Тысячи дорог

Посёлок Мой-Уруста.

В Новогоднюю ночь в Мой-Уруста ничего примечательного не произошло. Обычный концерт по телевизору до утра, который не было сил досмотреть до конца. Сначала выступали наши отечественные артисты, потом зарубежная эстрада. Хотелось спать, меня не хватило и на половину ночи. Кто-то даже ходил в клуб не танцы. Наступил Новый 1995 год.

Утром оказалось, что в батареях, как в просторечье называют радиаторы отопления, не было воды. Наверное, именно поэтому в квартирах стало даже немного теплее, уютнее. Дело в том, что в последнее время по всей Магаданской области были большие перебои с поставкой в населённые пукты угля. Поэтому то и дело поступали сообщения о том, что разморозили какой-нибудь небольшой посёлок. В самой середине беспощадной колымской зимы это каждый раз было суровым испытанием на прочность для его жителей. Обычно быстро отогревали трубы, пускали по ним горячую воду. Такая ситуация сложилась из-за постоянных взаимных неплатежей.

Это был тот сложный период нашей истории, когда прииску просто не платили за добытое и своевременно сданное государству золото. Мы же не могли его не сдавать, такое своеволие вело к нарушению законодательства. Так что платить за уголь прииску было просто нечем. А вот угольщики могли не отгружать добытый ими уголь неплательщикам, коих была огромная очередь, среди которых был и наш прииск. Поэтому и мы на прииске в это время все работали «за спасибо» и редкие авансы, которые уходили на раздачу долгов в пекарню за хлеб, в магазины за продукты. Больше уже ни на что не хватало. Потом снова хлеб и остальные продукты брались в долг. Итак по кругу, разорвать который не было никакой возможности. Никого уже не удивляла ситуация, когда успешным золотодобытчикам, стабильно добывающим, во время промывочного промсезона, по килограмму и более золота на каждого рабочего прииска, просто нечем было кормить детей, не было возможности закупить уголь в котельные посёлка. Остатками угля и угольной пыли, вперемежку с пустой породой, топили очень экономно, пытаясь уже не обогреть посёлок, а просто его спасти, сохранить или хотя бы продлить жизнь населённому пункту. Не дать замёрзнуть бегущей по трубам воде, сохранить до тепла инженерные сети.

Посёлок Мой-Уруста.

Посёлок Мой-Уруста.

Поэтому вода в батареях бегала ледяная, лишь бы не замёрзла система. Вода больше грелась, проходя через квартиры, а квартиры от этого охлаждались ещё больше. Так мы и жили в эту зиму. Благо, что жилой фонд посёлка состоял исключительно из деревянных жилых домов, построенных из бруса и оштукатуренных снаружи и изнутри по деревянной дранке. В Мой-Уруста было только три каменных здания, построенных из керамзитоблоков (которые, по старинке, все называли шлакоблоками). Это двухэтажное административное здание, где на первом этаже располагалась почта, а на втором наш Санга-Талонский сельский совет, названный в честь располагавшегося недалеко от нас, на другом берегу Колымы, бывшего посёлка Санга-Талон, остатки которого, в настоящее время, находятся на дне Колымского водохранилища. А также два трёхэтажных здания — детский сад и очистные сооружения. Кстати, больше трёхэтажных зданий в посёлке не было, в основном, все строения строились в два этажа.

Большая часть — новые дома, построенные в период с 1984 по 1990 годы, куда были выселены жители поселков Сибик–Тыэллах и Ветреный, которые попали под затопление при наполнении недавно построенного живописного Колымского водохранилища, ставшего нашей гордостью и нашей же проблемой. Это был большой и удачный амбициозный проект в плане дальнейшего развития энергетики.

elgenya_012.jpg

Посёлок Эльгенья.

Позже на Мой-Уруста были выселены и жители соседнего посёлочка Эльгенья. Был у нас и небольшой одноэтажный частный сектор, куда же без него?

***

Январским утром, после недолгих праздников, все рабочие собрались в конторе. Никто не поехал работать на полигоны, шахты, штольни. На общем собрании было решено, что прииск временно приостанавливает добычу и выдачу золотосодержащих песков до восстановления системы отопления, которая в новогоднюю ночь была полностью разморожена. Такого новогоднего «подарка» Деду Морозу не загадывал никто из нас. Было установлено, что водовод от скважины до посёлка замёрз, вследствие низкой температуры на улице и недостаточной температуры теплоносителя, то есть воды. Попросту, где-то перехватило морозом трубу водовода, и вода в нём остановила своё движение. Никто из нас ещё не осознавал, что это было началом катастрофы, масштабы которой мы и представить не могли… На морозе вода очень быстро замёрзла по всей девятикилометровой длине труб, от скважины, находящейся в верховьях ручья Арга-Сибик, до Мой-Уруста. Посёлку пришлось бороться за свою живучесть, как океанскому кораблю, пробившему днище на рифах, во время шторма.Водовод был ахиллесовой пятой такого колосса как наш прииск. В итоге водовод его и погубил. Вернее — его отсутствие. А еще точнее — утрата.  Дело в том, что Мой-Уруста располагался очень неудачно в плане нахождения ближайших источников воды. Не знаю, кому в голову пришла эта светлая мысль — построить довольно крупный, по колымским меркам, посёлок на склоне сопки. Обычно все посёлки располагались в долинах рек или распадках ручьёв, рядом с источниками воды. Это было главное правило при строительстве населённых пунктов на протяжении тысяч лет, исключая, быть может, строительство крепостей на вершинах гор. Но даже в крепостях и замках делали запас воды, старались прорыть колодец или тайный подземный ход к реке.

Посёлок Мой-Уруста. 1989 год.

Посёлок Мой-Уруста. 1989 год.

А позже наш Мой-Уруста стал центральной базой прииска «Имени 40 лет Октября» и очень вырос в численности населения и в своих размерах. Отсутствие воды всегда было слабым местом нашего населённого пункта. Вопрос решался с помощью автоцистерн, так называемых водовозок, которые развозили воду по посёлку. Водитель подавал звуковой сигнал, подъезжая к подъезду жилого дома. Жители на уже знакомый звук сигнала выходили на улицу и вёдрами таскали воду домой. Кто сколько успеет. Кто бочку, а кто и две. Я жил на втором этаже и натаскать две бочки, бегая с вёдрами по обитым водой и покрывшимся на морозе льдом ступенькам, обычно не успевал. Водовозка приезжала два раза в неделю, и этого было явно недостаточно для хозяйственных нужд, особенно для стирки. Поэтому жители Мой-Уруста беззастенчиво разбирали воду из системы отопления. Надо сказать, что посёлок (основная его часть) был практически недавно отстроенным, никакой химии в систему отопления не заливали, трубы были на редкость чистыми, поэтому вода для стирки и помывки полов вполне подходила. В крайнем случае, можно было и на чай набрать её из батареи, только прокипятить, что многие и делали.

Летом было попроще. У подъездов выстраивались десятки двухсот литровых бочек из-под дизельного и трансформаторного масла. В эти бочки водитель водовозки самостоятельно заливал воду, переезжая от подъезда к подъезду по своему графику. Бочки предварительно отжигались на костре, потом красились изнутри, а чаще и снаружи масляной краской либо «гудронились» разогретой битумной смолой. На вкус вода из них была не лучшего качества, поэтому для питья и приготовления еды все старались успеть набрать воды в эмалированные вёдра. От пыли бочки накрывались самодельными деревянными крышками, сколоченными из досок, с ручкой по центру, чем эти крышки мне очень напоминали щиты суровых викингов из скандинавских саг.

Только на нашем прииске я видел водовозки на базе автомобиля… «БЕЛАЗ». Просто уверен, что больше нигде не додумались приспособить огромные карьерные самосвалы, грузоподъёмностью в 25 и в 40 тонн, для доставки воды. По крайней мере, я этого больше нигде не видел и ни от кого не слышал, о таком изобретении. Для этого немного дорабатывались их кузова — тщательно заваривались все щели, наваривались пластины металла на борта, сами борта наращивались по высоте, отчего они становились ещё выше и заваривался металлом верх кузова, в котором оставлялся только люк и ступени в бездонное чрево кузова, для его осмотра и ремонта изнутри. В этот люк заливали воду в импровизированную цистерну, как в танкер, из «гусака» насоса на скважине ручья Арга-Сибик. Сливали воду из «БЕЛАЗа» через огромный кран, расположенный сбоку, между колёс богатырской машины. Так и возили этими машинами воду от скважины, расположенной в девяти километрах от посёлка, в котельную. А так как разбор из батарей отопления бы постоянным и не прекращался, то и «БЕЛАЗы» возили воду непрерывно круглые сутки. Проезжая через посёлок они ревели своими мощными дизелями, каждый из которых был равен по мощности табуну в четыре сотни лошадей, особенно поднимаясь груженными в горку, ведь поселок стоял на склоне сопки. Постепенно все привыкли к постоянной вибрации стен домов, сотрясавшихся днём и ночью, при «перегазовке» карьерных самосвалов, натужно ползущих вверх по улице со своим грузом.

Белаз-водовоз провалился...

Белаз-водовоз провалился…

Иногда «БЕЛАЗы» заливали бочки у подъездов, но это всегда заканчивалось тем, что широкая машина просто давила и плющила бочки при повороте. Ведь ей не хватало места для разворота между домами. Водитель зачастую этого даже не замечал. Но всегда своевременно об этом узнавал от скандаливших возмущённых владельцев бесценных бочек.

