В детском доме

Когда осудили моего отца, мне было 6 лет. Что я могла знать и понимать в его делах в этом возрасте? Так почему же меня, как дикого и опасного звереныша (иначе и не назовешь), тайно ночью срочно увезли из Москвы в Пензу и сдали в детдом? До Пензы меня везли двое суток под стражей. За это время меня ни разу не покормили, а только и делали, что учили запоминать новую фамилию. И если я ее не говорила, сразу били по губам наотмашь до крови. Почему, когда мы подъехали к детдому, там уже стояла толпа людей, и эта толпа уже знала, кого везут? Одна-единственная женщина, доброй души человек – заведующая этим детдомом – не побоялась приласкать меня и на время заменить дочери «врага народа» мать. Если бы не она, я бы стала истеричкой или просто-напросто сошла бы с ума. Этой женщине я буду благодарна всю жизнь – Татьяне Петровне.

И вот что она мне рассказала:

– В ту ночь, когда ты первый раз осталась ночевать в корпусе, я задержалась. Мало ли что может случиться: расплачешься или обидит кто, а сердечко-то твое еще ранимым было. Сижу в своем кабинете. Свои дела делаю. Вдруг слышу по корпусу шаги – быстрые такие. Раскрывается дверь, и ко мне не заходит, а прямо-таки врывается ночная воспитательница. На лице красные пятна, глаза – по ложке. Спрашиваю: «В чем дело?» А она вопросом на вопрос: «Вы знаете, кого к нам привезли?» Отвечаю спокойно: «Новенькую девочку Наташу Хаютину». А она: «Хаютину? Никакая она не Хаютина, это дочь Ежова, который…» Дальше я не даю ей говорить, а только спрашиваю: «Вы-то откуда знаете, чья она дочь?» Отвечает: «Да она только сейчас в спальне сама всем об этом сказала». Я ее успокоила, просила не очень распространяться об этом. Сама пошла в спальню. Все лежат тихо, как мышки. Подхожу к тебе – глаза открыты. Спрашиваю: «Наташа, а ты почему не спишь?» А ты мне: «А вы думаете, они все спят? Я им только сейчас про свою жизнь рассказывала! Но я больше не буду. Я им завтра еще расскажу, ладно?..» Я отправила воспитательницу домой, сказав, что сама побуду здесь всю ночь.

Так я вошла в коллектив. Не скажу, что все всегда было гладко, но благодаря Татьяне Петровне жизнь была вполне нормальной.

Еда, конечно, в детдоме была очень скудной. Летом нас выручал лес, а вот зимой приходилось затягиваться потуже. Ведь зимой в сад не залезешь, да и в огород тоже.

Летом мы от голода почти и не страдали, живот был всегда чем-то наполнен. Зимой и голодали, и очень мерзли. И все равно это было детство, мы были детьми и, наверное, легче переносили все невзгоды.

Иногда можно было потихоньку залезть в кладовку – под видом, что берешь что-то на кухню. И потом, уже в темноте, когда уходила воспиталка, раздавалось хрумканье сырой картошки, свеклы, а если повезет, то морковки или репы. Но это редко удавалось. За нами очень зорко следили.

Но вот приходило лето, и начиналась снова сытная жизнь. Счастливыми считались дни, когда к нам приходила комиссия из РОНО. Об этом мы узнавали по запаху из кухни. Пекли булочки, и мы точно знали, что на завтрак нам по традиционному яичку.

А вечера в эти дни были еще интереснее. Ведь гостей угощали, и, естественно, они ели не то, что мы. И вот когда гости уходили в зал потанцевать (мы уже все изучили и знали, что назад они не придут, а разойдутся по домам), мы из разных углов набрасывались на столы с недоеденным угощением. А оставалось довольно много всего. Ведь эти люди и дома жили в достатке, и, конечно же, голодными не были. В такие вечера у нас пир стоял горой, и, доедая всю эту вкуснятину, мы вновь мечтали, чтобы к нам скорей бы опять пришла комиссия.

В конце августа Татьяна Петровна собрала нашу старшую группу и сказала: «Дети, сегодня после обеда мы проводим вас в школьный детский дом. Вы начнете учиться. Обед у нас сегодня будет праздничным. Потом вам выдадут все необходимое к школе, и мы попрощаемся с вами». После прощального обеда нас выстроили парами, дали каждому холщевую сумку (портфелей тогда для нас еще не было), в которой лежали букварь, пенал с ручкой, пером, карандашом, перочисткой и резинкой. И еще нам каждому дали по большому подсолнуху, полному семечек.

Провожали всем детским домом. Вышли воспитатели, повара, нянечки. Все желали нам успехов. А мы стояли растерянные, чистенькие, и некоторые из нас плакали. Наконец, мы вышли за ворота.

Мне очень нравился наш дошкольный детский дом — он такой уютный, домашний. Там был удобный дворик для игр: качалки, маленькая карусель, песочница. А больше всего запомнилась солнечная веранда, на которой мы летом почти всегда обедали и полдничали. И когда, уже взрослой, я приехала в отпуск и, как всегда, в первую очередь пошла на нашу Красную улицу — детского дома там не было. Я сначала растерялась, потому что не сомневалась, что пришла туда, куда хотела. Но от этой моей уверенности дом не появился. Я продолжала стоять и смотреть на пустое место. Прошла в сад (его, слава Богу, еще не вырубили) и села на нашу деревянную скамейку. Кругом стояла тишина, и мне казалось, что я слышу голос нашей Татьяны Петровны:

– И вот дети одни оказались в глухом лесу…

Она часто рассказывала здесь нам сказки, и они как бы оживали…