— Коля, ну тормозни, курить охота! – продолжал канючить Саня, стоя на подножке, в дверях автобуса.
— Тут ехать осталось семь километров, потерпишь,– водителю явно не хотелось терять время. К тому же в паре сотен метров впереди начинался затяжной подъём на перевал, водораздел ручьёв Арга-Сибик и Мой-Уруста.
— Коль, я тут курить начну, в автобусе. Или открой хоть дверь, я на ходу покурю — не унимался Саня. Видя, что его мольбы не действуют на невозмутимого водителя, он демонстративно засунул папиросу в рот и угрожающе достал из кармана коробок спичек.
— Вывалишься на ходу, а я за тебя, дурака, отвечай! Иди, кури!!! — Николай остановил автобус, открыл дверь, включил в салоне свет.
Осенняя свежесть ворвалась в тёплый салон автобуса, помогая очнуться задремавшей за час пути смене. Уставшие за двенадцатичасовой напряжённый рабочий день трудяги с трудом отходили от сладкого сна. Озирались по сторонам, поняв, что это ещё не посёлок. Насторожённо поглядывали на водителя — все опасались, что случилась поломка. Всем хотелось поскорее попасть домой и отдохнуть.
— Стоянка пять минут! Перекур! — объявил Николай, испепеляя взглядом Саню, который уже выскочил на улицу и успел подкурить свою папироску.
А теперь Саня довольно косился в открытую дверь на просыпающихся мужиков, которые щурились и никак не могли привыкнуть к внезапно включённому яркому электрическому свету.
Постепенно все отошли ото сна и высыпали из автобуса на обочину дороги, вдоль которой красными светлячками загорелись тусклые огоньки подкуренных сигарет и папирос. Водитель выключил свет и заглушил двигатель. Нас сразу окружил непроглядный бархат ночи. И полная тишина. Даже ветер не шуршит сухой осыпавшейся листвой на обочине.
Луны сегодня на небе не было, но и звёзд тоже не было видно. Всё вокруг было поглощено сплошной темнотой. Лишь в паре километров вверх по ручью был виден свет прожекторов. Это на пятьдесят девятом полигоне, находившемся в девяти километрах от посёлка, продолжали промывать пески, добывая из них золото. Ночная смена там уже давно работала. Мы же, горняки дневной смены с двух самых дальних полигонов, расположенных за сорок километров от посёлка, ещё не доехали домой.
На улице было по-осеннему свежо, хоть и сухо. Прямо над нами жалобно закричали гуси, прощаясь со своей родиной на долгие восемь месяцев. Не всем им удастся прилететь домой через год. Да и дом покинуть тоже не у всех получится. Ведь открыт охотничий сезон на водоплавающую дичь.
Все молча стояли, задрав головы, пытаясь увидеть птиц. Но в плотной темноте никому не удалось рассмотреть ни одной. Только попыхивали огоньки в тишине.
Шум пролетающей стаи ещё не затих вдали, когда стало слышно, как кричит ещё один табун гусей, потом ещё один, и ещё. Скоро весь распадок заполнился прощальным гомоном покидающих наш край гусей. Звук их печальной песни метался по узкому распадку, отражаясь от высоких крутых сопок, словно гигантскими тисками сжимающих его с двух сторон, вдоль ручья. Над головой отчётливо было слышно, как сильные крылья режут воздух. Но самих гусей мы так и не увидели.
— Ты смотри, какие табуны на юг пошли, значит, снег скоро ляжет… Окончательно, до весны – подал из темноты голос горный мастер Волошин.
— Утки первыми улетели, а гуси и лебеди последними уходят, когда снег совсем придавит. Значит, по снегу будем полигон на Пигмее домывать – недовольно поморщился приборист дядя Ваня.
— Да, снегом уже пахнет. Скоро ляжет. Гуси со стороны озера Джека Лондона, через Верхние озёра идут. В сторону Колымы. Значит, на озёрах уже снег. И не над перевалом летят, а по распадку, к земле жмутся. Точно скоро ляжет снег, это он их придавил к земле. Окончательно ляжет — вздохнул Волошин и снова глубоко затянулся в темноте сигаретой, которая на секунду слегка осветила его лицо.
