Трагедия Игнатия Варрена

Никто не мог предполагать, что через год начнутся для педагога  Ольской школы Игнатия Варрена страшные дни. Его арестуют органы ОГПУ, якобы за антисоветскую агитацию.

О первом аресте отца Зоя Игнатьевна рассказывала: «Однажды ночью раздался очень сильный стук в дверь. Отец вышел в сени.

-Именем закона! Откройте.

Когда после обыска отца уводили, мать, бледная, с полными ужаса глазами, умоляюще спросила:

-Скажи мне, одно слово только скажи — виновен ли ты?

-Не вижу за собой вины. Это какое-то недоразумение».

Почти в это же время прошла чистка рядов партии, и Капитолину Васильевну исключили из рядов ВКПб «за сокрытие связи с белобандитом Бочкаревым». Это исключение краевая комиссия  по чистке утвердила, но Центральная комиссия ВКПб по чистке восстановила  К.В. Варрен в рядах партии. Являясь одной из первых в районе народных заседателей, избранных в 1928 году, она не предполагала, что может стать обвиняемой в политической несостоятельности, а уж тем более в знающей об антисоветской деятельности мужа.

Интересно, что Варрен никогда не был  членом партии большевиков, он лишь был активным проводником линии партии,  в организационном плане таких называли сочувствующими.

Арест мужа отразился на положение семьи. Капитолина вынуждена была написать  тогда  заявление об уходе с работы, и  уже 14 ноября 1931 года вышел следующий приказ по Ольскому райисполкому: «Фельдшер-акушер Ольского медпункта т. Варрен сего числа увольняется с работы ввиду ее невозможности переезда в другое место работы  и согласно ее заявления от 13 ноября 1931 года». Тому предшествовало предложение ей покинуть село, но как это сделать, если  средств на переезд не давали. Естественно, она отказалась покинуть Олу. Вот тогда ей заявили, что от жены Варрена  нечего ожидать другого решения, но использовать ее в качестве фельдшера небезопасно, как и учителя Варрена в школе. Соседи — женщины утешали своего лидера: «Ах, какая подлость, какая подлость! Ничего, проживешь, люди к тебе доброжелательно относятся, трудно будет, не бойся идти к нам. В Оле тебя знают больше, чем те, кто чинил это беззаконие».

П.Я. Романова-Церетели  на учительском съезде Ольского района заявила: «Работа, проделанная Ольской школой, будет являться продолжением работы прошлых учителей».  Ее перебил председатель райисполкома Пупков: «Со стороны учительства мало активности в работе на селе. Холодность местного населения является от самих педагогов, так как они больше обращали внимание на хозяйственные стороны. Неверно то, что продолжение хорошей работы осталось от Варрена, так как мы знаем, что Варрен препятствовал вступлению детей в пионеротряд».

Действительно, настороженность местных жителей по отношению к власти, возросла после ареста Игнатия Афанасьевича и вынужденного  увольнения  фельдшера. Их — то в Оле любили и уважали. А в пионерский отряд Зоя Варрен вступила, как только достигла требуемого возраста. Игнатий Афанасьевич в свое время лишь  возражал против содержания работы пионеров, их оторванности от школьной жизни.

Возражая Пупкову, учителя констатировали: «Школа учительскими и ученическими пособиями обеспечена удовлетворительно. Соцсоревнование развернуто по группам и между отдельными учащимися. Антирелигиозная пропаганда ведется компанейски, оформляется художественно. Политические компании оформляются учениками художественно. Работа поставлена  хорошо».

Тем временем  Варрен   содержался в Доме заключенных в Хабаровске с 7 октября 1930 года по 12 марта 1931 года. Пять месяцев тюрьмы для человека, привыкшего к свободе, искренно преданного советской власти, могли закончиться трагически. Но он выдержал. Дома оставалось трое детей, жена, любимая работа, друзья и единомышленники. Может быть,  это помогало? Но  в несовершенных  преступлениях Игнатий Афанасьевич не  сознался,  и его освободили за не доказанностью этих самых преступлений. Возвращаться на Олу не хотел, устроился работать в городской отдел образования в Хабаровске. А  через несколько месяцев в 1931 году выехал по договору на Чукотку.

Чтобы поддержать семью, Капитолина Васильевна вступила в колхоз одной из первых на селе. Целыми днями она работала на возделываемых полях будущего хозяйства, а зимой шила палатки, мешки. Дети были ее отрадой.

Ола заселялась в основном рыбаками. Большинство из них испытывали крайнюю нужду, особенно многосемейные. Еще в 1926 году у них возникла идея объединиться и вести хозяйство общими усилиями. Причем, на новой основе, земледельческой. Но не было машин, семян, опытное поле  зарастало.

Пленум Комитета Севера при ВЦИКе в апреле 1930 года раскрыл наиболее типичные формы эксплуатации бедняцкой массы северян. Они были хорошо знакомы и жителям Олы. Непосредственное использование рабочей силы проявлялось чаще всего: во-первых, в опекунстве, когда зажиточный, кулак брал на иждивение сирот и бедняков, а затем максимально использовал их труд; в найме постоянных и временных рабочих в качестве пастухов за вознаграждение оленями или в качестве извозчиков для перевозки грузов торговых организаций на оленях кулаков с мизерной оплатой труда нанятых (иногда только «подарками» в виде  сухарей, чая, табака и т.д.); в совместном кочевье бедняков с кулаками, во время которого бедняки пасли кулацкое стадо и ухаживали за ним  без всякой оплаты за труд; в «заботе «о батраках и бедноте: батраки  в рамках рода распределялись между кулацкими хозяйствами «на прокорм « и закреплялись за этими хозяйствами на срок от одного до  трех лет. Батрацкие семьи, кочуя с кулацкой, фактически являлись наемной рабочей силой, за которую кулак платил только «столом», иногда «одаривал» живыми оленями, (случай крайне редкий). И, во-вторых, закабаление бедноты за снабжение ее живыми оленями и оленным сырьем  проходило путем: раздачи оленей во временное пользование за отработки или арендную плату пушниной. Причем нормой при оплате за аренду одного оленя в течение года являлся песец, стоивший 38-45 рублей, тогда как продажная стоимость оленя равнялась 25-30 рублям; продажа оленей бедноте в кредит с оплатой пушниной, рыбой или отработкой; скупки у малооленных охотников пушнины за живых оленей и оленье сырье. Наконец, в- третьих, широко практиковалась эксплуатация на основе использования оленей в качестве транспортных средств в торговых спекулятивных целях (в порядке посредничества между промысловиками и государственными   заготовительными органами-факториями).

