— Так что же, сейчас там никто не живёт? — спросил Вадим, разглядывая длинные белые бараки на другом берегу лагуны.
— Сейчас — нет, — уверенно сказал Василич. — Там раньше Петька жил Косов. Золотой человек был. Умер прошлой осенью, когда «Кирас» вывозили. Так его и нашли в туалете на берегу.
— Там туалет классный, — вступил Степан. — С застеклённой дверью и видом на море. Его Бешеный построил.
— Какой такой бешеный? — изумился Вадим.
— Да Бешеный. Хозяин здешней земли. Когда-то приватизировал её после развала советской власти. На хрена — никому не было понятно, ему в том числе. Теперь не знаю даже, и где он, — вздохнул Василич. — Затерялся на шарике. А Петя от него тут сторожил как раз. Взяли Петю в мешок и похоронили прямо тут, на бугре, где он любил сидеть, на уток смотреть.
— А чего это у него кличка была такая — Бешеный?
— Да бог знает, — сокрушённо покачал головой Василич. — Последний раз это так выглядело. Приехали к нему рыбнадзоры, пьют-пьют, пьют-пьют, хвастаются-хвастаются, и тут Бешеный берёт карабин, клацает затвором — да как стрельнёт в печку! И говорит: «Сейчас узнаете, за что меня Бешеным зовут!»
— И за что?
— Да как-то никто этого не дослушал… Все в окна рыбками посигали.
Тут Василич внезапно замолк, и все не сговариваясь направили бинокли в сторону посёлка.
И была причина. Ибо над крышей какой-то из сигланских развалин поднимался дым! Присутствие человека в этих краях казалось до такой степени нереальным, что Соловей не выдержал, надул резиновую лодку и, пригласив Вадима за компанию, погрёб через лагуну к развалинам бараков.
При ближайшем рассмотрении на одном из домов можно было разглядеть признаки жизни. Окна были затянуты двойным полиэтиленом, в ведре у порога стояла вода, и было непохоже, что она попала туда с прошедшим дождём. Но дым из трубы уже не шёл, и на пустой пыльной улице нельзя было прочитать никаких следов. В опровержение последней мысли наших героев поднялся небольшой вихрь и стёр рубчатые следы от их сапог.
Тогда Соловей уверенно постучал в дверь.
— Ааа! Оооо! Ёпрст, кто там? — раздался ухающий сиплый голос, и на пороге появился заспанный мужичок со свёрнутым набок носом на сизом лице, одетый во вьетнамский серый рабочий костюм. Некоторое время он, не веря своим глазам, тёр их, потом так же сипло сказал: — Семьдесят один день. Как с куста. Сказали, через неделю приедут. Ты проходи, только пить у меня нечего. Только чай. И то без сахара.
Куда делся сахар, было очевидно. Возле печки стояли три сорокалитровые фляги, в которых обычно ставят брагу.
Тем временем Паша (так звали потерянного во времени и пространстве мужика) рассказывал:
— Мы должны были сейнер на металл резать. Вот этот. Сам я сварщик. С металлом всё могу. Дерева не люблю. У меня двадцать три ножевые раны, — добавил он несколько нелогично. — Привезли сюда зимой. На тракторе. Продукты оставили. Мешок сахара, мешок гречки и мешок гороха. Сказали, через неделю вернутся. Я дни ножиком на двери отмечаю — палочки вырезаю. Сегодня семьдесят первый пошёл. Где они — непонятно. Ружья нету. Весной гуси-лебеди прямо под окнами ходили. Было б ружьё — можно было б штук сто убить. Но зачем они мне? Там в цеху прошлогодняя солёная рыба лежит. Я её в воду кладу — через день она как свежая. Ты чай-то пей, он без сахара.
— Мы отсюда на Ямск пойдём, затем в Олу обратно. Хочешь с нами? В посёлок отвезём.
Паша задумался.
— А что мне в посёлке-то делать? Водку пить, что ли?
— А медведей ты не боишься? — нехорошо усмехнулся Соловей. — Вон я с горы видел, как они по посёлку бродят. Поймают — сожрут…
Паша хитро прищурился:
— Да как же они меня поймают-то? Я ж из дома только поссать выхожу…