Как я чуть вязанку чирков-клохтунков не настрелял

Осень. Через наш посёлок возвращалась полевая партия геологов. Молодые, бородатые, весёлые парни. Позади пешие утомительные маршруты по болотистой, озёрной лесотундре. С обязательным дополнением в виде навязчивого гнуса и слепня. Карабканье по каменистым осыпям сопок-гольцов. Жарой. «Сухим» законом. Всё это позади.

Они ожидали вечернего рейсового автобуса и продавали в нашем таёжном посёлке ружьё. Оно, теперь вряд ли им пригодится до следующего полевого сезона. Зиму сидеть на «камералке». Денег у геологов нет, а после трехмесячного «сухого» воздержания «вздрогнуть» жуть как хочется. Здесь, в магазинчике, завались вьетнамского «ханжина» рисовой водки — она, шестидесятиградусная, быка враз свалит. Аборигены окрестили её «Тучи над Борском».

Сарафанное радио срабатывает и в тайге. Бегу с мехбазы к продавцам. Осматриваю товар — ружьё без особых украшений, рядовое, новое, репарационное. «Зауэр» 12-го калибра — не три, а четыре кольца.

— Браток! Ты не сам набил, по четвертому кольцу?

Продавец обижается: «Хоть я и бродяга-геолог, но не шулер».

Начинается торг, в цене сговорились. Просил  2000 рублей, но согласен отдать за 1800. Это полторы мои месячных зарплаты, а мы семьёй только прилетели из пятимесячного отпуска. Верочка-жена, со смеху «закатится» от моей покупки. Она на работе. Дома денег нет, мечусь в поисках, где одолжить деньги. В сберкассе, «У Шуры», наличными только l000 рублей, остальное перехватываю по сотне-другой, у денежных людей. Сумма есть, ружьё куплено.

Счастливый, несусь домой. Ставлю его рядом, с опостылевшей, кустарно сработанной, без всяких вензелей, бельгийкой 16-го калибра. Она хоть и неплохая, но с норовом. Стволы короткие. На ложе появилась в шейке трещина, после неудачного падения. «Режет» страх, как резко. В охоты, у меня завсегда правая щека припухшая, указательный «спусковой» палец весь в кровавых «запеках». Будто, я нарочно колотил по нему молотком.

Опробовать сразу бой нового ружья не пришлось. Нет патронов. Перелёт осенний заканчивался. К тому же привычка. «Шеснадцатка», как пёрышко, новое тяжелей на полтора, а то и два килограмма. Несёшься утром с охоты галопом. Надо успеть сбросить рюкзак, ружьё, патронташ и в работу. При таком беге, по-качкарной, таёжной тропе и сухарь лишний будет в тягость. В общем, простояло новое ружьё всю зиму. Не раз чищеное, смазанное. Примеряно навскидку, обласкано руками.

В день моего приобретения, Верочка «хохотала» всего вечер. Утром как ни в чём не бывало, спросила: «Сколько и кому отдавать?» Обошлось без накачки, погасила, как обычно, долги. «Накатывались» мои расходы на неё преимущественно в материковских отпусках.

Растопыришь глаза: «Кинокамера». Хлоп и купил. К ней нужен проектор, проявочной бачек, проявочную химию, экспонометр, сотни метров, хоть и 8-ми миллиметровой пленки. Расходы на проявку. Ну, ещё много чего по мелочи — отправишь пару посылок, с разным всяким нужным «железом». Запчасти к «Поларису»-ЗАЗу, мотоциклу. Всего, понемногу, нужное.

Остальную мелочёвку Верочка сама покупает в столицах. Бегает, за месяц до отлёта, по магазинам. Перед отлётом домой покупаем шубы, польто, шапки, костюмы, тёплые сапоги. О рубахах, носках и прочем там барахле мы с дочерью не беспокоимся — не наше дело, не наша забота. Я если, что куплю, то оказывается «К верху драным…» Либо дико ненужное, либо в полразмера, не напялишь. А у Веры — «Дар Божий». Что не возьмёт — всё к месту. Вот она нас и одевает, обувает, кормит.

Зима прошла, весна. На дворе середина мая. Вокруг посёлка сугробы в полтора метра толщиной. Но на полях, что рядом с домами, появились снежницы — озерка воды с ледяным дном. Побежишь шустро за сбитой уткой, кувырк и окунулся с головой. Благо дом рядом, через дорогу в трехстах метрах, — переоделся в сухое и опять на охоту. Благодать…

В субботу, вместе с Вовой уходим на снежницу. Берём с собой полушубки и валенки. С вечера морозец пробирает, хоть на дворе и месяц май. Для сугреву с собой бутылка вьетнамского «ханжина» — настоящий «керосин». Ночью погреемся. Но, какая ночь? Только сумерки с двенадцати часов и до часу ночи. Вечером перелёта нет, утка должна «рвануть» утром. «Освежились» по паре доз. Горит костерок-«сопливка», больше дыма, чем тепла. Чурочки принесены из дома. Коротаем вечернюю и утреннюю зорьки, они соединились воедино. Ожидаем пернатых гостей и на рассвете началось…

Табуны-стаи проносятся рядом, но высоко. Сотни голов и более. Летят серенькие свиязи, шилохвость, чирки. Особо много чирка-клехтунка. Стаю слышно за километр, клокчут громко. Перелёт идёт по издавна проверенным трассам — над озёрами, рекой. Озёра ещё в снегу, нет и заберегов. Река только прорезала русло на перекатах, плёсы ещё подо льдом.

Надлетают и над нами, дуплетим. Вова «снял» пару самцов свиязи, падают к его ногам замертво. Самцы ярко оперены, не ошибёшься. С моего дуплета вертухается пропеллером подранок, через голову, как голубь-турман. Перезаряжаюсь, палю в 20 метрах, по убегающему по снежной целине подранку — раз, второй. Вова ехидничает: «Что, без дроби стреляешь, на испуг берёшь?» Молчу, вроде и «ханжина» не переусердствовали. Не захмелели, припёрли с собой по полному рюкзаку закусона, хватит на неделю. Осматриваю заводские папковые патроны. Всё в норме, свежие, не просроченные. Приобретены этой зимой, у Прокопа-пушника. Он не химичит, патроны в норме. Опять стреляю, по близко пролетающему селезню. Подранок, тянет далеко. Вова «ложит» одного, за другим, чуть не в рюкзак. У меня сплошные подранки. Добиваю двумя, тремя выстрелами с расстояния в 25-30 шагов. Из старушки-бельгийки давно бы ощипал перья напрочь.

Балдоха стоит высоко в зените. Тепло. Снег уже не держит, когда лезу за сбитой птицей, проваливаясь по пояс. Перелёт закончился. Стайки уток перелетают со снежницы в снежницу, жируют. А нам пора уходить домой, отстрелялись. Вова доволен. Я сконфужен и расстроен.

За километр от нас, около трассовской дороги, садится туча клохтуна. Сильно галдят. «Давая, сбегай» — говорит Вова. Это не жадность играет, это азарт охотника.

Сбегай… По прямой, примерно с километр по рыхлому, метровой толщины, снегу. Решаюсь. Обхожу по дороге, в обход, сколько можно. Лезу канавой. Всё равно, до снежницы будет 400 метров целины. Снежница за кустиками. Скрадаясь, влезаю в рыхлую снежную массу, как сохатый пру, выпахиваю канаву. Где перекатываясь, где бульдозером. Весь в пару, мокрый по горло, по пути сбрасываю меховушку и шапку — вернусь, заберу.

Последние метры. А вот и заветные кустики, за ними снежница и сплошной гвалт клохтунов. Сердце от натуги и охотничьего азарта чуть не выскакивает из груди — ТУК, ТУК, ТУК! Приподнимаю голову: «Мама, моя!» В 30 шагах от меня — сотни две клохтунов. Вода кипит. Ближе ко мне, на снежном ледяном бережке — сплошная галдящая масса. Затаив дыхание, прицеливаюсь. СТОП, мгновение до выстрела промелькнула мысль: «Э… Как же я их, целую кучу, вязанку понесу? Ни верёвочки, ни рюкзака… Можно снять свитер, завязать рукава и сложить».

Выстрел. Вскакиваю, бью на взлёте по этой туче. Очумело смотрю. На единственно крутящееся, падающее перо. Ни одного даже подранка. Дико взвыл, ухватил за стволы это недоразумение — «Зауэр», четыре кольца. Обо что исковеркать эту погань??? Где пенёк? Вокруг голая заснеженная долина.

От пережитого падаю в снег, глотаю его. Надо остыть и лезть обратно, по пояс в эту снежную жижу. Жалко бросать шапку и меховушку. Возвращаюсь к нашей временной базе как побитая собака. Вова молчит. Не добивает меня, он всё видел издалёка в бинокль.

Пробовали пристрелять этот поганый «Зауэр». На аптечных весах отвешивали порох, дробь — и больше, и меньше. Ничего не добились, один звук и тот нерезкий. Значит, сверловка дрянь. Или нарочно, дурь репарационную нам гнали, друзья-немцы.

С радостью продал «четыре кольца», за 1500 рублей. Нулевой «припёк» в семейном бюджете — 300 рублей.

Весну отстрелял со старушкой-бельгийкой. К осени, по случаю, приобрел «Симсон» 16 калибра, который не подводил меня при стрельбе пулями и дробью, на протяжении 30 лет.

Для сведения охотников. В те поры, на Крайнем Севере, ограничений не существовало. Птицы было тьма, «лупили» по стаям. Без ограничения, с прилёта утки, до 10 июня. Осенью, с последней субботы августа начиналась охота, по перу. До отлёта, то есть средины сентября. До снега.

За 30 лет охот скажу — дичь поредела и на Крайнем Севере. Исчез клохтун. Меньше стало гуся. Появились огромные стаи лебедя. А он препятствует размножению некоторых видов. Неограниченная добыча утки в Китае и Индии, там морянку-утку добывают настильными картечно-шрапнельными плавающими бомбами. Дистанционно взрывая их, около плавающих стаи уток.

Россия жёстко соблюдает охотничьи законы и сроки. Везде. Всегда.

Автор: Сергей Климов.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *