– Работы сегодня уж точно не будет, – хмыкнул Соловей. – Все наши места закрыло, нам для работы видимость нужна абсолютная. Зря я эту избушку помянул, видно, туда мы и покатимся. Туман пережидать.
Однако по дороге к избушке догнал их уже не туман, а дождь. Путники вытащили из рюкзаков по длинному прорезиненному плащу, которые Соловей достал из тех же закромов Родины в Неле, что и резиновые сапоги, и, путаясь в полах и обходя заросли ольхи, березки и стланика, кинулись вниз по склону со всей скоростью, какую им позволяли рельеф и груз.
Избушка промысловика Зотова представляла собой серый лиственничный сруб в двенадцать венцов, покрытый односкатной косой крышей, открытой со стороны материка, откуда торчали сломанные лыжи, ручка лопаты, свисала бухта ржавого троса. Открытая щербатая дверь насмешливо приглашала войти.
– Ты, это, здесь аккуратнее. – Соловей ладонью показал, чтобы Юрий держался в стороне. – На подходах к зимовьям всякие штуки могут быть. Не любит у нас народ, когда кто-то по их избушкам шастает. Кроме того, мишки тоже зимовьями не брезгуют. Я раза два в жизни помню, когда вот так к избе подходишь – а из нее мишак вываливает. Как из собственного дому.
Он взял в руки отрез и медленно, с опаской, подошел ко входу. Затем снял с крыши лопату, пошевелил доски и мусор за порогом, после чего шагнул внутрь, приглашая за собой Юру.
– Дровей каких-нибудь с дождя захвати. Хрен его знает, сколько мы тут бичевать будем.
Внутри изба представляла собой обычное, довольно запущенное охотничье убежище. Судя по всему, ею не пользовались уже очень давно – лет пять как минимум. Нары на неопределенное количество человек занимали примерно половину ее площади, возле входа стояла красная от ржавчины печка-экономка, рядом с ней был с трудом втиснут крохотный стол на три кружки.
Соловей растопил печь, поставил чайник и разобрал рюкзак.