Словно в подтверждение его слов с чёрного неба робко упало несколько снежинок. Следом посыпались более смелые их сёстры. И в гораздо большем количестве. Они в полной тишине медленно опускались и таяли, едва достигнув земли. Вся дорога потемнела от влаги.
— Так вот почему у меня голова болела, — удивился неугомонный Саня.
— Ох не от того она у тебя болела! — вспылил Волошин.
— Ещё раз с бодуна на смену выйдешь — отстраню от работы. И освидетельствую! Мне ЧП и производственные травмы на смене не нужны. С тяжёлой техникой работаем, скажи спасибо, что подменить сегодня тебя было некем — подвёл итог воспитательной беседы Волошин.
— Ну что, Санек? Понял, что иной раз лучше помалкивать, раз провинился, — рассмеялся дядя Ваня.
Саня больше голос из темноты не подавал. Надёжно усвоил урок.
Я подошёл к двери автобуса. Рядом, как заворожённый, стоял мой одноклассник Мишка. Он только вернулся из армии. Мишка ловил вытянутыми перед собой ладонями снежинки и восхищённо их рассматривал. Снежинки таяли, но что-то очень важное для себя, о чём знал только он один, Мишка успевал рассмотреть. А следом ложились новые снежинки. Ладони уже были мокрые, но он не убирал их.
— Что делаешь, Миш? — интересуюсь у него.
— Снег…
— Ну да, снег. Нашёл чему удивляться. Вон смотри, как повалило, даже на дороге не успевает таять, сразу как-то светлее стало. Хоть небо по-прежнему затянуто. Смотри, как мы из осени в зиму за пять минут перешли…
— Снег… Это снег… Снег — продолжал он повторять, чем начал меня немного настораживать.
У Мишки уже были полные ладони рыхлого воздушного снега, который продолжал пушистыми хлопьями садиться на его руки. На них снег таял и тонкими прозрачными струйками стекал на землю. А на ладони продолжали валиться с неба свежие хлопья снега, чистые как облака и как пух невесомые. Мишка продолжал, как загипнотизированный, не отрываясь, смотреть широко открытыми глазами на этот снег. Ничто и никто в этом мире не мог его оторвать от столь увлекательного процесса.
— Ну что, накурились? Поехали! — Николай завёл двигатель автобуса и включил в салоне свет.
Мужики побросали в снег окурки и дружно втянулись в салон, останавливаясь на нижней ступеньке и обстукивая об неё обувь, чтобы избавиться от прилипшего к ней снега и не разводить грязь в салоне.
Я затолкал Мишку в автобус, уселся рядом с ним. Водитель выключил свет в салоне, с хрустом включил пониженную скорость и видавший виды пыльный «ПАЗик» нехотя тронулся вверх на перевал, заканчивая свою сегодняшнюю одиссею.
— Миш, а ты чего снегу так удивился? Будто не видел никогда. Ты же местный, родился здесь — пытаюсь вывести одноклассника из ступора.
— А я два года в Йемене служил. Два года снега не видел. Там жара и песок вокруг. Представляешь? Один песок. И снега нет. Вообще нет. Никогда. А тут — СНЕГ!
Автобус, натужно пыхтя, наконец, достиг вершины перевала и теперь весело катился вниз, подскакивая на неровной грунтовой дороге. Притихшие горняки сидели в темноте, в предвкушении горячего душа, ужина и отдыха. Ведь завтра снова на смену. Но уже в ночную. А вокруг будет до конца мая лежать снег. Хотя этот, первый, наверняка растает.
Рядом со мной, плечом к плечу, трясся в неказистом автобусе самый счастливый в мире человек. Его лицо освещала чистая детская улыбка. Сегодня он впервые за два года увидел снег. И ему не нужны были ни банковский счёт, ни шикарный автомобиль, ни многоуровневый особняк, ни райский тропический остров.
Ведь для полного счастья человеку много и не нужно. Только снег на ладонях. Свежий, пушистый, чистый и невесомый. Только снег.
Автор: Мусиенко Валерий.
22.12.2018 – 22.12.2018 г.