это был только внешний дюралевый корпус лодки. Но круг по озеру на вёслах, недалеко от берега, мы всё же сделали.
Лодка у протоки из Роговика. Из архива Валерия Мусиенко.
Тут же была и избушка. Но не рубленная, как на Лебедином озере, а собранная на металлических санях. Она имела дощатые стены и больше напоминала сарай. Хотя была отлично утеплена, так как эксплуатировалась зимой. Ведь мальму мужики ловили со льда, лёжа над лункой, укрыв голову ватником и цепляя рыбу крючками браконьерских «коромысел». Думаю, что так было немало рыбы покалечено, немало погублено зря. А на удочку она упорно не брала. В избушке была хорошая печка и высоко под потолком расположенные нары, для сохранения тепла. На двери избушки красовалась гордая надпись: «Приют рыбоеда».
— А я думал Роговиком озеро назвали потому, что оно имеет форму рогов или одного рога, а оно по форме корыто напоминает, — вздохнул Белый, когда мы уже вернулись в вагончик на наледи другой дорогой и сидели у костра с кружками чая.
— Мне одноклассники рассказывали несколько лет назад, что приходили сюда, а на Роговике, в окрестностях озера, полно валялось рогов оленей. Поэтому и Роговик, наверное, — выдаю ему свою версию.
— Ну да, мы с тобой тут вокруг все облазили, но ни одного рога пока не нашли…
— В том то и дело.
— А ведь версия вполне правдоподобная — места тут хорошие для выпаса оленей. Они тут долго могли находиться и попасть на сезон, когда сбрасывают рога. Только где они?
Таёжный пожар. Из архива Валерия Мусиенко.
Мы снова проводили закат, посмотрели на зловещее зарево таёжного пожара, уходящего всё дальше в горы, где он скоро сам остановится среди голых камней, если раньше дожди не потушат. Людям было не до этого таёжного пожара, по какой-то причине.
С рассветом проснулись и, подкрепившись всухомятку и попив чаю на дорожку, рванули на шахту. Мы как раз успели выйти на неё за пятнадцать минут до того, как приехал автобус с дневной сменой. А мы с ночной сменой уехали домой, чтобы через несколько дней снова сюда вернуться, ведь мы задумали новый поход по Эльгеньевским озёрам, пока не закончились наши отпуска и август.
Уж больно хотелось ещё хоть раз прикоснуться к этой красоте, к девственной природе, побывать в тех диких её уголках, где пока незаметно всё уничтожающее присутствие человека.
27.02.2021 – 14.03.2021 г.