Южно-Морской (Тафуин).
Во все времена корабль для моряка был непросто местом, где он жил и работал, зарабатывая приличные деньги. Ни один настоящий моряк никогда не воспринимает свой корабль, как железную коробку, нашпигованную механизмами, предназначенную для перемещения человека и грузов по воде. Для моряка корабль всегда осязаем, как живой организм, со своими характером, привычками, со своей, не похожей на остальные, судьбой.
Где бы не встретил моряк свой прежний корабль, он всегда мысленно поприветствует его и пожелает семь фунтом чистой воды под килем. Оттого и прощаются моряки со своим кораблем, как с самым дорогим и верным товарищем.
«Кура» была из плеяды «Золотые плавбазы России». После революции у молодой страны Советов не было ни денег, ни специалистов для постройки своих плавбаз, их переоборудовали с грузопассажирских пароходов. Ни одна из таких переделок, даже близко не соответствовала международным стандартам, но они десятилетиями давали стране миллионы валюты.
Позднее, в шестидесятых, специалисты подсчитают, что если суммировать всё прибыль, которую дали стране эти, старые ржавые, с ужасающими бытовыми условиями плавбазы, то металл их корпусов и надстроек можно было бы отлить из золота самой высшей пробы.
Но ничто не вечно под луной. Хотя их корпуса, склёпанные с толстой корабельной стали, были как и прежде крепки и надёжны, все механизмы «золотых плавбаз» безнадёжно устарели. Начиная с середины шестидесятых, их стали одну за другой, исключать из списков действующего флота и продавать на металлолом в Японию.
Непомерными усилиями руководству комбината Тафуин удалось отстоять «Куру». Её не стали отправлять в Японию, а поставили «на вечный прикол» у пирса, и она стала береговым консервным заводом широкого профиля.
На средства от реализации продукции произведённой на «Куре» были куплены новые суда, построены современный консервный завод и гавань. Ранее убогий Тафуин, превратился в ухоженный посёлок городского типа — Южно-Морской. Именно поэтому при любом упоминании «Куры», люди всегда уважительно добавляли — «наша матушка-кормилица».
Когда заработали на проектную мощность все цеха нового комбината с «Куры» демонтировали всё пригодное к эксплуатации оборудование, убрали широкие трапы-сходни. Новые суда теперь швартовались к новым причалам.
Старый облезлый, в потёках ржавчины пароход, устало навалившись бортом на такой же древний, как и он сам пирс, как будто дремал, всеми позабытый и совершенно не нужный никому.
Но вот подошло время сняться в свой последний рейс, и оказалось, что у этого старого парохода есть сотни искренне его любящих и верных друзей. И они никогда не забывали о нём, а, узнав о том, что его отправляют на переплавку, тут же отложили все свои дела, забыли про свои старческие недуги и болячки, и приехали проводить его в последний рейс.
Учитывая сколько нынешних пенсионеров, бывших моряков и обработчиц «Куры», изъявили желание проводить старый пароход в его прощальный рейс, руководство комбината специально арендовала два автобуса, чтобы доставить их с автовокзала Находки.
Автобусы прибыли в Южно-Морской, и минуя конечную остановку, подъехали к широко распахнутым воротам рыбного порта. Посёлок, такой шумный и оживлённый в обычные дни, был тих и безлюден.
Зато вся территория нового комбината, все пирсы, причалы были буквально забиты тысячами празднично разодетых людей. Блики заходящего солнца, отражаясь от сотен наград, слепили глаза. «Кура» и все стоящие в бухте суда были расцвечены гирляндами сигнальных флагов.
Едва двери автобуса раскрылись, как десятки бывших членов экипажа, ринулись со всех ног к старому причалу, но вход на причал был закрыт решетчатым переносным ограждением, а перед ним стояло оцепление из молодых, крепких мужчин.
Старые моряки и морячки, негодуя, не были разборчивы в выражениях, их ярость была безграничной. Они всю дорогу мечтали о том, как пройдут в свои бывшие каюты, кубрики, цеха и там, в дорогих для их сердец местах, простятся со своим кораблем. И вот, когда, преодолев сотни километров, они приехали сюда, их не пускают на борт «Куры». Зачем, тогда, их вообще пригласили?!
…Именно этого и опасалась руководство комбината. Ведь вся плеяда «золотых плавзаводов» была переделана из грузопассажирских пароходов. Причём переделана варварски! Ни малейшего намёка на незыблемые каноны кораблестроения, каждый из плавзаводов переделывался по-своему.
Лабиринты коридоров, закутков, тупиков приводили в ужас бывалых моряков впервые попавших на плавзавод. Как тут можно ориентироваться? Куда идти?
После того, как «Кура» стала береговым заводом, над перепланировкой судовых помещений немало потрудились люди, вообще, ничего ни понимающие в основах кораблестроения. Администрация имела все основания опасаться, что минимум две трети из поднявшихся на борт «Куры» старых моряков, просто заблудятся в этом хаосе судовых помещений.
Неизвестно во что бы вылилось это возмущение, если не вошедшие в мозг и плоть каждого моряка, священные? не подлежащие никакому обсуждению истины. На море есть один закон — морской устав и один бог — царь — верховный судья — капитан. Старый капитан громко произнёс в мегафон:
— Экипаж «Куры», слушай мою команду!
Все разом замолчали, недоумённо переглядываясь, к кому это обратился капитан, но тут же осознали. Так это же к ним!!! Ведь это они, а не эти молодые моряки, экипаж Куры. Не беда, что и они, и капитан уже давно не ходят в море. Экипаж остаётся экипажем всегда!
Приказы капитана обсуждению не подлежат, экипаж обязан исполнять их без промедления и раздумий. Старые моряки и морячки подтянулись, постарались расправить плечи, а капитан чётко объявил, почему допуск на борт парохода, категорически запрещён. Возгласы протеста смолкли.
Сгустились сумерки. Одновременно на всех судах, стоящих в бухте, вспыхнули прожектора, их лучи ярко высветили старый пароход. Прощальный митинг начался. Это был даже не митинг, а летопись славных дел плавбазы «Кура», чтобы каждый чётко осознал, какой славный пароход люди провожают в его последний рейс.
В бухту с громко гласным шумом прощальных гудков вошли два мощных морских буксира-спасателя, именно им надлежало отбуксировать старый пароход в Японию.
Митинг закончился, ограждение входа на старый причал убрали, и все бывшие члены экипажа устремились к «Куре». Чтобы в последний, прощальный час, прижаться, погладить рукой, навалившийся на пирс борт своего старого парохода. Многие из морячек, нисколько не заботясь о чистоте своих нарядов, широко раскинув руки, словно вросли в ржавую, грязную обшивку борта. И как это умеют делать только российские бабы, голосили во всё горло. Да и старые просоленные морские волки, то ли по причине порывов свежего ветерка, налетающего с моря, то ли от яркого света прожекторов, часто потирали свои глаза.
Время шло, но никто из прощавшихся со старым пароходом, и не думал покидать причал. На буксирах уже несколько раз, возмущаясь задержкой, давали гудки, но люди на них не реагировали.
Тогда старый капитан, снова взял мегафон в руки, и на максимальной громкости произнёс:
— Внимание членов экипажа плавбазы «Кура»! Сейчас на причале будет начата раздача памятных сувениров с борта парохода.
Характерной особенностью всего морского судостроения, является то, что не зависимо в какой части судна находится дверь или люк, над его входом, в обязательном порядке, приклёпана латунная пластинка с обозначением, какое именно помещение или отсек находится за входом.
Почти две недели целая бригада слесарей комбината, срубала такие таблички по всему пароходу. Старый боцман, сделав полную ревизию шкиперского имущества, добавил в число сувениров: спасательные круги, латунные закрутки для иллюминаторных барашков, дверные ручки и прочие судовые мелочи.
Администрация поставила перед слесарями и боцманом жёсткое требование: «Мы даже не можем предполагать, сколько людей придёт провожать «Куру». Но памятный сувенир обязан получить каждый желающий. Поэтому готовьте сувениры с большим запасом».
Бывшие члены экипажа «Куры» просто не могли знать этого, и именно на этом и сыграл старый капитан, чтобы удалить с пирса всех провожающих.
— Повторяю, специально для членов экипажа. Провожать «Куру» пришло очень много людей. В первую очередь сувениры будут раздавать старому экипажу. Но тот, кто не поспешит к раздачи, может остаться с носом. Ему просто не хватит сувенира и тогда прошу не обижаться. Я вас предупредил, а решение принимаете вы сами.
Приехать за сотни километров, и по своей воли, остаться без памятного сувенира? Такого старые моряки и морячки не простили бы себе никогда. Они спешно, в последний раз, целовали борт своего парохода и покидали пирс.
Через пять минут на старом пирсе не осталось ни одного человека. Оркестр заиграл бессмертный марш всех морских расставаний «Прощание славянки», головной буксир дал ход, буксирный трос натянулся как струна, а «Кура» даже не шелохнулась.
Видно за долгие годы отстоя, рыболовецкие суда при швартовках, работой своих винтов, намыли много песку под её днище, и пароход сел кормой на прибрежную отмель.
Пока заводили буксирный конец второго спасателя, чтобы буксиры смогли, став один за другим — цугом, двойной тягой, стащить корму парохода с отмели.
В толпе старых морячек заголосили, запричитали навзрыд: «Не желает наша матушка-кормилица идти на чужбину, помирать. Не отпускает её в Японию берег наш российский. Прикипела, сроднилась с Тафуином, наша «Кура»…».
Буксиры дали полный ход, трос натянулся, задрожал, «Кура» вздрогнула верхушками матч, и медленно, буквально по сантиметру, двинулась вдоль пирса. Одновременно с началом движения, острый, похожий на горестный жалобный стон, звук, заглушая собою все иные шумы, раздался над бухтой. С каждой секундой сила пронзительности стона возрастала.
Испуганно замолчали трубы оркестра, смолкли голоса и рыданья, почти все начали креститься. Это потом, люди поймут, что это скрипит деревянный привальный брус пирса от тяжести навалившегося на него борта парохода.
Но тогда все собравшиеся восприняли этот звук одинаково. Прощальный стон старого парохода, не желающего уходить от родных берегов и близких для него людей. Многим женщинам стало плохо, в толпе замелькали белые халаты медиков бригад скорой помощи, которых так, на всякий случай, пригласили заранее. Почти у всех из глаз полились слёзы, но теперь просоленные морские волки не стыдились их, не спешили вытирать их тайком. Ведь это были святые слёзы прощания моряка со своим кораблём…
Как только корма «Куры» подошла к концу причала, пронзительный звук «стона» старого парохода смолк.
Но тут же, на всех находящихся в этот вечер в гавани судах, разом взвыли гудки, сирены, сифоны. Их тут же подхватили суда, стоящие на ремонте в бухте завода Гайдамак, затем суда рыболовецкого колхоза, бухты Средней. Перекатываясь от одной бухты к другой, расширяясь и усиливаясь, громогласная симфония заполнила собой всё побережье залива.
Мощные лучи прожекторов высветили старый пароход в ночном мраке. Медленно, торжественно и величаво, под нескончаемый рёв сирен и гудков современного флота, «Кура» вышла из гавани в своей последний прощальный рейс.
Спасатели перестроились: теперь один из буксиров был впереди, другой сзади, и караван медленно стал удаляться от берегов.
С морской стороны появился МРС, гудя сиреной, он описал полную циркуляцию вокруг каравана, вошёл в бухту и лихо пришвартовался к причалу.
К месту швартовки со всех ног бросился разгневанный работник администрации. Прямо с причала он с яростью обрушился на капитана сейнера:
— Ты, что с ума сошёл? В порту десятки работников главка, а ты на их глазах все законы мореплавания нарушаешь. Тебе, что своего диплома капитана не жалко? Кто тебе дал право циркуляцией пересечь курс каравана?
Капитан сейнера без слов показал на корму, где пожилой моряк пристально смотрел вслед ушедшему каравану.
— Да при чём здесь этот матрос? — гневно спросило высокое начальство.
Теперь вскипел уже капитан сейнера:
— А притом, что он десять лет на «Куре» отходил, и у меня последний месяц, перед пенсией, добивает. Я ему утром, перед выходом в море, слово капитана дал, что мы обязательно вернёмся до начала митинга. Но засыпались с тралом и не успели. Ведь вы же сами — бывший капитан. Вот и ответьте мне, имеет ли право капитан, давший слово, лишить моряка возможности проститься со своим старым кораблём? То-то и оно, что нет у капитана такого права. Вот и пришлось мне пойти на грубейшее нарушение — сделать циркуляцию вокруг каравана. Но это позволила моряку проститься со старым пароходом.
Выслушав такой ответ, высокое начальство сменило гнев на милость:
— За то, что слово капитана сдержал — хвалю. Но за нарушение закона о мореплавании, выговор, причем строгий, я тебе гарантирую. Морской закон суров, но он всегда справедлив.
Постепенно люди разошлись, причалы опустели. Но небольшая группа пожилых моряков, пройдя на самый конец старого пирса, продолжала вглядываться в сторону ушедшего каравана. Словно надеясь на чудо, ещё раз, хотя бы на мгновение, увидеть свой старый пароход.
Их понимали, и никто не пытался уговорить их уйти, любые слова, произнесённые здесь, были бы кощунством.
Ведь это были настоящие моряки, и это был их, и только их пароход. Они провожали его в последний прощальный рейс.
Автор: Юрий Маленко.