Истинная цена всему познаётся исключительно путём сравнения. Чем дальше на север, тем чётче выкристаллизовывается главенствующая роль бытия. Слово «материк» приобретает статус наивысшего предела человеческих мечтаний.
Если для жителей Магадана голубой мечтой «материка» были регионы Центральной России, то для жителей маленьких посёлков и военнослужащих гарнизонов заполярного побережья, пределом их мечтаний был уже Анадырь.
Вырваться хотя бы в недельную командировку в столицу округа было самой вожделенной мечтой всех жителей Арктики, а военных тем более.
Сколько десятилетий не существует Северный завоз, столько продолжается один и тот же бардак. Ежегодная выгрузка грузов не в том, куда предназначался пункте назначения. Особенно страдала авиация. Технику доставляли исправно, а вот с десятками тонн технического снабжения, загруженных в контейнеры, каждый год было одно и то же. Если партия груза была небольшой, а в пункте назначения могла возникнуть реальная угроза изменения ледовой обстановки, капитаны судов всеми правдами и неправдами старались избавиться от такой партии, выгрузив её ещё в самом первом пункте Северного завоза — Анадыре.
Логика капитанов была железная. У каждой авиационной базы есть хотя бы один транспортный самолёт — «хозяйка». Зима здесь длинная, делать им нечего, вот и пусть потихоньку перевозят свои запчасти из Анадыря. Главное, что они привезли «это» на Чукотку, а кому и что, пусть авиаторы сами разбираются.
В ту навигацию наиболее важные запчасти для мыса Шмидт не просто выгрузили в Анадыре, они попали в «пересортицу». Иными словами, в пункте отправки при погрузке в контейнера их перемешали с запчастями, предназначенными для Анадыря. По своему статусу авиабаза Анадыря была выше, там даже и не пытались разбираться, где и чей груз, а направили на Шмидт лаконичную радиограмму: «Срочно откомандировать группу специалистов для отбора и отгрузки запчастей, попавших в «пересортицу».
Для проведения такой работы требуется отделение солдат, трое или четверо техников сверхсрочников и старший группы — офицер. Но командировка была на «материк», да ещё всего за две недели до начала Нового года.
Упустить такой шанс было бы грешно. Ни одного солдата. Тягловая сила — четверо сверхсрочников, двенадцать офицеров не ниже звания капитана. Старший группы — сам начальник технической службы авиабазы мыса Шмидт.
Группу создали, а вот вылететь в Анадырь было не на чём. На Запад — без проблем. Раз в неделю рейс: Шмидт — Певек — Москва, а на Восток…
Летом, учитывая сезон, на восток самолёты пусть и не регулярно, но летали. Зимой приходилось ждать месяцами, пока кто-то не надумает что-то направить на Шмидт и тогда ожидающие смогут вылететь с возвращающимся в Анадырь бортом.
Раньше на авиабазе никто бы и не задумался над такими проблемами, как вылет. В каждой воинской части в обязательном порядке есть транспорт для своих нужд, именуемый «хозяйка».
На авиабазе мыса Шмидт «хозяйками» были два транспортных самолёта: ЛИ-2 и ИЛ-14. На «хозяйках» привозили на Шмидт молодое пополнение и увозили в Анадырь дембелей и отпускников. «Хозяйки» регулярно летали на «отоварку» в Магадан или Хабаровск, за десятком ящиков свежей картошки для офицерской столовой, а в случае больших праздников — за свежими фруктами или парой бочек пива.
И вот в такой судьбоносный для полутора десятков офицеров момент, за две недели до Нового года, авиабаза осталась без своих верных «хозяек». ИЛ-14 находился на профилактическом ремонте на материке, а самый лучший для работы в заполярных широтах, верный и безотказный трудяга ЛИ-2, приказом министра обороны уже два месяца как был снят с вооружения.
Командировочные приуныли, до Нового года самолётов с грузом для мыса Шмидт, а значит, и случая вылететь в Анадырь, не предвиделось. Шанс вылететь на такой желанный «материк» превращался в утопические грёзы несбыточных мечтаний.
Зампотех, весело оглядев своё приунывшее «войско», назидательно произнёс:
— Смотрите, запоминайте и учитесь у старших. Блат умного — не просто блат, это «сезам», решающий любые проблемы. Я, ваш начальник, ни просто умный, а очень мудрый.
Вы технари, как никто как другой знаете, сколько ежегодно списывается в металлолом абсолютно новенькой техники, запчастей, технического оборудования. Есть жёсткий регламент сохранности: техника не более пяти лет, запчасти максимум семь. Вылежали свой срок — в металлолом. Передавать гражданским что-либо категорически запрещено.
Не положено! Нарушать устав мы не будем, а просто вывезем все списанные запчасти для ЛИ-2 в тундру. Но вывезем аккуратно и предупредим об этом руководство полярной авиации. Это в армии ЛИ-2 сняли с вооружения, а у полярников это базовый самолёт и запчастей у них для него в достатке никогда не было.
Я добился у командира базы разрешения выйти всего на пять минут на связь с руководством полярной авиации. Засекайте время, и вы поймёте, что такое блат, а точнее мудрость иметь полезные контакты с сильными мира сего. Ровно через пять минут улыбающийся зампотех вышел из радиорубки и весело произнёс:
— Всё, проблема закрыта, молитесь на то, что в мире существует блат. Завтра, ровно в двенадцать, на нашу полосу «присядет» спецборт, заберёт нас и умчит на «материк». Теперь по домам и готовиться к вылету. Не забывайте, в пасть какого дракона мы полетим. Проверьте всё по сто раз, а затем ещё десять раз по сто. Форма одежды — парадная.
На следующий день в нарушение всех приказов и инструкций, спецрейс Внешторга самолёт ЛИ-2, летевший с грузом пушнины в Анадырь, сделав крюк в сотню километров, «подсел» на пять минут на взлётно-посадочную полосу мыса Шмидт, забрал на свой борт командировочных и взмыл в небо.
Самолёт ещё был на взлёте, а командировочные уже почувствовали ледяное дыхание ужасающего мороза арктических широт. Расчётное время полёта для Ли-2 до Анадыря чуть менее двух часов. Грузовые салоны всех транспортных самолётов сродни морозильным камерам, чем дольше самолёт в полёте, тем ниже температура.
Положение усугублялось тем обстоятельством, что оно происходило во времена самого разгара печально известной по всем гарнизонам Арктики своими последствиями компании: «Главенство параграфов устава в Вооружённых силах СССР». Поэтому все командировочные были одеты строго по уставу.
Все послевоенные годы одним из армейских афоризмов было: «Там, где начинается авиация, заканчивается устав и начинается анархия неуставных отношений».
Это было правдой. Всё, что касалось непосредственно самих самолётов и регламента проведения любых работ на аэродромах, соблюдалось неукоснительно, а дальше полный бардак. Никакого чинопочитания. К офицерам обращались по имени-отчеству. Главенствовали не звания, а опыт.
С ношением формы была полная анархия: офицеры, сверхсрочники, солдаты на аэродроме надевали ту одежду, которую каждый считал для себя удобной. Честь отдавали только тем офицерам, кого уважали. Непосвящённому, случайно попавшему на аэродром, было не понять, кто здесь офицер, а кто солдат, кто отдаёт приказ, а кто исполняет.
Особенно это процветало в Арктике и авиацию заполярных широт стали срочно «спасать» от анархии. Всех офицеров, чьи должности не требовали специальных знаний — роты охраны, авторота и прочие, заменили на офицеров из гвардейских частей Центральной России.
Комендантами всех гарнизонов Заполярья стали самые злобные церберы из западных и южных округов. Самым грозным был комендант Анадырского гарнизона. Ранее, будучи комендантом Одессы, он прославился как ревностный служака, теперь мстя за перевод с жаркого юга на «знойный» север, буквально рвал и метал.
Отныне никакие пурги, морозы не могли влиять на букву устава. Даже штатную форму заполярных широт — тёплые куртки спецпошив дозволялось надевать исключительно на время проведения работ. Закончил работу, переодевайся в форму прямо на рабочем месте. Осень, зима, пурга, метель — всё едино. Независимо от звания все военнослужащие обязаны быть одетыми строго по уставу: шинель, сапоги. Всех посмевших нарушить устав, ожидала Гауптвахта.
Прилететь в канун Нового года на желанный материк, чтобы прямо с аэродрома угодить на десять суток на офицерскую гауптвахту за неуставное ношение зимней одежды, было бы вершиной несправедливости.
Все командировочные были одеты как на парад. Тоненькие офицерские шинели, кашне, кожаные перчатки, парадные хромовые сапоги.
Ещё во время посадки в самолёт из пассажирской кабины (и как они только сумели там разместиться) вышли четверо здоровых сопровождающих.
На взлёте, когда моторы работают на форсаже, грохот в салоне стоял ужасный. Старший из сопровождающих не стал рвать свои голосовые связки. Дождавшись, когда все командировочные рассядутся по откидным — металлическим сидениям, он вначале показал рукой на гору мешков с пушниной. Затем, подняв один из мешков, ткнул пальцем в четыре сургучных печати на картонках, украшающих каждый из углов мешка, выразительно провёл ребром ладони по своему горлу. Потом ткнул рукой в свою кобуру, сделал свирепое лицо и поочерёдно поднёс свой огромный кулак к лицам офицеров.
Те согласно закивали головами: «Предупреждение поняли и к мешкам с пушниной, опечатанным сургучом, приближаться не будем».
После чего сопровождающие скрылись за дверью пассажирской кабины.
Прошло не более часа с начала полёта, а командировочные уже перестали чувствовать ноги. Каждый из них чётко и безоговорочно осознал: если они сами, срочно не предпримут каких-то неординарных мер, живым до Анадыря не долетит никто.
Жить! Выжить любой ценой — вот о чём лихорадочно думал каждый из них. Словно повинуясь приказу, они посмотрели друг на друга, затем на гору мешков с пушниной. Пришли к единому решению и ринулись к ней. Выбрали в самом центре яму, легли в неё, и, беря мешки по краям воронки, укрыли ими свои тела, зарывшись в мешки с головой.
Самолёт ещё катился по рулёжной полосе в сторону обособленной, окружённой колючей проволокой, стоянке бортов спецрейсов, как от здания КП стремительно отъехал крытый грузовик Внешторга, с машиной сопровождения.
Своё дело охранники знали отлично. Лётчики ещё не успели заглушить моторы, а напротив дверей самолёта широким полукругом, с автоматами на изготовку уже застыли встречающие экспортный груз пушнины.
Как только самолёт завернул на рулёжную полосу, дверь пассажирской кабины широко распахнулась и в салон ввалилось четверо сопровождающих.
Миг оцепенения, полного непонимания и единый вопль ярости, вырвавшийся из четырёх глоток, на миг перекрыл рёв моторов самолёта.
Командировочных в салоне не было, зато полсалона вокруг горы мешков, был щедро усыпан обломками сургуча, святая святых — печатей Внешторга.
Сопровождающие тупо смотрели на эти обломки. Но вот куча мешков зашевелилась и над ней появилось синее лицо одного из пассажиров.
Гнев сопровождающих был безграничен. Эти подлые пассажиры, несмотря на строгое предупреждение, не только посмели приблизиться к горе мешков, Они зарылись в них, и, естественно, сломали множество печатей.
Изрыгая проклятья, сопровождающие ринулись к мешкам. Нисколько не задумываясь о силе ударов, они щедро наносили их рукоятками своих пистолетов на головы и плечи пассажиров. Буквально выдирая их из кучи мешков, загоняли в самый хвост самолёта. Моторы самолёта остановились, дверь кабины открылась, и кто-то из лётчиков выглянул в салон.
Ближний к кабине сопровождающий, размахивая пистолетом, кинулся к двери. Но лётчик оказался проворнее, он успел захлопнуть дверь. После этого лётчики вышли на связь с КП и сообщили о попытке вооружённого нападения на членов экипажа…
Обеспокоенные тем, что из самолёта никто не выходит, встречающие постучали в закрытую дверь самолёта. Она тотчас же открылась, но не успел старший из сопровождающих закончить рапорт о чрезвычайном происшествии, как раздался визг тормозов. Возле въезда на спецплошадку остановился грузовик, из его кузова, словно горох, посыпались пограничники тревожной группы аэродрома.
Сопровождающие и встречающие из Внешторга отреагировали мгновенно. Они рассыпались в цепь напротив двери самолёта и залегли, лязгнули затворы. Старший из встречающих громко крикнул:
— В самолёте груз Внешторга. Один шаг в его сторону и, согласно приказу, мы открываем огонь на поражение. Предупредительных выстрелов не будет.
Но и пограничники имели неплохую выучку. Они моментально рассредоточились, и теперь уже с их стороны послышался грозный лязг затворов.
Прошло несколько минут тревожного противостояния. На свирепом чукотском ветру голые пальцы замерзают быстро. Как только замерзающий палец непроизвольно нажмёт на курок, вокруг самолёта разразится метель массового убийства. Что-чтчто, а стрелять на поражение и сопровождающие, и пограничники умели отлично.
На всеобщее благо лётчики не сплоховали и доложили по рации о происходящем вокруг их самолёта на КП.
Минут через пять к стоянке стремительно подъехал «уазик» и из него выскочил офицер. Он скинул с себя тёплую лётную куртку, чтобы все могли видеть, какие звёзды украшают его погоны, и решительно пошёл вперёд. Став между сопровождающими и пограничниками, громким приказным голосом отчеканил:
— Данной мне властью, как старший по аэродрому, приказываю. Всем немедленно поставить на предохранители и убрать в штатное положение своё табельное оружие. Старшим групп доложить о причине инцидента. Исполнять!
Офицер надел принесённую шофером, тёплую куртку, а старший из встречающих груз подошёл к нему с рапортом.
— Я не знаю и не хочу знать, каким образом в самолёт с грузом Внешторга попали эти люди. На это есть специальные органы. Я знаю другое. Мне приказано принять груз и перевезти его в хранилище.
Согласно жёстким правилам нашего ведомства, в случае обнаружения хотя бы малейшего повреждения упаковки перевозимого груза я обязан немедленно блокировать перевозящее груз транспортное средство, арестовать всех, кто теоретически мог совершить данное повреждение, и доложить по инстанции.
До тех пор, пока специальные люди не сделают сверку описи с содержимым упаковки и официально не отменят блокаду груза, я обязан, понимаете, обязан открывать огонь на поражение независимо от того, приближается кто-либо к грузу, или пытается покинуть место произошедшего. Транспортное средство и люди обязаны быть блокированы. Вы представляете себе хотя бы приблизительную стоимость этого груза?
Он назвал такую астрономическую сумму, что у офицера от изумления приподнялись вверх брови. Но это был настоящий старший офицер, приученный моментально реагировать на изменение ситуации. Уже через минуту он нашёл решение.
— Значит так, старшой. Ты отвечаешь за груз, а я за всё, что происходит на аэродроме. У тебя свои приказы, у меня свои. Выяснять, какие из них главнее, мы не будем. Просто каждый из нас сделает то, что входит в его компетенцию. Ты отдаёшь приказ своим людям блокировать самолёт и лётчиков с пассажирами. Я отдаю приказ пограничникам блокировать всю стоянку спецбортов до моего с тобой возвращения.
Мы поедем на КП, ты рапортуешь своему высокому начальству, а я своему. Свой долг мы исполним, а о дальнейшем пусть уже у них голова болит.
Большинство командировочных уже не могли самостоятельно стоять на ногах. Как только автомашина со старшими офицерами покинула стоянку, они словно кули, рухнули на снег. Старший из сопровождающих, грязно выругавшись, решительно произнёс:
— Семь бед — один ответ. То, что нас за грубейшее нарушение перевозки грузов вышвырнут из Внешторга, вне сомнений. Но мы же не душегубы. Какая теперь разница, сколько печатей будет поломано: двадцать, сто, триста? Марш в самолёт, и в пушнину, а мы вас сверху мешками прикроем. Кто знает, сколько времени высокое начальство думать будет.
Высокое начальство действительно оказалось на высоте. Минут через сорок к самолёту подъехала машина. Старший офицер зачитал приказ: «… Лётчиков и командировочных доставить в здание аэропорта на личный досмотр, после чего всех отвезти на офицерскую гауптвахту и вызвать врачей. Для начала каждому от имени начальника гарнизона объявить о десяти сутках ареста. Ну а дальнейшее — судить или миловать, будут решать после сверки груза и описи.
Самолёт опечатать двумя печатями: военных и Внешторга, и выставить двойной караул. Завтра всё, что находится в самолёте, перевезут на нейтральную территорию в один из накопителей гражданского аэропорта. Там начнут делать сверку».
… Но после личного досмотра на губу отвезут одних лётчиков, а всех командировочных в госпиталь. Многим из них требовалось срочное хирургическое вмешательство.
К счастью, обошлось без серьёзных ампутаций, отсекли кому парочку пальцев, кому три. Но они же ни пилоты, а технари, отсутствие парочки пальцев на ногах крутить гайки руками им нисколько не мешало.
Как позднее любили шутить сами техники: «Дед мороз, в тот Новый год, педикюр нам преподнёс».
В канун Нового Года медики подкинули «арктическим страдальцам» пару бутылок спирта и с десяток мандаринов. Тесно сгрудившись в углу курилки, командировочные подняли кружки с разведённым спиртом под бой курантов. Их новогодний спич имел все основания претендовать на звание самого оригинального тоста в мире: «Так выпьем же друзья за то, чтобы больше никто и никогда не получал обморожения по блату. Пусть даже самому высокому, арктическому».
P.S. Сверка пушного груза прошла успешно. Но не позволь тогда старший из сопровождающих снова зарыться в пушнину командировочным, неизвестно, сумел бы кто-нибудь из них дожить до встречи этого, такого желанного, но такого жестокого Нового Года.
Автор: Юрий Маленко.