Вот это приключение!

Бабье лето – самое время для заготовок ягод, грибов и другой всякой дикорастущей съедобной всячины из нашего щедрого колымского леса. И хотя в этом году лета никакого как будто бы и не было, тем не менее, все, кто хотел, хоть что-нибудь из леса да принесли.

Вот и мне захотелось набрать на зиму немного бруснички, благо выпал один погожий денек в плотной череде тянущихся друг за другом дождливых суток.

Еще с вечера, накануне похода, собрал я свой рюкзачок, куда сложил емкости для ягоды и небольшой «тормозок» (так, по-шахтерски, многие колымчане, в том числе и я, называют съестные припасы для обеда на работе или в путешествии). А утром, когда солнце, постаравшись, разогнало оставшуюся с ночи дрожкую прохладу, с приподнятым настроением мы вышли из дома и направились по Колымской трассе к сопкам.

«Мы» – это я и моя кошка Анфиска. Она у меня привычная таежница. За свои семь с лишним прожитых лет не раз бывала в лесу, где ее любимым занятием было гонять мелкую лесную живность, а в жару – лежать на влажном мху в какой-нибудь низинке.

Так вот, посадил я Анфису в рюкзак и зашагал к выходу из поселка. Почему кошку в рюкзак посадил, спросите вы? Да потому, что в руках ее удержать невозможно, если она увидит полевку или бурундучка. Исцарапает все руки, как дикая, и все равно вырвется и вскарабкается вслед за полосатым зверьком на самую вершину какой-нибудь лиственницы. Бурундук, конечно же, удерет от своей преследовательницы, а она и не подумает сама с дерева спускаться. Будет сидеть на тоненькой ветке и призывно мяукать, ожидая, пока ее снимет с дерева хозяин.

В общем, иду я с кошкой в рюкзаке и размышляю – куда за ягодой-то идти? Решил по хребтам сопок пройти на один из притоков ручья Последний, там всегда была хорошая, крупная брусника.

Через полтора часа хорошего хода мы были на месте. Моя хвостатая спутница всю дорогу орала благим матом, выглядывая из горловины неплотно завязанного рюкзака, порываясь выскочить и побегать за кедровками, которые все время сопровождали нас. Но когда я выпустил Анфиску из ее временного заточения, она не стала никуда убегать, а крутой дугой выгнула спину и, прижимаясь боком к моим ногам, стала что-то требовать у меня, недовольно щуря свои зеленые глазищи и дрожа всем телом.

И я ее понял, она требовала возвращения домой, потому что вдоль всего, поросшего брусничником, склона тянуло прохладным ветерком. А холода моя Анфиса ох как не любила!

– Терпи, Анфиса, – сказал я – брусники надо хотя бы немного собрать, не зря же ведь шли сюда!

А погода портилась прямо на глазах. Солнышко, еще совсем недавно весело игравшее на разноцветной листве окрестных деревьев и кустов и плескавшееся в легкой волне старого старательского котлована, вдруг скрылось за невесть откуда взявшимися тучами. В дальней перспективе над долиной Дебина из одной из них, плотной и тяжелой, до самой земли отвисла белесая косая борода каких-то осадков. Стало как-то тоскливо. Вокруг не было ни души, все в природе притаилось, лишь только ветер все шумел и шумел, все больше набирая силу.

Насобирав бидончик брусники, я решил подкрепиться. Развернул «тормозок», разложил все на плоском камне и стал молиться. Увидев мои приготовления, из ближнего куста стланика выскочила Анфиса и, мурлыча, стала тереться о мои ноги, выпрашивая кусочек повкуснее.

– Что тебе дать, подруга? «Вискас», «Китикет» или, может быть, бискайских анчоусов? Ладно, на-ка вот, съешь свежей селедочки, нет ничего вкуснее!

Перекусив, я снова принялся за сбор брусники, а Анфиса, облизываясь после трапезы, сидела рядом на полянке и ловила своими черно-пегими боками лучи ненадолго выглянувшего из-за туч солнца.

Брусника была великолепна. Крупные, темно-бордового цвета ягоды, в обрамлении зеленых кожистых листьев, увесистыми кистями лежали, как на витрине, на плоских ребристых камешках пологого склона сопки.