Позже был построен водовод от ближайшей таликовой зоны, где вода никогда не замерзала, выпирая зимой из-подо льда, разрывая его на пятидесятиградусном морозе и образуя за зиму обширную наледь. Эта зона находилась у подножья отрогов гор хребта Черского, в распадке, откуда истекал ручей Арга–Сибик. В девяти километрах от посёлка, повторюсь. Там и была забита скважина, построены насосная станция и котельная, которая отапливалась углем. Котельная подогревала воду «спутника», а вода из скважины мощным насосом гналась по трубе все девять километров в посёлок, где попадала в котельную изрядно остывшая. В котельной её подогревали до нормативного состояния (если был достаточный запас угля, что в последнее время казалось просто фантастикой), и она подавалась уже в систему отопления. Чтобы вода не замёрзла по дороге к поселку, её обогревал так называемый «спутник» с горячей водой — две более тонкие трубы, прилегающие к толстой трубе водовода. Это была замкнутая система, в которой по одной трубе вода подавалась в сторону посёлка, а по второй, параллельной ей, уже бежала обратно к котельной на скважину. В отличие от водовода, который подавал воду только в одну сторону — в Мой-Уруста, где и шёл постоянный её разбор. Во избежание излишних потерь тепла, чтобы «не отапливать зря Колыму», как у нас говорили, все трубы были обёрнуты матом из минеральной ваты, или стекловаты, как чаще мы ее называли. Сверху мат стягивался и уплотнялся вокруг этих трёх труб металлической сеткой рабицей, а уже она, в свою очередь, для защиты от осадков, была обёрнута фольгизолом, напоминающим толстую фольгу метровой ширины.

Ближе, примерно в полутора-двух километрах от посёлка, располагается другой распадок. По нему протекает ручей Мой-Уруста, что в переводе с якутского означает «Богатая Невеста». Название ручей получил за обилие ягод и грибов, шишек, приносимых им из верховьев в период сильных и продолжительных дождей, ведь там он был зажат тесными берегами и, разливаясь, смывал лесные дары из прилегающих таёжных дебрей. Это же название было дано и самому нашему поселку. Обычное явление, когда по названию ручья или реки дается название населенному пункту, расположенному если не на их берегах, то в непосредственной близости.

Интересно, что в верховьях ручья Мой-Уруста тоже за зиму образовывалась наледь, а значит, что там тоже была таликовая зона. Почему там не построили комплекс со скважиной, котельной, насосной станцией я не знаю. Тогда длину водовода можно было бы уменьшить вдвое, если не втрое. Возможно, по санитарным нормам вода не прошла, но скорее всего там был недостаточный объём грунтовых вод, которого для нужд большого посёлка явно не хватало. Или в некоторые периоды таликовая зона все-таки промерзала, ведь наледь была не такой мощной по толщине и не такой огромной по площади, как на Арга-Сибике.

***

А сейчас мы разбились на несколько бригад. Две бригады были направлены на разморозку водовода. Одна бригада шла от скважины в сторону посёлка. Вторая, в которую попали и мы, опробщики (Дед, Лёха и я), двигалась им навстречу — от котельной, из Мой-Уруста. Обе бригады состояли преимущественно из подземщиков (шахтёров). Третья бригада, при помощи бульдозеров сносила старые деревянные дома, из которых уже выселили жителей. Брёвна и деревянный брус пилили на двухметровые отрезки, чтобы они влезли в котлы, потом завозили и складировали в котельных. Деревом этих домов предполагалось отапливать котельные Мой-Уруста и котельную на скважине, когда мы восстановим подачу воды. Ведь угля в посёлке уже давно не осталось. И никто его больше не завозил. А зачем? Котельные заморожены. Уголь сразу растащат жители по своим квартирам и домам. Как и чем обогреваться жителям на Колыме с января до лета, как-то особо никого не интересовало…

Пока был короткий зимний световой день, мы с Дедом и Лёхой, в составе своей бригады, отогревали трубы. В сумерках бросали работу и заготавливали дрова уже себе домой, для протопки печей. Иногда притаскивали найденное бревно в нашу «промывалку», где пилили его двуручной пилой, в народе метко прозванной «Дружбой», потом кололи напиленные чурки на поленья. Эти поленья набивали плотно в мешок. На сутки, для скромного обогрева жилища, нужно было каждому принести домой по два таких мешка, связав их углами и перекинув через плечо. Один мешок висел за спиной, второй впереди, его надо было придерживать рукой, поднимаясь вверх по крутой улице, направляясь к своему дому. Когда не было времени или сил напилить, я приходил на место снесённого дома и там набивал эти два мешка деревянными обломками. Обычно получалось собрать два мешка, хоть и не всегда. Ведь я был там не один. Так выживал и спасался от мороза весь Мой-Уруста.

Надо сказать, что проект новых домов, которыми была застроена вся новая часть посёлка, предусматривала установку на кухне печек под твёрдое топливо. Печки поставили жильцам уже после строительства. Получили и установили такую печь и мы. Это было заводское изделие с маленькой топкой, малюсеньким поддувалом. Но зато с духовкой и баком для подогрева воды. Кирпичные дымоходы были также построены в этих домах по проекту, так что жить можно было. Хоть печка с кухни и не обогревала всю квартиру, но на кухне было всегда сухо и тепло. Поэтому некоторые жители, после заморозки водовода, построили на кухне нары, где и спасались от холода, закрыв двери в холодные комнаты. Мы же спасались ещё и постоянно работающими мощными электрическими калориферами.

Мои же коллеги по работе, Дед и Лёха, жили в так называемых «малосемейках», где печное отопление не было предусмотрено. Поэтому им пришлось устанавливать самодельные печки «буржуйки» в комнатах, выводя дымоходы металлических труб на улицу, в окно, через «разделку» из металлического листа и асбеста, во избежание пожара. Под печками лежал стальной лист на слое кирпича. Кирпичом были обложены и бока, задняя стенка печек. Многие окна домов посёлка ощетинились этой зимой такими трубами, напоминавшими стволы корабельных орудий, торчащими из бортов пиратских бригов. Сходство с корабельными пушками придавал легкий дымок, вьющийся из труб, как после произведённого ими выстрела.

***

Гораздо сложнее было добыть воду на засыпанной январским снегом Колыме… Дело в том, что мы пробовали собирать и топить снег, но вода из него оказывалась грязной, с большой примесью плавающего в ее толще взвешенного мусора, пыли, собачьей шерстью. К тому же надо было постоянно бегать за снегом на добавку, который, растаяв, давал ничтожное количество воды от первоначального объёма. Пришёл опыт, что необходимо добывать воду изо льда, ибо он в разы плотнее снега и воды на выходе оказывалось гораздо больше. Да и вода была куда чище, если лёд кололи в чистом месте.

Я присмотрел возле посёлка огромный ледяной купол над замёрзшим водоводом. В этом месте перемёрз водовод и из прорвавшейся трубы какое-то время бил фонтан питьевой воды из скважины, замерзая на пятидесятиградусном морозе. Это было красивейшее зрелище. размером купол получился около шести метров в диаметре и столько же в высоту, этакая огромная прозрачная «юрта» из чистого льда. Но любовались мы ею недолго — с помощью топоров и ломов кололи драгоценный лёд и набивали им привезённые на детских саночках ёмкости. Сначала я ездил за льдом с топором и обычным мешком, который набивал добытым льдом. Потом понял, что удобнее возить с собой большую флягу, в таких молоко перевозят на молочных фермах. А лёд удобнее колоть короткой монтировкой с острым концом. Привезённую домой флягу, плотно набитую льдом, достаточно было поставить на недовольно шипящую печку, и можно было с чистой совестью отправляться спать, считая ежедневную миссию по выживанию оконченной. Ведь два мешка дров я притаскивал обычно до похода за льдом.

За несколько дней мы разобрали ледяной купол до основания. Оказалось, что он был не целиком изо льда. Внутри он оказался полым. Пришлось искать новые источники льда.

Вскоре мы дружно кололи лёд с поверхности водоёма, образованного чуть выше посёлка небольшим таёжным ручьём, сбегающим с сопки. В этом месте ручей был запружен у дороги. Также брали лёд и с  Колымского водохранилища. И в первом, и во втором случае это было небезопасно, а качество воды, добытой из этого льда, никто не гарантировал. Но другого выхода не было и эту воду использовали для технических нужд. Для употребления в пищу и на чай её кипятили, если не удавалось вовремя набрать воды из водовозки.

Наблюдая унылую процессию укутанных в тёплую одежду людей, цепочкой поднимающихся морозной зимой с санками, нагруженными льдом, от берега Колымского водохранилища в посёлок, я постоянно невольно вспоминал хронику о блокаде Ленинграда…

***

Уже вторую неделю мы продолжали размораживать водовод. Наша бригада за это время разморозила и очистила трубы ото льда в черте посёлка, двигаясь от отправной точки — от котельной. Мы только вышли за пределы поселка. В тайге снега было выше колена, но его зачищали бульдозером вдоль отрезка водовода, который отогревали. Можно было ходить.

— Алексей, а ты куда пропал вчера ближе к вечеру? — окликнул Дед Лёху, когда утром мы собрались у участка водовода, который планировали размораживать в этот морозный день.

— На собрание в клуб ходил, — недовольно поморщился Лёха.

— По какому поводу в клубе собирались, опять на танцы? — съехидничал бурильщик Шишкин.

— Губернатор приезжал. Встречались с ним…

— Ну и как прошла встреча на Эльбе? — Шишкин явно располагал какой-то ценной информацией на этот счёт, и просто дурачил нас с Дедом, одновременно «драконя» легко вспыхивающего Лёху. Шишкину доставляло удовольствие выводить Лёху из равновесия. И надо сказать, ему это прекрасно удавалось.

— Лучше бы не ходил, — хмуро ответил Лёха и разразился нецензурной бранью.

— Что? Не договорились? — продолжал веселиться Шишкин.

— Да не получилось как-то. Да чего ты скалишься?! Вижу, сам знаешь, что и как было, расскажи! У тебя же язык подвешенный, — начал закипать Лёха.

Впоследствии от Лёхи и Шишкина мы узнали, что действительно, в Мой-Уруста приезжал Губернатор Магаданской области, с сопровождающими лицами. В поселковом клубе прошла встреча с населением по поводу ситуации с нашим размороженным посёлком. Люди были рассержены этой ситуацией, когда нам приходилось практически выживать, а помощь всё никак не поступала. Губернатор и приехал то потому, что наш профком, надо сказать довольно мощный и подкованный в законодательстве, начал бить во все колокола, выходя прямиком на Москву, так как из области информация туда если и поступала, то довольно обрывочная и сильно сглаженная. Это мы узнали от Шишкина.

Надо полагать, что из столицы поступили определённые указания Губернатору, возможно, отчитали его. Это ему тоже явно не понравилось и разговор прошёл на повышенных тонах. Договориться высоким сторонам ни о чем не получилось. Такая самодеятельность, когда простые работяги обращаются в столицу «через голову» областного начальства, не понравилась бы явно никому, особенно Губернатору. Из рассказа Лёхи мы поняли, что никакой помощи в разморозке водовода и реанимации посёлка нам ждать от области не стоит. Да и не только от области. Помощь не придёт

Что, он так и сказал бабам, что хватит им рыдать, и что пустит их пешком по Колымской трассе, с детьми и чемоданами?  — не унимался Шишкин.

— Так и сказал! — продолжал яриться Лёха, обратив свою агрессию на Шишкина, понимая, что тот специально его заводит, но уже не в силах остановиться.

— Хорош вам! Подеритесь ещё! Главное — потом вспомнить, из-за чего подрались, — решил погасить нарастающий конфликт Дед.

— Это вам двоим жарко сейчас стало. А мы уже замёрзли, разжигайте «Маруму». Водовозка сейчас воду привезёт, а у нас ничего не готово, — добавил он, вполне миролюбиво.

Мы дружно поставили на лыжи, лежащий на боку, аппарат. Стали собирать и подсовывать под него дрова, Лёха и Шишкин с двух сторон зачиркали спичками. Потянуло дымком. Огонь нехотя разгорался.

— Может, солярки плеснуть? — киваю на стоящее рядом ведро с бурой жидкостью.

— Рано. Экономить надо солярку. Сначала «Маруму» водой заправим, потом уже соляркой раскочегарим как следует, — Дед, в свою очередь, кивает головой, в сторону медленно пробирающейся по импровизированной дороге в нашу сторону водовозке.

— Так что, Губернатор не побоялся гнева народного за такие слова? — Шишкин снова пристал к Лёхе.

— А чего ему бояться? Он в сопровождении грузовика ОМОНа ездит. Они свою работу знают, враз урезонят горячих, — Лёха был уже совершенно спокоен, отрешённо смотрел на языки пламени.

— Их же всех в Чечню, в командировку отправили, — не унимался всезнающий Шишкин.

— Не всех, значит. Половина бойцов в области осталась. Порядок поддерживать, — блеснул эрудицией Лёха.

— Это в клубе то порядок надо было поддерживать? — Шишкину явно нравилось дразнить Лёху.

— Везде, где надо… Отстань от меня! — Лёха повернулся спиной к Шишкину, давая понять, что больше не намерен участвовать в дискуссии и вообще — общаться с ним сегодня больше не желает.

Только мы с Дедом не поддерживали разговора, так как вообще ничего из этих событий не знали. Дед прикурил папироску от костра — от живого огня, как он называл этот ритуал. Я, как не курящий и самый младший, пошёл встречать водовозку.

***

Мы залили почти полную бочку «Марумы» и отпустили водовозку. Теперь надо было хорошенько её раскочегарить, чтобы ледяная вода закипела в бочке и пошла под давлением через верхний патрубок тугой струей горячего пара.

«Марума» представляла собой самодельный агрегат, собранный при помощи электросварки из армированной толстостенной трехсотлитровой бочки, расположенной горизонтально на метровой от уровня земли высоте, на четырёх бурах. Нижние концы буров были приварены к самодельным металлическим лыжам, на которых мы перетаскивали эту технику к следующему участку, требующего отогрева. Бочка закручивалась по резьбе герметично пробкой, через которую «Маруму» предварительно заливали водой. Выход для пара из бочки был только через верхний отрезок трубы, на который надевался конец длинного резинового шланга.

