История, подобная той, что будет рассказана ниже, в принципе, могла бы приключиться с любым из колымчан-золотодобытчиков, зарабатывающих себе на жизнь не в полурабских старательских артелях, а на свой страх и риск. В общем, рассказ про Петровича – это почти что быль…
…День с самого утра не задался. Вернее, даже не с утра, а с поздней ночи: где-то часика в два – три затрезвонил в дверь сосед-алконавт, затребовал общения (а его совсем не хотелось, наоборот, хотелось спать). Короче, Петрович соседа послал куда подальше, но заснуть уже не смог, поэтому всю оставшуюся ночь то, как тупой тюлень, хлопал глазами, потом, что-то сообразив, читал Библию. Под утро, в шесть часов (помня о разнице во времени) позвонила дочь с «материка». Услышав междугородний звонок, Петрович почему-то вздрогнул, а потом, все услышав, ответив на все вопросы, и, чего уж грех таить, поругавшись (он был вспыльчив и несдержан в разговоре с людьми, которым доверял), «старый пень» (так Петрович себя называл) сел в своей холостяцкой постели обрюзгшим 130- килограммовым мешком и задумался – где взять деньги?
Денег просили дети. У Петровича было всего двое детей – сын и дочь. Сын, закончив мединститут, работал, а дочь, «последышек», только поступила учиться.
Строго говоря, Петрович не был таким уж «старым пнем», всего-то ему было 55 лет, но жизнь, потоптав его основательно, выработала в нем позицию – «хорошего ждать больше нечего, успеть бы отдать застарелые долги».
…Забелесевшие, затекшие дождевыми струями стекла окон ничем не побудили Петровича к активным действиям – он лежал, как бы спя, но, наоборот, притворяясь перед самим собой и бодрствуя, он напряженно думал – ГДЕ ВЗЯТЬ ДЕНЬГИ?
Решение пришло, в принципе, привычно – надо «заработать», в смысле – украсть. Нет, конечно, слово «украсть» Петрович даже мысленно не произносил. Зачем ему это самообличение, ведь, как он думал, «брали» им не принадлежащее все, кто только имел такую возможность! И потому Петрович подумал просто – где добыть?
Петрович был начитанным советским человеком, то есть он знал – уголовный кодекс нужно чтить. Поэтому он не стал брать автомат (тем более, что его у Петровича не было), но взял промывочный лоток, старый и потрескавшийся, логично решив, что в растрещинах и бортах старых отработок остается много золотого песка, о котором забыли все старые геологи, а новые – вообще не знают…
…Ручей, вернее, как говорят геологи – ключ, бежал, звеня и сверкая прозрачной струей воды среди унылых, порыжевших осенней присыпью сопок, забегал в старые разработки то ли сталинских зэков, то ли ударников советских пятилеток, и, сворачиваясь в тугие кольца, выбегал к затерянному поселку золотодобытчиков.
…Петрович, основательно подготовившись, вышел к этому ключу ближе к концу измотавшего его дня. Шутка ли, пройти километров сорок по тайге, чтобы не оставлять следов на полузаброшенной дороге, и, самое главное, чтобы при этом не потерять кураж, то есть – желание заработать, обмануть всех, кто препятствует этому, то есть – быть настоящим мужчиной!
Петрович вышел в ложе ручья, бросил на отозвавшуюся сухим хрустом гальку старый рюкзак, мешок с принадлежностями и заветный талисман – одеревеневшую «верхонку», рукавицу из суровья.
… Под бортом старого старательского ручья опытный глаз мог бы приметить признаки залежей золота. Приметил их и глаз Петровича. Проходя по руслу, он сразу усек характерную «рыжинку» в слоях береговых отложений, потому и бросился к тому месту, где, на его взгляд, должно было быть «золотье»…
…Раскопав небольшой котлованчик и устроив ванночку для промывания песка, Петрович как-то сразу забыл обо всем, то есть о том, что и времена другие, «постсоветские», и «менты» другие, «за рубль» их не возьмешь. Копал он и мыл, поддавшись своему закостеневшему навыку. Напрягая отвыкшую спину, хекая, кидал в ведро лопаты сизо-коричневого грунта, отмахиваясь от полчищ злых комаров, нелепо приплясывая, что-то орал веселое, предчувствуя свою старательскую удачу…
…Услышав звук мотора, Петрович понял, что бежать уже поздно. Что делать? Упав и подкатившись в нишу, выкопанную им самим в борту ключа, Петрович замер. Первая машина, ГАЗ-66, видимо, со сменой горняков, пройдя метров сто выше по руслу, остановилась. Вторая, легковушка, встала прямо над головой. Петрович, затаив дыхание, слушал…
– Ну, что там? – спросил кто-то басовито. – Есть?
– Да есть, какой-то козел, – ответил молодой голос и засмеялся, – сейчас шугнем!..
Над головой Петровича загрохотала ритмично земная твердь, и он понял, что сейчас умрет под завалом. Задыхаясь от непривычного мышечного рывка, бросил свое тело вперед, наружу. Снаружи, наверху, злорадно заржали…
…Ну что, козел, отмылся?.. – первое, что услышал Петрович, а потом увидел стволы двух автоматов, нацеленных ему прямо в живот. Автоматы были в руках у парней, одетых в камуфлированную форму без знаков различия.
– Стреляй! – услышал он потом. – Спишем, как сопротивлявшегося!..
Непонятно было – то ли всерьез это говорилось, то ли «камуфляж» так зловеще шутил.
Петрович снял с головы свою таежную шляпу, и на голове его в лучах угасающего солнца матово вспыхнули белесые седые волоски вокруг лысины, мутно и тоскливо блеснули непрошеные слезы в уголках глаз. Хотел что-то сказать, но передумал. И это, несказанное, внезапно вспухло слезным комом в горле, вырвалось хриплым всхлипом, ударило под колени… Петрович зашатался, но устоял…
– Да оставьте вы его! Не видите, что ли, что это дед?
– Дед я, дед! – запричитал, почувствовав поддержку, Петрович и, мгновенно просчитав все выгодные для себя варианты (еще бы, на кону жизнь!), заплакал: – Детки у меня, на материке, голодные, все для них…
– Ладно, оставьте его. – Кряжистый мужик в новом чистом камуфляже, видимо, старший в команде, подошел к Петровичу и не сильно, но все-таки достаточно ощутимо, стукнул его ребром ладони по лбу. – Что, дед, давно «хищничаешь»?
Петрович понуро опустил голову и промолчал, понимая, что отвечать необязательно. Он смирно стоял, пока его обыскивали и забирали латунную ружейную гильзу с намытыми золотинами, молча смотрел, как автоматчики ногами, обутыми в крепкие высокие ботинки, ломали его старательский лоток, «сварганенную» из корявого плавника и случайно найденного на берегу обрывка резинового шлюзового коврика примитивную «проходнушку», сминали в лепешку ржавое ведро.
Документов у Петровича никто не спрашивал, и у него затеплилась робкая надежда, что, может быть, пронесет… Так и случилось. Кряжистый мужик подошел к Петровичу еще раз, крепко двинул кулаком «под дых». И когда Петровича согнуло в дугу от боли, мужик сухо бросил: «Еще раз здесь поймаем – убьем».
Приходил в себя незадачливый золотодобытчик долго, а когда пришел, то рассудил, что автоматчики не из милиции, а частные охранники из какого-то ЧОПа. Потому и не захотели возиться с его задержанием и составлением протокола, обошлись «штрафом», в виде отобранного у Петровича золота. Могли бы, конечно, и пристрелить. В тайге ведь известно, что за закон и кто хозяин. Подумав об этом, Петрович вздохнул и радостно посмотрел в начавшее уже темнеть осеннее небо. Пронесло, слава Богу!..
…Оставаться на берегу ключа не было уже никакого смысла, и Петрович решил спуститься вниз по течению, чтобы выйти в русло более крупного ручья, найти хорошую кучу принесенных в половодье сухих деревьев и там заночевать у костра. Но, прежде чем отправиться в путь, решил он снова заглянуть в свою нишу в борту ключа. Вдруг припомнилось ему, что когда лежал он, притаившись в нише, прямо перед глазами что-то там мерцало желтенькое…
Нишу «камуфляжи» хорошо завалить поленились, только пару раз стукнули каблуками, отчего обвалилось, может быть, только ведра три грунта. Петрович, подобрав обломок своего лотка, быстро выгреб осыпавшуюся породу из ниши и с жарким любопытством заглянул в тот ее угол, где ему нечто привиделось. Так и есть, не привиделось! В самом низу, на спае, где пески были уже примерзлыми, торчал из влажно блестевшего покатого бока таявшего грунта тускло поблёскивавший желтизной пупырышек, величиной в полфаланги мизинца. Петрович попытался расшатать пальцем пупырышек, но тот держался крепко. Не вылезая из ниши, Петрович нашарил сзади себя острый обломок камня и стал им скрести вокруг самородка. Через какое-то время старания добытчика увенчались успехом, и небольшой с виду комочек достаточно увесисто плюхнулся Петровичу в ладонь…
…Споро шагая по дороге, идущей вниз по течению вдоль берега ключа, Петрович радостно думал: «…Грамм надцать потянет… Видно, хорошее местечко. Опасно, конечно, но надо бы еще сюда придти. Теперь-то я осторожнее буду…».
Размышляя подобным образом, Петрович строил радужные планы, и по грязному вспотевшему лицу его блуждала глуповатая улыбка. Не знал старатель, что еще когда он выполз из ниши и отбивал на гранитном валуне свою находку, следили за ним с ближней сопки в бинокль чьи-то внимательные глаза. А когда вышел Петрович на дорогу, бормотнул что-то неведомый наблюдатель в рацию, и ему ответили. И шел Петрович, не ведая, что за ближайшим прижимом ключа к сопке уже ждет его скорая и неминуемая расправа в лице не ведающего ни стыда ни жалости настоящего хищника-отморозка. Не знал Петрович, что придется ему лежать ничком на краю дороги, и кровь его, вытекая из раны на голове, будет быстро исчезать между камнями. А еще не знал Петрович, что найдут его, возвращаясь со своего участка, те же люди, что сначала хотели засыпать его в нише. Найдут и перевяжут, отвезут в больницу… Много еще чего не знал Петрович. Он просто шел со своим самородком в кармане и глупо улыбался…
…Где-то в конце сентября этого года, поздней, по колымским меркам, осенью, собрался я на рыбалку, как говорится, проветриться. Благо, машина нашего учреждения ехала в Сусуман, и я решил воспользоваться оказией, добраться до ручья, где, по моему мнению, должны были еще клевать хариусы.
Погода в то время была соответствующая – когда на небе ярко сияло солнце, было тепло, а когда солнце скрывали тучи, сразу ощутимо веяло холодом. Время от времени из небольших, но темных тучек сыпалась снежная крупа, которая потом, под солнцем, сразу таяла…
Высадившись из машины в нужном мне месте, я, пройдя по боковой проселочной дороге, а затем по тропинке, вьющейся среди зарослей высокого голубичника, вышел на берег таежного ручья. Еще на подходе, из-за поворота услышал чье-то пение, казавшееся таким странным, почти диким в таком безлюдном месте.
На берегу ручья, на галечнике у широкого округлого плеса, на большой толстой бескорой сухой коряге полусидел-полулежал какой-то мужик и во всю глотку пел «Ой мороз, мороз». Голос у него был хоть и с хрипотцой, но вполне чистый, и пел мужик почти без фальши. Я подошел и, поздоровавшись, назвал себя. Мужик, приподнявшись и протянув для приветствия руку, в ответ что-то буркнул невнятное, но смотрел вполне дружелюбно. Обменявшись несколькими фразами о погоде и рыбалке, мы несколько минут молча, греясь, сидели у его костерка. Потом он, так же молча, сунул руку в рюкзак и, вытащив оттуда початую бутылку водки, предложил выпить. Я достал свою походную эмалированную кружку и мы, чокнувшись, согласно и с удовольствием приняли в себя «огненную воду». Выпив, мужик снова откинулся на отросток коряги, служившей ему ложем, и продолжил, только уже тише, свое пение. Видно, было ему здесь, на берегу, хорошо и спокойно, и я ему совсем не помешал…
Я, глядя на огонь костра, слушал пение и соображал – кого же мне напоминает этот мужик? На кого-то он сильно похож, на кого-то хорошо знакомого. И вдруг меня осенило – да это же вылитый Петрович, историю которого я прекрасно знал!
– Петрович! – обратился я к мужику. – Ты ведь тот самый Петрович?
– Какой я Петрович? – мужик как-то понуро посмотрел на меня и продолжил. – С кем-то ты меня путаешь. Вовсе я не Петрович, а Анисимович, и знать ты меня не знаешь, видишь в первый и, наверное, в последний раз.
С этими словами мужик поднялся с коряги, быстро собрал свой рюкзак и двинул вдоль ручья вверх по течению. Через минуту он скрылся за поворотом, а еще через какое-то время из-за высоких, одетых в золотую хвою лиственниц до меня донеслось: «Ой мороз, моро-о-оз, не морозь меня…». Голос певца с каждой секундой все отдалялся и отдалялся от меня и, наконец, совсем пропал. И когда его стало совсем не слышно, я почему-то ощутил такое чувство потери, что даже чуть не прослезился. Пришлось достать из рюкзака свои припасы и плеснуть в кружку водки. Глоток этого нашего русского лекарства от всех болезней снова привел меня в состояние душевного умиротворения, и я, не сдержавшись, сам запел «…не морозь меня», тем более, что это было как раз в тему, поскольку солнце в очередной раз спряталось за тучи, и сверху снова сыпалась снежная крупа…
…А рыбы в тот раз я не поймал ни одной. Такая вот история.
Автор: Анатолий Петин.