Олефир Станислав Михайлович (на фото слева) родился и вырос в семье учителей сельской школы. Окончил Запорожский педагогический институт — учитель начальных классов, Хабаровский педагогический институт — учитель химии и биологии. Более сорока лет прожил на Крайнем Севере — в Магаданской области, на Камчатке и Чукотке. Работал учителем химии и биологии, учителем начальных классов, воспитателем, пионервожатым. Подолгу жил в стойбищах оленеводов, охотничьих избушках, рыболовецких станах. Колымские коряки избирали его депутатом Магаданского Законодательного собрания, где он возглавлял Комитет по межнациональным отношениям. Эвены Колымы на Конференции ООН по коренным народам мира назвали Олефира своим вождём.
Автор более двадцати художественных книг, большинство из которых детские. Член Союза писателей России, «Человек года» города Магадана, лауреат Национальной детской литературной премии «Заветная мечта», премии педагогического признания «Добрая лира» и премии Ивана Бунина. Неоднократный победитель других всероссийских и международных литературных конкурсов. Постоянный автор всероссийских газет и журналов, многие его книги вошли в программы школ Севера.
Умер в 2015 году и похоронен в г. Приозерске Ленинградской области.
Рассказы-были Станислава Олефира помогают развеять широко укоренившиеся мифы о тотальном распространении в нашей стране и на Колыме национализма в период репрессий и о том, что Колыма — «полюс лютости».
Нэлтэчан – по-колымски «Солнышко»
Какой год живу на Колыме, учу детишек уму-разуму и не устаю дивиться взрослым. Вокруг – лагеря. Кого-то сажают, кого-то освобождают. Отсидел, скажем, человек свой срок и – беги от этого места без оглядки! Нет же, рядом с лагерем на работу устраивается. И что удивительно! Старается занять родственную должность. Заведовала при немцах Фонарёва пу-бличным домом, отсидела, сколько там положено, теперь руководит Домом культуры. Её муж шпион Лёва фотографировал военные объекты — возглавляет наше фотоателье. Начальник зондеркоманды Таран сжигал белорусские села и гонялся за партизанами – руководит пожарной частью и гоняется за браконьерами. Как же – общественный инспектор! Он и за мной гонялся.
И все из поселка никуда. В отпуск и то не едут.
Да что там зеки! Даже нянечка из моей группы не торопилась в свое Закарпатье, хотя никогда в тюрьме не сидела.
Но здесь виновата любовь, и тянется с самой войны. Когда-то в их селе стояла воинская часть, и школьники устроили солдатам концерт. Десятиклассница Зося играла на гитаре, а потом вместе с молоденьким лейтенантом Андреем две недели сходили с ума. Даже венчаться в Ужгород ездили. Правда, обвенчаться не получилось. Но ездили же! И на фронт его провожала как жена.
После войны Андрей проведал родителей, а оттуда — в Закарпатье. Лето, жара. В вагонах давка. Вот за Львовом прямо с чемоданом на крышу и забрался. Ничуть не боялся. Да и чего бояться? На крышах тоже людно. Все с поклажей. Некоторые даже с детьми. А у него грудь в орденах и трофейный «Вальтер» в кармане. Правда, попутчики сразу предупредили, чтобы китель вместе с орденами спрятал подальше. Вокруг полно бандеровцев. Щелкнут, как воробья, и пистолет не поможет. Там же на крыше переоделся. Сидит, пьет купленное на станции вино, да любуется Украиной.
И вдруг, когда начались горы, и поезд при¬жался к вырубленному вдоль скал проходу, на них напали. Пристроившиеся на скалах мужики острыми крюками подхватывали лежащие на вагонах узлы и чемоданы. Некоторые прыгали на крыши, вырывали вещи прямо из рук. Поезд-то шёл еле-еле, почему не пограбить?
Заплакали дети, завизжали женщины. Всё было так неожиданно, что Андрей растерялся. Даже, когда острый крюк пропорол чемодан Андрея и стоящий на скале мужик потащил добычу к себе, Андрей только проводил глазами.
Но, может, его больше привлекло происходящее на крыше соседнего вагона?
Один из грабителей, совсем молодой парень, пытался вырвать сумку у пожилой женщины. Та вцепилась в сумку обеими руками и визжала на весь мир. Тогда парень ударил женщину по лицу. Изо всей силы, наотмашь. Женщина упала и едва не свалилась с вагона. Ничуть не думая, чем это может для него закончиться, Андрей выхватил пистолет и принялся стрелять.
Грабители посыпались вниз, но тем, кто на скалах, пришлось похуже – многие для надежности были привязаны веревками. Сшибай на выбор. Андрей и сшибал.
А через три дня его арестовали. Прямо на свадьбе. За стрельбу. Был уверен, что сшибал бандеровцев, а оказалось, мирных жителей. Присудили двадцать лет и отправили в Иркутск.
Зося, лишь получила весточку от Андрея, со-бралась и отправилась в дорогу. Приехала, нашла лагерь, но мужа в нём уже не было. Этапировали в Якутию.
Впереди суровая зима, взятые из дому продукты закончились, денег совсем мало. Волконская или Муравьева на её месте отчаялись бы и возвратились домой, а она направилась в Якутию. Но её «Андрийкы» не оказалось и там. Уже два месяца, как увезли на Колыму.
Здесь бы упал духом даже раскопавший Трою Шлиман, но только не Зося. Запаслась варёной кониной и отправилась на Колыму. Пешком! На полпути между Якутией и ближним колымском посёлком её подобрали кочевники-эвены. Привезли в стойбище, отогрели и оставили жить у себя. Она не противилась. Уже знала, что на Колыме лагерей не считано, и найти её «Андрийку» трудно. Соваться к лагерному начальству тоже не стоит. Вольная, да ещё и молодая женщина в тех краях редкость. Наобещают золотые горы, а саму пустят по рукам. Был негласный указ – жён и всяких там родственниц к заключённым не допускать.
Есть у аборигенов Колымы особая черта: если в глазах гостя прочитают любовь и уважение – примут как самого дорогого гостя, и живи в их яранге хоть сто лет. Но если нет – не пустят даже за полог. При этом авторитетов не существует. В свое время эвены не пустили в свои жилища известного всему миру писателя и путешественника Тан-Богораза. А когда тот обратился за помощью к отбывавшему якутскую ссылку писателю Короленко – не пустили и того. А вот Зосю признали. Нарядили в расшитые бисером одежды и даже дали еще одно имя. Нэлтэчан. По-ихнему Солнышко.
Жили аборигены охотой. Когда наступала зима, запрягают оленей, грузят на нарты скарб, сажают детей – и в путь. Идут-едут. В богатом белкой месте устанавливают яранги, отпускают оленей пастись и принимаются за охоту. Три-четыре дня постояли на одном месте и покочевали дальше. За зиму могли дойти до столицы Чукотки – Анадыря, а могли и до Амура. У амурских аборигенов очень красивые девушки. Вот невест оттуда и привозили.
Зося вошла в новую жизнь легко. Буквально через пару месяцев разговаривала на языке аборигенов, готовила их нехитрую еду, расшивала бисером торбаса и малахаи. Когда кочевали мимо поселка, купила в магазине гитару. С тех пор каждый вечер на охотничьей тропе звучали украинские, русские, венгерские песни.
В том же магазине накупила книжек, чтобы читать детям. Конечно же, слушали и взрослые. Потом расспрашивали Зосю, почему Каштанка ходила на задних лапах? Наверное, оленей гоняла, решили они. У Элита собака тоже любила гонять оленей. Элит привязал её к лиственнице так, что она доставала до земли только задними лапами, и продержал три дня. Когда отвязал, она долго ходила на двух лапах, как медведь. После этого оленей уже не гоняла.
Но главное и удивительное не в этом. Главное и удивительное, как кочевники пытались помочь Зосе в поисках мужа. Принесли оленью лопатку, пошептали над нею и обложили горящими углями. Лопатка задымилась и покрылась трещинами. Всем стойбищем долго рассматривали эти трещины и пришли к выводу, что ни на Бутугычаге , ни в Омсукчане, где держат заключенных, Андрея нет. Но вместе с тем все дружно заявили, что Андрей живой и добрые духи его любят. Хозяин яранги дед Горпани сказал, что Зосе не нужно переживать. Когда наступит лето, и они вернутся на Тайгоноску, там будет много разных людей. От них о муже всё и узнает. А сейчас нужно просить помощи у духов, уважать огонь и угощать его разными кушаньями.
Есть у прошлого Колымы еще одна мало кому известная правда. С наступлением лета многие из сидящих в лагерях ударялись в бега. Были там матерые уголовники, были и поддавшиеся уговорам «мужики», которых эти уголовники при нужде попросту съедали.
Однажды утром дед Горпани сказал, чтобы женщины никуда не отлучались, а мужчины держали карабины наготове. У них будут гости. Вечером к ярангам подошло пятеро мужчин. У одного в руках топор. Сказали, что заготавливали дрова и заблудились. Их накормили и прогнали. Мол, скоро придут милиционеры, им нужно уйти. Когда Зося спросила, зачем прогнали гостей и не позволили ей расспросить о муже, дед Горпани удивился: «Неужели не понимаешь? Им всё время хотелось нас убить».
Скоро появились люди в военной форме. Сказали, что убежало семь заключенных, двух из своей компании убили и закопали в вечную мерзлоту. Если не догнать, могут наделать беды. Немного отдохнули, взяли молодого охотника и заторопились в погоню.
На Тайгоноске о её муже ничего не знали, зато всей Колыме стало известно, что в яранге деда Горпани живет женщина, которая ищет своего «Андрийку». Это и помогло. Когда на пути встречался поселок, Зося отправляла домой письмо. Сообщала, что «Андрийкы» пока что не нашла, но у самой всё ладно. Живет с добрыми людьми, сыта, одета. Обратного адреса, конечно, не указывала. Да и какой он? «Колыма. Тайга. Яранга деда Горпани»? В Закарпатье получали письма, очень удивлялись, что они без обратного адреса, и решили послать ответы по почтовым штемпелям. На почте одно из этих писем долго вертели, вскрыли, прочитали, и здесь одна из работающих там эвенок вспомнила, что слышала о живущей с охотниками женщине, которая разыскивает мужа.
Снова наступила зима, и семья Горпани кочевала по охотничьей тропе, когда Зосе привезли письмо. Напугалась она ужасно. Пытается от¬крыть, а пальцы не слушаются. Почему-то подумалось, нехорошее случилось с родителями. Но нет. Дома всё хорошо, главное – получили весточку от Андрея. Вместе с пленными японцами он строил гостиницу в Магадане, сейчас строит дом в одном из колымских поселков. Там лагерь строгого режима, в котором и живет её «Андрийко».
На Колыме триста верст – не крюк, пара шкур лисы чернобурки – не взятка, а заверения о неподкупности лагерного начальства – красивая сказка. Через месяц Андрей сидел в яранге деда Горпани и учил его играть в шахматы, а счастливее Зоси не было в мире.
Нет, Андрея не освободили. Да и куда с его сроком? Но расконвоировали и отправили строить ферму в оленеводческий совхоз. Он её три года и строил. Закончили ферму, взялись за магазин и котельную. Зося работала нянечкой в интернате. Так почти весь срок при ней и отсидел.
Но, может, подарки здесь ни при чем. Хотя и Андрей пересидел трех начальников, но все фронтовиков уважали. Спецчасть с личными делами заключенных всегда под рукой, и то, как бандеровцы умели маскироваться под мирных жителей, хорошо знали. Их-то в колымских лагерях хватало. Одну за другой Зося родила двух девиц. Кудрявых и красивых до невероятности. Даже глядеть удивительно. Когда я приехал в посёлок, обе учились в Хабаровске. Андрей руководил строителями, а Зося по-прежнему – няней в интернате. Носила расшитые бисером сапожки, играла на гитаре и ела сырую оленину. Андрей почти всё свободное время проводил в кочегарке. Там большая бытовка. Тепло, уютно. Вот мужики шахматные баталии и устраивали.
Я уже был немного писателем. Печатался в газетах и даже подготовил цикл рассказов для областного радио. Вместе с редактором районной газеты и придумали провести шахматный турнир. Собрали шахматистов со всего района, расставили столы, и началось. Правда, сразу же произошла накладка – не хватило шахматных часов. Договорились играть по-джентльменски – слишком долго над ходом не думать. Но джентльменов много, а первое место в турнире одно. Вот Андрей всех противников не мытьем, так катаньем и побеждал. Думал над каждым ходом ровно столько, сколько нужно, чтобы противник от нетерпения закипел. Потом брал его голыми руками. Жизнь в лагере выдержке научила.
Сам главный редактор «Зари севера» Шалимов вручил Андрею пятилитровый, расписанный под хохлому самовар с соответствующей табличкой. Две недели всем поселком пили из этого самовара самый дорогой коньяк. Потом Андрей вместе с самоваром и Зосей отправился в отпуск. Там тоже угощалось едва ли не всё Закарпатье. Пусть знают – в отпуск приехал не бывший зэк, а чемпион шахматного турнира! Как говорил сам Андрей: «Для этих бандеровцев – я все равно, что Ботвинник или Фишер!»
Это был их первый отпуск! И я уверен, если бы не организованный мною и Шалимовым шахматный турнир, жили бы безвыездно Зося с Андреем на Колыме до сих пор.
Бандеры
Что ни говори, а Сталин был очень прозорливым политиком, когда выселял в места не столь отдаленные воевавших на стороне фашистов народы, определял их новое местожительство по степени опасности для населения этих территорий. Наказанных таким образом греков и татар я встречал не так и далеко – в Красноярском крае, чеченцев и ингушей – уже в Казахстане, ингушей – на Амуре, а вот бандеровцев и власовцев дальше всех – на Колыме.
По моему мнению, народы из Крыма и гор Кавказа после выселения не так и бедовали. Греки обитали в таких «фазендах», что можно позавидовать. Татары катали меня по Енисею на собственных катерах, чеченцы – на «Волгах». Помню, начальница карагандинской торговой конторы возмущалась тем, что Чечня узурпировала в казахских городах все точки, торгующие вином на разлив. Ингуши до сих пор поражают сетью созданных за время высылки воровских малин у дальневосточных приисков: «Ингушзолото» на Амуре, «Ингушзолото» на реке Лене, «Ингушзолото» на Колыме. Им давно разрешено возвращаться на историческую родину, а они – никуда. Понравилось!
Хотя, с другой стороны, мой папа, который на войне командовал взводом, говорил, что среди его бойцов были и татары, и чеченцы, и башкиры. Воевали нормально. Были даже Герои Советского Союза. Но бандеровцев не было. Слышал, что воевали на стороне Гитлера, но встречать не довелось. Вот после войны и влачили существование на самом северном Севере – Колыме. Если не в лагерях строгого режима, то на окраинах колымских поселков в кое-как сколоченных хибарках. При этом, если, к примеру, греков и татар просто переселяли из одного населенного пункта в другой, то бандеровцев сначала держали в лагерях, затем колониях-поселениях, и под конец – на окраинах расположенных рядом с лагерем посёлков под бдительным оком участковых. Выход один: жениться на даме с квартирой. Тогда уже ты житель посёлка. Тем не менее, без права выезда. В лагерях и колониях-поселениях по тамошним понятиям – «по рогам», а без выезда из посёлка – «по ногам».
Кроме всего, Сталин на собственном опыте хорошо знал, что подобные переселенцы склонны к побегу, а беглец – настоящая угроза местному населению. Но вместе с тем наш вождь пережил минусинскую каторгу, дружил с шаманами и был уверен, что аборигены Севера при помощи торбасного радио предупредят каждого жителя, если в тайге появился тот, кто может обидеть. Вот и прореагируют, как на нашествие медведей или голодных росомах. Тем более, в тех краях все вооружены, а за каждого подстреленного беглого зэка положена немалая выплата. Лично мне председатель чукотского исполкома признался, что заработки некоторых «охотников за головами» были намного больше, чем его за руководство районом. С другой стороны, почему не дать людям заработать, если эти бандеры такие неугомонные? А что неугомонные – никакого сомнения. Каждый год с наступлением тепла банды колымских уголовников совершали побеги с тем, чтобы по осени вернуться в барак, получить дополнительный срок и «полировать там шконку» до нового побега. Обычно одному-двум беглецам из компании на десять уголовников была предназначена роль «кабанчиков» или «живых консервов». Их съедали, когда заканчивался запас продуктов. Нередко большинство этих компаний составляли бандеровцы.
И все бы ничего, если бы молодые оленеводы, как и нынешние «майданутые», не любили пострелять. Однажды милиционеры, проводником которых был молодой оленевод, прижали беглецов к морю, а этот оленевод принялся пулять из карабина. Положил намертво всех. Когда я спросил этого стрелка, почему милиционеры не стреляли, а он стрелял, тот удивился: «Так у них же одни пистолеты, а у меня карабин! Разве с пистолета так далеко попадёшь?.. »
Недавно я узнал, что родную сестру Яценюка обнаружили в Республике Коми, куда она попала вместе с репатриантами. Не довезли, что ли? Только не нужно думать, что ёрничаю. Мы с женой поехали на Колыму добровольно – из-за голодухи, которую устроили нам фашисты вместе с этими прихвостнями. Теперь они богуют на Украине. Утешает лишь, что не знают очень важной закономерности. Сегодня на Западной Украине немало тех, кто в свою бытность «сидел на параше» в колымских лагерях. Кажется, на исторической родине после такой отсидки должны выглядеть героями. Ан нет! Даже для самых оголтелых оуновцев побывший в тюрьме земляк становится как бы третьим сортом. Главное, обиженный им во время войны местный люд не желал прощать оставшиеся с Отечественной войны долги. Отсидит бандеровец положенное «по рогам» и «по ногам», летит в самолете проведать родину и через три дня, почувствовав палёное, несётся обратно. Перед этим визитом целый год велись всякие разговоры, строились планы, шли переписки и согласования, а чуть погостил, ни с того ни с сего срочно вернулся на Крайний Север и «ни чирик». Да еще и ходит с оглядкой. Потому что следом уже летит родственник когда-то им повешенных или расстрелянных земляков, чтобы исполнить «вендетту».
На мою удачу одного такого бандеровца с прибалтийским погонялом «Дядя Финн», казнившего во время немецкой оккупации двух женщин, «случайно» расстрелял на охоте приехавший из его родного села довольно положительный мужик. С высшим образованием, член партии и все такое. Говорит, случайно перепутал с медведем, вот и влепил двумя зарядами самой крупной картечи! В свою очередь правоохранительные органы «влепили» этому охотнику три года. Правда, всего лишь условно, и отпустили с Богом на нэньку Украину. Квартира расстрелянного бандеры в порядке живой очереди досталась мне. А ведь как этот «Дядя Финн» ни маскировался! Во время отсидки в нашем лагере стал на путь исправления – посещал вечернюю школу и кружок самодеятельности. По выходе на свободу женился, поменял фамилию, и даже национальность. О причине судимости говорить не приходится: «Никакой он не преступник, а боевой летчик, и осужден за то, что случайно сбил американский самолёт». А этот прибывший мститель отыскал его и замочил без всяких анкет, как последнего паршивца!
Но это дело хоть расследовали, а с бандеровцем Бондарчуком вообще комедия. Выпил самогонки и полез в драку с молоковозом Генкой. Бандера-то на зэковской пайке поистощал, а Генка на коровьей ферме пил одну сметану и игрался флягами, словно циркач гантелями. И без того здоровье девать некуда, а здесь поселенец рвется в бой. Генка порушил ему ребра, сломал руку, отбил печёнку и в таком виде затолкал в туалет. Участковый даже не стал вызывать следователя. Составил акт, что Бондарчук в пьяном виде упал с унитаза и, получив многочисленные переломы, скончался…
А со временем для наших бандеровцев настали новые беды. Хотя, в тогдашних событиях немного виноват и я. Жила-была в нашем посёлке красивейшая женщина Анна Фонарева. Бывшая уголовница, конечно. Правда, срок, хоть и настоящая бандеровка, получила не за уголовное преступление, а за то, что была любовницей гауляйтера Украины Эрика Коха, который, как известно, дружил с Гитлером и ещё с нашим разведчиком Николаем Кузнецовым. Понятно, не один раз встречался и с Анной. Она же, кроме утех с гаулейтером, заведовала домом терпимости. То ли в Ровно, то ли в самом Кёнигсберге. Да это и не важно. Важно, что среди жриц любви была на высокой должности, а талант, как известно, не пропьешь. Правда, на Колыме домов терпимости не оказалось, пришлось после лагерной отсидки заведовать нашим Домом культуры и еще производить регистрацию браков. Когда регистрировала меня с моей белоруской Валентиной Ивановной, была немного под градусом и случайно влепила: «Расторжение брака». Не растерялась. Перечеркнула неудачный штамп крест на крест, поставила удачный, и провозгласила: «Теперь точно будете вместе до самой старости!..» Я со временем паспорт заменил, а теперь жалею. Надо было «потерять»! Память-то какая!
Известно, разведчик Николай Кузнецов был убит бандеровцами. Ничего удивительного, что в наши края, куда их переселил Сталин, отправилась группа свердловских журналистов, которая собирала материалы о героическом земляке. От нашего посёлка до столицы Колымского края триста километров. В Магадане их встретили, угостили водкой и красной икрой, но сопровождать не стали, а посоветовали заглянуть ко мне. К тому времени я уже сочинил об аборигенах Колымы две книжки, печатался в «Магаданской правде» и был для пишущей братии своим. Те заглянули, а я познакомил их не только с любовницей гаулейтера, но и целой компанией её сокамерниц. У них-то о колымских приспешниках фюрера информации больше, чем в лагерной спецчасти. Женщины как-то там настроили своих мужиков, и закипело. Встречи под водочку, совместные рыбалки и даже катания на лодках. Побывали на золотоносных полигонах, в заброшенных лагерях и на кладбищах. Зэки, «по свободе», вообще любят поговорить, а здесь такие слушатели!..
Не знаю, какой материал собрали уральские журналисты и где его печатали. Во всяком случае, обещали отправить публикации с описанием нынешней жизни бандеровцев на Западную Украину. И вообще, я не уверен, что дальнейшие события как-то связаны с их посещением, но случилось так, что в течение одного года трое наших бандеровцев ушли из жизни. Все довольно успешно отсидели свои сроки, успели жениться, но что-то сложилось не так. Возвращается наша бухгалтерша с работы, а её поселенец в петле. Как шутил тогда наш завхоз, которому досталось делать гроб: «Висит груша, нельзя скушать!» И не скандалили, и расстались утром в любви и нежности, а к обеду такой сюрприз. Через полгода ещё один, а затем и следующий. Разговоров полный посёлок, участковый даже подозревает, что действует новый прибывший из Западной Украины мститель. Успокоился только после того, как повесился простой уголовник, и через месяц его безутешная вдова вышла замуж за очередного условно освобождённого.
Мы же, вместе с корячкой бабушкой Мамми, уверены, что во всём виновато наложенное на повесившихся бандеровцев проклятье. Не знаю, как камлали шаманы, которые дружили со Сталиным, но колымские мамушки им в этом искусстве не уступают. Кстати, у Сталина самым уважаемым шаманом тоже была женщина. Наш шаман дед Пакко стучит в бубен только на праздники да ещё с приходом красной рыбы. Бабушка Мамми разводит «чистый огонь» и сжигает на нём оленью лопатку по любому поводу, а я ей помогаю. И не зря. Гоняем своим шаманством медведей и волков, отыскиваем потерявшихся в тайге оленей и даже вызываем снег. Когда приходит время откочёвывать, нужно собирать всё пятитысячное стадо, а как ты его найдёшь по чернотропу? Если вызовешь снег, сразу каждый след на виду. Обрезал топтанину, и всё стадо вместе. Когда-то мой прадедушка был сельским священником и по просьбе прихожан организовывал крестные ходы на ниспослание дождя. Мама рассказывала, всегда отправлялся в такой ход с зонтиком! А я — его родной правнук, помогал аборигенам вызывать снег. С помощью шаманства! Грех, конечно, но на исповеди батюшка Фотий мне этот грех отпустил.
Так вот, во время последнего гостевания у аборигенов я рассказал бабушке Мамми о повесившихся бандеровцах. Та ничуть их не пожалела. Не потому, что бандеровцы, а потому, что у аборигенов человек, добровольно отправившийся на небо, вызывает уважение. Плохо лишь, что сделали это тайно. Мол, надо было попрощаться, выпить водки, покурить в компании с роднёй, потом уже вешаться. На небе, куда попадают эти люди, тоже полно водки, чая номер тридцать шесть и папирос «Беломорканал» фабрики Урицкого. Нужно только, чтобы затем любимая собака выхватила из котла, в котором варятся все отправившиеся на небо люди, хотя бы одну твою косточку, и всё будет нормально.
Еще бабушка Мамми рассказала, что в фактории, которая на Новых озерах, живет женщина. Тоже из бандеров. Молодая, упитанная, а снова, как те зэки, вешаться желает. Уже три раза вешалась. Не надо ей так делать, нужно, чтобы какой-нибудь мужик под полог тащил, детей делал, а она вешается.
Бабушка горестно вздохнула:
— Всё равно нормально повесится. Кого-то очень обидела, может, даже жизнь отобрала, а тот её на небо приглашает. Вот и вешается. Этих, которые в посёлке повесились, тоже кто-то пригласил.
У бабушки Мамми два взрослых сына и три дочери, сама была замужем, по её подсчетам, семь раз. Но может, и больше. Удивительнее всего, совершенно искренне любит всех мужей до единого. Приезжаю в стойбище, а она шьет штаны из оленьей шкуры. Мол, скоро директор совхоза едет в Якутию за оленями тафаларской породы, обещал отвезти эти штаны её мужу. Интересуюсь, как долго с ним прожила, та удивляется:
— Зачем прожила? Под пологом вместе спали. Мне с ним очень хорошо было. Потом он в Якутию откочевал, там женился. Теперь жена умерла, он совсем без штанов живет. Я с директором передам. Пусть носит…
Были новости и в посёлке. У наших соседей родился сын. И, хотя моя жена хорошо помнит, как бандеровцы вместе с фашистами уничтожали в её белорусской родине и взрослых, и детей, стоило новорождённому Грицку затемпературить, потребовала от меня срочно убить медведя. Делать уколы такому малышу настоящее варварство, а спинку и грудь медвежьим жиром разотрёшь — как рукой снимет. Я уже добывал медведей и таскал ей этот жир рюкзаками, но разве напасёшься? Просят местные, просят магаданцы. Сначала Валя раздаёт его бутылками, затем пузырьками, под конец ложками. Теперь дома ни капельки, и нужно отправляться к оленеводам. Рядом с их стадом часто «шарахается» медведь. Угостишь пастухов водкой, да подаришь обойму патронов — завалят и мамонта.
Но может, я просто набиваю себе цену. За статьи в газетах и сочинённые об аборигенах книги они постарались бы убить для меня медведя безо всяких подарков. До моего приезда о Колыме и её аборигенах не было ни одной книжки. О городе Магадане были, о лагерях и зэках были, но о коренных жителях, их традициях и обычаях – ни слова. А водку и обоймы с патронами отвезу просто как гостинец.
Так вот. Собираюсь в дорогу, считаю патроны, переливаю в грелки водку, и вдруг рядом с домом останавливается оленья упряжка. Приехал бевден (олений пастух) и привёз от бабушки Мамми мунгурку (сумка из кожи) медвежьего жира. Как она узнала, что я озабочен этой проблемой, можно только догадываться. Я же говорю, что мои шаманки ничуть не хуже, чем у товарища Сталина. Но главное, даже не это, самое главное, что привез лекарство для бандеровского ребёнка родственник того парня, который расстрелял беглых зэков только потому, что из карабина это делать надежнее.
Автор: Станислав Олефир.