Под бочкой была приварена полубочка, куда закладывали дрова, обильно поливаемые дизельным топливом, в просторечье — соляркой. Пламя полыхало, жадно облизывая бока герметично запертой бочки, быстро доводя воду до кипения. Разогретый пар неистово вырывался под давлением через отводящий патрубок, попадая в шланг. Другой конец шланга мы вставляли в разрезанную сварщиком трубу водовода, полностью забитую льдом. Лёд быстро таял от такой температуры, даже на пятидесятиградусном колымском морозе. Струйки воды, секунду назад бывшие льдом, стекали на землю, через предварительно прорезанное сварщиком отверстие в трубе. Полностью отогрев и освободив ото льда десяток метров трубы водовода, мы переходили к следующему участку, двигаясь всё дальше от посёлка в тайгу, метр за метром, в сторону водозабора, перетаскивая за собой  «Маруму».

Сварщик после нас восстанавливал целостность трубы, уже опустевшей, освобождённой ото льда. Мы перетаскивали агрегат на следующий участок обычно вручную, «запрягаясь» группой в специально для этого привязанную к основанию лыж толстую стальную катаную проволоку, тащить приходилось аккуратно, чтобы не уронить свой груз. От удара о землю бочка, полная кипятка и пара под давлением, могла разорваться и всех нас обдать обжигающим паром. Навстречу нам от скважины на Арга-Сибике, двигалась вторая такая же группа, с такой же «Марумой». Ими руководил бригадир шахтеров Дымов.

Интересно, что название этому, вполне удачно придуманному каким-то местным Кулибиным, агрегату было дано по названию японской машины, мастерской на колёсах. Машина с длинным капотом, похожая внешне на наш «ЗИЛ – 133», несла на себе огромный фургон, в котором было решительно всё, для проведения ремонта бульдозеров и прочей горной техники в открытом поле. Там был токарный станок, сварочный аппарат, мощный компрессор, наборы ключей и съёмников и ещё много чего нужного и полезного. Над кабиной находилась небольшая телескопическая стрела автокрана, позволявшая разобрать бульдозер на узлы в любом необходимом месте, даже под открытым небом на морозе, а потом и собрать обратно. Но главное — машина была оборудована парогенератором, выгоняющим из себя пар под мощным давлением, способным смывать даже заводскую краску с импортных бульдозеров при очистке их от грязи. Краска отлетала вместе с грязью, даже на морозе. Этот чудо-автомобиль был у нас на прииске в единственном числе и обслуживал наш парк импортных тяжёлых бульдозеров.

— Шланг! Шланг вытяни! Мы сами бочку перетащим, ты за шлангом следи, чтобы не перегибался и не складывался, а то выхода пару не будет и бочка рванёт. Чего ты ржешь?! — кричал мне Шишкин, изо всех сил упираясь ногами в рыхлый снег, держа на плече свой участок катаной проволоки, пытаясь «сорвать» с места «Маруму».

— Картину вспомнил — «Бурлаки на Волге!», — честно отвечаю ему. А ведь и правда — похоже. Очень.

Шишкин нервничает не зря. У нас уже взорвалась одна такая бочка с паром, когда также перетаскивали на новое место и согнули шланг с вырывающимся из него паром, да ещё одной лыжей на него наехать умудрились. Хорошо, что шов бочки был от нас с противоположной стороны, и мы стояли в стороне, отойдя за дровами. Тогда твёрдо уяснили, что выход для пара всегда должен быть открыт, иначе быть беде. Это не первая взорвавшаяся «Марума». До неё было ещё две, но не в нашей бригаде. Хорошо, что пока везёт, люди не пострадали. Мы тоже стали внимательнее следить за своей подопечной. Обычные бочки из-под масла заменили на толстостенные, армированные железными поясами. Следили за давлением пара, выходящего из шланга. Если он чересчур быстро вырывался, то снижали давление в бочке, удаляя часть дров из полубочки снизу.

— Как думаешь, сколько градусов пар? На выходе из «Марумы» — с хитринкой спрашивает меня Шишкин.

— Думаю, что сто. Температура закипания воды, — отвечаю, даже не раздумывая.

— Не угадал, на этот раз. Градусов двести-триста. Смотри, лёд из трубы прямо со свистом кусками вылетает, когда в неё шланг с паром затолкаешь. А ведь пар ещё остывает на морозе, пока в трубу попадет. Да и труба ледяная, тоже сбивает температуру.

— Точно, это же система чайника, — подтверждает Лёха.

— Скорее, принцип скороварки. Так что для нас главное — не взорвать раньше времени эту здоровенную дурищу, — заканчивает Шишкин.

— Постараемся, — обещаю я, вытягивая в струну отчаянно парящий шланг, который настолько горячий, что прожигает насквозь теплые меховые рукавицы и надетые на них брезентовые грубые «верхонки», заставляя непрерывно перекладывать его из руки в руку, охлаждая рукавицы на морозе.

***

За несколько дней мы неплохо продвинулись в сторону скважины. Все освоились с выполняемой работой, появился автоматизм, каждый знал свой участок работы, выполняемую им роль. Стабильно был налажен подвоз дров и воды для нашей «Марумы». Мы отошли от посёлка на пару километров в тайгу и нас до очередной точки работы утром подбрасывал приисковый автобус. Обратно в Мой-Уруста нас забирал он же, уже в сумерках. 

Но главное — перестали появляться «ходоки» из посёлка, которые меня очень раздражали. Это были наши же работники прииска, которые жили в частном секторе. Многие из них не стали выходить на восстановление водовода, стараясь отсиживаться дома, в уютном тепле своих печек. Иногда они, со скучающим видом, совершали променад к нам, суетящимся вокруг пылающих бочек с паром, и каждый раз, как будто невзначай, пытались выяснить всего один насущный вопрос — сколько нам за ЭТО платят и когда будет расчёт? Мужики им каждый раз терпеливо разъясняли, что это дело совершенно добровольное и исключительно бескорыстное, с нашей стороны. Это единый порыв тех, кто хотел выжить сам и спасти свои семьи, оживить посёлок, не дать погибнуть прииску. После этого ходоки отходили с глубокомысленным видом. И явным недоверием в глазах. Через несколько дней они подходили снова с тем же вопросом. Вдруг начнут платить? И вдруг наличными? Но каждый раз их разочаровывали. Ни один из них не остался помогать…

Мне такое их поведение очень не нравилось, и я старался в дискуссии с ними не вступать, занимаясь какой-нибудь работой в стороне. Тогда, по молодости лет, мне было непонятно, как можно было интересоваться только деньгами, когда погибает прииск, посёлок с жителями. Мы же жили одной большой семьей. Мне и сейчас это не совсем понятно.

«Ходоки» в своих подозрениях не ошиблись, как оказалось, впоследствии. Нам, но только тем, кто занимался восстановлением водовода, выдали по бутылке лимонной водки на брата. Не сразу, ближе к окончанию работы. Но было приятно, что кто-то все-таки нас заметил, позаботился. Дорого было именно внимание, признание нашего труда и отношения к делу. До сих пор не знаю, кто закупил несколько ящиков этого специфического напитка (явно на любителя), и из какого источника это мероприятие финансировалось. Вот и вся материальная благодарность. Мы не ждали и этой, работали на полном энтузиазме.

**

— Ну что, видели сюжет в «Мониторе»?! — с ходу начал Лёха, увидев нас с Дедом.

— Какой сюжет? Ты чего такой возбуждённый? — не понял я.

— В областной новостной телепередаче «Монитор»!.. — начал нетерпеливо объяснять Лёха.

  — Да знаем мы эту передачу, ты нам про сюжет расскажи, —перебил его Дед.

  — Ну, помните, когда мы ещё сразу за посёлком размораживали трубы, к нам мужики из профкома подходили с видеокамерой, Володька Поляков снимал нас на видео, как мы разогреваем тубы, Вася Хохол перед камерой выступал…

— Да помним, помним! — вмешался Шишкин.

— Сегодня вечером этот выпуск повторять будут, как обычно, там и посмотрим. Пойдём разжигать «Маруму», пока совсем на этом морозе не околели, — хмуро продолжил Шишкин и первым стал собирать дрова, оставленные нами со вчерашнего вечера.

День прошёл как обычно, за отогревом труб, но вечером мы все чуть пораньше ушли домой. Надо было посмотреть передачу, так воодушевившую Лёху, который не без оснований решил, что раз нас начали показывать по телевизору, значит, дело сдвинулось с мёртвой точки. И нам если из области и района не помогут с работой по разморозке водовода (с чем мы и сами уже неплохо справлялись), то хотя бы, как минимум, пришлют несколько машин угля на котельную водовода, чтобы было чем его обогревать, ведь скоро мы его восстановим, общими усилиями. А обогревать пока было нечем, только дрова, одно баловство для котельной.

Вечером весь посёлок, прильнув к телеэкранам, наблюдал в повторе видео о том, как мы героически перетаскиваем на новое место на морозе парящую «Маруму», как на морозе режем сваркой трубы, греем их паром, после чего снова свариваем в единое целое. Видно было, что работали интенсивно. Да ведь на морозе иначе и не получилось бы. Грелись в движении. И от огнедышащей «Марумы», конечно.

В конце сюжета наш Вася Хохол, весь покрытый от пара и горячего дыхания на морозе седым инеем (особенно шапка, борода, усы и даже ресницы, которыми он потешно хлопал, при «наезде» на него камеры крупным планом), справедливо рассуждал о безобразии, когда мы уже два года не получаем на прииске зарплату, перебиваемся только мизерными редкими авансами, которых не хватает даже яблок детям купить. И это при том, что прииск регулярно выполняем план по добыче и сдаче государству драгоценного металла. Под конец он возмутился тем, что нам даже угля не поставляли, в результате чего был разморожен крупный промышленный посёлок, так как на котельной водовода не осталось топлива, и бульдозер толкал в загрузочный бункер уже не уголь, а угольную пыль, вперемешку с землёй. А под конец вообще одной землёй топили котлы, что привело к заморозке воды в трубах.

Репортаж получился эффектным и немного лихим. Забавно было по телевизору наблюдать товарищей по работе. Я даже увидел себя на дальнем плане. Впоследствии этот сюжет ещё запускали не один раз. Однажды даже в новстях по федеральному центральному каналу.

Камень был брошен в воду, оставалось ждать, когда от него пойдут круги. И надеяться на лучшее.

Позже я слышал версию о том, что в новогоднюю ночь водовод посёлка замёрз по причине человеческого фактора — банальной пьянки обслуживающего персонала на рабочем месте, в котельной водовода и на скважине. И до сих пор с этим не совсем согласен. Хотя и такое могло случиться. В итоге сошлись вместе насколько печальных факторов…

***

 — Слышали новость? Дымов с водой идёт! Потому что без воды — ни туды, и ни сюды! — радостно огорошил нас Коля Коровин, водитель водовозки, когда подвёз с утра воду к нашей «Маруме».

Это было хорошей новостью. Вторая бригада, под руководством бригадира Дымова, шла нам навстречу, в сторону Мой-Уруста, отогревая водовод со стороны скважины. Они восстановили и запустили на скважине котельную, подогревали воду и двигались нам навстречу, оставляя за своей спиной уже действующий водовод, с циркулирующим «спутником», обогревающим воду в трубах водовода.

Эта новость придала сил, и мы поспешили второй бригаде навстречу, стали работать ещё интенсивнее. Каждой бригаде хотелось поскорее приблизиться к точке встречи. В работе появился какой-то соревновательный момент, можно даже сказать, что это был азарт.

Наконец, случилось то, чего мы так жаждали столько холодных дней, к чему так стремились. Мы встретились. Две бригады. В заснеженной колымской тайге. На сорокаградусном морозе. И нашей радости не было предела. Это было нашей победой. Вода весело побежала в посёлок. В котельную.

Котельную восстановили, но пока работала другая небольшая котельная — паровая, которая давала тепло в санбыткомбинат, где стиралась спецовка и можно было помыться, а также в нашу «промывалку», где мы с Дедом и Лёхой промывали геологические пробы золотоносных песков, взятые нами в шахтах и штольнях.

Но теплотрассы, ведущие к жилым домам, были тоже разморожены. Мы начали восстанавливать их. А ведь предстояло отогреть сотни, а может и тысячи, метров труб не только по посёлку, но и сами дома. Трубы в них тоже были забиты льдом.

Во время отогрева теплотрасс Мой-Уруста случилось то, чего мы никак не могли ожидать, и чего могли хотеть меньше всего на свете. В одну из морозных ночей котельная водовода была остановлена и водовод снова замёрз

На второй раз наших сил уже не хватило. Да нам и не дали снова взяться за восстановление водовода. Прямо на лёд Колымского водохранилища, который ближе к весне достиг более чем двухметровой толщины, был поставлен тёплый обогреваемый вагончик с насосной станцией внутри. По льду был протянут электрический кабель к вагончику, для питания насоса. Эту воду и подавали в посёлок для хозяйственных нужд.

Дело в том, что в Москве было принято решение о расселении Мой-Уруста как неперспективного, оперативно были разработаны и утверждены необходимые документы. И мы стали готовиться к великому переселению. К нам зачастили комиссии из района и области, была проделана огромная организационная работа, ведь эти вопросы нужно было решить быстро, до апреля, когда будет закрыта ледовая переправа на правый берег водохранилища. Наша связь с «большой землёй» прервётся до июня, до момента освобождения зеркала воды от ледяного плена и спуска на воду нашего флота, открытия паромной переправы. А к следующей зиме, к следующему отопительному сезону, в посёлке не должно было остаться ни одного жителя…

Обидно было видеть, как гибнет прииск и поселок, в котором он базировался. Но сделать мы уже ничего могли. В то время политика государства была направлена на выселение северных посёлков и перевод работы на Севере на вахтовый принцип. Чтобы люди жили в благоприятных для жизни тёплых регионах, а на Север летали и ездили на работу, на вахту. Правильно это было или нет, покажет время. Но много колымских поселков, больших и малых, было просто стёрто с карты области.

А нам пришлось выбирать, куда переезжать. В соответствии с финансированием, выделенным нам на эти цели, конечно. Некоторым моим знакомым удалось уехать в центральные районы страны, «на материк», как у нас говорят. Но большинство собиралось, с открытием навигации через водохранилище, переезжать в другие посёлки нашего района, в райцентр, в соседние районы. Кто-то перебрался в Магадан, нашу северную столицу. В основном, почти все жители Мой-Уруста решили остаться в Магаданской области. Все волновались, ждали перемен. Перемен к лучшему, конечно. Только так, не иначе. А впереди нас ждали тысячи дорог…

Автор: Мусиенко В.Н.

25.04.2021 – 22.10.2021 г.