«Владыка велел подать такой лук, на котором никто не мог натянуть тетиву. Стрела унеслась далеко-далеко и скрылась из виду. В конце концов она упала, и там, где коснулась земли, забил ключ, который потом превратился в реку, и свойство реки таково, что она смывает всякий налет и пятно греха с того, кто искупается в ней. Где эта Река?»
Р. Киплинг, «Ким»
«Удачная вышла охота, — радовался про себя Костя, заваривая на утренней зорьке в походном котелке крепчайший до густоты чай. — Давненько уже так не везло. Да что говорить, лето-то какое было: и рыбы много, и тундра грибами-ягодами не обидела. И осень славная, сезон дождей закончился. Вон как тихо, солнечно… Хороший год».
Довольно улыбаясь своим мыслям, он достал из рюкзака сухари, юколу, баночку с сахаром. Разбудил двух товарищей, Генку и Славу, с которыми вместе, летом еще, решили поохоться в сентябре в этом глухом уголке тундры. И не прогадали: у берега на добротно сколоченном широком плоту бурым холмом громоздится туша медведя; рядом, в мешках, битая птица без счета — тут тебе и чирки, и шилохвость, и крохали, и даже пяток жирных гусей. «Удачный год, удачная охота, — еще раз мысленно подвел итог Костя. — Теперь благополучно сплавиться по реке до базы — и все…»
Ледяные, уже налитые предзимним свинцом струи быстро несли их мимо догорающих в сентябрьском огне лесистых берегов. Любоваться окрестностями было некогда: и без того неспокойную реку взбурунил паводок после недавно прошедших дождей, закосматил, посеребрил пеной, закрутил в лихие водовороты, подхватил с подмытых берегов стволы обрушившихся вместе с ними деревьев и, играя бревнами, как щепками, повлек взбесившимся течением вниз, вниз… Только успевай отгребаться шестами от опасностей, какие уж там красоты! К вечеру трое мужчин совсем вымотались, управляясь с плотом. Костя, несмотря на разлитую в воздухе прохладу, взмок, сбросил с себя теплую куртку, оставшись в одной тельняшке и легком свитере, и все равно пот заливал глаза, ручьями сбегал по спине.
В сумерках и от усталости они не сразу заметили, что течение стало еще стремительнее, изменился тембр голоса реки: он звучал ниже, мощней. Сообразив наконец, что достигли самого трудного участка пути, где их река впадает в другую, еще более полноводную и коварную, охотники спешно принялись отталкиваться шестами к противоположному, безопасному берегу, но было уже поздно.
Вихрь течения перышком подхватил плот и повлек в самое месиво из брызг, коловерчений тугих струй, туда, где две соперницы, слившись воедино, еще меряются силами и спорят, чей нрав круче. В результате этой борьбы образовался чудовищный водоворот, затягивающий деревья, сучья, траву и другую добычу реки, отобранную у берегов. Изжеванная, перемолотая, она выплевывалась им в гигантский залом чуть ниже по течению, и туда с утробным ревом и всхлипами устремлялась вода теперь уже одной реки. Дно в таких местах постоянно в движении, в одном и том же месте то вымываются глубокие ямы, то их затягивает песком и галькой.
Во время весеннего паводка здесь закрутило здоровенную лесину в два обхвата, поставило на попа и замыло нижний конец грунтом, да так прочно, что лесина простояла в реке все лето, будто указующий в небо сучковатый перст. И именно на нее теперь с крейсерской скоростью несло плот с людьми. Вот передняя часть его врезалась в бревно…
Будь течение хоть немного спокойнее, охотники без особого труда оттолкнулись бы от него и поплыли себе дальше. Но в то же мгновение, когда плот зацепился за лесину, мощный напор потока плотно прижал его к препятствию и начал задирать корму, мешающую бегу вперед. Плот накренился.
— Хватайте карабины и прыгайте на лесину!
Костя быстрее всех понял грозящую им опасность и первый спрыгнул с переворачивающегося плота на бревно, уцепившись за его сучья. Товарищи последовали за ним. Нащупав в воде ногами сучки-подпорки и встав на них, охотники облепили ствол затонувшего дерева. Тем временем облегченный плот передумал переворачиваться. Бешеный поток вырулил его вдоль лесины, немного покружил в водовороте и, как-то миновав страшный залом, понес прочь от хозяев.
Все произошло так быстро, что охотники не успели среагировать и попытаться вернуть убежавшее плавсредство. Да и как? Прыгать за ним в ледяную воду, закрученную жуткими воронками? Здесь и мастерский пловец не рискнул бы, а из них только двое с грехом пополам могли держаться на воде, третий же вообще не умел плавать.
Понемногу приходя в себя, охотники начали осознавать всю глубину своего бедственного положения. До обоих берегов далеко. Вокруг их жалкого пристанища ярится водная стихия. Надвигается ночь, уже почти стемнело. Ближайшее жилье с людьми в 18 километрах ниже по течению. А самое худшее — то, что вода продолжает прибывать. Стоя по пояс в реке, они чувствовали, как граница между онемевшим от холода и еще «живым» телом медленно, но упрямо переползает все выше.
Костя уцелевшим в ножнах на поясе охотничьим ножом сделал засечки на бревне с интервалом примерно в сантиметр. Одна за другой они скрывались в воде. Одной рукой (вторая крепко держалась за сук) он поднял карабин над головой и несколько раз пальнул в воздух в отчаянной надежде, что выстрелы услышат. Хоть кто-нибудь… Лес молчал в ночном оцепенении. Только река безучастно продолжала выводить свое нескончаемое многоголосье, рассказывая что-то самой себе, не замечая ни времени, ни трех потерянных, замерзающих в ней людей. Дважды они пробовали добраться вплавь до берега. Первым рискнул Слава, физически самый крепкий. Он попытался выгрести против течения, но оно оказалось сильнее и потащило в водоворот. Еле успел ухватиться за спасительную лесину.
Вторым «заплывал» Костя, у него тоже ничего не вышло, но после купания на нем не осталось ни одной сухой нитки. Его била крупная дрожь, зубы выстукивали чечетку. От мокрого свитера шел пар, унося в ночь последнее тепло.
Мужчины разговаривали, чтобы не заснуть ненароком и не разжать руки, но усталость исподволь овладевала ими, глаза закрывались, отключалось сознание…
Потом их осенило. Из брючных ремней они Костиным ножом нарезали тонкие ремешки, крепко привязались ими друг к другу и к лесине. Теперь было не так страшно заснуть. Понемногу наваливалось тяжелое забытье. Костя часто просыпался — будили холод и боль в окоченевших, распухших от воды ногах. Ближе к середине ночи в короткие периоды полусна-полубреда его стали посещать видения. То как будто река начинала сказочно быстро мелеть, обнажая влажно блестящие окатые камни, и берега манили доступной близостью. То блазнились голоса людей, спешащих им на помощь. А то вдруг сама невнятная для человеческого уха речная песня, сопровождаемая басовыми аккордами струн-струй и хрустальными колокольчиками брызг, складывалась в слова, поразительно ясно и просто объясняющие неизъяснимые тайны жизни, суть которых безвозвратно ускользала в момент пробуждения.
В очередной раз Костя очнулся на рассвете, в шестом часу (водонепроницаемые часы шли исправно). Товарищи еще дремали. Ноги совершенно потеряли чувствительность. Рефлекторно опустив к ним глаза, Костя взглядом зацепился за столбик засечек на лесине. Еще недавно они были под водой. Значит, паводок действительно пошел на убыль! Окончательно проснувшись и повеселев, он внимательно огляделся. Воды все-таки еще было много, а течение хоть и не такое бешеное, как накануне, но вce равно слишком сильное для того, чтобы побороть его вплавь.
А это что? Ух ты!!! Река преподнесла гостям подарок: прибила к их убежищу длинную, метра в четыре жердину. Рядом с ней перекатывалась с боку на бок округлая аккуратная чурочка. Еще не зная, как можно применить эти сокровища, Костя растолкал друзей, и они общими усилиями вытащили их из воды. Скоро созрел план. Все тем же ножом они разрубили жердину на несколько частей и накрепко привязали их обрезками ремней к чурке. Получился миниатюрный плотик-поплавок.
— Теперь я счастье буду пытать, — твердо заявил самый младший, Генка. — Моя очередь.
— С ума сошел??? Ты же плавать не умеешь! Потонешь, что мы твоим родителям скажем? — запротестовали Слава и Костя.