Супруги Варрен, как могли, защищали интересы местных жителей. «Голос тайги» в январе 1929 года поместил заметку Капитолины Васильевны: «В Ольской избе-читальне  состоялось женотдельское собрание, на котором тов. Крякиным была проведена беседа о коллективном  хозяйстве. Хотя для нас это не новая идея, но без руководителей трудно было привести ее в исполнение. Три года  тому назад у нас в Оле хотели провести ее в жизнь, но, к сожалению,  мы   далеки от центра так, что  достать что-нибудь по выписке очень трудно. Если бы получили во время кормовые семена, которые выписывали, то теперь имелись бы уже результаты опытного поля, и мы смело могли бы организоваться в хозяйственные артели, но лучше поздно, чем никогда. Начнем  организовываться теперь. Руководители научат нас, как это сделать и укажут, куда обратиться за ссудой потому,  что у нас средств нет, нам нужна материальная помощь. Коллективное хозяйство вести легче, чем одному. Соединимся по 5-6 и более человек на равных паях. Взяться за дело дружно,  лентяям, безусловно, не будет места в колхозе. Огороды можно засевать не клочками, а десятинами, потому что работа будет производиться не ручным способом, а машинами. Я думаю, что сознательные и энергичные труженики, желающие улучшить свою  жизнь, воспользуются  ею (коллективизацией. Д.Р.) и  проведут ее в жизнь».

Учитывая роль Капитолины Васильевны в женском движении и организации колхоза, ее выбрали в правление объединенного хозяйства.

Тем  временем,  Ольско — Сеймчанский райисполком постановил в 1931-32 учебном году ввести всеобщее начальное обучение для детей от 8 до 10 лет и подростков от 11 до 15 лет в Балаганном, Тауйске, Нагаево, Оле и Гадле. В остальных населенных пунктах и среди кочевого коренного населения всеобщее начальное обучение ввести в 1932-1933 учебном году. Но эта работа велась уже без Игнатия Афанасьевича, хотя основа для начального всеобуча была заложена им.

Известный советский писатель Исаак Гехтман, работавший в Магадане в тридцатых годах, опубликовал в 1937 году в Хабаровске серию очерков, в том числе об учителе Варрене, с которым встречался в одном из  колымских поселков: «Варрен около 30 лет учительствует в самых отдаленных глухих мессах побережья. Он родился в Петропавловске – Камчатском. По отцовской линии происходил от индейцев Аляски. Дедушку – англичанина – звали Варрен, а точнее Уоррен. По материнской линии у него помесь оймяконских эвенов с казаками из Ямска.

Там, в Маякане (Бараборке) он записал рассказ Игнатия Афанасьевича о работе в Лоринской школе,  недалеко от Чукотской культбазы в Лаврентия,  в 1933 году.

-Школой у нас была обыкновенная чукотская яранга, которая обогревалась и освещалась нерпичьим жиром, а учеников приходилось вербовать прямо-таки героическими мерами. Влияние шамана и князьцов было тогда очень сильным, и ученики ходили в школу только для вида,  чтоб не портить с нами отношений.

И далее писатель поведал со слов Варрена содержание национального  праздника Кита, во время которого дети, по просьбе родителей, не должны были учиться.

-Чайвельрот пришел в школу ко мне и сказал: «Завтра у нас будет праздник кита – Кересмит — Плитку. Отпусти, пожалуйста, детей на праздник».

-Нельзя этого делать, — сказал я хозяину, — дети ученики советской школы, они пионеры».

Но тут пришли мои ученики, дети  Тмууэ: Таое, Уяткун и Рахтын, здоровый веселый парень лет шестнадцати. Рахтын принес свой пионерский галстук и почти насильно оставил его у меня. Вместо него же он нацепил на голову ремень, украшенный собачьей шерстью, с каким-то  шаманским значком спереди. Такие же значки надели почти все дети… В течение четырнадцати дней подряд, все время продолжались всякие церемонии, заканчивающиеся  вечером бесконечной едой.

Многие дети не ходили в школу. Сын Ретеггреу, когда я спросил его, почему он не ходит в школу, ответил мне со злобой: «Вы, русские, нам муку серую даете, а американцы раньше давали белую». Я объяснил ему, что чукчи в Лорино за один месяц получили от нас по три мешка крупчатки, огромное количество галет, что муку мы продаем дешево, а пушнину покупаем дорого. Никогда американцы так не платили чукчам, а только спаивали их спиртом… После этого бедняк Ретегреу пришел ко мне в школу и спросил: «Мои дети хотят учиться. Сколько ты им будешь платить за это? Я объяснил ему, что платить не буду, но будет все-таки выгода, потому что  дети получат бесплатный паек. Ретегреу рассмеялся, сказал «Кайво» и прислал детей в школу. Бедняки начали все больше прислушиваться к нашим словам и отдавать своих детей в школу. Пришли чукчи из Яндогая, Аккани, Чини, Нунямо и многие привели с собой детей. И вот через год никто уже не хотел уходить из моей школьной яранги».

Но до этого  большой вред советизации Чукотки приносили шаманы. Так некий Тамени из с. Лорино Чукотского района с мая 1932 года активно противодействовал советским работникам. Вместе с шаманами Теули из того же Лорино и Эттено из с. Чульхен он собрал совещание в Нутепельмене, где было решено: «Русские законы слушать, но не выполнять». Тамени требовал от учителя И.С. Вдовина записать его «учение» и напечатать в книге, подобной букварю. Восхваляя американские товары, он способствовал тому, чтобы охотники по 2-3 года не сдавали пушнину в кооперацию, ожидая прибытия американских торговцев. Его агитацию против кочевых школ ощутили учителя И.С. Вдовин и И.А. Варрен, с трудом собирая детей для обучения в тундре. Вот за это его лишили права голоса. Но и в 1937 году Тамени  проводил антисоветскую агитацию, не без его влияния  по Лоринскому избирательному участку больше половины избирателей проголосовали против русских кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР. Шаманы из с. Инчоун – Имринеут  и Тенетегин навязывали своих помощников в Совет и выступали против кандидатуры бедняка Элен. Документы  архива, выявленные историком И.С. Гарусовым, сообщают, что за активную антсоветскую деятельность шаманы Тамени, Анкауге, Таюги, Хатлю были в 1938 году привлечены к уголовной ответственности.

Небольшое эвенское селение Бараборка стояло  на берегу Ланковой, в 20 км от Олы. От учителя журналист Гехтман узнал, что Ланковая означает по – эвенски  кижуч. Топоним  произошел, по мнению местных жителей,  от камчадальского слова «барабары» — землянка, жилище. Бараборка стояла в лесу, здесь были юрты, деревянные рубленные избы, оленьи нарты, большое здание школы-интерната.

Учительская должность на Оле была занята Пелагеей Яковлевной Романовой, и Игнатий Афанасьевич возглавил в 1934 году  такую же школу-интернат, организованную Дальстроем для кочевников маяканской тундры. К этому времени  в Ольском районе действовали 4 оседлых поселения – на Оле, Гадле, Ямске и Дукче, а так же 4 кочевых — Маякан, Сиглан, Гаданжа, Элекчан. По соседству находился Тауйский район с оседлыми поселениями в Тауйске, Армани, Балаганном и кочевыми Монтыклее и Уптаре. Из бывшего Охотско — Эвенского округа к апрелю 1934 г. были переданы под опеку Дальстроя ряд национальных районов Колымы: Ольский, Тауйский, Наяханский (Северо – Эвенский) и сеймчанский (Среднеканский или Колымский). В целом в то время на этой территории проживало 5408 коренных жителей Севера.

Динамика изменения населения просматривается в документах государственного архива Магаданской области и фиксирует на 27.07.1935 г. следующую характеристику национальных районов Колымы: 1. Северо – Эвенский район: площадь – 30 тыс.кв.км, коренное население – 1325 чел, рабочих и служащих – 37 чел.; 2.Колымский район : площадь -250 ты.кв.км; население-1042 чел,приезжих рабочих и служащих — 30 чел.(не включая работников Дальстроя); 3. Ольский район: площадь 125 тыс.кв.км; коренное население – 2026 чел, приезжих  рабочих с служащих, без работников Дальстроя  — 637 чел. Местная интеллигенция, не смотря  на  оторванность друг от друга, все же обменивалась новостями, изредка литературой, газетами, обменивалась опытом работы.

 «В комнате учителя, похожей на блокгауз, вырубленный из больших лиственничных бревен, было тепло и светло, — писал Гехтман. – «маленькая  буржуйка, установленная в ящике с песком, потрескивала, сверкая  вишневыми боками. На ней стоял большой жестяной чайник… Учитель Варрен хлопочет возле печки. Он заваривает в чайник сразу осьмушку чая и сыплет в котелок с кипятком замороженные пельмени… Мы пьем чай с коньяком и едим пельмени, присланные Варрену женой  фельдшерицей из Олы ».

Очерк Гехтмана  знакомил читателя с молодым председателем оленеводческой артели Хабаровым, которому поручили одновременно вести комсомольскую работу в селе. Варрен дал  своему товарищу такую характеристику: «Года два назад он ни слова не знал по-русски, а теперь вот свободно переводит с листа, читает книги, прекрасно ведет работу в колхозе. Он первый переселился из юрты в рубленую избу. Готовится в партию, хочет учиться в советско-партийной школе в Магадане и оттуда поехать в Ленинград, в институт народов Севера».

Сколько моих воспитанников, — улыбается Варрен,  работают сейчас председателями райисполкомов, секретарями сельсоветов, председателями колхозов, инструкторами. Правда, приходилось вести большую работу, чтобы уговорить  родителей отдать своих детей в школу. Дети местного населения пользуются полной свободой. Их  мало, и родители  души в них не чают. Не хочет ребенок  идти из юрты в интернат – никто  не будет неволить. А дети –  везде  дети. Природа, тайга, охота, рыбная ловля – конечно, все это привлекает больше, чем  букварь и школьная дисциплина.

Спросил он как-то бригадира, вернувшегося с рыбной ловли на Оле.

-Ну, как  у  вас дела, сколько рыбы поймали?

-Мало, — отвечает бригадир, — тысячи две, не больше

Подошел другой бригадир.

-А ты сколько поймал?

-Сейчас скажу. – Вынимает он из кармана  камешки. – Вот мой счет: каждый камешек – это десять  штук, а каждая десятка – сто горбуш. У меня  в кармане  пятьдесят камешков.

-А если потеряешь  несколько камешков, — спрашиваю, как узнаешь счет?

-Не будут твои рыбаки знать, сколько рыбы поймали?».

Такие беседы помогали  взрослому  населению осознать необходимость грамоты.

Каждую субботу Варрен приезжал домой, а в воскресенье вновь отправлялся к себе в Бараборскую школу.

Социальная база к тому времени была обеспечена. Ольский тузинтеграл кооператив отмечал: «Разъяснительная работа, проводимая Интегралом с лета 1930 г., обеспечила добровольное вступление населения в рыболовецкие артели, и вступаемое население видит полезность коллективного товарищества, как например, маяканские тунгусы. При организации артели назвали свою артель «Тасс» (Камень) и заявили: «Пусть наша артель будет такая крепкая как камень ».

В госархиве Магаданской области сохранился план работы депутатских групп при Маяканском товариществе Ольского района за 1 квартал 1936 года. Здесь интересен сам факт организации депутатских групп при  простейшем производственном объединении народностей Севера — эвенов,  вчерашних кочевников. Заседания групп планировалось  проводить не реже одного раза в месяц, всю работу строить «под углом развития соцсоревнования и ударничества». Группы проверяли состояние хранения колхозного имущества, ухода за лошадьми  и расходования кормов, организовали  борьбу с лодырями и прогульщиками и в то же время пропагандировали работу передовиков.

Правлению колхоза (товарищества) оказывалась помощь в расстановке сил и учете работы, подыскании  пастбищ и укомплектовании стада оленей, подготовке к охоте на морского зверя, организации охотничьих бригад. Председатель товарищества должен был выступать на заседаниях депутатских групп с  отчетом о ходе подготовки к рыбной путине. Нет сомнений, что решения эти продиктованы советами учителя Игнатия Варрена.

Таким образом,  Маяканский сельсовет через свои депутатские группы имел возможность активно  влиять на производственные процессы колхозов на подведомственном ему территории, помогать им в их  организационно-хозяйственном укреплении. Этот вывод сделан профессором Б.И. Мухачевым,   и он позволяет еще раз оценить вклад И.А. Варрена  в развитие экономики и культуры  края, в совершенствование образа жизни  коренных северян.

В одном из своих выступлений Варрен говорил: «Тайга начинает просыпаться, начинает сбрасывать с глаз завесу темноты. Я надеюсь, что  теперь тунгусы поняли  многое, и будут рассказывать своим сородичам. Они не задумывались над тем, почему дети сами не хотят идти из чистой и светлой  комнаты интерната в душную, больную юрту. Тунгусского населения  мало, и если не произойдет перелома в жизни коренного населения, то  оно вымрет».

Верность и преданность Варрена избранной профессии оценили в  управлении уполномоченного Дальневосточного крайисполкома Э.П. Берзина, где 28 июня 1937 года приняли постановление: «Отмечая долголетнюю педагогическую работу в национальных школах Ольского района  зав. Маяканской (Бараборской) эвенской школой т. Варрен И.А., активно проводившего в своей работе Ленинско – Сталинскую  национальную политику по культурному возрождению  ранее отсталых народов Севера (камчадалов) – постановляю:

  1. Поддержать ходатайство аттестационной комиссии ДВК районо по аттестации учителей школ Дальстроя перед крайоно и Наркомпросом РСФСР об утверждении т. Варрен в звании заслуженного учителя школы.
  2. Представить т. Варрен 6-месячную  командировку в центр, в целях повышения квалификации, ознакомления с крупнейшими социалистическими предприятиями и проведения месячного отдыха  на южном побережье Черного моря.
  3. Представить дочери т. Варрен — Зое Варрен, ученице Магаданской средней школы стипендию в размере стоимости содержания в интернате школы на период учебы в 9-10 классах за счет бюджета УУ ДВ КИК (Управления уполномоченного Дальневосточного краевого исполнительного комитета).

Таким образом, Игнатий Варрен был первым педагогом  на Колыме, представленным к почетному званию заслуженного  учителя республики.

13 июля 1937 года заведующая Колымским отделом народного  образования А. Лаврентьева направляет письмо-ходатайство в Москву, в Наркомат просвещения, в котором просит для Варрена  «оказать содействие  в составлении маршрута экскурсии по ознакомлению с крупнейшими социалистическими предприятиями Советского Союза, лучшими школами и обеспечить педагогическими консультациями.

Тов. Варрен, старейший учитель — северянин, по национальности – камчадал, впервые выезжает с Дальнего Востока в центр для ознакомления с Советским Союзом».

Так Игнатий Афанасьевич оказался в Москве, встречался с руководителями Наркомата просвещения, в том числе с Н.К.Крупской, побывал на многих стройках столицы, общался  с коллегами — учителями начальных классов, рассказывал о своем опыте работы с юными северянами и их  родителями. В его руках был удивительный документ — характеристика, выданный  21 августа 1937 года Наркоматом просвещения  для предъявления в Ленинграде, в городском отделе образования: «Тов. Варрен И.А., заведующий начальной (эвенской) Маяканской школой Охотско–Колымского района ДВК, за свою долголетнюю и преданную работу по  народному образованию получил 6-месячную командировку для отдыха и ознакомления с центральными городами СССР. Управление начальной школой НКП РСФСР просит оказать тов. Варрен всяческое содействие». Побывал Игнатий Афанасьевич в городе на Неве, где встречался со студентами института народов Севера, кузнице кадров интеллигенции северных территорий страны.

Полный впечатлений, 13 декабря 1937 года  вернулся домой с желанием по-новому организовать школьную жизнь, дать возможность эвенским детям  получать качественное образование и  необходимые специальности, востребованные Дальстроем. Разумеется,  не подозревал, что его ждет.

Ордер на его арест выдали 9 января 1938 года в комендатуре 61-го морпогранотряда, расположенного в бухте Нагаева. Арестовали на следующий день. Протокол обыска сообщал, что при этом присутствовали лейтенант Бирючинский И.Ф., переводчик Кочеров И.Н., красноармеец Коржев П.П., гражданка Лебединская С.В. Они подписали опись изъятого у учителя  паспорта, профсоюзного  билета, членских билетов общественных организаций —  «Красного креста», МОПРа, «Долой неграмотность», справки, переписку, дневник в общей тетради в 66 листов. Забрали, в том числе переписку  на чукотском языке — в 155 листов, 5 фотографий и медаль «За усердие»…

Дело Варрена И.А. было начато 10 января 1938 г. и окончено 7 марта 1938 года. Оно начиналось меморандумом по поступившим материалам обвинения.

В начале перечислялись его биографические данные: «…1891 года рождения, уроженец г. Петропавловска на Камчатке, житель Олы, камчадал, женатый, беспартийный, грамотный – имеет среднее образование. С 1913 по 1930 годы работал педагогом Ольской школы. В 1930 г. арестовывался ПП ОГПУ за антисоветскую агитацию, находился под арестом 5 месяцев. В 1931 году несколько месяцев работал в гороно г. Хабаровска, затем по договору  выехал на Чукотку, где работал до 1933 г. С 1934 г. работает заведующим школой в поселке Бараборка Ольского района ДВК (Дальневосточного края. Д.Р.)».

Далее излагалась суть дела. «По ориентировке ОО ГУГБ и ОКДВА № 30196 — 1934 являлся членом БРП (Братство Русской Правды). В бытность  белобандита Бочкарева в Оле имел с ним тесную связь – ходили друг к другу в гости. Бочкаревские офицеры жили  в одном доме и часто его посещали. Имел дружбу с японцами, японские офицеры в 1921 году посещали квартиру Варрена. В 1918 году выезжал в Петропавловск на съезд, возвратившись, возглавлял всю работу села, агитируя население стоять за Временное правительство и ловить большевиков. Имеет тесную связь с антисоветски настроенными лицами – Сорокин, Степанов, Ипатов, Бабцев, Хабаров И.М. и рядом других. Сам чрезвычайно замкнут. Настроен антисоветски». На арестованного была составлена анкета, где было указано: «социальное происхождение – из мещан, политическое прошлое – член эсеровской партии,…состоял ли под судом и следствием, а так же приговор, постановление или определение – В 1930 г. арестовывался по подозрению в антисоветской агитации, освобожден из – за недоказанности преступления, состояние здоровья – здоров, состав семьи – женат. Варрен Капитолина Васильевна, 49 лет, акушерка; Зоя Игнатьевна, дочь, 16 лет, учащаяся пос. Ола; Муза Игнатьевна, дочь, 15 лет, учащаяся, пос. Ола; Ростислав Игнатьевич, сын, 13 лет, учащийся пос. Ола».

Имевшаяся среди документов справка подтверждала, что Игнатий Афанасьевич действительно содержался под стражей с 7 октября 1930 г. по 12 марта 1931 года и освобожден в связи с прекращением о нем дела. В тюрьме – «домзаке» он находился не только в Магадане, но и Хабаровске.

Следователи лейтенант Зайцев Н.В. и  старший лейтенант Висюлин П.Д., изучив документы арестованного Варрена, часть переписки  сочли для следствия не нужной, и, видимо, уничтожили, а серебряную медаль  «За усердие» признали «не имеющей никакого отношения  к следственному делу и не представляющую материальной ценности»,  поэтому ее сдали в доход государства,  то есть передали  в госбанк  через финчасть Нагаево-Магаданского морпогранотряда НКВД. А ведь медаль была свидетельством  добросовестного отношения  педагога к своему труду, и, пожалуй, единственной наградой царского правительства среди учителей Колымы.

Допрашивали Варрена всего несколько раз: 27 февраля, 5 марта, 6 марта и  7 марта ему предъявили  обвинительное заключение. Читаю этот документ, утвержденный начальником морпогранотряда майором Сикорским, и думаю: «Неужели майор не представлял, что подписывал сфабрикованные его подчиненными, офицерами НКВД, показания арестованного учителя,  верой и правдой служившего советской  власти?». Ни одного компрометирующего материала в следственном деле не было, одни лишь показания обвиняемого. Но написаны они были под диктовку следователей, естественно, не за чашкой чая.

К этому времени по Колыме прокатилась волна арестов среди местной интеллигенции, в том числе среди педагогов. Старожилы Армани называли имена учителя К.В. Римбо, фельдшера М.Т. Дюкова, рыбака И.Н. Шахурдина,  его родственника Шахурдина Артема Егоровича из Тауйска,  члена колхоза «Рассвет» П.Я. Вершинина… Жертвами необоснованных  репрессий стали представители коренных народов Севера из глубинных районов Колымы и Чукотки – Таскана, Сеймчана, Усть-Белой…  В  чукотском селении Анадырского района – Усть-Белой в 1939 года, как вспоминают ветераны, осудили братьев Петушковых Сидора Васильевича и Петра Васильевича, Борисова Михаила Ивановича, в Анадыре злая кара настигла Петра Косыгина, Михаила Беляева… Судьба их неизвестна. Стандартное обвинение, предъявляемое им, повторилось в вопросах магаданских следователей Зайцева и   Доценко ольскому педагогу Игнатию Варрену..