Увлекшись ягодой, я совсем забыл о своей спутнице. И напрасно, потому что, когда я, наконец, поднял голову и позвал Анфису, она не отозвалась. Ее нигде не было. Не было ни в ближайших зарослях стланика, ни в перепутанных пожухлой травой кустах березки и голубики, не было кошки и возле немногочисленной стайки наряженных в золотистые платья лиственниц.

Внезапно с неба посыпала крупная снежная крупа. Она сыпалась, как из рукава какой-то огромной небесной крупорушки, а разгулявшийся ветер подхватывал ее, и громадными пригоршнями разбрасывал во все стороны. Вдобавок к непогоде, стало темнеть.

Целый час, а может быть и больше, бегал я по склону и звал кошку. Но поиски были безрезультатны. Когда из-за пурги стало совсем ничего не видно, я решил возвращаться домой. Может быть, Анфиса ждет меня уже там? Ведь она видела дорогу, по которой мы шли в лес, должна же была она ее запомнить!

Так я сам себя утешал по пути, пока спускался с перевала к трассе, к тому месту, где «на пятачке» установлен крест, памятник жертвам колымских лагерей. Когда вышел на трассу, пурга уже сменилась холодным проливным дождем. Машин на дороге не было, зато в сотне метров впереди от себя я увидел небольшую группку женщин и детей с пластмассовыми ведерками в руках, не спеша бредущих к Ягодному. Я прибавил шагу и вскоре догнал насквозь промокших ягодников.

– Не видали ли вы здесь кошки по дороге, – спросил я, когда поравнялся с людьми – черненькой такой, с зелеными глазами?

– Да нет, не видели, – народ смотрел на меня с недоумением – с нами только собачка.

То, что с ними только собачка, я и сам уже видел, так что спросил только для порядка. Из вежливости потрепав собачку за ухом, на что та недовольно заворчала, я прибавил ходу, чтобы побыстрее попасть домой и убедится, что моя разлюбезная Анфиса уже ждет меня у двери в квартиру.
Но, увы, на лестничной площадке пятого этажа нашего дома, где я ожидал увидеть знакомый силуэт сжавшейся в комочек кошки, никого не было…

…Всю следующую ночь не было мне ни сна, ни покоя. Никогда не считал я себя излишне сентиментальным, а тут, поверите ли, стоило мне только подумать, что несчастное животное по моей вине мерзнет в тайге, не умея ни согреться, как дикий зверь, ни добычу найти, ни норы выкопать, как закипало что-то в груди и хотелось куда-то бежать и спасать. Но куда побежишь в ночную темь?

Под самое утро я забылся в неглубоком коротком сне. И приснился сон, что сижу я на кровати, поставив на пол босые ноги, а из-под кровати кто-то когтистой лапкой за икры меня хватает. А я сам себе думаю – не бес ли это, ведь Анфиска-то в лесу потерялась. В ответ на мои мысли дочка из соседней комнаты мне кричит – папа, это Анфиска наша! (Как дочка мысли мои прознала – Бог ведает, но ведь во сне все возможно. К тому же, дочки в эту ночь дома и не было, она в соседнем поселке находилась.)

Заглянул я под кровать (все это во сне, напомню), а там – точно, Анфиска сидит, глазищи вытаращила и смотрит на меня молча. Тут я проснулся, сердце щемит, но уже появилась во мне твердая уверенность, что кошка найдется.

Стал я собираться снова в тайгу, на поиски. На улице был морозец, на всех сопках, ближних и дальних, лежал снег.

Шел в сопки я быстро, по ровным местам, можно даже сказать, бежал. И все мне представлялось, что, как приду я на место вчерашнее, так сразу же выбежит ко мне Анфиса, я ее немножко поругаю за своенравность, потом покормлю, и мы пойдем домой. Может быть, даже и брусники еще удастся немного пособирать.

А по хребтам сопок, как и прошедшим вечером, гулял сильный холодный ветер, повсюду лежал смерзшийся в плотную корку снег. Заснежена была и та сопка, где собирали мы с Анфисой бруснику.

Еще на подходе к нужному месту, я остановился на вершине сопки и, достав из футляра подзорную трубу, хорошенько рассмотрел склон, по которому бегал вчера в поисках пропавшего животного. Я надеялся на белом фоне снежного покрова разглядеть движущуюся черную точку, хотел сразу же найти свою пропажу.

Но, увы… Склон сопки был абсолютно пуст, все вокруг будто вымерло.

Это, конечно же, только казалось. Везде были натоптаны свежие заячьи тропки, и мне вдруг в голову пришла счастливая мысль, что я ведь по следам смогу и Анфиску отыскать. Воодушевленный таким своим открытием я устремился вниз.

Уже на подходе к пологой площадке, на которой мы вчера обедали, я увидел множество следов маленьких когтистых лапок. Они пересекали склон сопки во всех направлениях, кружили и петляли, внезапно то пропадали, то появлялись вновь из-под полегших под тяжестью налипшего снега стланиковых веток. О, Боже! Сколько же времени металась моя Анфиса в темной ночной стыни, чтобы натоптать столько следов! Как мне теперь распутать их беспорядочную вязь?

И снова я стал утюжить склон сопки вдоль и поперек, постоянно окликая кошку, но ветер уносил куда-то мои призывные крики, и я не слышал никакого ответа…

Наконец я остановился и решил обдумать положение как следует. Нужно было придумать какую-то систему поиска. Господи, – взмолился я, – вразуми мя!

Я решил пройти по периметру той площади, где есть кошачьи следы, чтобы найти входной и выходной след, если они, конечно, есть. По ним, размышлял я, уже легко можно будет определить местонахождение кошки.

Я пошел по склону вниз, до самой подошвы сопки, туда, где уже не было следов Анфисы, а затем двинулся сложным маршрутом, оставляя слева от себя истоптанную ею площадь. Двигался медленно, пристально всматриваясь в уже начавший подтаивать снежный покров, чтобы ненароком не пропустить какой-нибудь нечеткий след.
Наконец, уже почти закольцевав маршрут, я взобрался примерно до вершины сопки, до многочисленных кустов стланика. И здесь, в одной из западинок, постоянно гудевший в уши ветер внезапно смолк, и я расслышал слабое кошачье мяуканье.

Надо ли описывать, что почувствовал я в этот момент? Я вертелся во все стороны, стараясь определить направление, откуда доносились едва слышные звуки, и все звал и звал Анфису. Но она все не появлялась.

Тогда в нетерпении я бросился вниз по склону, надеясь просто наобум наткнутся на кошку. Снизу вновь поднялся наверх, потом побежал к месту прошлой стоянки и опять я ничего не слышал из-за воя упорно дувшего вдоль сопки ветра.

Нет, надо опять встать в ту западинку, где я услышал Анфису. Я опустил воротник куртки и снял с головы кепку, чтобы лучше слышать. И в этот раз Анфискин отклик на мой призыв прозвучал как будто ближе, гораздо ближе! Я снова пробежал между кустами стланика и опять встал на то место, где не было ветра. Анфиска, где же ты?!

А она сидела под соседним кустом, у самого основания, там, где совсем не было снега, и ждала, когда же я, наконец, ее увижу. И дождалась.

Когда я протянул к Анфисе руки, она даже не пошевелилась, только слабо мяукнула. Я спрятал ее за пазуху, поближе к разогретому непрерывной беготней своему телу, и присел на корточки. Потом снова встал, не в силах сдержать нахлынувших чувств, и сдернул с головы кепку. Господи, слава Тебе!

Я просто был счастлив. В блаженном расслаблении, я достал из рюкзака и преподнес Анфисе угощение. Но она есть не стала, видимо, не совсем еще отогрелась, но нрав свой уже начала проявлять, снова стала вырываться из рук, так как у меня за пазухой ей уже быть не хотелось.

Снова я посадил Анфису в рюкзак и заспешил по хребтам сопок домой. О сборе брусники я уже и не думал.

Когда спускался с последней сопки к трассе, Анфиса стала вести себя совсем уж нетерпеливо, и мне пришлось ее уговаривать потерпеть до дома, обещая ей всевозможные блага и льготы. Увлеченный разговором с кошкой, я не заметил людей, которые собирали ягоду на освободившейся от снега поляне в самом низу сопки. Две женщины посмотрели на меня, как на умалишенного. Конечно, а как же еще смотреть на человека, который разговаривает неизвестно с кем?

Дома, выпустив Анфису из рюкзака, я включил телевизор. По РТР показывали рекламу – лихого кролика, несущегося на шоколадке, как на сноуборде, по заснеженному склону горы. И тут мне стало до «не могу»смешно.

– Что там «Несквик»! Брусника – вот это приключение! Да, Анфиса?

Автор: Анатолий Петин.

19.04. 2001 год.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *