Подземный контур в пойме речки Чай-Урья был вскрыт штольней, он примыкал к разрезу с отработанными песковыми площадями.
Была уже весна, текли ручьи… Под землей температура равнялась пяти – шести градусам холода, на поверхности – до пятнадцати градусов тепла. При этих условиях в качестве обуви мне выдавали меховые чулки, сшитые из овчины.
Я стоял у устья штольни и наблюдал скорость выгрузки песков. Груженая вагонетка появлялась на поверхности через 20-25 минут. При такой работе и половины плана за смену не была бы выполнена. Заходил неоднократно в лаву разговаривал с бригадой, объяснял, что так нельзя работать. Разговоры были бесполезны, и я отказался от этой затеи.
Из штольни вышел высокий, пожилой, изможденный человек. Это был бригадир.
– Гражданин инженер разрешите обратиться?
– Обращайтесь!
– Эта бригада состоит из урков. Я же бывший главный архитектор города Томска, и ни какого отношения к блатному миру не имею. А меня назначили бригадиром. Вы сами знаете, бригада план не выполняет, но когда мы приходим в лагерь, они отдыхают в бараке, а меня сажают в изолятор.
– Значит вы в роли зицт президента, как у писателей Ильфа и Петрова?
– Именно так. Уже сил нету, гражданин инженер. Спасите меня.
– Вполне, вам сочувствую, бригадир, тем более что меня могут отдать под суд военного трибунала за невыполнение плана добычи песков. Однако объясните, как я могу помочь вам.
– А вы отдайте им работу на урок, то есть, как только все пески будут выданы на гора, пообещайте отпустить их в лагерь.
Тут мне вспомнилось событие недавнего прошлого на подготовке строительной площадки, когда бригадир Белый обратился с подобной же просьбой
– Вам на урок, бригадир?
– Так точно, нам.
– Ну, зовите сюда ваших урок.
На поверхности показалось несколько человек
– Ребята, хотите раньше вернуться в лагерь?
– Хотим, гражданин горный мастер.
– Ну, так вот. Нужно выдать все пески и замести плотик. В пыли, в мелочи золото содержится, его оставлять нельзя. Сделаете эту работу за восемь часов, пойдете в лагерь через восемь, за семь, значит через семь. Но если вам не хватит двенадцати часов, то я вызову новый конвой и вы можете оставаться в шахте сколько угодно. Понятно?
– Понятно.
– Согласны?
– Согласны.
И все скрылись в штольне. Тут я увидел, как могут работать урки. Вагонетки выскакивали на поверхность через четыре – пять минут, то есть в пять – шесть раз быстрее, чем раньше. Ещё и не было четырёх часов дня, когда бригада вышла на поверхность. Я зашел в штольню, осмотрел лаву, плотик – все выполнено хорошо.
Итак, метод работы с урками был найден. Но познал я его не от своих руководителей, а от самих заключенных. Их логика была проста. Если мы, руководители, хотим чтобы они выполняли установленные планы объема – не нужно их связывать с продолжительностью рабочего дня. Если мы хотим выдержать установленную продолжительность дня, то будет работать «тихий саботаж». Знало ли об этом руководство участка, прииска? Наверное, знало. Но, видимо, дать указание о возможности применения метода работы «на урок» оно не могло. Решить этот вопрос я должен был сам, и отвечать за него также сам.
Я вышел на поверхность.
– Молодцы, ребята, спасибо! Конвоир! Ведите бригаду в лагерь.
– А ты мне расписку напиши!
– Какую расписку?
– А что отпускаешь бригаду в лагерь.
– А, вы хотите сказать справку. Пожалуйста, она у меня уже написана.
Направляясь в контору прииска, я сказал бригадиру, что постараюсь ему помочь.
Зайдя в кабинет начальника, обращаясь к нему, я сказал:
– Пётр Михайлович, сегодня штольня впервые выполнила план добычи песков и досрочно отпущена мною в лагерь. Прошу дать распоряжение начальнику лагеря не сажать бригадира Петрова в изолятор.
Пётр Михайлович посмотрел на меня и, ничего не сказав, быстро написал в блокноте записку, вырвал лист и подал мне.
Расстояние до лагеря равнялось трём километрам. Шёл я его целый час. Идти было трудно, но надо было. Это был мой долг перед стариком заключённым, перед своей совестью.
В кабинете начальника лагеря было несколько человек. Он прервал разговор и обратился ко мне с вопросом
– Вам что нужно?
– Начальнику прииска нужно, что бы вы освободили от изолятора бригадира Петрова, товарищ, начальник лагеря. Вот распоряжение.
– Ладно, оставьте!
Обратно эти же три километра я шел более двух часов. Дорога превратилась кашу. Трудно было переставлять ноги. Было почему-то очень жарко. И только придя на посёлок, я понял, что заболел.
Вместе с товарищем по институту Венком Идовым и дневальным Курбаном мы жили в комнате недавно отстроенного дома. Венко был на работе. Курбан помог мне раздеться, и я повалился на кровать.
– Курбан, пить! Горячего чаю!
Замерили температуру тела: сорок один и пять десятых. Кроме одеяла Курбан накрыл меня полушубком. А я всё время просил горячего чаю. Вода, испаряясь, не давала подняться температуре тела до критической. Только бы не потерять сознания, думал я. Курбан всю ночь кипятил чай. Вернувшийся с работы Венко, видя моё состояние, пошел в контору прииска и стал добиваться моей отправки в больницу, находившуюся на прииске «Чай-Урья». Ему это удалось через двое суток, после того как он пригрозил заместителю начальника прииска, что сам позвонит начальнику полит отдела т. Голоулину С.П. Угроза подействовала. Из посёлка Нексикан была вызвана машина скорой помощи, меня отвезли в больницу, и только тогда я потерял сознание.
Однажды поздно вечером мне стало хуже. Я позвал дежурного фельдшера.
– Игорь, дай мне что-нибудь, мне плохо.
И этот страж здоровья, бывший заключенный ответил мне со смехом.
– Ха-ха, что я тебе дам, она (т.е. лечащий врач и заведующая больницей) тебе поставила неправильный диагноз.
Это был подлый ответ, и мне стало еще хуже. К счастью пришел Венко. Я рассказал ему эту историю.
– Саша, ты можешь вытерпеть до послезавтра, если тебе за это время не будет лучше, то я позвоню в Нексикан и попрошу направить консилиум.
– Я выдержу, Венко! Иди, отдыхай.
С утра мне стало лучше, и я пошел на поправку. Доктор давала мне к обеду полстакана вина, а потом сказала:
– Пусть твои товарищи приносят ликеру, а то мои запасы тают.
Вскоре меня из больницы выписали, но врач еще продержала некоторое время на больничном листе. Так закончилась моя история с крупозным воспалением легких, но еще не закончилась с бригадиром урков Петровым.
Однажды, это было уже летом, по делам шлихообогатительной установки я находился у промывочного прибора на террасе ключа «Власыч». Вдруг ко мне подбегает какой-то старик, падает на колени, хватает мою руку и начинает целовать…
– Дед, что вы делаете, как вам не стыдно, встаньте!
– Гражданин инженер, вы меня не помните, я Петров, вы мне жизнь спасли.
– Повторяю, встаньте! Ну, пожалуйста, встаньте, неудобно же.
Однако мне пришлось взять его под руку и поднять, применив силу.
– Вы не поняли простой вещи, Петров – я не мог поступить иначе. Ведь кроме меня вам помочь было не кому. И я обещал. Это был мой долг и перед вами и перед своей совестью.
– Но ведь вы из-за меня попали в больницу.
– Нет. В больницу я попал из-за непригодной для работы обуви. А уж если благодарить кого, так это начальника прииска Фролова. Это он дал распоряжение начальнику лагеря освободить вас от изолятора, но и этого не следует делать. Он так же выполнил свой долг руководителя прииска. Долг, а не одолжение, Петров. Так что не переживайте понапрасну, зря нервы, идите работать, да ведь и я здесь не на прогулке.
Петров, успокоенный, молча поклонился мне и пошел на свое рабочее место.