— Скажете: утонул смертью храбрых. А лучше я им сам скажу. Когда выберемся.
Генка ободряюще подмигнул и принялся раздеваться.
Нелегкое это занятие — стягивать мокрую одежду, стоя по пояс в воде на сучках затонувшего бревна, а уж разуваться…
— Ничего-о-о, зато мешаться не будет.
Оставшись в одних трусах, он обеими руками обхватил плотик, прижал его к животу и встал на изготовку. На счет «три» привязанные к стволу Слава и Костя подбросили Генку, чтобы он упал в воду как можно дальше от водоворота. Взлягнув в воздухе голыми пятками, пловец с громким плеском скрылся под водой. С минуту Генка не выныривал. Минута… А для Славы с Костей — мучительная вечность, казалось, растерзавшая сердца в клочья. «Только не в залом, только не в залом!» — молил Костя реку.
Наконец над угрюмого цвета водой появилась Генкина голова. Течение выносило его в сторону от зияющего черными дырами залома на отмель. Вот Генка смог достать до дна ногами, встал, побрел к берегу, все еще обнимая спасательный снаряд. Выйдя на сушу, обалдело постоял лицом к товарищам, потом с победным воплем бросил плотик на берег и в полном восторге заскакал вокруг нее, как ненормальный, базланя что-то нечленораздельно-ликующее.
— От чумовоз! — Друзья улыбались, глядя, какие коленца выкидывал полуголый синий парень, а потом громко, перекрикивая рокот реки: — Иди уже, шальной, за подмогой! Да побыстрее!
— Я мигом! Я вихрем домчусь! Вы ж только дождитесь!
Генка еще помахал им на прощание и скрылся в тальнике. А его товарищам оставалось ждать. Но ведь ожидание с реальной надеждой на помощь и ожидание чуда и милости обстоятельств — две большие разницы. Они ждали и верили, что Генка непременно дойдет до рыбацкого стана и приведет людей им на выручку, хотя и переживали, конечно, за него: раздетый ведь, а уж сентябрь на исходе. Еще того хуже — разутый, каково-то оно босиком по острым камням да зарослям бежать восемнадцать километров? А зверье?
— Ну, насчет зверья не переживай, — щурился Костя, подставляя лицо взошедшему солнцу. — Оно при виде Генкиного нижнего белья в ужасе по норам разбежалось.
Так и коротали время, отогреваясь набирающими силу солнечными лучами и балагуря. А около двух часов пополудни послышался гул лодочного мотора. Охотников усадили на банку, укрыв телогрейками и закутав ноги толстыми портянками. Костя и Слава блаженно впитывали сухое тепло, вполуха слушая под веселое ржание спасителей рассказ старика Петровича о том, как они перетрухнули, увидев ковыляющего по берегу призрака в семейниках, хромающего на обе ноги, исцарапанного, грязного, машущего руками и что-то орущего.
— Да-а, повезло вам, мужики, — сказал в завершение Петрович. — А ведь вас еще сюрприз ждет. Сейчас сами увидите.
И верно: буквально в километре от места их рокового крушения в спокойной заводи тихо-мирно, точно кто его специально причалил, стоял плот со всей поклажей на борту. И дичь уцелела, и мишка, и даже ни один рюкзак не пропал.
Вечерние сумерки мягко обволакивали речную долину. Все вокруг источало мир и благолепие. Костя задержался у костерка, грея ладони о закопченные бока эмалированной кружки с чаем. Слава и Генка уже спали в выделенной рыбаками палатке, чьи стены сотрясались от богатырского храпа. А Косте не спалось. Палочкой пошевеливал малиновые угольки в костре, вдыхал горьковатый тальниковый дым; прищурившись, внимательно, словно впервые, смотрел на затейливое переплетение ветвей, желтеющие под ними пучки травы, на небо, почти черное и уже в крапинках звезд на востоке и зеленовато-палевое на закате; на текучее речное стекло…
Смотрел и думал: какое же это все-таки счастье — жить, дышать, стоять ногами на твердой земле, ощущать жаркое дыхание огня. Вот бы еще вспомнить то важное, прекрасное и истинное, о чем поведала ночью река.
Невыдуманную историю Константина ХАНЬКАНА, случившуюся в Северо-Эвенском районе Магаданской области, записала Саша ОСЕНЕВА