Зимний лес.
В декабре на Колыме день короткий, а ночь бесконечно длинная. И очень холодная. Вот и сегодня, приехав работать на дальний полигон, мы каждой клеткой своего организма ощущаем этот холод. Но работать надо, ведь у нас и зима длинная, а лето мимолётное, хотя в центральных районах Магаданской области даже бывает жарким. Но только днём. А ночные заморозки могут быть и в июне, и в июле, и в августе. Как у нас говорят: «Июнь ещё не лето, июль уже не лето».
Сейчас наша работа заключается в подготовке полигона к вскрыше. С перспективой на несколько лет его работы и надеждой добычи за этот период нескольких сотен, а если повезёт, то и тысяч килограммов золота. Если данные геологоразведки окажутся точными.
В скором будущем это будет огромный и глубокий карьер, в котором будут работать: гусеничный экскаватор «ЭКГ-5» с пятикубовым ковшом; несколько карьерных самосвалов «Белаз», грузоподъёмностью двадцать пять и сорок тонн; огромный бурильный станок СБШ-250, массой около ста восьмидесяти тонн; несколько лёгких бульдозеров отечественного производства марки Т-130, Т-170, массой от тринадцати до девятнадцати тонн, в зависимости от модели, комплектации и года выпуска. Лёгкие они только по сравнению с тяжёлыми импортными бульдозерами японского и американского производства «Карьера тяжёлых машин», сокращённо «КТМ», ведь их масса доходит до пятидесяти — семидесяти тонн.
Но это всё будет потом, уже совсем скоро. Сначала нужно «зарезать» полигон. Для чего маркшейдеры и геологи разметили по своим картам площадь будущего полигона. Расставили вешки с флажками красного цвета по его периметру. Тяжёлые бульдозеры приступили к вскрыше основательно промёрзших торфов, применяя для этого рыхление огромными клыками-рыхлителями, расположенными на кормовой части каждой машины. На самом деле это не только торф, в прямом смысле слова, но и всё, что расположено под ним. Пока рыхлится сравнительно легко, торфа и лёд замёрзших болот рыхлят и убирают в отвал тяжёлые бульдозеры. За это время бурильный станок по частям перевозят на полигон. К моменту, когда они «сядут» на более плотную вскрышу, станок будет собран. Он будет забуривать скважины, глубиной до восьми метров. Сетка таких скважин заряжается взрывчаткой и мерзлоту рыхлят уже методом взрыва, после чего её можно бульдозером окучить к экскаватору, который тоже собирают тут же, на полигоне. Экскаватор грузит этот грунт (вскрышу) в «Белазы», которые вывозят его в отвал. Так до момента нашей встречи с золотосодержащими песками. Они также добываются и вывозятся в другой отвал, который в короткое лето будет промыт через промывочный прибор, для извлечения золота — конечной цели всего этого производства. Так как полигон будет большой, то таких приборов на нём будет не менее трёх-четырех.
Весь сложный, трудоёмкий и затратный способ направлен на одно — за холодный период года вскрыть максимальную площадь полигонов, добыть и складировать максимальное количество кубометров золотосодержащих песков, а потом промыть их за лето — добыть из них золото. При этом остаться в плюсах. С прибылью.
Если пески залегают на глубине около тридцати метров, то экономически выгодней не проводить вскрышу, а добывать их шахтным способом – сразу опускать ствол шахты к «пескам» и выдавать их «на гора». После чего также летом промыть. Добыча золота — главная, пожалуй, единственная цель работы нашего прииска. Всё остальное крутится вокруг этого.
***
Работа по вскрыше торфов шла полным ходом. Тяжелые бульдозеры, выстроившись в ряд, рыхлили своими гигантскими клыками мерзлоту, вгоняя их на два метра в грунт и натужно двигались к крайней линии полигона, выгоняя копоть из своих гигантских выхлопных труб, похожих на пароходные трубы. Потом они выталкивали своими огромными отвалами этот рыхлый промороженный грунт торфов за пределы линии полигона. Я на лёгком бульдозере, под руководством горного мастера Андрюхи, был на подхвате. Мы осваивали полигон. Таскали с базы и расставляли в линию, с промежутками метров по пятьдесят небольшие сани, с установленными на них деревянными опорами под линию электропередач. В опоры уже были вручены изоляторы. Это значит, что на днях электрики натянут по ним линию ЛЭП и электричество придёт на полигон. Ведь без него не будут работать экскаватор и бурильный станок. Попутно мы почистили дорогу на полигон, возле «тепляка» на базе расчистили площадку от снега, создавая удобный разворот автобусу, который привозит нас на смену.
— Давай рули к «тепляку». Ещё подстанцию с базы перетащим на полигон — горный мастер, или попросту горняк, как мы называли горных мастеров, обеспокоенно посматривал через стекло кабины на густой туман, который нас окружал и, как казалось, становился всё плотней. Что указывало на то, что мороз был за сорок и продолжал крепчать.
У «тепляка» он выскочил из кабины и первым делом посмотрел на термометр, висящий на углу постройки. Потом обернулся и помахал мне, выманивая из тёплой уютной кабины в этот космический холод.
Я окинул взглядом панель приборов — всё было в норме. Подтянул повыше шторку на радиаторе, не давая остывать воде на холостых оборотах двигателя, и шагнул на гусеницу.
— Как думаешь, сколько градусов? — встретил меня уже на земле Андрюха.
— Думаю, около сорока. Когда выезжали вечером на смену, у меня дома было минус тридцать восемь. А сейчас ночь, похолодало… Да и туман…
— А сорок шесть не хочешь?! — он кивнул на термометр.
— Надо «тяжёлые» снимать с полигона, оставлять возле «тепляка» на прогревание. Им запрещено работать при морозе свыше сорока четырёх. Отстанем по вскрыше… Ладно, подстанцию не потащим сегодня. Пей чай пока, я с прииском свяжусь — горняк пошёл настраивать рацию.
Я захватил на улице несколько поленьев и следом вошёл в «тепляк». Дрова ещё тлели в железной печи, сверху я закинул принесённые с улицы мёрзлые дрова. Тепляк был огромным, шесть на шесть метров. И в высоту около трёх. Это было стационарное строение, так называемая база. Так как до посёлка было около сорока километров по грунтовой дороге, с периодически натекающими зимой на неё предательскими наледями, то отправка в ремонт поломанной техники, как и мелкий ремонт под открытым небом, представляли определённые сложности.
Поэтому на базе на быструю руку был возведён бокс, способный вместить в себя тяжёлый бульдозер, на случай срочного несложного ремонта. С обратной стороны был пристроен «тепляк», имеющий общую стену с боксом. Стены и потолок возвели из крупных пенопластовых плит, заключённых с обеих сторон в дюралевый корпус, как бутерброд. Размер плит — шесть на полтора метра. Отсюда и такие циклопические размеры «тепляка», хотя обычно под «тепляк» использовали обычный геологический вагончик на санях. В него устанавливали печку, электрокалорифер. К тому же такой «тепляк» можно было всегда быстро перетащить бульдозером на новое место, в отличие от нашего.
Наш «тепляк» был просторен, высок, светел за счёт ряда окон в одной из плит и нескольких светильников с длинными люминесцентными лампами, которые категорически отказывались гореть, когда в «тепляке» было холодно. Ещё сказалась техническая ошибка при сборке — над печкой шов потолочных плит не сходился на несколько сантиметров, благодаря чему мы, не покидая стен «тепляка», в ясную зимнюю ночь могли любоваться звёздами и радоваться великолепной вентиляции, вспоминая наших монтажников-торопыг, искренне желая им встречать на своём жизненном пути таких же специалистов во всех сферах деятельности. Но зато с печкой, сваренной из толстого листового железа, они нам угодили. Печка была почти метр в высоту и столько же в ширину, в длину не меньше полутора метров — под стать самому «тепляку». В ней, при открытом поддувале, с гудением горело практически всё, даже почти полутораметровые брёвна и толстая транспортёрная резина, раскаляя стальные бока печи до малинового цвета.
***
Пока горняк по рации говорил с конторой прииска, я закипятил чайник, поворошил дрова в гигантской печке. В «тепляке» уже стало заметно теплее. Тем более, что мы уже решили проблему щели в потолке, законопатив её тряпками и накрыв с улицы куском брезента. Сверху навалили снега, для утепления.
Я принёс к столу чайник с кипятком. Показал горняку две пустые кружки. Он молча кивнул, чтобы наливал обе, сам в это время выяснял по рации метеопрогноз. Прогноз был неутешительным — ожидалось похолодание за минус пятьдесят. Причём на четыре дня, а там видно будет, более точно не смогли ничего сообщить. Наконец-то Андрюха оторвался от рации, мы попили крепкого чайку из обжигающих металлических кружек.
— Сколько у нас дров? – задумался он.
— Я последние с улицы занёс — вон в печке полыхают.
— Поехали…
Мы вышли из «тепляка» в густой морозный туман. Накинули на металлические крючья, приваренные к бульдозерному отвалу, два троса и поехали за мост через Эльгенью.
Полигон был размечен на болотистом плато, в широкой долине Эльгеньи, куда ещё впадало несколько ручьёв и речушек. Из растительности были только мох и низкая хилая тундровая поросль кустов. Встречались единичные, обычно чахлые лиственницы. Кроме них только одна не очень высокая, но мощная старая лиственница стояла на сухом месте у края дороги, выходящей с полигона на базу. Но нас живые деревья не интересовали. Мы пересекли мост и через пару километров съехали влево, на невысокий уступ сопки, на место давнего таёжного пожара. Тут, на низкой сухой террасе, повсюду встречались молодые пышные от осевшего на них снега трёхметровые лиственнички, отчего они очень походили на новогодние ёлки. Летом много было различных невысоких кустов, которые сейчас прятались под снегом. Никогда бы не догадался, что два-три десятка лет назад тут бушевал страшный лесной пожар, если бы не стоящие то тут, то там сухие стволы уже мёртвых лиственниц без коры и почти без веток, местами помеченные чёрной гарью. Это были взрослые деревья. Как приятно было, что на месте погибших великанов сейчас радуется жизни молодая поросль.
Аккуратно маневрируя между живыми лиственницами, мы пробирались к стоящим погибшим деревьям, издалека угадывая их в морозном тумане в свете фар. После чего я упирался в их ствол отвалом бульдозера, поближе к земле, и потихоньку валил на землю, стараясь не валить их на живые растения и не делая резких ударов по стволу, так как это угрожало преломлением ствола в середине, в районе сучьев, и обрушением этой массы на бульдозер, в том числе на кабину.
Свалив с десяток сухих великанов, я развернул бульдозер фаркопом к ним, горняк в это время длинным тонким тросом, распущенным на много хвостов-строп на другом конце, зацепил каждое дерево отдельным стропом. Получился веер из строп троса, который был прицеплен к фаркопу. В два захода я вытащил все деревья на дорогу. По пути они все собрались в один штабель брёвен, который мы и перехватили толстым коротким тросом и потащили на базу.
В дороге я постоянно оглядывался, опасаясь потерять свой воз.
— Ты на дорогу смотри. Я за дровами присмотрю, — успокоил меня Андрюха.
Немного не доезжая до моста, он меня остановил и выскочил из кабины. Один ствол переломился и оставшаяся часть перекрыла дорогу. Горняк столкнул её на обочину и заскочил обратно.
— В следующий раз заберём, а сейчас дерево не мешает проезду — пояснил он.
***
— Ты посмотри, что они делают!!! — вознегодовал Андрюха, когда мы поравнялись с одиноко растущей у обочины дороги мощной лиственницей, уже почти подъехав к «тепляку». Я смотрел вперёд, на дорогу и определённо ничего не видел. Тогда он кивнул мне на эту лиственницу.
Зрелище было не из приятных — ствол дерева был расщеплён по всей длине, от комля и до верхних веток, что могла сделать только неистовая сила, учитывая прочность живой старой лиственницы. Обломок ствола валялся тут же, возле дерева. Рядом проходил след широких башмаков гусеницы тяжёлого бульдозера. По следу было видно, что машина съехала с дороги, ковырнула дерево и обратно повернула на дорогу, выезжая к «тепляку». У «тепляка», ожидая пересменки, уже стояли в линию все четыре тяжёлых бульдозера.
Когда мы подтащили вязанку дров к «тепляку», горняк выскочил из кабины, махнул мне рукой сдать назад, что я и сделал, ослабив трос, стягивающий стволы сухостоя. Андрюха лихо сдёрнул трос и намотал его на рога отвала моего бульдозера. После чего помахал мне в обе стороны рукой и мы сразу заготовили дров на пару дней — я направлял бульдозер вперёд, горняк укладывал ствол дерева на бульдозерный каток, валяющийся рядом. Я сдавал задним ходом, наезжая на бревно и оно с треском ломалось. Я снова откатывался вперёд, горняк отшвыривал в сторону метровый обломок и снова укладывал ствол на каток. Я снова сдавал задним ходом, ломая сухое дерево. Таким образом, мы поломали пару брёвен и посчитали миссию по заготовке дров исполненной. С живой лиственницей этот номер не прошёл бы, а тут легко ломались сухие брёвна даже в двадцать и более сантиметров в диаметре.
Горняк подхватил несколько заготовленных нами метровых брёвнышек и потащил их в «тепляк». Я поставил бульдозер в десятке метров от «тепляка», чтобы он не мешал развороту автобуса, который привезёт нам смену и увезёт нас домой, в поселок. А также чтобы он не грохотал своим дизелем у самой двери «тепляка». Взял тоже запас дров и затащил их следом в помещение.
Там уже полным ходом шла воспитательная беседа. В полной тишине он отчитывал всех четырёх взрослых мужиков, играющих в домино.
— Оно что, вам мешало?! Это дерево! — продолжал горняк воспитывать бульдозеристов тяжёлых машин. Забавно было видеть, как горняк, которому недавно исполнилось тридцать лет, отчитывает взрослых мужиков, которые ему в отцы годились.
— Одно единственное дерево, на всю округу! Нет же! Надо подъехать и половину его свалить, причём вдоль ствола расщепить. Вот какие мастера, полюбуйтесь на наше мастерство! — продолжал он монолог.
— Нет бы, что полезное сделать! Вон за сухостоем смотались бы, если делать нечего. Там бы и удаль свою показали и дело полезное сделали. Для всех! Людям за пятьдесят лет, а я за ними как в детском саду должен следить и на верёвочке выгуливать! — последние слова уже были в пустоту, так как все молча уже удалились из «тепляка» обслуживать свои машины перед передачей их напарникам, которых через десять – пятнадцать минут привезёт автобус. Остались только мы с горняком.
— Видал?! Напакостили и разбежались. А ведь так и не признались, кто к дереву насилие применил… — это он уже ко мне обратился.
— Может случайно в тумане с дороги съехал? Мороз то какой!
— Да какой случайно! Это они друг перед другом удалью и мастерством своим вечно меряются. Каждый старается показать, что умеет такое сотворить, чего другой не повторит. Ладно, ну коробок спичечный на спор они отвалом бульдозера закрывали. При этом не сломав коробка и спичек в нём. Летом лом в землю отвалом вгоняли, не согнув его. То они начинают друг друга на тросе таскать — кто кого осилит. Все троса порвали, так новое развлечение нашли — упрутся два бульдозера отвал в отвал — кто кого столкнет с места и дальше всех оттолкнет от места спора. Все вокруг перекопытили гусеницами. Две смены назад Николай с обеда первым вышел из «тепляка», ну и заваловал снегом бульдозер Бориса. По самые окна. И уехал довольный на полигон работать, пока Боря чай пил, да в домино партию костяшками стучал. Того и гляди — чего-нибудь снова отмочат или покалечатся. Детский сад «Ромашка», старшая группа!
— Так ты за технику безопасности переживаешь, или за дерево завёлся? — присаживаюсь рядом с ним на лавочку с кружкой свежего горячего чая, вторую кружку молча ставлю перед ним на стол.
— Одно другому не мешает. Тебе пятьдесят лет — сиди в «тепляке», в домино играй на перекуре или на обеде! Так нет же — надо учудить! Что с пацанами молодыми боюсь работать, чтобы куда-нибудь не влезли по неопытности и глупости, что с пенсионерами. У них вообще детство в одном месте просыпается не ко времени. Не знаешь, чего ожидать от них в следующий раз.
***
Через полчаса мы уже передали свою технику дневной смене и устало дремали в тёплом автобусе, направляясь домой. На востоке тонкой полоской алел робкий рассвет.
Я процарапал небольшую щель в инее замёрзшего окна автобуса и выглядывал в неё, пытаясь ещё раз рассмотреть в утренних сумерках покалеченную кряжистую лиственницу. Но мы уже проехали мимо неё. В окошко были видны мёртвые после пожарища стволы деревьев, строго вертикально смотрящие в небо. Часть из них мы этой ночью заготовили на дрова. Даже утратив жизнь, они много лет продолжали стоять. Не падали.
Забегая вперёд скажу, что впоследствии, каждый раз проезжая мимо неё, я находил взглядом эту одинокую лиственницу. Она была жива и, как казалось, нормально себя чувствовала, обильно залив светлой прозрачной смолой, словно кровью, свою обширную рану. Мы работали в этих местах ещё около пяти лет. Надеюсь, что она и сейчас там стоит. И не хранит зла на глупых людей. Ведь не все мы такие.
А сейчас я как-то по-новому смотрел на проплывающие в утренних сумерках мимо окна автобуса деревья, уныло стоящие вдоль дороги, согнувшись под тяжестью своих снеговых шапок. И понимал, как же им нелегко живётся в этом суровом краю, нашим обычным северным деревьям. Таким привычным, ничем не примечательным лиственницам. Человек может погреться зимой в тёплом помещении, одеться потеплее. Зверь тоже шкуру тёплую имеет, может побегать для разогрева организма, под снег спрятаться на ночёвку. А деревья всегда стоят на одном месте. Как на посту. И в снег, и в дождь, и в лютую стужу. Вся жизнь проходит стоя. И умирают они тоже стоя.
Автор: Валерий Мусиенко.
09.03.2019 – 16.03.2019 г.