Иностранные граждане в лагерях НКВД на Колыме

 

 

 

 

 

Одним из последствий развернувшейся в 20-е годы ХХ в. внутрипартийной борьбы за власть стало исключение из состава ВКП(б) лидеров левой оппозиции (конец 1927 г.). Группа их представителей, в составе которых были: Е.А.Преображенский, Х.Г.Раковский, К.Б. Радек, Л.Д. Троцкий и др., направили в январе 1928 г. письмо в Президиум Исполкома Коминтерна, предупреждавшее об «…опасностях, угрожающих диктатуре, о способах борьбы с этими опасностями и об умении отличать действительных друзей и врагов от мнимых…».

Причем, это было сделано за десять лет до наступления массовых репрессий как против граждан Советского Союза, так и против иностранных граждан, волей судьбы оказавшихся в стране, строившей социализм по Ленину и Сталину.

В этом письме утверждалось:

«1. ГПУ (Государственное политическое управление, ранее ВЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия. Д.Р.) ссылает нас на основании 58 статьи Уголовного Кодекса, т.е. за «пропаганду и агитацию, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных выступлений». Мы со спокойным презрением отметаем попытку подвести под эту статью десятки большевиков – ленинцев, которые сделали немало для установления защиты и упрочения Советской власти в прошлом и которые в будущем все свои силы отдадут защите диктатуры пролетариата.

2.  Ссылка старых партийцев по постановлению ГПУ есть лишь новое звено в цепи событий, потрясающих ВКП(б). Эти события имеют гигантское историческое событие на ряд лет. Нынешние разногласия принадлежат к важнейшим в истории международного революционного движения. Дело идет, по существу, о том, чтобы не утерять диктатуру пролетариата, завоеванную в октябре 1917 г. Между тем, борьба в ВКП(б) развертывается за спиной Коминтерна, без его участия и даже без его ведома. Основные документы оппозиции, посвященные величайшим вопросам нашей эпохи, остаются неизвестными Коминтерну. Коммунистические партии оказываются каждый раз перед свершившимся фактом и ставят свой штемпель под готовыми решениями. Мы считаем, что такого рода угрожающее положение вытекает из неправильного в корне режима внутри ВКП(б) и внутри Коминтерна в целом.

3.  Исключительное обострение внутрипартийной борьбы за последний период, приведшее к нашему исключению из партии (а ныне – к нашей ссылке – без каких бы то ни было новых поводов к этому), вызвано не чем иным, как нашим стремлением довести наши взгляды до сведения нашей партии и Коминтерна»…

Партийная дискуссия коснулась не только рядовых членов и лидеров ВКП(б) и Коминтерна, но и рядовых граждан СССР и граждан иностранных государств, всех, кто был объявлен «врагом народа», как позже выяснилось без должных на то оснований.

Репрессии против государственных преступников осуществлялись на основе подзаконных актов исполнительных органов власти, несудебными органами – Особыми Совещаниями, Тройками и др. Наконец, просто путем грубейшего нарушения действующего советского законодательства.

Причем, постановление ЦИК СССР от 1.12.1934 г. предусматривало по контрреволюционным преступлениям установить особый порядок уголовно – процессуального законодательства, в частности: срок собирания доказательств на обвиняемого – 10 дней; обвинительное заключение вручать обвиняемому за одни сутки до рассмотрения дела в суде или «Особым Совещанием» НКВД СССР; уголовные дела в суде должны слушаться без участия сторон, т.е. без прокурора и адвокатов!); кассационные обжалования приговора и помилования по уголовным делам не допускались; приговоры к ВМН (высшей мере наказания – расстрелу) рассматривались немедленно.

В 1937 году существовала такая практика, когда для ареста человека достаточно было одного прямого или одного косвенного доказательства. Прямым считалось: заявление граждан, агентурное сообщение, призна- тельное показание самого обвиняемого. Именно последнее и было «царицей доказательства», по мнению Генерального прокурора СССР А.Я. Вышинского. Косвенным доказательством признавалось: знакомство и переписка, совместная работа; во внимание не принимались другие объективные доказательства, пояснения самого обвиняемого и собранные доказательства в процессе расследования уголовного дела.

Государственных преступников направляли в исправительно – трудовые лагеря в Казахстане, Средней Азии, Дальнего Востока, причем с 1929 года на длительные сроки лишения свободы.

В статье наркома юстиции Н. Крыленко указывалось: « …На основании резолюции СНК РСФСР 29 мая 1929 года сейчас не практикуется уже лишение свободы на сроки меньше года. Предложено в максимальной степени развить систему принудительных работ. Проведен ряд мероприятий по использованию труда лиц, осужденных на срок выше 3 лет, на общественно – необходимых работах в специальных лагерях в отдаленных местностях». Такими зонами размещения заключенных и ссыльных, неугодных власти, стали окраины России, в том числе Колыма и Чукотка.

Практика Политбюро ЦК ВКП(б) в 1929-1934 гг., судя по анализу «особых папок», показывает, что видное место в его деятельности отводилось руководству карательной системой, что фактически превратило этот партийный орган в инстанцию, инициировавшую судебные процессы, предрешавшую приговоры судов и во всех случаях принимавшую окончательные решения о применении высшей меры наказания». (Гинцберг Л.И.По страницам «особых папок» ЦК ВКП(б)// Вопросы истории. М.1996. №8. с.16).

Именно на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) – высшем органе партийной иерархии и всей советской системы были сфабрикованы судебные процессы над «Промпартией» (1930 г.), меньшевиками (1931 г.). Последний, как утверждает исследователь, проф. Гинцберг Л.И., «явился составной частью борьбы против международной социал – демократии, которую сталинская клика вела с помощью Коминтерна, стремясь по примеру большевиков в 1917 г. изолировать реформистское крыло рабочего движения в капиталистических странах и тем самым обеспечить победу мировой революции (надежды на которую вновь возродились с началом и быстрым углублением мирового экономического кризиса 1929-1933 годов.)». После чего ЦК ВКП(б) и ее лидер И.В.Сталин получили возможность обвинить II Интернационал в подготовке антисоветской интервенции. Так многие деятели Коминтерна, Профинтерна оказались под конвоем «в местах не столь отдаленных».

Исследователи отмечали, что «В 1932 – 1954 гг. в ИТЛ Дальстроя и Берлаг прибыло 859 911 заключенных, было освобождено 445 171, умерло 121 256, бежало 7800».

Следует отметить, что система исправительно – трудовых лагерей на Северо – Востоке России начиналась и действовала в структуре Севвостлага и Берлага ОГПУ – НКВД СССР с 1932 года, где рабочая сила для государственного треста Дальстрой (с 1938 года – Главное управление строительства Дальнего Севера) была представлена именно этим контингентом – заключенными, ссыльными и в меньшей степени вольнонаемными специалистами.

В 1944 году численность договорников Дальстроя превысила численность заключенных Севвостлага за счет резкого сокращения доставки з/к с «материка», их высокой смертности на производстве, освобождения из ИТЛ (исправительно – трудовых лагерей).

А.Г. Козлов приводит несколько иные данные, характеризующие количественные показатели состава лагерей на территории, подведомственной «Дальстрою»: с 1932 по 1956 год в лагеря поступило 876 043 заключенных, из них 546 972 человека выбыли по окончании срока лишения свободы, 127 792 умерли, бежали 7877 человек, а остальные были переведены в другие лагеря страны.

В данном случае неважно, сколько было на Колыме и Чукотке подневольных людей, причем эта статистика не говорит о количестве ссыльных, доставленных под конвоем в те же годы, важнее, что в составе узников Дальстроя были граждане иностранных государств.

Самая многочисленная группа иностранных граждан, попавших под каток репрессивной машины в СССР, по мнению исследователя А.М. Бирюкова,- это перебежчики, жители сопредельных стран: Финляндии, Польши, Румынии, добровольно перешедших границу Советского Союза и получивших в награду литерную статью ПШ (подозрение в шпионаже) от Особого Совещания НКВД или статью 58-6 УК от Военного трибунала.

Более дифференцированно Особое Совещание относилось к судьбам впавшим в немилость работников Коминтерна и Профинтерна – к ним, кроме упомянутой ПШ, применялись и такие литерные статьи, как КРД (контрреволюционная деятельность), КРА (контрреволюционная антисоветская агитация) и совсем уж пустяковая по тем временам СОЭ (социально – опасный элемент), дававшая право числиться в лагере по разряду бытовиков, то есть не только не «врагов народа», но даже, как бы его друзей.

Самой зловещей квалификацией, несомненно, вымышленных поступков этой группы лиц была литерная статья КРТД – контрреволюционная троцкистская деятельность – тут уж надежды на выживание были минимальные.

А.М. Бирюков отмечал, что для постановки иностранных граждан на рассмотрение Тройкой НКВД по Дальстрою требовалось разрешение Москвы.

Среди политэмигрантов, ставших гражданами СССР по своим убеждениям, то есть искренно преданным идеям социализма, получить статус «врага народа» в Советском Союзе означал элементарное предательство самого святого, во что они верили. Естественно, они сравнивали политический режим, сложившийся в стране Советов, с политическим режимом фашистской Германии, где всеобщая бдительность стала массовой и демонстративной, а потому беспринципной.

Петер Демант (Вернон Кресс), выступая на научно-практической конференции в июне 1996 года в Магадане, посвященной проблеме: «Колыма. Дальстрой. ГУЛАГ: Скорбь и судьбы», дал ясную характеристику трагедии иноподданных, оказавшихся жертвами репрессий в эпоху «Большого Террора», по выражению Роберта Конквеста,: «Предлагаемая тема обширна и весьма расплывчата по своему определению. Само понятие «иностранец» за время до и после войны значительно изменилось. Не являвшиеся гражданами СССР вдруг оказались советскими подданными и соответственно «изменниками Родины».К их числу можно отнести японцев и айнов с Южного Сахалина (б. Карафуто), жителей Западной (б. польской) Белоруссии или представителей прибалтийских народов, «освобожденных» вскоре после «пакта Молотова – Риббентропа».

Современные исследования историков позволили выяснить масштабы произвола правящей партии и советского государства, роль Сталина в организации этой трагедии народов СССР, а так же граждан зарубежных государств.

На 1 января 1938 года в исправительно – трудовых лагерях СССР находилось 154129 человек, осужденных за контрреволюционную деятельность (КРД), то есть только по одному, десятому пункту 58 статьи УК. 2743 человека из них были иноподданные. Основную часть иностранцев составляли китайцы, поляки, японцы и немцы.  Одновременно, по данным на 1 апреля 1940 года из общего числа заключенных ГУЛАГа НКВД СССР 1261029 человек были гражданами СССР, 4136 – гражданами других государств и 4620 без указания подданства. «Среди граждан других стран преобладали подданные Китая -1479 человек, Греции – 716 человек. Меньше всего содержалось в ГУЛАГе заключенных американцев и итальянцев – по 3 человека, а так же один француз».

Анализируя список реабилитированных лиц, смертный приговор в отношении которых приведен в исполнение на территории Магаданской области, писатель А.М. Бирюков выяснил, что репрессивные органы, видимо, сознательно искажали данные о гражданстве (или подданстве) иностранцев. Поэтому общественный совет книги «За нами придут корабли» (Магадан,1999) принял решение убрать в публикуемом Списке графу «гражданство». Тем не менее, сохраненная графа «место рождения» подсказывает читателю, чьим гражданином была та или иная жертва тоталитарного режима в СССР.

После уточнений, 7596 фамилий внесены в Списки расстрелянных и реабилитированных на территории Магаданской области в годы массовых репрессий, но это далеко не полный список. Еще ждут очереди не рассмотренные дела политических заключенных, хранящихся в фондах архивов Магадана. Расстрелы, осужденных по политическим мотивам людей, начались в 1933 году в Магадане и закончились в 1951 году. Опубликованный расстрельный Список свидетельствует о том, что среди них американец Агинесский Борис-Илья Исаакович, голландец Девит Вильям Яковлевич, итальянец Гуарнаскелли Эмилио Эрнестович, швед Миллер Александр Иванович, араб Рахманов Ачиль, кореец Вон – хен – до, уроженцы Цюриха, Женевы, Парижа, Берлина, Гамбурга, Варшавы… Граждане Египта, Кореи, Китая, Австрии, Греции, Финляндии, Венгрии, Болгарии… Любопытно, что в этом расстрельном списке не упоминаются испанцы. В списке лиц, направленных в ссылку на поселение в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21.02.1948 г. «за совершение уголовных преступлений,- числится 21108 дел, в том числе по политическим мотивам – 16056363 ж; за совершение уголовных преступлений -1313/105 ж. (Из справки по фонду архивных личных дел спецпоселенцев и ссыльно – поселенцев в УВД Магаданской области).

