Пассажирские поезда делятся на три категории: почтовые, скорые и фирменные. Но для жителей сибирских железнодорожных станций было всего две абсолютно противоположных категории: западные и восточные.
Скучные унылые западные, идущие из центра России, медленно подползали к перрону, и только спустя некоторое время после остановки состава из вагонов появлялись редкие, прячущие свои лица в воротники пальто пассажиры, которые первым делом выясняли, сколько градусов мороза на термометре и лишь потом решали, стоит ли им тащиться к столам привокзального рынка или лучше вернуться в теплое купе. Те, кто все-таки решался совершить героический бросок к торговым рядам, долго спорили о цене, требовали дать попробовать снедь, и, в конце концов, возвращались в вагоны, так ничего и не купив.
Иное дело — восточные. Эти подлетали к перрону с каким-то особым шиком. Еще до полной остановки поезда, прижав возмущающуюся проводницу к стене тамбура, на перрон стремительно вылетала орава веселых и немного пьяных мужиков. Этим было совершенно безразлично: сколько градусов сегодня на термометре, минус десять или все пятьдесят. Они выскакивали на перрон без верхней одежды, прямо от столиков купе.
Одна половина оравы, все с огромными сумками, еще на бегу выкрикивала два вопроса «В какой стороне привокзальный магазин? И есть ли в буфете пиво?» — и, получив ответ, стремительно убегала.
Вторая часть подбегала к торговым рядам. В этой группе все роли были распределены заранее, каждый четко знал какой вид снеди он обязан купить. Одни устремлялись туда, где продавалась горячая еда, другие к соленьям, третьи к холодным закускам, рыбе, салу, хлебу. Восточники никогда не торговались и ничего не просили на пробу. Зачем? Ведь о кулинарном мастерстве сибирских хозяек и о том, что они все продают исключительно свежее, известно давным-давно. Они просто спрашивали: «Что стоит?», расплачивались и, забрав снедь, шли дальше.
Соответственно, как небо и земля, различалась и еда, выносимая привокзальными торговками к поездам. К прибытию западных поездов выходило не более пяти–шести старушек. Они приносили еду попроще, и понемногу: отварная картошка, соленые огурчики, капуста, творожок, нарезанное небольшими кусками сало, и горестно качали головами, услышав сигнал к отправлению поезда: «Ну вот, как всегда, опять почти ничего не продали».
К прибытию восточных поездов для старушек с их простой снедью, на торговых рядах не было места. Здоровые, краснолицые торговки выставляли на столы самое лучшее, чем славилась Сибирь.
Тушеная картошка по-домашнему, которую кроме Сибири не умеют готовить нигде более по всей России: когда крупно нарезанный картофель в процессе тушения пропитывается жиром так, что будто светится изнутри аппетитной желтизной.
Знаменитые сибирские пельмени и вареники с картошкой, беляши, манты, чебуреки, пироги с начинкой на любой вкус. Все с пылу, с жару. Более десяти видов грибов на любой вкус: солёные, маринованные, с клюквой, брусникой. Сало, мясные рулеты, окорока, холодец. Рыба в любом виде…
Поезд еще стоит у перрона, а на торговых рядах нет ни единой крошки. Довольно посмеиваясь, торговки подсчитывают выручку и делятся впечатлениями:
— Вот это мужики! А ведь они так, пока всю Сибирь не проедут, на каждой большой станции сметают с торговых рядов всё подчистую и в вагон-ресторан никогда не ходят, едят только домашнюю снедь.
Тут появлялись загруженные под завязку спиртным мужики из первой половины выскочившей из поезда оравы, и торговки вновь ахают:
— Ну и восточники! Им все едино: что вкусно есть, что много пить. Да какие привередливые. Дешевое вино не покупают, скромной пищи не едят. Если гулять, так гулять по-российскому, с размахом. На столе должно быть только самое наилучшее! Одно слово — мужики!
Почти три месяца в году, по три поезда в сутки, по Сибири катился молодецкий хмельной разгул мужиков, севших на поезд во Владивостоке.
Это странное для непосвященных явление имело свое четкое и логическое обоснование. К семидесятым годам прошлого столетия Владивосток стал самым морским городом мира. Одних «морских контор» в городе было четырнадцать!
Пора массовых отпусков у рыбаков выпадает на конец осени и двух первых месяцев зимы, число списавшихся на берег в отгулы или отпуск исчисляется многими тысячами. Долгие месяцы путины моряк держит себя в ежовых рукавицах, когда и что ему делать — определяют морской устав и судовой распорядок, для перехода к спокойной земной жизни необходима разрядка. Желание сбросить с себя жёсткий морской регламент, оттянуться по полной программе — было всеобщим.
Скорый поезд Владивосток — Москва был словно специально создан для моряков-отпускников. Но отпускникам очень не нравилось, что по вечерам, когда разгул достигал зенита и они хором начинали петь песни, возмущенные шумом попутчики приводили проводниц и ломали им кайф. Они разработали целую систему, как надо действовать, чтобы оттянуться по полной программе.
При получении отпускных, а чаще всего у билетных касс, отпускники группировались и старались скупить все билеты в три купе подряд. В среднем поднимались верхние полки, за счет чемоданов удлинялся стол. Это был банкетный зал, а в двух купе с обеих сторон от зала отсыпались «уставшие от застолья». Они же служили звукоизолятором шума банкетного зала от остального вагона.
Но иногда случались накладки. Время от времени пассажир приобретавший билет заранее, попадал в одно из таких трех купе. Его участь была печальной. Позднее он еще мог припомнить, как садился в вагон, а дальше полный провал. В себя он приходил уже дома. Такого пассажира каждый из моряков почитал как личного гостя, и обязательно добивался того, чтобы тот выпил с ним. Моряков много — гость один. Бедолаге не давали ни малейшего шанса просохнуть от спиртного.
Поезд остановился на одной из станций Байкала. Из вагона с шумом и песнями моряки вынесли на руках совершено невменяемого пассажира, занесли его прямо в кабинет дежурного по вокзалу и, пресекая любые возражения, тут же сунули ему в карман банкноту в двадцать пять рублей.
— Это — наш самый лучший друг. Вот его вещи и документы, в пакете бутылка и закуска. Проснется, похмелишь, посадишь на такси, держи десять рублей таксисту, а мы на поезд. Береги нашего друга.
То, что их дорогой гость прибыл в пункт назначения, требовалось срочно отметить, а это уже повод снова накрыть стол.
Моряки приучены к дисциплине, поэтому и на столе у них идеальный порядок. У них даже есть специальный термин для культурного застолья. «Уборка стола по-морскому». Углы скатерти поднимаются и все, что было на столе завязывается в узел и за «борт».
Накрыв стол «по новой», моряки подняли стаканы за здоровье сошедшего попутчика, но не успели сказать тост, как появившаяся в дверном проёме проводница весело сказала:
— Ну вот, прямо к столу. Что морские волки радуетесь, что споили слабого человека? Принимайте замену вместо сошедшего. Этого вам уж ни перепить, не мужик, а могучий сибирский кедр. Проходи отец в купе.
За проводницей, одетый в шубу и лохматую собачью шапку, высился огромный мужик. По заросшему густой, но аккуратно постриженной бородой лицу, невозможно было определить сколько ему лет, но вне всяких сомнений, это был очень крепкий мужик, настоящий сибиряк. За столом радостно взвыли, а мужик смутился:
— Да я что, куда мне спешить? Постою пока в тамбуре, покурю, пусть люди не спеша отобедают.
Проводница аж зашлась от смеха, а, отдышавшись, сказала:
— Отец, у тебя табака не хватит, чтобы перекурить их застолье, они вот так еще трое суток «обедать» будут, а потом еще сутки похмеляться.
Но моряки уже перехватили инициативу в свои руки. Узнав имя своего нового попутчика (сибиряка звали Иваном Серафимовичем), они бесцеремонно затащили его в «отсыпное» купе, раздели и тут же усадили за стол. Выпили за знакомство и сразу же за здоровье сошедшего пассажира. Дав сибиряку время хорошо закусить, моряки поинтересовались:
— Откуда ты, отец, и куда в разгар зимы путь свой держишь?
Иван Серафимович буквально расцвел от этих вопросов:
— Праздник у меня, дочка, что на Украине, с мужем живут, внука родила. Иваном назвали, уважили. Везти внука показать нам с бабкой сюда, гиблое дело, мы же на самом Байкале живем. Вот мы с бабкой и тянули жребий, кто в эту зиму поедет внука посмотреть, а кто на следующий год. Выпало мне первому ехать.
За это требовалось незамедлительно выпить: за внука, за дочку, за бабку на студеном Байкале. Или Иван Серафимович не был приучен к такому темпу, или задумался о внуке, но он, подперев щеку рукой, стал мечтательно смотреть в окно. Моряки его не тревожили, а продолжали свою, начатую ещё вчера дискуссию. Больше всех горячился Юрий:
— Ничего понять невозможно. Возьмите любую книгу о Забайкалье и везде есть упоминание о просто сказочном байкальском деликатесе — омуле с душком, но нигде нет описаний вкуса этого деликатеса, в чем его изюминка. Я уже четвертый отпуск подряд еду мимо Байкала, но не могу купить омуля с душком. Соленый есть, копченый есть, с душком нет. Сегодня не выдержал, спросил у вокзальных торговок. Они мне с презрительной усмешкой отвечают:
— А чего его зря на вокзальный рынок выносить, все равно никто из пассажиров ни купит, к его духу надо с детства привыкать.
Выходит, врут все писатели. Это что же за деликатес, если его не может, есть обычный, не приученный к нему, человек, это…..
Что хотел сказать Юра, моряки ни успели услышать, Иван Серафимович громко крякнув, отпустил руку на стол с такой силой, что бутылки подпрыгнули.
— Эх, где наша ни пропадала! Есть у меня омуль с душком, для доченьки в подарок везу, она его обожает, а солёный — для зятя. Всем хорош зять, но хохол, толку в рыбе не понимает, не ест омуля с душком.
Сердечные вы ребята, хлебосольные, но и сибиряки не халявщики. Никому, ни за какие деньги не дал бы омуля, что для дочки везу, но вас угощу, чтобы почуяли, узнали вкус нашего омуля с душком.
Иван Серафимович поднялся и вышел в соседнее купе, где были его вещи. Минут через десять он вернулся и торжественно водрузил на стол три рыбины. Потребовал газету, и собственноручно стал чистить омуля и резать его на куски.
— Эти два, что для зятя, соленые, а вот этот — для дочки, с душком. Это не нуждалось в объяснении. Еще до чистки омуля моряки подозрительно завертели носами, что это так пронзительно завоняло? Причем до боли знакомый запах?
После того, как Иван Серафимович вскрыл омуля, сомнения в том, что воняло, исчезло у всех. Благоухал омуль с душком, и этот запах был хорошо известно морякам. Так могла пахнуть только плохо посоленная, жирная, и от того задохнувшаяся в собственном соку рыба.
Иван Серафимович вытер руки салфеткой и, улыбаясь во весь рот, торжественно произнес:
— Прошу всех откушать нашего байкальского омуля с душком.
В любом ином случае, другого человека, попросту послали бы куда подальше. Отказаться от угощения, которое сибиряк вез для любимой дочери, но взял часть его, чтобы от всего сердца угостить моряков, было бы просто свинством.
«Наливай по полному стакану». Моряки, залпом выпивали водку, и пока вкусовые рецепторы во рту были обожжены алкоголем, бросали в рот по кусочку омуля с душком, глотали ни жуя, и спешили закусить уже соленым омулем.
Иван Серафимович подозрительно оглядел моряков. Такой дегустации знаменитого омуля с душком он явно не ожидал.
Юра, чувствуя свою вину перед товарищами, поспешил успокоить старика.
— Не обращайте внимания на этих снобов. Им доводилось вкушать все рыбные деликатесы мира, и они выработали свой вид дегустации. Сначала неизвестный деликатес, а потом сразу же известный. На контрасте вкусовых ощущений они определяют истинную ценность деликатеса. — Самозабвенно врал Юрий, придумывая все на ходу.
— Так, дегустацию требуется срочно обмыть, наливай по новой.
Налили, выпили. Все подумали, что после двух стаканов подряд, учитывая ранее выпитое, сибиряк забудет об омуле, но сибиряк был зорок:
— Что же вы ребята соленый омуль подчистую смели, а с душком, после второй, никто и кусочка не взял?
Взять в рот еще один кусок тухлой рыбы хоть под водку, хоть под спирт, упорно не желал никто. Все моряки разом посмотрели на Юрия: «Ты жаждал попробовать омуля с душком? Ну, вот ты и выкручивайся перед стариком».
И Юрку понесло:
— Серафимович, твой омуль просто прелесть, но ведь ты же больше нам не дашь? И правильно сделаешь. Раз везешь дочке, то вези. Но в этом вагоне едут два купе девчат с краболова. По вечерам они приходят к нам на посиделки. Девчонки просто обожают ром «Негро», а в нем 43 градусов. Лимонами мы запаслись, но мало. Вот омуль с душком и пойдет девчонкам на закуску. Чтоб никто ни смел, до моего прихода есть омуль с душком – это будет сюрпризом для девчат. Коля, пойдем, я тебе ром дам, а сам за девчонками.
В коридоре Юра наставлял Николая.
— Когда девчата зайдут, то начнут фыркать — мол, стол у нас грязный, неопрятный для гостей, а ты сразу уборку «по-морскому», вместе с этим ароматным омулем.
Девчата от души посмеялись над Юркой, но помочь морякам в их беде не отказались. Через пять минут в проеме двери появилось девушки. Идущая первой раскрасавица Татьяна, едва переступив порог, остановилась.
— Девчата, стоп! Посмотрите у них же не стол, а настоящая помойка.
Все вскочили на ноги.
— Девчата не уходите. Аврал по-морскому, и на нашем столе будет полный ажур и идеальный порядок.
Коля стремительно поднял углы скатерти, всё лежащие на столе смешалось в общую кучу. Сквозь веселый смех и гам послышался стон невообразимо пронзительной душевной боли:
— Омуль!!!
Иван Серафимович забрал у Коли узел, развернул, сквозь кучу объедок и шелухи едва проглядывались куски омуля. Сибиряк отдал Коле узел и сев на полку, закрыл глаза. Татьяна подсела к убитому горем сибиряку и, нежно поглаживая его руку, что-то говорила ему вполголоса.
Стол накрыли по-новому. Распили дикое пойло под названием ром «Негро». За «любимый ром» каждый из моряков получил от девчат увесистый пинок под столом. После рома сибиряк пьянел на глазах. Затем встал, пошатнулся и, извинившись, вышел из купе. Все подумали, что старик пошел спать. Но спустя минут десять он вернулся и в гробовой тишине положил перед Татьяной ни один, а сразу два омуля с душком.
— Почисть дочка. Смотрю я на тебя, ну вылитая моя Машенька. Как же мне тебя с девчатами не угостить нашим знаменитым омулём с душком.
Юрий с ужасом подумал — «все, будет грандиозный скандал». Ведь захмелел не только сибиряк, захмелели все. Запаха чистки новых омулей желудки моряков уже не выдержат.
Но Татьяна была просто великолепна:
— Ну, уж нет. Вы им омуля сегодня уже давали? Давали! А они, лишь девчат увидели, обо всем забыли. Омуля с душком в мусор?!! Нет, отец, если ты принес этого омуля нам, девчатам, то и есть мы будем его сами, без этих глупых мужиков. Я его сейчас хорошенько, плотно заверну, чтобы аромат не уходил, и отнесу к себе в купе, а вечером мы его с девчонками под горячую картошечку за милую душу умнем. Спасибо отец.
Расцеловав смущенного деда, она подхватила сверток с рыбой и быстро вышла из купе.
Через час, когда Иван Серафимович уже крепко спал. Пакет с подаренным девчатам омулем покоился в урне небольшой станции, на которой скорый поезд делал минутную остановку. Моряки, вдоволь посмеявшись над своим испугом вновь отведать омуля с душком, сделав уборку по-морскому, накрыли стол.
Юра предложил тост:
— Так выпьем же друзья за то, чтобы всех тех, кто описывали омуль с душком как редкостный деликатес, до самой смерти кормили исключительно только этой ароматной рыбой.
Тост понравился всем. Моряки выпили за это справедливое пожелание стоя. До Урала было еще почти трое суток праздничного застолья. Отпускники оттягивались по полной программе.
Автор: Юрий Маленко.