Татьяна Петровна — так звали женщину– спросила, хочу ли я кушать. Я быстро-быстро закивала головой. Но есть я не стала: в столовой увидела огромный стол с длинными лавками по обеим сторонам, вспомнила нашу уютную столовую на даче и с ревом бросилась к двери, где сразу попала в руки Татьяны Петровны.
Она взяла меня за руку и вывела во двор. Позже она мне говорила: «Я видела перед собой чумазую, голодную, с нервами, как оголенные провода, девочку, которую надо было сначала вымыть, напоить сладким горячим чаем с лимоном и ромашкой и дать отдых. Как говорится, утро вечера мудренее».
Так началась моя новая жизнь в дошкольном детском доме. Целый месяц я жила у Татьяны Петровны. Она гуляла со мной во дворе, но с детьми пока не знакомила. Любимым моим местом в ее доме был подоконник. Я могла часами сидеть на нем и смотреть на дорогу. Я думала, что папа или няня обязательно за мной приедут. Не могли они меня бросить. Но никто за мной не приезжал, и со временем я перестала на это надеяться.
Первый год прошел довольно спокойно. Татьяна Петровна почти всегда была рядом. Она как будто охраняла, оберегала меня. С детьми я уже начала сближаться, играла с ними, мне было смешно, что они все лысые. Мои кудри почему-то не стригли. Татьяна Петровна сама мыла мне голову, как и мама когда-то, с яйцом.
Все было хорошо, но меня невзлюбила одна воспитательница. Я не знаю причины, может, кто-то из ее близких пострадал в те годы, но зло она почему-то срывала на мне. Во время музыкальных занятий она выхватывала меня из строя, поднимала за ноги, и я висела головой вниз столько, сколько ей было надо. Потом она просто вышвыривала меня, как ненужную куклу. Один раз я «приземлилась» у ног нашей кастелянши и услышала, как та прошептала: «Господи! Или все дураками будут, или академиками».
Неприязнь была не только ко мне — она часто била детей. Очередной раз она так толкнула меня, что я проехалась по полу, разбила в кровь нос, губы и очутилась у ног Татьяны Петровны. Она спросила: «Кто это тебя так?», и я показала на воспитательницу. За мной закричали все дети и стали жаловаться. Больше мы эту злыдню не видели.
Примерно через год после приезда в дошкольный детский дом мы пошли в лес за ягодой. Я обнаружила полянку и увлеклась. Вдруг едет телега с цыганами. Цыган сказал: «Наша» — и предложил прокатиться, я с удовольствием согласилась. Меня накрыли рогожей, и мы поехали в табор. Табор тут же снялся с места и ушел.
Полгода я прожила у цыган. Мне сшили одежду, кормили курятиной. Потом приехала милиция — меня хотели забрать, но цыгане не отдавали: «Наша, не отдадим». Пришлось милиционеру выстрелить, тогда все испугались и отпустили меня. В детдоме меня стали отмывать, стричь длинные ногти, выводить цыпки…