Среди 87 национальностей, упомянутых в этом списке ссыльных, один англичанин. Но кто он? Кроме того, в списке реабилитированных лиц, смертные приговоры в отношении которых приведены в исполнение на территории Магаданской области, опубликованном в книге «За нами придут корабли» (Магадан, 1999.с.90) есть информация об одном англичанине – Вольфе Альберте Александровиче, 1891 года рождения, уроженца Одессы, проживал в Казахстане, где был арестован в 1936 году и осужден Трибуналом НКВД 06.11.1937 г. по статье контрреволюционная троцкистская деятельность (КРТД). Расстрелян 27.11.1937 г. Реабилитирован 18.04.1957 г.

О взаимоотношениях между заключенными, принадлежащих к различным национальностям и религиозным конфессиям, Петер Демант писал: «…организации вот чего боялись наши стражники, от простого надзирателя до начальника УСВИТЛа! По принципу «разделяй и властвуй», они создавали искусственные барьеры на путях солидаризации зэков. Уголовники против политических, воры против сук, кавказцы против бандеровцев – все шло на руку тем, кто стоял по ту сторону проволоки. Правда, начальники боялись чрезмерного антагонизма, когда дело доходило до кровопролития, им ведь отвечать за порядок в лагере. Но никто не возражал, если бандиты без лишнего шума избивали, а иногда убивали не очень важного, не закрепленного прямо за Москвой политзаключенного.

Симпатии властей всегда были на стороне уголовников, которые считались более благонадежными. Что касается организации – лучшая разведка была у мусульман. Стоило лишь одному «бабаю», даже претупому, попасть в дневальные к оперу, и сразу все туркмены, казахи, татары, иногда дагестанцы и чеченцы знали, чего надо ожидать в ближайшие дни. То же получалось, когда на вахте дневалил латыш – вся «прибалтика» была информирована. Исключение составляли японцы, их было слишком мало. Они ничем с чужими не делились, жили очень замкнуто».

Сведения об иностранцах – обитателях колымских лагерей можно встретить в мемуарах и рассказах их летописцев – В. Шаламова, Е. Гинзбург, П. Деманта и многих других, исследованиях магаданских историков, литера- торов, краеведов – А. Бирюкова, Т. Смолиной, А. Козлова, И. Паникарова.

С началом Великой Отечественной войны содержание заключенных иностранцев, как и всех политических преступников в СССР, резко ужесточилось. В совместной директиве наркома внутренних дел и прокурора СССР от 22 июня 1941 года говорилось: «

  1. Прекратить освобождение из лагерей, тюрем и колоний контрреволюционеров, бандитов, рецидивистов и других опасных преступников.
  2. Указанных заключенных, а так же польские контингенты, немцев и иноподданных сосредоточить в усиленно охраняемые зоны, прекратив бесконвойное использование на работах. Содержащихся в лагерях заключенных максимально законвоировать.
  3. Арестовать заключенных, на которых имеется материалы в антисоветской деятельности.
  4. Охрану лагерей, тюрем и колоний перевести на военное положение».

На следующий день начальник Главного управления строительства Дальнего Севера – «Дальстроя» И.Ф. Никишов, начальник УНКВД по Дальстрою майор госбезопасности П.И. Окунев и начальник Севвостлага И.Ф. Липатов издали свой совместный приказ, в котором предписывалось:«

  1. Прекратить освобождение из лагерей контрреволюционеров (все пункты 58-й статьи УК РСФСР), бандитов (все пункты 59-й статьи УК РСФСР), рецидивистов и других опасных преступников. Освобождение других преступников, осужденных за служебно-бытовые преступления, производить по согласованию с начальниками районных отделений НКВД.
  2. Перечисленных в пункте 1 заключенных, а так же все польские контингенты, немцев и остальных иноподданных сосредоточить на одном из приисков каждого горного управления. В тех горных управлениях, где для сосредоточения указанного контингента будет недостаточно одного прииска, выделить второй прииск…».

А.А. Олль вспоминал: «В лагере содержалось около шестисот заключенных. Контингент очень разнородный: западные украинцы, эстонцы, латыши, литовцы. Много бывших военнопленных, прошедших немецкие фильтрационные лагеря и успевших побывать несколько лет дома. Большинство из них были участниками движения антифашистского Сопротивления в различных европейских странах – Югославии, Франции, Италии, и обвинялись теперь в разведывательной работе в пользу этих стран. Были и убежденные власовцы. Были остатки «набора» 1937 года. Их оказалось немного – основная масса погибла из-за тяжелых условий в лагерях еще до войны или в массовых расстрелах заключенных в 1941-1942 годах. Эти люди были самыми напуганные и забитые… Много русских из Китая – Харбина, Шанхая, Порт-Артура, Дальнего. Было несколько корейских и японских рыбаков и даже один иранский дехканин. Этих людей было особенно жалко. Они почти не понимали по-русски, мне кажется, то, в чем их обвиняли – в нарушении границы и шпионаже – до них тоже не дошло. Попадались венгры, поляки, румыны и чехи. Было несколько немецких военнопленных, немцев из Поволжья и из Германии».

Лев Разгон в своих воспоминаниях писал: «… в первые же недели жизни в Бутырской тюрьме я встретился с людьми, у которых отсутствовал испуг непривычности, они не носили на лице ту печаль трагического недоумения, которая самых разных людей делала похожими друг на друга. Это были иностранные коммунисты, работники Коминтерна. Большинство из них подолгу сидели в тюрьмах, и опыт тюремной жизни сказывался в их быте, повадках, спокойствии. Даже, когда они приходили с допроса избитыми до полусмерти, не было в их глазах страдальческого недоумения, невероятной, убивающей обиды…».

Туристы, посещающие Магадан, Колыму, как правило, интересуются вопросами пребывания заключенных и ссыльных в лагерях НКВД, зачастую они высказывают пожелания увидеть места лишения свободы, отсутствия той самой европейской демократии, к которой привыкли. Но мало кто из них интересуется судьбами иностранцев, не по своей воле оказавшихся в районах Северо – Востока России. За исключением, пожалуй, единственного случая.

В 90-х годах прошлого века в комиссию при Президенте Российской Федерации по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести пришел запрос американского Государственного департамента, по данным которого якобы под Магаданом чуть ли не насильственным путем удерживается некий гражданин США, военнопленный, интернированный из Вьетнама или Кореи. Раскрыть источник информации американская сторона согласилась лишь тогда, когда убедилась, что в Кремле над подобной версией, мягко говоря, посмеиваются.

Американцы признались, что их спутник – разведчик во время аэрофотосъемки зафиксировал странные сигналы на снегу: фамилию, написанную по – английски (Джон или Джексон?), и рядом слово: «Помогите»- «help». Руководитель комиссии генерал Золотарев срочно командировал в Магадан поисковую группу. На месте после продолжительных поисков выяснилось, что местные школьники вытоптали в снегу фамилию своего рок – кумира Майкла Джексона. А название его песни, начертанное таким же образом рядом, воз- можно, оказалось единственно знакомым им словом на английской языке. Такой вывод был сделан автором публикации «Как наш малыш ихнего Карлсона обул» в журнале «Образование в документах» (Москва). Американцы сделали вид, что поверили. Анекдотичный случай, но он возымел основания для дальнейших поисков.

В феврале 1995 года в Магадан прибыли Джеймс Коннел и Николай Троян, представители американо–российской совместной комиссии для изучения архивных документов и опроса граждан, которые могут располагать какой – либо информацией о присутствии американских военнослужащих в магаданских тюрьмах или лагерях в период второй мировой войны и позже.

Особый интерес представляет информация о сержанте Филиппе Винсенте Мандре из корпуса морской пехоты США, который пропал без вести в Корее в 1952 году. И о другом американце, возможно, чешского происхождения по имени Вилли, который, как гласит молва, умер в 1979 году в больнице для заключенных в Сусумане. Публикация этой информации в областной газете «Магаданская правда» и поиски пока результатов не дали.

Профессор Иркутского государственного университета С.Кузнецов в книге «Японцы в сибирском плену» (1945 – 1956) раскрывает понятие «система лагерей» не только как «разветвленная сеть больших и малых лагерей и отдельных рабочих батальонов», но и как «организацию труда, распределение рабочей силы по отраслям промышленности и сельского хозяйства». Вот только материала о пребывании японских военнопленных на Колыме и в Магадане у автора книги не хватало. Однако эта тема более десяти лет назад исследовалась историком А. Козловым, журналистами А. Семененко, Ю. Шалимовым, медиками Г. Белобородовым и Э. Шуберт и публиковалась в местной прессе.

Правда, в целом в СССР содержалось 520 тысяч японских военнопленных, а на Колыме только незначительная их часть- более 4 тысяч человек. Любопытно, что «введение антифашистского комитета по ОЛПам (отдельным лагпунктам ) и другая разъяснительная работа в конце 1948 года значительно повлияла на рабочую выработку военнопленных, создала материальную заинтересованность, что значительно отразилось на производительности труда» – сообщали документы тех лет. В политической работе среди военнопленных японцев отмечается интерес основной массы к Советскому Союзу, к жизни советских людей, причем этот интерес выше, чем у пленных других национальностей. ЦК Компартии Японии в 1949 году в письме, обращенном к репатриированным из СССР военнопленным, отмечал, что большинство из них примкнуло к демократическому лагерю и ведет в этом направлении ценную работу.

Японским военнопленным в лагерях давали по второму сроку якобы за антисоветскую агитацию, заговор и попытку покушения на жизнь товарища Сталина. Японцы никогда не контачили с уголовниками, были особо близки к осужденным по 58 статье по политическим мотивам, и, наверное, поэтому стали наиболее ярыми послевоенными марксистами в Японии. Марксистами из лагерей ГУЛАГа!

«Эти самые троцкисты, «враги народа», этих вот японских солдат, которые всегда воспитывались в духе русофобства, в духе ненависти к социализму и обобществления императора, сумели так перевоспитать и распропагандировать, что никакому Коминтерну не снилось. И когда первый пароход с японскими пленными прибыл в Токийскую бухту – представьте себе эту картину! – с него сходят 600 человек в ватниках с зековскими номерами, в ушанках, строятся в колонны, поднимают красные флаги и с пением «Интернационала» идут в здание ЦК компартии Японии, где и подают коллективное заявление о приеме в партию.

Когда господину Касаи Такеси, бывшему военнопленному, ставшему бизнесменом в Иокогаме, задали вопрос: «Не испытываете ли Вы чувства обиды? Не держите ли Вы злобы на того, кого считаете виноватым в трагедии, пережитой Вами в определенный период жизни?», то он ответил: «Конечно, все это для японского народа одна из незабываемых страниц истории. Но я лично, например, рассуждаю на этот счет таким образом: при определенной системе государства виновный, приносящий вред другому, тоже является в известной степени потерпевшим.» И далее он добавил: «Мне думается, суть вопроса состоит в том, чтобы не повторилась трагедия в будущем, где бы то ни было. Люди должны сплотиться и с твердой решимостью бороться против возникновения подобных систем управления страной во всем мире».

Известный советский журналист – международник В. Дунаев писал: «Думаю, что я не погрешу против истины, если скажу: одним из самых сильных впечатлений от Японии на протяжении 25 лет журналистской работы неизменно становились случайные встречи с бывшими японскими военнопленными. Всегда при этом поражало их живое стремление, услышав русскую речь, прямо на улице заговорить с советским человеком, добрым словом помянуть два – три запомнившихся от лагерной жизни имени, непременно сказать тебе что – то хорошее о твоей родине. И это несмотря на то, что и для нашего – то народа те послевоенные годы были нелегкими, а уж для оторванных от своей земли, своих традиций, к тому же заключенных в неволю людей, казалось бы, и вовсе невыносимыми…».

Нам известно, что с 9 по 23 августа 1945 года в японский плен попало до 20 тысяч советских военнослужащих, солдат и офицеров. Однако, какова их судьба? В печати не было никакой информации о наших соотечественниках, ставшими военнопленными. В 1993 году я заявил об этом на международной конференции историков в Анкоридже (США), посвященной теме «Аляска в годы второй мировой войны», где присутствовали исследователи этой темы из Японии, Канады, России, но реакции никакой не последовало.

Лишь совместными усилиями граждан Азиатско – Тихоокеанского региона, в том числе Японии, России и США мы сможем ликвидировать эти шрамы войны.

По – разному складывалась трагическая история иностранцев в Советском Союзе. Одни приезжали в страну как политические эмигранты в поисках реального воплощения идей марксизма – ленинизма, другие – как квалифицированные специалисты, в которых нуждались в СССР, третьи – становились жертвами внимания органов НКВД в зонах советской оккупации в Европе и Азии. Была категория иностранцев, которые вступали в брак с гражданами СССР, что вступало в противоречие с моралью советского общества. На этот счет существовал Указ Президиума Верховного Совета СССР «О воспрещении браков между гражданами СССР и иностранцами» от 15.02.1947 года. Наконец, это военнопленные, содержащиеся в советских лагерях не один год.

Разумеется, в общей массе невольников Дальстроя – иностранцев встречались и истинные враги советской власти – диверсанты, шпионы, контрабандисты, саботажники, но всех их судили в соответствии с Уголовным Кодексом СССР. Только доказательная база преступлений, уголовных и политических, в 30-50-х годах прошлого века зачастую не совпадала с реалиями.

Конституционные основы советского судопроизводства нарушались действиями внесудебных органов власти – Особым Совещанием, Особыми Тройками ОГПУ – НКВД – МГБ СССР, причем как против иностранных граждан, так и против своих собственных соотечественников.

Все же основной причиной преследования граждан зарубежных стран, особенно тех, кто имел опыт оппозиционной борьбы с властью, кому знакомы основы демократического управления обществом, был страх правящей Коммунистической партии и Советского правительства потерять привилегии и льготы, завоеванные большевиками после Октября 1917 года, стремление любой ценой отстоять диктатуру пролетариата, не допустить даже сомнения в том, что жить можно иначе, не в условиях административно – командной системы и тоталитарного режима.

Карательные органы страны Советов руководствовались в то время сталинским указанием «Лес рубят, щепки летят», и активные члены международных рабочих и коммунистических организаций – Коминтерна, Профинтерна, МОПРа, как «враги народа», попадая в места «не столь отдаленные» – на Колыму и Чукотку в качестве заключенных и ссыльно – поселенцев переживали личную трагедию не столько из-за потери свободы, сколько за крах коммунистической идеи.

В один из июльских дней 2002 года на Маске Скорби появился скромный венок, составленный из сухоцветов с орехами и желудями, украшенный двухцветной лентой в тон австрийского флага и короткой надписью на русском и немецком языках. Там можно было прочитать, что венок сей изготовлен в память обо всех австрийцах, погибших на Колыме.

В 2008 году бывший магаданский геолог, кандидат географических наук И.Г. Джуха инициировал предложение Ассоциации греческих общественных объединений России об установлении памятника грекам – жертвам массовых репрессий, оставшихся навечно на Колыме. Мэрия г. Магадана выделила для этого место на пересечении улиц Полярная и Марчеканского шоссе. Летом 2011 года такой памятник – мемориал с фамилиями репрессированных греков появился в Магадане, благодаря организационной и исследовательской работе И.Г. Джуха, выявившего биографические данные на 1700 греков, привезенных на Северо – Восток России в качестве «врагов народа».

Все же «Маска Скорби» – памятник особый, задуманный Э.И. Неизвестным как часть «Треугольника страданий», вершины которого должны были находиться в Воркуте, Екатеринбурге и Магадане – символах ГУЛАГа. Удалось возвести этот мемориал только в Магадане. Таким образом, «Маска Скорби» Эрнста Неизвестного символизирует масштаб трагедии не только наших соотечественников, но и всех иностранных граждан, ставших жертвами массовых репрессий в 30-50-х годах прошлого века, и потому цветы из Австрии, так же как памятник репрессированным грекам, можно рассматривать как дань памяти представителям стран Европы, Азии и Америки, привезенным на окраину России и оставшимся здесь навсегда. Знакомство с судьбами иностранных граждан, не по своей воле оказавшихся на Колыме, дает возможность реально представить тоталитарный режим в СССР в 30-50-х годах ХХ века, когда по всей стране искали «врагов народа» и находили, руководствуясь советским законодательством того времени и решениями различных несудебных организаций. Демократические лозунги социальной справедливости скрывали истинные причины кампании за чистоту рядов строителей социализма: политические амбиции и честолюбивые помыслы партийных функционеров, государственных чиновников. Жертвами методов социалистического строительства становились как рядовые советские граждане и представители иностранных государств, так и самые преданные активисты советского образа жизни.

При этом я полностью разделяю точку зрения писателя Андрея Битова о том, что «повальный взгляд на реабилитированных как на невинно пострадавших людей абсолютно неприемлем. Если люди пострадали невинно, то тогда мы не народ, а рабы. А вот если мы – виновно пострадавшие, то тогда мы не рабы, а народ».

Автор статьи: Давид Исумурович Райзман.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *