Фото Евгения Радченко.
Устало ступая, Юра подошёл к лиственнице на берегу реки, осторожно, чтобы не спутать снасть прислонил к стволу удочку, снял через голову лямку тяжелого канна с рыбой, скинул с плеч рюкзак, выпрямился, оглядывая всё вокруг. И удовлетворённый осмотренным довольно улыбнулся — выбранное им место для отдыха было просто великолепно. Лёгкий ветерок с верховья реки отгонял полчища комаров. Метрах в десяти ниже по течению река делала крутой поворот. И в её излучине после весеннего паводка, скопилось много сушняка на дрова. а по срезу берега, словно созданная специально для отдыха, тянулась широкая полоса чистого речного песка.
Сладко потянувшись, Юра решил: «Всё на сегодня рыбалка закончена».
Достал из рюкзака котелок и спустился с ним к воде. Подошло время священного на Колыме обряда чаепития. Попавшие случайно в огонь костра кусочки корней стланика, лопаясь от жара, громко щёлкали, разбрасывая вокруг маленькие горящие угольки. Отодвинувшись от костра на безопасное расстояние, Юра полулежал на тёплом, прогретом солнцем песке, и маленькими глоточками отхлёбывал обжигающий, ароматный чай. Ну, что ещё требуется человеку для сладкого ощущения полноты счастья бренности его бытия?
Он отлично порыбачил, нашёл великолепное место для отдыха, плотно поел. И вот блаженно перебирая пальцами босых ног тёплый песок, он вкушает редкостный в этих краях цейлонский чай. Жизнь была просто восхитительно прекрасна. В такие минуты полноты счастья хочется думать о чем-то большом, светлом и волнующем.
Дикая, первозданная природа Северов, всегда потрясающе красива и словно просится быть увековеченной на полотнах картин, памятниках, воспетой в песнях, балладах, стихах. Вот и панорама противоположного берега реки была достойна кисти самого взыскательного художника.
Из сумрачной чащи тёмного леса постепенно расширяясь ниспадал поток огромных валунов. Верхние валуны, покрытые мхом, были округлой формы и казались чёрными под стать сумраку той чащи, из которой они появились. Но по мере приближения потока к реке, они словно вырывались из плена покрывавших их мхов, размеры их стремительно увеличивались, округлости исчезали, резче проступали грани, поток расширялся, а сами камни светлели. Самые последние из них были уже светло-серыми, имели почти идеально огранённую форму кубов и прямоугольников и уходили частью своих, более чем двухметровых сторон в воду реки.
«Да, славно потрудилась тут матушка-природа» — подумал Юра и пристально посмотрел на самый крайний в каменном потоке, огромный, словно постамент памятнику прямоугольный валун-исполин. Вдоволь полюбовавшись на каменный поток, Юра отвёл взгляд в сторону, но что-то заставило его вновь повернуть своё лицо к огромному валуну. А в голове вдруг, неожиданно возникли слова: постамент, постамент… «К чему бы это?» — подумал он, и тут же понял причину появления в его голове этого слова. Ну конечно, это же влияние прочитанной накануне статьи в «Северке», которую подарили ему проезжающие через его стан охотинспектора.
Шёл 1987 год. Страна, правда пока ещё только на словах, делала переоценку пройденного ею более чем за полвека пути. Ветер перемен достиг и Колымских болот. Был объявлен конкурс на проект памятника освоения Колымы. При этом на конкурс принимались не только эскизы проектов, но и их художественное описание. Юра ещё раз пристально посмотрел на огромный валун. «Ну чем не готовый постамент для памятника? »— подумал он, и неожиданно для себя начал «творить».
Тут уместно отметить, что Юра был классический Козерог, а согласно этому знаку зодиака, прежде чем приступать к любой работе, он мысленно всегда представлял её себе в уже законченном виде. Удивительно, но ему даже не пришлось сосредотачиваться. Образ памятника возник в его сознании сразу и целиком, мелкие, второстепенные его детали пришли позднее.
Вот этот огромный валун — постамент. Слева, две маленькие лиственницы, одна ниже другой. По середине, с взгорка, бежит, петляя средь камней, бурный ручей. Композиция из трёх фигур, олицетворяющая преемственность поколений первооткрывателей.
Слева, на большом валуне, в шапке, меховой безрукавке и охотничьих ичигах, пожилой бородатый таёжник. Он только что отмыл пробу, у его ног лоток и скребок. Теперь, после мытья в студёной воде, он решил согреться цигаркой. В одной руке у него, кисет, в другой, клочок бумаги. Но видно то, что сказал старший в их группе, заставило его повернуть к нему голову. Он, с прищуром глаз смотрит на него, а весь его облик выражает добрую иронию, бывалого в тайге человека.
— Что – золото? Да иного и быть не могло, зачем же я тогда полез с вами в эту глушь?
Справа молодой парень, стоящий на одном колене и опирающийся на ручку шурфовочной лопаты. Лицо поднято вверх, в сторону центральной фигуры, на голове будёновка, сбитая на затылок, одежда типичная для комсомольцев тридцатых годов.
Центральная фигура — геолог. Олицетворение мощи, силы, и веры в правоту своего дела. Одежда под стать его характеру. Тяжёлый брезентовый плащ, гимнастёрка в тугую без единой складки опоясана ремнём с кобурой нагана, армейские сапоги. Он только что отдул шлихи, и вот на его вытянутой ладони сверкают крупицы первого золота Колымы. Ветер треплет волосы его непокрытой головы, а взгляд устремлён в светлое будущее Колымы
На торцевой стороне постамента золотыми буквами: «Первооткрывателям Золотой Колымы». По остальным трём литые бронзовые барельефы: ледорез «Литке» высаживает первый десант комсомольцев в бухте Нагаева, строительство трассы, драги, полигоны. Проект так понравился Юре, что он тут же залил костёр водой, собрал свои пожитки и поспешил на базу. В то лето Юра был один в лесной глуши. Участок закрыли и он «сторожил» имущество до становления зимника. А так как вокруг на сто верст не было ни единой души, не считая очень редких проездов через стан вездеходов охотинспекторов, то Юре, кроме рыбалки, совершенно нечего было делать. Поэтому проект памятника захватил его целиком.
Придя на стан Юра быстро обработал улов, накормил собак и, заварив настоящий колымский чифирь, сел писать письмо в конкурсную комиссию. Закончив писать, Юра прикинул сколько дней осталось до вертолёта, который раз в месяц привозил продукты, потянулся до хруста костей, и с чувством хорошо сделанной работы, довольным взглядом окинул стол.
Бумага, письмо, две керосиновые лампы с зеркалами отражателей, самоделки таёжников для лучшей освещённости. В дальнем углу стола его «поэтический дневник». В ненастную погоду он, чтобы хоть чем-то занять себя писал «стихи». Рифмуя слова буквально обо всем.
Вот и на прошлой неделе он написал большое стихотворение о том, что в тайге ещё достаточно много отлично сохранившихся лагерей, но нет ни одного памятного знака, не одного обелиска.
Вообще Юра, как и многие колымчане здраво рассуждавшие, что дальше Колымы всё равно не сошлют (нет в СССР дальше Колымы лагерей), и поэтому резавшие правду-матку в глаза любому начальству, был возмущён кощунством власти.
О бешеном золоте Колымы в России было хорошо известно ещё 100-150 лет тому назад, но не могли найти людей, которые бы добровольно согласились пересечь, тысячи километров непроходимой глухой тайги и бездонных топей, дабы освоить добычу золота.
Знающие люди говорили, что в госархивах существует документ о плане освоения государственной добычи золота на Колыме с резолюцией царя Николая: «Прекратите заниматься утопиями. В России нет такого количества каторжан требуемых для освоения добычи золота на Колыме, а не один нормальный человек туда, добровольно, не поедет».
Их не было у «кровавого» царя, но они были у советской власти, миллионы «врагов народа» осуждённых по 58 статье, и они освоили Колыму. Самое страшное и циничное, что только на Колыме, и нигде более по всей России не было столько реабилитированных. Но власть не только не покаялась в этом, она до сих пор не позволяет ставить памятники, или памятные знаки даже на месте расстрельной тюрьмы «Серпантинка», где согласно официальным данным было расстреляно свыше десяти тысяч человек. А согласно воспоминаниям солдат конвойных войск Ягодинский спецкамендатуры, которые сопровождали этапы на «Серпантинку», во много раз больше.
Сотни тысяч душ невинно убиенных российских людей уже более полувека кружат в горьких стенаниях над колымской землёй. Они уже устали ждать, когда живущие, наконец-то вспомнят о своём христианском долге, отслужат погребальные молебны и поставят, если не кресты, то скромные маленькие памятники на местах их массовых убиений.
Погребальный крест… памятник… памятник
Ломая спички, Юра с трудом прикурил сигарету, жадно затянулся, стараясь хоть чуть-чуть успокоиться. Сознание раздвоилось: одна половина гневно обличала, другая — стыдливо и безропотно воспринимала все упрёки, ей нечего было возразить: «Почему, и ради чего ты лжёшь? Лжёшь самому себе, подстраиваясь под обстоятельства? Увидел старый лагерь и пишешь стихи, возмущаясь попранной памятью миллионов безвинно убиенных людей. Соблазнил тебя конкурс на проект памятника, и также искренне ты описываешь памятник, втаптывая как иуда, не только память об безвинно убиенных, но и свои же собственные стихи.
Какая преемственность, связь поколений? Какие комсомольцы, в рядах первооткрывателей? Когда взяв за основу тот, отвергнутый царем проект, Билибин с геологами ещё царской выучки, определил основные районы золотосодержащих месторождений. Коммунисты специально создали для освоения Большого золота Колымы миллионы рабов. Тех самых каторжан, которых не было у «кровавого царя» Николая во всей российской империи.
Была придумана изуверская статья «врагов народа», под эту статью попадали даже за то, что слушали политический анекдот, и в ней было множество подпунктов, в которых первоначальный срок не обозначал ничего. Этих людей цинично называли: «Числящиеся за Москвой». Срок заканчивался, а рабу зачитывали новый приговор.
Это было рабство до могилы. Или раб работал до полного истощения, или шёл как саботажник в расстрельную тюрьму «Серпантинка», третьего им было не дано.
Совершить освоение такого гигантского месторождения, сопоставимое с восьмым чудом Света, могли только миллионы рабов. И только рабы, излазив на четвереньках десятки километров по обе стороны трассы, смогли перенести на носилках миллионы тонн мхов, гидроизоляцию под полотно Колымской трассы. Иначе летом, в период оттайки, дорога уйдёт в топи. А ведь это 850 км, а трасса стоит уже 70 лет, и создали её «враги народа» всего за один год и восемь месяцев.
Первые комсомольские ячейки появились на Колыме, когда трасса дошла до Левого берега, а это, в те времена, был 501 км. А по всей Центральной Колыме связанные такими же великолепными дорогами, уже более пяти лет давали «большое золото» десятки приисков, карьеров, сотни шахт.
Если мы решили поставить памятник первооткрывателям, то давайте будем говорить, правду. Не будем лгать себе, детям, внукам, исторической памяти России. Первооткрывателем Золотой Колымы, был простой советский заключённый, осужденный по 58 статье «Враг народа» — ставший вечным рабом.
Со времён седой древности мир считает первооткрывателем того, кто первым достиг этих мест, кто первым вбил первый колышек. Первый транспорт с тысячью заключёнными прибыл в бухту Нагаева за год, до принятого на сегодня официального дня освоения Магадана. Они обязаны были подготовить всё для массового завоза заключённых следующего лета.
Кое-что они успели сделать до наступления морозов, но совершенно не подготовленные к зимовке, погибли в разгар зимы все, включая солдат и офицеров конвоя.
Детальную разработку всех первых приисков, полигонов, давших самое большое золото Колымы — сорок тонн за сезон, осуществил Восточно-Геологический отдел во главе с Цареградским. И их всех, по личному приказу вождя всех народов, осудили по 58 статье и расстреляли.
Первый колышек первой палатки в Нагаево вбил «враг народа».
Первые бараки, склады для массового завоза срубили — «враги народа».
Трассу построили — «враги народа».
Нашли, оконтурили полигоны — «враги народа», дали первое большое золото, и потом ещё почти пятнадцать лет — ежегодно не менее 30 тонн, тоже «враги народа».
Значит, если центральной фигурой памятника первооткрывателям Золотой Колымы и основателям Магадана, не будет осуждённый по 58 статье — враг народа, то это будет памятник кощунства, лжи и цинизма. Свидетельство попранной чести и исторической памяти России».
Юра вернулся в балок, сжёг письмо, тщательно вымыл руки, попил крепчайшего чая и с ясной головой, стал «творить» новый, истинный проект памятника.
Центральная фигура — заключённый с гружёной мерзлотой тачкой. Колесо тачки на стыке двух досок настила, упёрлось в торец выступающей доски. Нависнув над тачкой всем телом, устремив горящий взгляд на этот злосчастный выступ, заключённый пытается с ходу, используя массу груза, протолкнуть тачку вперёд. Вся его измождённая фигура, от выдвинутого вперед острого подбородка, до судорожно сведённых худых кистей рук с распухшими суставами пальцев, предел максимального напряжения. Широко открытый, перекошенный в отчаяние рот, хватает, но так и не может захватить достаточной порции воздуха. А на шее, как туго натянутые канаты, выпирают готовые лопнуть жилы. Одна нога соскочила с настила и расхлёбанный дырявый брезентовый чунь скользит по грязи, не находя опоры.
Чуть в стороне другой заключённый, разбивающий при помощи клиньев и кувалды огромную глыбу мерзлоты. Он только что ударил по клину кувалдой, и теперь, чуть повернув голову, следит за трагедией товарища. Он даже чуть-чуть развернул своё тело в его сторону, словно изготовился к рывку на помощь. Но по его согнутым рукам, выпирающему словно киль лодки хребту позвоночника, потому, что он не сумел сразу после удара, поднять кувалду для нового замаха, видно, что его порывистое движение к товарищу импульсивное и совершенно бесполезное. Он уже давно сам, работает за чертой предела своих сил.
С другой стороны, глубже в экспозицию, на сухом пригорке, стоит солдат конвоя, у его ног лежит сторожевой пёс. Сытое, круглое лицо, солдата полно презрения к окружающим. Похоже, что его озаботила лишь необходимость выбора, что делать, если этот дохляк — «враг народа», уронит свою тачку? Спустится с пригорка и врезать «врагу народа» по почкам прикладом автомата? Или не пачкая в грязи сапог, спустить на него собаку?
Экспозицию обязательно должна замыкать скала, с резкими, словно беспощадные клыки оскаленной пасти хищника, острыми утёсами. А на обработанной её центральной части барельеф — силуэты людей с тачками, ломами, носилками и чем дальше в перспективу, тем сильнее размыты их контуры. Самые последние, едва проступающие через пелену забвения земного бытия, уже не силуэты, а фрагменты отдельных частей тела. Словно предупреждение всем живущим на Колыме.
Запомните, хорошо запомните — вы живы, пока способны к труду, а затем вас всех проглотит эта оскаленная не знающая пощады пасть. А с задней стороны скалы барельеф, с самой Колымской, зековской наколкой «врагов народа».
Две кисти рук скованные оковами, поднимают самородок вверх, от самородка идут лучи. По бокам сопки заросшие тайгой, под руками ручей, лоток, кирка и слова: «Тебе – моя Родина». В этой наколке вся чистота души и помыслов «врагов народа».
Оклеветанные, осуждённые на каторжный труд, они все равно остались гражданами России. И добытое каторжным трудом золото, они завещали своей Родине. Они верили в Россию не смотря, ни на что.
Какой бы великий зодчий не взялся изваять памятник первооткрывателям Золотой Колымы, если центральной фигурой в нём не будет отражён осужденный по 58 статье враг народа, он солжёт перед памятью и историей России. «Враги народа» и Большое золото Колымы — едины и неделимы.
Написав письмо, Юра разделся, закрыл на засов дверь, потушил лампу и лёг спать. Но проворочавшись с час встал, вновь зажёг лампу, закурил и сел к столу. Его, никогда не обременявшего себя глобальными проблемами терзал вопрос. Почему он посмел, так подло, и кощунственно поступить?
Перестройка, новое политическое мышление – это всё конечно, очень здорово. Но это всего лишь слова мечтаний, слова…слова… А что в реальности?
Почему он, который даже не был даже комсомольцем, отлично знающий всю правду о Колыме, искренне презиравший власть за её кощунства к памяти безвинно убиенных, солгал самому себе? Почему в его сознании с самого начала, не возник образ истинного памятника, а образец лучших идеологических традиций КПСС? Какая преемственность? В чём? В кровавом геноциде своего народа? В котором подло и кроваво участвовала вся партия КПСС.
Ведь он отлично знал, что на Колыме были не десятки, а сотни лагерей, где все были осуждены не судом, а по представлению троек. Тройки заводов, институтов, колхозов: директор — парторг — участковый НКВД. Все трое, в обязательном порядке, члены КПСС.
Когда всё шло по накатанной схеме: навет на четвертушке бумаги, пятнадцатиминутное заседание тройки, определившей — «враг народа». Лагеря, Колыма, тачка, кувалда, смерть от полного изнеможения.
Выходит, что коммунистическая идеология помимо его воли, прочно вошла в его сознание. Приучила мыслить так, как это удобно КПСС. Значит, потребуются долгие десятилетия, что бы освободить своё сознание от этих порочных догм, и научиться думать по-новому. Думать искренне и кристально правдиво.
Но это для него, простого мужика, десятилетия. А как быть с теми, кого КПСС возвысило до небес, дало массу привилегий, приучила жить захребетниками за счёт народа?
Ведь им просто не хватит их жизни, чтобы искоренив старое, постигнуть новое мышление.
Глупый, наивный Юра. Он пытался найти ответ на вопросы, на которые совсем скоро, не сумеет найти ответа вся Россия…
Автор: Юрий Маленко.