И.А. Варрена обвиняли в контрреволюционной деятельности, выразившейся в былых  связях с эсерами, участии в попытках отторжения Камчатки под протекторат Японии, в выполнении заданий японской разведки, оказании активной помощи белобандиту  Бочкареву, антисоветской работе среди населения, в том числе  и школьной молодежи.

Находясь во внутренней тюрьме УНКВД по Дальстрою в Магадане, Игнатий Афанасьевич в подвалах «дома Васькова» никаких аргументов возражения не представлял, кроме того, что говорил правду и только правду.

Но на первый же вопрос: «Следствию известно о вашей контрреволюционной деятельности против советской власти. Когда и где вы ее осуществляли?» протокол допроса тут же фиксирует ответ: «Как эсер, убежденный враг советской власти, я начал свою работу с 1918 года и продолжал ее до дня своего ареста». И  далее  услужливые следователи сочиняли его контрреволюционные преступления, подсовывая на подпись листы якобы его добровольных   показаний: «В 1918 г. я участвовал на двух эсеровских съездах, где наряду с вопросами о методах борьбы с советской властью, стоял вопрос об отторжении Камчатки под протекторат  Японии, под лозунгом «Камчатка для камчадал», откуда берет начало контрреволюционная организация «Автономная Камчатка», ликвидированная органами ОГПУ в 1933 г. Возвратясь со съездов, я активно проводил в жизнь решения эсеровских съездов, поставив конкретные задачи борьбы с советской властью, пред населением популяризировал задачи эсеровской партии, распространял клевету на большевиков. На собрании же объявил розыск большевиков Ларина, Дудко и др. для того, чтобы предать их контрреволюционной власти. Списки разыскиваемых большевиков разослал по всем селениям побережья от Тауйска до Наяхана».

Педагог «сознавался», что он вместе с женой Варрен К.В. посещал Бочкарева и неоднократно принимал его вместе с приближенными бандитами у себя на квартире в с. Ола. Он «признался», что помогали белобандиту Бочкареву жители с. Ола – снабжали оружием: Бавыкин Иван Григорьевич, Соловьев Михаил Митрофанович, Кузин Николай (приписка следователя – «все арестованы» Д.Р.), Шепелев Матвей Петрович (вновь  рукой следователя уточняется –«выехал в Якутск». Д.Р.).

Дальнейшие страницы дела И.А. Варрена показывают, как его стремились уличить в антисоветской, шпионской деятельности, не смотря на отсутствие доказательств, явную открытость и симпатию к советской власти. «С установлением советской власти, то есть с 1923 г.,  я выполнял установки руководителей эсеровской организации на Камчатке — Пурина и Лаврова, продолжал вести контрреволюционную борьбу. Продвинул в Совет таких людей, как Бавыкин — купец, Подпрятов – колчаковский милиционер. В 1924 – 25 гг. продавцу ольского кооператива Черемицину способствовал сбывать через кооператив товары частника Богданова, сознательно подрывая советскую торговлю и насаждая враждебное отношение среди населения к советской власти. Мне, как учителю, доверяли работу с  молодежью, я ее перепоручил колчаковскому офицеру Выппер». («Выехал в 1927 г. в Хабаровск», — отмечает следователь. Речь идет об ольском фельдшере Г.Г.Виппер, который организовал на Оле в декабре 1925 г. первую ячейку РКСМ. Д.Р.).

«Редактируя газету «Ольская жизнь», неоднократно протаскивал статьи эсеровской направленности», и этот тезис никак не подтверждается документами  следствия, хотя в государственном архиве Магаданской области до сих пор хранятся материалы этой стенной газеты. «С 1928 по 1929 гг., будучи на курсах переподготовки в Хабаровске, я получил много по методике воспитания советской молодежи, но, возвратившись, я не только познакомил с новыми методами учителей, но и сам умышленно не проводил их в жизнь, работал по старым методам, протаскивая антисоветские идеи. За антисоветскую деятельность  в 1930 г. арестовывался органами ОГПУ, но в преступлениях не сознался. Я был освобожден.

В 1933 г. я, возвратившись с Чукотки, где я работал педагогом, свою антисоветскую деятельность вновь активизировал. С 1934 г. работал зав. Маяканской школой в пос. Бараборка, национальной молодежи пытался  привить ненависть к советской власти, оклеветать  память вождя народов В.И.Ленина. В 1936 г., получив учебник на орочельском языке, я  заметил контрреволюционное опошление акта смерти В.И. Ленина в извращенном понятии слова «умер», отлично понимая контрреволюционность этого выражения, умышленно никому не говорил в течение года, по этим учебникам проводил занятия».

Вспоминается, что в государственном архиве Магаданской области хранится документ, сообщавший, что в январе 1925 в первую годовщину смерти В.И. Ленина на митинге выступили ольчане – активисты: Суханов, напомнивший  биографию вождя, Виппер – о сохранности его заветов, Варрен – рассказавший о любви Ульянова – Ленина к детям. 6 ноября 1925 года в Ольской школе под руководством И.А. Варрена струнный оркестр исполнил «Интернационал», через три дня он выступил с докладом «Чем вызвана Октябрьская революция». Магаданским чекистам это было не ведано.

Но следователям важно было доказать не только антисоветский, но и шпионский характер деятельности И.А. Варрена, и они формируют за него ответ на вопрос: как он стал японским шпионом? «В 1918 г. я был завербован в японскую разведку при следующих обстоятельствах: являясь председателем эсеровского комитета безопасности, с Бабцевым Ильей («умер», — отмечает следователь. Д.Р.) пошел на японскую рыбалку проверить документы, где японец – доверенный японской рыбалки, фамилии которого я не помню, пригласил меня к себе на квартиру и в разговоре расспрашивал о политико-экономическом состоянии побережья, здесь же он предложил мне давать ему сведения по затронутым вопросам. На предложение японца собрать ему полные данные по побережью, к его приезду на будущий год, я согласился. Причем мы договорились, что для передачи сведений в письменной форме, я буду ему  писать по условному адресу, с условной подписью. На следующий год я ему эти сведения передал. Эта связь продолжалась до 1921 года. В 1921 году японец уехал, и я с ним связь потерял, и вновь активизировал ее в 1934 году, давая шпионские сведения экономического и политического характера, исключительно до 1936 года, после чего опять связь потерял, так как в 1937 г. выехал в отпуск. В 1921 г. ко мне на квартиру с японского воинского корабля заходили японские офицеры, с которыми был разговор об отторжении Дальнего Востока от Советской России… Пакеты со сведениями я передавал  через граждан с. Бараборка Бабцева Григория Ивановича и Хабарова Ивана Михайловича. В посылаемых записках  я  сообщал, какова у нас теперь власть, как относится к ней население, о наличии колхозов и настроениях колхозников,  наличии колонпоселков на Охотском побережье, и о том, что состоят из заключенных, о наличии автотранспорта, о строительстве дорог и промышленности, способах добычи золота, о пастбищах, количестве оленей, о рыбе и т. д. Эти сведения я брал из личных наблюдений и бесед с отдельными лицами, из окружающей меня среды, наводя разговор на интересующие меня темы… Шпионские сведения я стал давать сам в силу эсеровских и японофильских убеждений, старясь мстить советской власти, надеясь, что Дальний Восток скоро будет взят японцами и мои заслуги будут оценены».

Интересно якобы это последнее утверждение Варрена: за что и кому он мстил, если сам представлял в различных структурах выборную местную власть? И почему следователи творчески не доработали свою идею, не обозначив главную социальную проблему, которую мог бы решать ольский педагог? Ответ может быть один: фантазии не хватило обвинителям, «из пальца высасывали факты» антисоветизма и шпионажа И.А. Варрена, к тому же торопились: план поиска и ликвидации «врагов народа» надо было выполнять!

Что касается оценок заслуг Игнатия Афанасьевича,  то следователи, видимо, забыли, что он был награжден медалью «За заслуги»  монархической властью, представлен  первым на Колыме к званию заслуженного учителя республики Советов и не нуждался в примитивной оценке японской разведки…А главное, любовь к одному из первых ольских учителей сохранили несколько поколений односельчан!

Через три месяца следствия Варрен признал себя виновным по всем предъявленным ему обвинениям. 13 марта 1938 года на заседании Тройки НКВД по Дальстрою ему вынесли постановление: расстрелять. 27 марта 1938 года приговор был приведен в исполнение, о чем был составлен и подписан акт  начальником управления НКВД по Дальстрою ст. лейтенантом госбезопасности Сперанским и комендантом управления – Кузменковым.

21 февраля 1965 года помощник прокурора Магаданской области Селунский провел  допрос свидетеля А.А. Кочерова по материалам  следственного дела Варрена. «О какой-либо связи Варрена И.А. с Бочкаревым мне неизвестно. Бочкареву способствовали только староста Бавыкин и купцы. Бочкарев восстановил в Оле дореволюционную власть: назначил пристава, старшину, старосту, обложил население налогами, установил каюрскую  повинность. Бочкарев пробыл в Оле около месяца, а затем уехал на Гижигу. При Бочкареве  было только одно собрание жителей Олы. Тогда он потребовал транспорт до Ямска. Другие вопросы там не обсуждались и Варрен никакого участия не принимал. О каких-либо связях Варрена с японцами мне неизвестно. В 1930-х годы в окрестностях Олы  имелись японские рыбалки (базы), японцы в начале пользовались правами беспрепятственного передвижения: приходили в поселки, беседовали с жителями. Но мне не приходилось наблюдать или слышать о том, что Варрен симпатизирует японцам или поддерживает с ними какую-либо связь. Неизвестно мне так же и то, что  Варрен в школе на уроках протаскивал прояпонские настроения. Он мне запомнился как искренний советский человек. Я помню его выступления на митинге по случаю смерти В.И. Ленина, на первом съезде Ольского района в 1926 году. Все его   выступления были политически выдержаны, так мог выступать только советский человек. Так же помню,  что еще до революции Варрен водил учеников на маевки. О принадлежности Варрена к эсеровской партии мне неизвестно, не помню я случаев, когда  бы он помещал в газетах политически неправильные  заметки. Ничего не могу сказать плохого о его жене Варрен Капитолине Васильевне».

В то же время свидетельские показания, оправдывающие известного и заслуженного педагога, дал еще один ученик Варрена — Михаил Михайлович  Гоголев. В 1965 году ему было 46 лет, он отличался хорошей памятью, независимым характером, в молодости, начиная работу в школах Колымы, пользовался уважением местного населения, был избран в состав первого Магаданского городского Совета народных депутатов в 1947 году и потому его мнение, как и Агапита Алексеевича, достаточно ответственное и  значимое: «Мои старшие товарищи (ученики Варрена) и мои сверстники первыми вступили в пионеры, комсомол, стали коммунистами. И теперь они живут и работают: Шемякина, Зиновьевы, Зоя Сивцева, Беляев, Бавыкин и многие другие. Не любили Варрена  поп и зажиточная часть населения — Замиралов Кирик и др. Это они уговаривали некоторых детей не ходить в школу, не вступать в пионеры, особенно не любили его за то, что он выступал против церкви. Объяснял нам, что нет бога, устраивал антирелигиозные вечера, в  стенгазетах рисовали карикатуры на попа и церковного старосту…», — вспоминал он.

Ефросинья Николаевна Рытченко, тоже знавшая Варрена с детских лет, бывшая его ученица и работница школы в 30-х годах, так же подтвердила, что он производил впечатление искреннего советского человека: «Он всегда выступал за советскую власть, убеждал, что она несет народу лучшую жизнь. Мне ничего неизвестно о его связях с японцами».Да и мне в давнем интервью (1968) подтверждала его порядочность и принципиальность  честного человека, истинного Учителя.

Если  первый свой арест Игнатий Афанасьевич объяснял  Михаилу Гоголеву только как «досадное недоразумение»,  из-за которого он просидел в тюрьме пять месяцев и находился  в  вынужденной ссылке на Чукотке несколько лет, но  «он был очень рад, что советская власть разобралась и освободила его и никаких обид на власть у него я потом  не замечал», — говорил М.М. Гоголев в областной прокуратуре.  — Тогда мы  много говорили  о росте культуры местного населения и его самосознания, что мы становились равноправными людьми. И этим мы  обязаны  В.И. Ленину и его партии. Он радовался вместе со мной организации первого колхоза, проводке электричества и радио в дома колхозников. Радовался успехам моей матери,  которая одна нас семерых  воспитывала и всех вывела в люди, дала образование. Радовался ее успехам, как председателя сельсовета и члена райисполкома. Его новый  арест в 1938 году понять никто не мог, объясняли  или наговором на него, или может быть нашли у него золото. Никто определенно что-либо сказать не мог».

Спустя  69 лет мы имеем возможность рассказать  ольчанам правду. Но до момента реабилитации честного имени Игнатия Афанасьевича должны были пройти годы. Как педагог И.А. Варрен формировался в условиях двух социальных систем – монархии и советской власти. Но власть трудящихся он воспринял как свою, народную, надеясь на реализацию объявленных демократических свобод.

В 1938 году Варрен работал на Бараборке в 20 км от райцентра, жена Капитолина Васильевна жила на Оле, а старшая их дочь Зоя училась в Магадане. В класс, где находилась Зоя, вошел ее классный руководитель А.М. Бухин и попросил Зою выйти вместе с ним.

-Ты не волнуйся, хорошо? Только внизу тебя ждут брат и сестра.

Как-то тревожно сжало сердце. Я стремительно бросилась вниз по широкой школьной лестнице. Перед зданием первой школы увидела большую толпу детей, а рядом с ними чемоданы, узелки, сундучки. Ко мне бросились Муза и Слава.

-Арестовали маму и папу вчера вечером.

Оба они зарыдали,  глядя на них, заплакали другие.

— Кто это?

-У них тоже всех арестовали.

Ближе всех ко мне сидела девочка-эвенка. На руках у нее был грудной ребенок, который истошно кричал. За ней я увидела детей местных жителей Охотского побережья, их было человек сорок. Все они смотрели на меня с отчаянием и надеждой. Я понимала, что они видят во мне не девчонку, а дочку уважаемых родителей. Надо было что-то сказать, а я не могла. В горле стоял комок. Едва выдавила из себя:

-Ничего, как-нибудь проживем, пока выясняют  виновны или нет наши родители.

Детей арестованных отправили в интернат поселка Оротукан.

Протокол заседания партийной комиссии при политотделе Дальстроя от 29 марта 1938 года, выявленный исследователем А. Г. Козловым, сообщал, что «Муж Варрен был в заключении по статье 58-6 УК РСФСР, в настоящее время он повторно арестован органами НКВД. Несмотря на то, что муж Варрен находился в заключении, она, чтобы усыпить бдительность  Ольской парторганизации, доказывала, что в своем муже ничего плохого не  видела, и что следит за ним, проверяя документы портфеля». Такова была практика органов власти, контролирующих бдительность  граждан.

Решение парткомиссии было записано в постановлении: «подтвердить решение первичной Ольской парторганизации от 29 марта 1938 года об исключении Варрен Капитолины Васильевны из кандидатов в ВКПб за сокрытие от партии осуждение и арест мужа во время вступления ее в ряды  ВКПб, за тайную связь с белобандитами — бочкаревцами».

18 апреля 1938 года газета «Советская Колыма» опубликовала информацию партийной комиссии при политотделе Дальстроя, в которой  сообщалось об исключении из рядов ВКПб:

  1. Берзина Э.П.(парторганизация дирекции Дальстроя), как врага народа;

4. Геренштейн А.И. (автобаза № 3) — за связь со шпионом и содействие ему в устройстве на работу в автобазу №3;

9. Варрен К.В. (парторганизация Олы) — за связь с белобандитами и сокрытие от партии ареста и судимости своего мужа…».

Произошло это спустя два дня после расстрела Игнатия Афанасьевича  в Магадане, о чем свидетельствует выписка из акта, подписанного начальником управления НКВД по Дальстрою старшим  лейтенантом госбезопасности Сперанским, который я  нашел, изучая материалы дела Варрена № 212309 в спецфонде Информационного Центра УВД Магаданской области. Естественно, родных об этом не извещали.

З.И. Сизова вспоминала: «Когда отца арестовали, я волею судьбы была заброшена в Оротукан. Так как я стала дочерью врага народа, то попросила  разобрать вопрос о моем пребывании  в комсомоле.

На собрании дернуло меня необдуманно сказать: «Да вот сидит здесь  геолог Эпов. Мама  моя с его женой была вместе в женсовете, а отца он  тоже знает хорошо».Эпов не дал  мне договорить. Он вскочил на ноги, побледнел и крикнул: «Нет-нет! Я знаю эту семью только понаслышке. Я никогда не был близок с ней!». Он единственный, кто проголосовал за мое исключение из комсомола. А было мне тогда 17 лет».

Дети арестованных местных жителей по-прежнему все слушались Зои.

-Никто к нам  не приходил, никто не стремился как-то успокоить, найти теплые слова. Приходило время обеда, ужина или завтрака, я выстраивала всех и вела в школьную столовую. Так же строем мы возвращались назад. Наконец, нам подобрали воспитателей, но толку от них  большого не было. Это были добрые люди, Они с жалостью смотрели на нас, а иногда и плакали так же громко, как и дети, не имеющие выхода безысходному  горю. Когда мне было трудно, и я уже не могла сдерживать слез, я уходила в тайгу, бросалась на землю и безудержно и громко плакала, не умея объяснить того, что происходило вокруг — рассказывала Зоя Игнатьевна.

Капитолину Васильевну освободили через год. Справка, выданная офицерами Нагаево-Магаданского погранотряда от 13 марта 1939 года сообщала, что заведенное на нее следственное дело на основании статей 45 и 204 УПК РСФСР производством прекращено. И все, стал человек свободным, но с запятнанной репутацией, а это в советском государстве признак нелояльности.

«Кто был с мамой в лагере, рассказывали, что она не только сама верила, что это недоразумение, что пройдет время, и  все будут на воле. Она эту мысль внушала другим. Старалась отвлечь их, заставить что-то делать. Сама принялась себе шить рукавицы, а когда спросили: «Зачем это?», ответила, что скоро придет время, надо будет идти на волю, не пойдет же она в лагерных рукавицах. В конце  концов, в дело справедливого освобождения невиновных уверовали все и принялись в  свободное время готовить себе одежду для выхода на свободу.

Когда я спросила ее об этом странном утверждении обреченных людей, то мама ответила: «Мы по недоразумению были в лагерях. Лагеря созданы для провинившихся, но советских людей. А мы были  ни в чем не виноваты: ни перед людьми, ни перед совестью. Это я и внушала своим подругам по несчастью. Кроме того, надо было отвлечь всех от слез, от одной и той же мысли «За что?». Вот я и заняла всех делами. Даже песни повеселее стали петь, смех стал слышаться, а то ведь и с ума легко  было сойти», — вспоминала Зоя Игнатьевна.

Капитолина Варрен  хотела собрать детей, но Слава содержался в детском доме, Зоя после 9 класса  и Муза работали в Оротукане, и мать вынуждена была вернуться на Олу, причем на прежнюю должность фельдшера. Однако недолго, ей напомнили о былом заключении, и акушерка  Варрен стала вновь работать рядовой колхозницей. Из справки, выданной Магаданским ЗАГСом, они узнали, что Игнатий Афанасьевич умер  от рака желудка. Тяжело было узнать о потери близкого человека, но надо жить. Брат и сестра переехали к матери на Олу, а Зоя,  после работы диктором радиоузла Оротукана,  была рекомендована политотделом Дальстроя на учебу в Институт народов Севера в Ленинграде, но и Музу тоже через год послали учиться в Ленинград. В приказе АГО (административно – гражданского отдела) Дальстроя от 31.07.1940 г. № 114 указывалось: «В целях воспитания кадров из числа местных жителей командировать в Ленинградский государственный институт народов Севера ученицу Варрен Музу Игнатьевну, кончившую 8 классов  Ольской средней школы». Там же училась  на факультете русского языка и литературы до 1941 года и Зоя, затем по командировке она оказалась в Магадане, набирая студентов из числа местных жителей в свой институт.

Началась Великая Отечественная война, Институт народов Севера эвакуировали в Тобольск в 1942, а через год присоединили к Омскому педагогическому институту. В 1944 году З.И. Варрен получила там  диплом учителя и в том же году приступила к педагогической деятельности в средней школе № 1 г. Магадана. Ее сестра перевелась в Ленинградский государственный университет, позже стала педагогом и жила в Латвии со своей семьей, а брат Ростислав, ученик Ольской средней школы, 20-летним юношей 28 августа 1943 года был призван Ольским райвоенкоматом  в 29 мотополк. На  фронте он стал снайпером 757 стрелкового полка 222 стрелковой дивизии. Погиб в бою 28 февраля 1944 года и похоронен в Белоруссии в Витебской области. Его имя по праву увековечено на мемориальных плитах «Узла Памяти» в центре Магадана.

Прошли годы, стали известны итоги массовой  реабилитации безвинно репрессированных. В заявлении З.И. Сизовой, направленном в 1965 году в областную  прокуратуру, говорилось, что они узнали о смерти отца во время следствия и это обстоятельство помогло сестрам поступить в вуз и окончить его. «Но я хочу знать всю правду, чтобы убеждать себя и других в патриотической деятельности моих родителей и гордиться ими», — писала она.

Правду узнали из решения прокурора Магаданской области, государственного советника юстиции 3 класса  Ф. Кравцова 27.02.1965 г. Он конкретизировал: «Следствие по делу  фактически не проводилось, так как все оно свелось к допросу только одного Варрена. Варрен был допрошен три раза: 27.02., 5.03. и 6 марта 1938 г., а арестован  10 января 1938 г., то есть тогда, когда в распоряжении следствия никаких материалов не имелось. Являются ли имеющиеся в деле протоколы допроса Варрена подлинниками – неизвестно, поскольку они отпечатаны на машинке, но это обстоятельство в них не отражено. Помимо этого, каждый допрос якобы проводился оперативниками Зайцевым и Доценко, а подписаны только первым. Все это, а так же и содержание показаний вызывает сомнение в объективности ведения следствия. Варрен виновным себя хотя и признал, но никаких конкретных фактов своей преступной деятельности не привел. Например, признавая себя виновным в сборе и передаче японской разведке сведений шпионского характера, Варрен не указывает в чем именно они заключались, а поэтому невозможно даже сделать вывод: действительно ли те сведения представляли государственную тайну, и к тому же, неизвестно,  имелась ли на самом деле передача каких либо сведений. Показания по всем другим пунктам обвинения носят такой же общий и неконкретный характер. Допрошенные в настоящее время  Кочеров, Гоголев, Рытченко показали, что знали Варрена как  активного работника советской школы, принимавшего участие во всех важнейших политических мероприятиях, что его выступления на различных собраниях были всегда политически выдержанными. Никаких антисоветских  настроений за ним они не замечали. Таким образом, следствие проведено с грубейшими нарушениями законности и никаких объективных доказательств вины Варрена собрано не было».

На основании изложенного, руководствуясь Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 августа 1955 года, областной прокурор просил: постановление Тройки НКВД по Дальстрою  от 13.03.1938 года в отношении Варрена Игнатия Афанасьевича  отменить и дело производством прекратить за  отсутствием  состава  преступления». 31 марта 1965 года Председатель Магаданского областного суда И.И. Винокуров выдал З.И. Варрен – Сизовой  справку о реабилитации ее отца.

Из архивных документов стало известно, что командир 61-го Нагаево-Магаданского морпогранотряда Орлов, следователи которого вели дело Варрена, стал полковником и был награжден орденом «Знак Почета», но в октябре 1937 г. его арестовали и этапировали во Владивосток, а в 1938 г. расстреляли как «врага народа». Начальник УНКВД по Дальстрою Сперанский,   к тому времени  капитан госбезопасности, был арестован в 1939 году и  этапирован в Москву. В 1940 году  осужден   Военной коллегией Верховного Суда СССР по статье 58 части 6,10,11  УК РСФСР и приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Так судьба распорядилась.

Капитолина Васильевна не дожила до реабилитации мужа. Во время Великой Отечественной войны, работая колхозницей, она, не имея наличных денег, передала свои сохранившиеся  драгоценности, в том числе именные, в народный Фонд обороны. Мужественно пережила смерть сына – фронтовика, как и земляков ольчан, погибших призывников Ольского райвоенкомата в те военные годы. Лишь  за год до смерти, в 1947 году она переехала в Магадан  в  семью старшей дочери Зои.

Молодая семья Сизовых тогда не предполагала, что их первая дочь Наташа получит высшее педагогическое образование, проработает свыше пяти лет в Тальском детском доме, станет отличником просвещения, а потом переменит профессию и  будет творчески работать режиссером Магаданской студии телевидения,  сотрудничать в областной газете «Магаданская правда». Много лет Наталья Соловьева ведет на Магаданской студии популярную телепередачу «Колымский огородник». В сущности,  пойдет по стопам  семьи Варрен: работать  в области  культуры и образования. Позже появятся у Сизовых еще дети — Борис и Михаил, но это уже другая история.

Вот для них Зоя Игнатьевна и предпринимала усилия по реабилитации честного имени своих родителей.

В памяти ольчан навсегда останутся имена  народных интеллигентов Игнатия и Капитолины Варрен, свидетелей двух эпох  в истории нашей страны.

История Ольского района  богата традициями, а главное, неординарными судьбами, оставившими значительный след в культурной жизни Охотского побережья, знать их и помнить — задача новых поколений северян.

Администрация Магаданской области предпринимает усилия  в оказании помощи, выделяя жилищные субсидии для жертв политических репрессий. В январе 2008 года был утвержден порядок обеспечения  этих людей субсидиями на приобретение жилья. Право на приобретение жилья имеют граждане, признанные пострадавшими от политических репрессий и члены их семей, нуждающиеся в улучшении жилищных условий, которые встали на учет до 1 декабря 2007 г. Субсидии предоставляются в порядке очередности за счет средств регионального бюджета по региональному Закону «О мерах по социальной поддержки реабилитированных лиц и лиц, признанных пострадавшими от политических репрессий, проживающих на территории Магаданской области». Размер субсидий определяется из расчета 18 квадратных метров на человека и средней рыночной стоимости 1 квадратного метра жилья, установленного органами местного самоуправления. При этом он не может превышать стоимость жилого помещения по договору купли – продажи. На получение такой субсидии претендуют 25 человек, 17 из них проживают в областном центре, остальные – в Ольском, Северо – Эвенском, Омсукчанском и Ягоднинском районах Колымы. (газета «Регион». Магадан. 2008. № 4 от 24 — 30.01. 08.г.). Думается, этими льготами воспользуются и другие граждане нашей области, особенно живущие в национальных районах Колымы и Охотского побережья.

Трагедия Игнатия Варрена: 4 комментария

  1. Очень сильная статья. Богато документирована. Жестокая судьба. О нем надо написать отдельную книгу для серии «Жизнь замечательных людей». Это было бы здорово. Я же привожу его работу в школе 1920-х годов в качестве примера, Она отражает суть эпохи, положение в Охотско-Камчатском округе.

  2. А меня судьба свела в своё время работать с внучкой Варрена, это Наталья Соловьева, интересная женщина. Лет 15 ее не видел, надеюсь все с ней хорошо.

  3. Подскажите, а этот текст только здесь опубликован? Мне надо сослаться на него, и предпочтительнее был бы какой-нибудь бумажный источник, где были бы еще и шифры архивных документов.

  4. Мой прадед Римбо в те годы работал учителем в Тауйске, тоже попал под зачистку элиты (учителя считались элитой). А спустя много лет, я с внучкой Варрена, Натальей Соловьевой работал на ТВ и снимал Колымский огородник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *