О том, что общение человека с животными очень быстро снимает стрессовое состояние, люди узнали задолго до появления слова стресс. По крайней мере ещё лет пятьсот тому назад уходящие в длительное плавание моряки брали на борт своих судов собак, ибо отлично знали, какое благоприятное влияние оказывает на человека общение с животными.
Для китобоев, у которых промысловый рейс длился полгода без единого захода в порт, собаки считались полноправными членами экипажа. Их роль трудно переоценить.
Не заладилась у гарпунёра охота, делает маз за мазом, пройдёт он на ботдек, покурит, потреплет пса по загривку, погладит, поведает ему свои горести и печали. И если вскоре найдут других китов, то совершенно другой, уже уверенный в своих силах человек становится к пушке. Гремят удачные выстрелы, словно и не было у него всего час назад целой серии досадных промахов.
Да и у других членов экипажа в трудном многомесячном плавании часто бывает плохое настроение, но стоит человеку минут 10–15 пообщаться с собакой и он вновь приобретает душевное равновесие. Поэтому моряки очень любили своих псов.
Среди огромной разномастной своры собак, живущих на судах четырёх арктических китобойных флотилий Владивостока, Прошку, негласного члена экипажа китобойного судна «Гуманный», знали все китобои управления и все рабочие «Дальзавода». Для того, чтобы так выделиться из этой огромной стаи и заслужить общее уважение, были необходимы особые качества, и они у Прошки были.
Крутиться на палубе своего китобойца, рычать и облаивать незнакомых людей способна любая собака, но нести вахтенную службу у трапа, при этом обладая просто необъятной памятью, мог только Прошка. Стоило вахтенному матросу сказать: «Прошка, служба», — пёс тут же вспрыгивал на шпиль и начинал бдительно охранять трап. В его памяти все люди делились на своих и чужих.
Свои — это экипаж, их родственники, друзья. Сказанное однажды кем-то из экипажа: «Прошка, это свой», служило для человека бессрочным пропуском на всю жизнь. А вот чужим доступ на трап был закрыт, причём в любую сторону. Десять раз за день рабочий ремонтник будет подниматься на борт и все десять раз Прошка не пропустит его на борт. По китобойцу ремонтник может ходить беспрепятственно, но сойти на берег он сможет лишь после того, как кто-то из экипажа подаст команду: «Прошка, пропусти». Если Прошка заступил на службу, ничто не могло заставить его покинуть шпиль: ни дождь, ни снег, ни свора собак у самого трапа, ни лакомая косточка. О таком вахтенном можно было лишь мечтать. Свою службу Прошка нёс образцово-показательно.
Всех членов экипажа Прошка делил на две неравные части. Величать себя Прошкой и отдавать ему простые команды он позволял всему экипажу. А вот называть себя «Рыжим Билом», этой чести были достойны не более шести–восьми моряков.
Зато этим немногим он позволял делать с собой что угодно. В дни праздников шутники, из числа признанных, натягивали на Прошку тельняшку, повязывали галстук, прикрепляли резинкой старую мичманку. И пёс безропотно шёл с ними на «демонстрацию» по причалу, вдоль шеренги китобойных судов. Чинно и неспешно, как и подобает «просоленному морскому волку».
Часто ему, лежащему на шпиле, надевали на нос слесарные очки. Они сползали на самый кончик собачьего носа, но пёс даже и не думал стряхнуть их. Он смотрел умным взглядом поверх очков и был очень похож на мудрого деда, не хватало только укорительных слов: «Эх, молодёжь, молодёжь, всё бы вам хиханьки да хаханьки».
Прошка, как и подобает истинному моряку, во всём придерживался строгого порядка. Его опрятность поражала. Для естественных надобностей он раз и навсегда избрал якорный клюз. Если был шторм и пройти по главной палубе к клюзу было невозможно, он поднимался на верхний мостик и терпеливо ждал конца вахты. В конце каждой вахты моторист пойдёт в шпилевую для замера уровня леяльных вод, на это время китобоец сбавит ход и повернётся носом на волну и тогда, вслед мотористу, Прошка сможет попасть на бак через переходной мостик.
Шесть помещений на китобойце были для Прошки запретны. Каюта капитана, радиорубка, штурманская, камбуз, столовая и кают-компания. Никто из экипажа не мог похвастаться тем, что каким-то немыслимым лакомством смог соблазнить Прошку, поставить хотя бы одну лапу на комингс (высокий дверной порог) этих запретных помещений, не то чтобы войти туда. Вообще, по части лакомств Прошка напрочь опровергал распространённое утверждение, что благодаря им и ласке можно многого добиться от животных.
Если кто-то из экипажа, желая досрочно добиться своего признания, совал ему под нос аппетитную косточку и называл пса «Рыжий Бил», хотя Прошка ему этого права не давал, пёс обижался и уходил на свой шпиль. Если же нахал пытался насильственно запихать лакомство ему в рот, Прошка показывал свои огромные клыки. Даже во время ремонта, когда камбуз не работал, а моряки питались в заводской столовой и собакам было совсем несытно, такое отвергнутое лакомство лежало на палубе до тех пор, пока вахтенный не выкинет его за борт. Взяток Прошка не брал.
А вот любителей полакомиться за чужой счёт жестоко карал. В тот год «Гуманный» ремонтировался не в заводе, а у плавмастерских на Мальцевской. В полукилометре от плавмастерских высилось огромное здание холодильника «Северного завода». Грузчики воровали мясные деликатесы и прятали их в штабелях пустых ящиков.
Как Прошка в первый раз проник на территорию холодильника — никто не знает. Но четыре месяца подряд Прошка изымал всё украденное и спрятанное грузчиками под ящиками и приносил на «Гуманный». Грузчики были в бешенстве, но так и не сумели подкараулить Прошку. Свою добычу пёс аккуратно приносил на китобоец, клал на шпиль и громким лаем звал вахтенного. И ни разу не пытался откусить, попробовать свою добычу. Он просто изымал украденное. Слава Прошки росла.
В море у Прошки была другая служба. Едва смолкали три звонка сигнала громкого боя, «начало охоты», как Прошка со всех ног мчался на полубак и занимал своё место рядом с гарпунером.
И он не просто сидел, он принимал непосредственное участие в охоте, облаивая самого крупного кита. Очень часто, когда били не одиночку, а группу китов, гарпунёр уже взявший на мушку одного кита вдруг слышал, что Прошка лает совсем в другую сторону. Тут же менял цель и никогда потом об этом не жалел. Прошкин кит всегда был намного крупнее.
Вот эта привычка Прошки облаивать живых китов сделала его знаменитым во всём управлении китобойных флотилий. Запасы китов в исконно традиционных районах добычи таяли. В поисках китов арктические флотилии всё ниже и ниже «спускались» на юг. Постепенно добрались до Северного тропика. Китов там было до неприличия много, но на китобойцах, не имеющих систем кондиционирования воздуха, наступили тяжкие времена.
Прошке, с его роскошной рыжей «шубой», было тяжелее всех. Как видно, понимая это, он безропотно позволил остричь себя под пуделя. Но и без «шубы» ему было очень жарко, и тогда Прошка сам нашёл выход из положения. Отныне местом его обитания стал решетчатый настил переходного мостика ведущего с верхнего мостика на полубак к гарпунной пушке. Подставляя под ветерок, возникающий от хода судна, то один, то другой бок он сутками дремал там.
Только под утро «Гуманный» сдал на базу добытых накануне китов и теперь полным ходом спешил догнать фронт далеко ушедших вперёд китобойцев.
То, что китобоец шёл по уже просмотренным районам, расхолаживало наблюдение. Смотрели вполглаза, а шутки и смех звучали намного чаще обычного, тем более что «обязательная» для середины дня в тропиках плотная дымка, полосами накрыла океан. Если при отличной видимости шедшие перед «Гуманным» китобойцы ничего не нашли, то, что найдешь в дымке? Поэтому анекдоты и шутки лились подобно потоку.
Рассмеявшись над очередной шуткой и услышав строгое старпомовское: «Прекратить трёп. Усилить наблюдение», китобои взялись за бинокли и тут же буквально зашлись от приступа смеха.
Мирно дремавший Прошка вскочил на лапы и яростно залаял в сторону мостика.
— Ой, братцы, не могу! До Прошки дошло! Это он так смеётся. Прошка! Прошка! Бил — фу!
А Прошка буквально захлёбывался в злобном лае.
— Может, он кита учуял? Смотрите, ведь он лает не на мостик, а в сторону.
Шесть биноклей наблюдателей с мостика, старпома, боцмана с бочки тщательно осмотрели всё. Ничего…
— Прошка, перестань! Видно, тепловой удар. Что делать-то будем?
— Что делать? — сказал старпом — Право на борт!
И над китобойцем прозвенели три сигнала громкого боя — «охота». Старпом испепеляющим взглядом окинул наблюдающих:
— Позор! Китов Прошка ищет.
Все впились в окуляры биноклей. И хотя на мостике вся смена была не новички, и все точно знали направление, с трудом разглядели два жиденьких фонтанчика.
Но как их сумел учуять Прошка? Ведь китобоец уже прошёл их, а значит он не мог уловить ни запаха, ни шума всплеска кита? Китов оказалось шесть штук, «Гуманный» взял трёх. Каким-то образом об этом стало известно всей флотилии. Теперь, стоило «Гуманному» отличиться и тут же кто-нибудь обязательно говорил в эфир на капитанском часе:
— Это несправедливо. «Гуманному» нужно добавить план, у него китов Прошка ищет.
Это был звёздный и последний год Прошкиной службы. Сразу по приходу китобоев во Владивосток был получен строгий приказ из управления: «Ни на одном судне, становившимся на ремонт в «Дальзавод», не должно быть собак. При их наличии судоремонтники не будут приступать к работе. На экипаж будет наложен большой штраф, а также оплата простоя ремонтников».
Вначале моряки решили просто оставить Прошку на тех китобойцах, которые ремонтировались у плавмастерских. Мол завод на противоположном берегу бухты и пёс не сумеет их найти.
Впервые за семь лет «Гуманный» встал на ремонт без своего самого бдительного вахтенного. Но уже на третьи сутки, каждый член экипажа, придя на работу, был встречен радостным лаем Прошки. Пёс сидел на шпиле и как в прежние годы исправно нёс свою службу.
Было предпринято ещё две попытки временно убрать Прошку с китобойца. В первый раз его увёл к себе домой боцман и поместил пса на балкон. Но ночью вой пса поднял на ноги весь квартал, пришлось вызывать такси и отвозить Прошку на китобоец. Второй раз Прошку отвезли в другой конец города, на судоремонтный завод Дальневосточного пароходства, где ремонтировалось два китобойца.
На одном из них работал бывший механик с «Гуманного», причём из числа избранных, кому Прошка позволял величать себя «Рыжий Бил». На всякий случай пса привязали на ботдеке. Пёс воспринял это как предательство. Отказался есть, а механика едва «не порвал».
Через три дня он перегрыз ночью верёвку, а ещё через неделю, грязная тощая собака с обрывком верёвки на шее вспрыгнула на кормовой шпиль «Гуманного». И первый же судоремонтник был оставлен у трапа, яростно лаявшим псом.
Прошку пробовали закрывать в каюте, трюме, но он начинал жалобно выть. Пёс не мог понять, почему ему не разрешают «нести его службу»? Ведь семь лет он нёс её исправно и моряки всегда хвалили его за это, а теперь его за его же службу сильно ругают. Почему???
Китобоец ограничен в размерах, всего 61 метр. Резонируя в пустом помещении, вой резко усиливался и был слышен повсюду. Моряки становились раздражительными и злыми. Подсознательно связывая приказ управления с рабочими и горячо любя своего верного пса, моряки всё чаще и злее стали открыто грубить всем представителям завода. И хотя сразу после окончания рабочей смены Прошку отпускали гулять, с каждым днём он выл всё сильнее. Он хотел нести свою службу.
Прошку уважали все китобои, и теперь судоремонтникам открыто грубили экипажи всех китобойцев. Все понимали достаточно одной искры и между китобоями и заводскими рабочими может вспыхнуть побоище. В пятницу на «Гуманный» пришёл представитель заводской администрации:
— Наше терпение лопнуло. Если вы за выходные дни не уберёте пса, в понедельник ни один судоремонтник не поднимется на борт ни одного из китобойцев.
Срочно собрали собрание. Что делать с Прошкой? Единственным реальным вариантом было предложение капитана — отвезти Прошку к его брату, живущему в сорока километрах от Владивостока в пригороде Артёма в частном доме, и посадить на цепь.
На следующий день купили ошейник, цепь, капитан подъехал на своей машине к проходной завода. Никогда не знавший ранее ошейника Прошка безропотно позволил надеть его на себя, а вот сходить на берег наотрез отказался. Он вскочил на свой шпиль, положил морду на вытянутые лапы и тихо-тихо не завыл, а по щенячьи жалобно заскулил. Прошка прощался со своей «службой».
Старый просоленный китобой, для которого сам чёрт был не брат, сдерживая неизвестно как появившиеся слёзы, сердито заговорил:
— Да уберите же вы, наконец, пса. Честное слово, ещё пару минут и я отведу пса в свою каюту. И пусть меня осудят, но я вгоню вместе с зубами обратно в глотку слова любому судоремонтнику, если он посмеет вякнуть о Прошке.
И тогда марсовый матрос Володя поднял Прошку на руки и через весь завод отнёс пса в машину.
В тот же день моряки решили зря не нервировать пса, поэтому посещать Прошку будет один капитан по выходным дням. Каждый понедельник весь экипаж ждал сообщение капитана о самочувствии Прошки. Почти десять дней пёс ничего не ел, сильно исхудал. Потом потихоньку стал есть. Брат капитана долго не мог поверить в то, что Прошкин вой терроризировал весь завод. Он не выл, не лаял, а сутками лежал глядя на калитку. В первый визит капитана, он едва не сбил его с ног, прыгал, лаял. Прошка считал, что капитан приехал за ним. А потом просто перестал замечать и его, и те лакомства, которые капитан привозил сумками от всего экипажа. Видно так же, как это уже было с механиком, он считал капитана предателем.
До выхода из ремонта оставалось чуть больше недели. На «Гуманном» спорили, кто поедет за Прошкой? Было решено привезти пса перед выходом на ходовые испытания. Чтобы его сразу морским ветерком обдуло. И вдруг как гром среди ясного неба — Прошка исчез.
В последний месяц Прошка всем своим поведением показывал, что он смирился со своей участью. Выполнял все команды своего нового хозяина, играл с ним. И тот решил дать собаке немного побегать, отстегнул цепь. Прошка покрутил головой, убеждаясь, что цепи больше нет, медленно отошёл в сторону, вновь покрутил головой, радостно залаял, разогнался и перепрыгнул через забор.
Ошибкой брата капитана было то, что он побоялся сразу сообщить о побеге Прошки. Три дня он искал Прошку сам. Большого рыжего пса видели рыскающего по дворам, в разных районах города. А вот брату капитана, он так ни разу и не попался на глаза. Артём стоит на перекрёстке четырёх дорог. По всей вероятности, первые три-четыре дня Прошка рыскал по всему городу, но такого дорогого ему запаха моря, не было нигде.
И тогда он отправился на поиски моря сам. Но какую из четырёх дорог он выбрал?
Сразу после сообщения о побеге Прошки свободные от вахт моряки, взяв такси, стали прочёсывать Артём. Все оставшиеся дни ремонта и ещё целый месяц предрейсового отстоя, моряки прочёсывали все дороги расходящиеся от Артёма. Не оставили без внимания ни одной свалки, ни одного пустыря, заброшенных дома или сарая, даже объявили артёмовским бомжам о крупном вознаграждении, если кто из них найдёт пса. Но Прошка словно в воду канул, ни единой зацепки.
Уходя в море, они настойчиво просили экипажи ещё стоящих на Мальцовской китобойцев, при появлении пса поймать его и привезти в море.
Следуя на выход из бухты Золотой Рог, разобрав бинокли, моряки тщательно осматривали все причалы города. А вдруг где-нибудь мелькнёт рыжая шкура разыскивающего свой китобоец морского пса по имени Прошка?
Но Прошка так и не появился…
Автор: Юрий Маленко.