Распределение я получила на Север, в Магадан. Девятого августа 1958 года были на месте. Приехала я первая, и поселили меня в музыкальной школе. В управлении сказали: «У нас один педагог должен пойтив армию. Если его возьмут, вы останетесь работать здесь, в этой школе, а если не пройдет комиссию – отправим в самый лучший поселок». В армию его не взяли, подвело зрение. И направили меня действительно в самый лучший поселок – Ягодное.
История, о которой я хочу рассказать в этой части, произошла в небольшом (тогда) северном поселке с красивым названием Ягодное. Ягод там действительно много: и брусника, и голубика, и смородина, и малина, и огненно-красный шиповник. Совсем не верилось, что, как пишут в учебниках, здесь чуть ли не зона вечной мерзлоты.
Автобус подкатил к невзрачному зданию, на котором висела вывеска «Автовокзал». Вышла из автобуса, признаться, страшно мне стало. Куда попала? Где буду жить и как? Сообщила по телефону начальству о своем приезде. Скоро за мной пришла машина. Шофер, совсем еще молоденький паренек, увидев мое подавленное настроение, подбадривал: «Да вы не унывайте! У нас здесь хорошо! Дом культуры хороший, танцы каждый вечер. Начальник наш добрый, слова грубого от него не услышишь. Сказал, чтоб сначала к нему вас привез. Отдохнете с дороги, а потом в гостиницу вас доставлю. Место вам забронировано».
Подъехали к двухэтажному дому. Встретила меня жена начальника Мария Павловна. Сразу же пригласила меня к обеду, а потом предложила отдохнуть. Но я, поблагодарив добродушную хозяйку, поехала в гостиницу. Так я прибыла на Север к месту моего назначения. Почему на Север? Читатель поймет меня, если я, так сказать, сделаю небольшое лирическое отступление и кое-что расскажу о себе, о своих причудах.
С детства во мне жила большая впечатлительность и какая-то страсть к тому чтобы все видеть, все знать. Девчонкой, бывало, вечером садилась в автобус и ехала в аэропорт безо всякой на то причины. Просто так. Посмотреть, как поднимаются ввысь самолеты. Чуть оторвался от земли, посмотришь, – его уже и не видно. Только плывут рядышком по небу огоньки и подмигивают.
Или ехала на железнодорожный вокзал. Интересно было, как отправляются поезда. Я всегда представляла себя пассажиром. Мне было тягостно на одном месте. Казалось, на Север меня привели романтика, мечта, но еще и… любопытство.
Пурга свистит, пурга ревет,
Колотит ветер в окна,
Лишь он один меня поймет,
Я с ним не одинока.
Мы днем и ночью вместе с ним,
Он так надрывно плачет.
И я не сплю, и он не спит,
А это что-то значит.
И не на шутку разъярен,
Рвет провода и крыши.
На что разгневался так он
И почему не слышит,
Как я кричу: «Ну, замолчи!
Брось эту свистопляску,
Ты лучше снега принеси,
А не рычи и не свисти,
И брось ты злую маску!
Ведь ты порядком надоел,
Из-за тебя все дома.
Ну прямо разъяренный лев,
Как это нам знакомо.
По-северному в августе была уже глубокая осень. Деревья пожелтели, сопки по вечерам были красными от заходящего солнца. На одну из них, которая была сразу за гостиницей, я часто взбиралась. Ну и вид открывался передо мной! Такой красоты я никогда еще не видела! Сопки высились кругом, насколько хватало глаз. Одни из них были как верблюды, другие были похожи на огромные скалы среди моря. И все они были то огненными, то зелеными, то яр-ко-желтыми, смотря по тому, как скользили по ним лучи солнца. На вершинах очень высоких сопок лежал снег, и когда солнце бросало на него свои лучи, казалось, будто там искрятся драгоценные камни…
Годы летят, уносит их ветер,
Куда все ушло? – Никто не ответит.
Только не надо о прошлом страдать,
Было – уплыло, ушло – не догнать.
Живите сейчас и всем наслаждайтесь,
Каждой минуте любви улыбайтесь,
Это должно сохраниться навек,
Так уж устроен, увы, человек.
На другой день после приезда в Ягодное мне принесли повестку: к 10.00 явиться в КГБ. Пропуск выписали быстро. Подполковник Жалков прямо схватил меня в свои объятия. Я страшно испугалась. А он гремел на весь кабинет: «Здравствуйте! Да вы не волнуйтесь! Ну вылитый Николай Иванович! Я ведь лет 20 назад вот так же стоял рядом с ним, как сейчас с вами. Воевали мы с ним». Я спросила: «Откуда вам известно, кто я и чья дочь?» Он сказал: «О, вы еще из Пензы не выезжали, а нам уже сообщили, что вы сюда едете. Скажу сразу – здесь очень много людей сидит по «его делу», так что вам надо завоевать доверие и иметь хороший авторитет, никому о себе ничего не говорить, а то эти люди могут свое зло сорвать на вас…».
После этой бурной встречи у меня совсем испортилось настроение. Я-то думала, что, уехав на «край света», избавлюсь от таких вопросов и напоминаний, как это было в Пензе. Ну ладно, там я выросла, там меня почти все знали. А уж здесь-то! Оказывается, и здесь узнали… Позже при встрече с Лазаревым я рассказала ему об этом. Но он заверил меня, что никто обо мне ничего не сообщал… Так кто же?.. Опять эти «глаза» – неизвестные, неуловимые, вечной тенью ходят за мной, наступают на пятки…
Надо было идти в отдел заполнять анкеты и всякие бумажки. Когда я пришла, начальника еще не было. За одним из столов сидел мужчина и что-то писал. Я поздоровалась и села за свободный стол.
В небе звезды хороводят,
Тихо речка в даль течет.
Иногда любовь проходит,
Иногда – наоборот.
Я любовь свою, как камень,
Брошу в реченьку назло.
Все, что было между нами,
Все опустится на дно.
Посижу у тихой речки,
Наслаждаясь тишиной.
Успокоится сердечко,
И одна пойду домой.
Утопические строчки, –
А других и не найти –
Пролетят мои денечки.
От судьбины не уйти.
Со своими делами я покончила быстро и, так как начальника все еще не было, стала исподтишка разглядывать мужчину. На вид ему можно было дать года 32 – 33. Упрямый подбородок, небольшой с горбинкой нос. Глаза темные, как два омута, ресницы загнутые, прямо девичьи. Какой симпатичный, подумала я. Разве могла знать, что это мимолетное увлечение повлечет за собой все мои несчастья?
Мы познакомились. Лева работал киномехаником. Как-то так получилось, что он стал часто провожать меня домой. А так как я жила от музшколы в двух шагах, то мы делали крюк. Он показывал мне поселок, сетуя на то, что он пока маленький, но обязательно станет в будущем городом. Так продолжалось около месяца. Домой я приходила если не влюбленная (я все еще любила своего Юрку), так счастливая. Его взгляд пронзал молнией меня насквозь. Я даже сначала думала – не гипноз ли это?
Однажды, когда мы проходили мимо его дома, он предложил зайти к нему, якобы, взять папиросы. Я согласилась. Дома он усадил меня на небольшую кушетку сам сел рядом. Мы сидели так близко друг к другу, что о дальнейшем нет смысла и говорить. Он вдруг стал меня целовать в губы, в глаза. Я прижалась к нему, обвила его шею руками и не могла, кажется, оторваться от него. Отвечая на его горячие поцелуи, я вся дрожала, я не могла сдержать себя и все крепче и крепче прижималась к нему… Опомнились мы, когда ему надо было идти на работу. Я сказала, что пойду с ним, но он ответил: «Нет. Ты теперь моя пленная птичка, и я никуда не отпущу тебя от себя. Жди меня… ». Он ушел и даже запер меня.
А я вцепилась зубами в подушку и залилась слезами. Что это? Магнит или любовь? Слезы радости или испуга? Я ничего тогда не понимала и совсем не думала, что последует за всем этим. Лёва был первым МУЖЧИНОЙ в моей жизни.
Вернулся он около 12 часов ночи. Наревевшись, я задремала и не слышала, когда он вошел. Осторожно взял меня на руки и перенес на кровать. Я не в состоянии описать эту свою первую ночь любви.
Мне кажется, что меня и на земле-то не было. Я была на какой-то сказочной планете, вся одурманенная, не помнящая себя от огромного счастья. Больше такого я не ощущала никогда. Никого на всем свете, только он и я. Временами мне хотелось слиться с ним воедино, стать его плотью и кровью. Я не помню, что я еще хотела в эту «нашу» ночь. Это была ночь дурмана…
Наши встречи участились. Если я не приходила, то приходил он и уводил меня к себе. Наконец я совсем перешла к нему. Просто кинулась в омут любви, не задумываясь ни о чем. А задуматься пришлось скоро… Это «скоро» пришло позже. А пока мне очень нравилось заботиться и ухаживать за ним. Напоминать, чтоб он не забывал бриться, менять рубашки. Я стирала его белье, которое находила и вытаскивала из самых разных углов. Он слушался меня, как ребенок. Я хмелела от счастья и страшно боялась одного – чтобы оно не исчезло как сон.
К нам почти каждый вечер приходили мои друзья. Это был наш квинтет. С ними я играла в концертах и на танцевальных вечерах. Мы были очень дружны. Дома в это время у нас получалось что-то вроде вечеринок, но без выпивки, нам и так было очень весело. Борис приносил гитару, Володя – трубу. Света подпевала (она была пианисткой и, естественно, не могла притащить фортепиано). Я, как всегда, была с аккордеоном, а Лева прекрасно свистел. С нами еще играл контрабасист Семеныч, но он был уже старенький.
И потекли дни, месяцы, полные счастья и какой-то еще неясной тревоги. Жили мы дружно, не ссорились. Я уже чувствовала, что под моим сердцем бьется новая жизнь, и ощущала близкую радость материнства. Но вдруг я стала замечать, что Лева стал какой-то задумчивый, молчаливый (а был он очень веселым человеком). Спрошу – улыбнется,погладит по голове и скажет: «Ничего, не волнуйся, просто не здоровится. Пойду лягу». Так продолжалось дня три-четыре. Ночами меня мучали кошмары. Я чувствовала – нет у нас уже такой близости, как раньше. И однажды в субботу я сказала ему: «Лёвчик, а не сходить ли нам на танцы? Пойдем-ка, встряхнемся! А? »
И мы пошли. Я не танцевала, мне уже было тяжеловато. А ему сказала: «Танцуй с кем хочешь!» До сих пор ясно вижу и запомнила на всю жизнь, как он красиво танцевал! Особенно танго. В перерыве Лёва пошел с ребятами покурить, а я стояла рядом с контролером Ниной, моей соседкой. Перекидывались ничего не значащими словами. И вдруг она оглянулась по сторонам и говорит: «Смотри Наташка догуляешься, приедет жена – кудри выдерет! » – «Жена?!» – спросила я в свою очередь и почувствовала, что страшно краснею. «Да, жена. Женат он, милая, давно. Она в отпуске. А вот теперь телеграмму, говорят, прислала. Через четыре дня вылетает. В Ереван ездила к его родителям».
Никто не представляет себе, как я была убита этим словом, в котором всего-то четыре буквы. Да, здесь уже никто мне не помощник. «Спасибо. Ниночка. А мне ведь никто об этом не говорил, я и не знала ничего. Почему молчали? » – «Да потому что жили вы так, что ни у кого язык не мог повернуться, чтобы сказать об этом, С ней-то он так никогда и не жил. Злая она въедливая… ».
Не стала ждать я. когда вернется Лёва, когда закончатся танцы. Забрала кое-что из своих вещичек и ушла к себе домой.
Прошло дней десять. Я жила одна. По-прежнему преподавала в музшколе. учила детишек и старалась меньше думать о том, что произошло. Кинотеатр и музшкола были в одном здании, так что Лева работал с нами бок о бок. Но я почти не выходила из своего класса и старалась не встречаться с ним. Жена уже давно приехала. Работала она директором Дома пионеров. Меня все время подмывало пойти и рассказать все ей. Знала и верила, что Лёва ни слова ей не скажет «Трус! Трус! – кричало все во мне ночами – Значит не любил, если боится с ней порвать А ведь у нас скоро ребеночек будет! ».
Я металась со своей совестью ещё неделю. Не хотелось, чтоб узнала обо всем от других. Лучше самой пойти и все рассказать. Со злорадством представляла какое у Лёвы будет лицо. Ничего. Так ему и надо.
В ДК у меня была подруга Валя (и сейчас переписываемся). Поделилась с ней своим планом. Она сразу стала меня отговаривать: «Мало ли, пусть говорят. Она не поверит, умная баба. Поговорят да и перестанут. Не ходи лучше» – «Нет, Валя, я пойду! ».
В буфете у нас продавалось бочковое вино, разливное. Я для храбрости (правда, без удовольствия) хряпнула два стакана. Потом подошла к телефону, набрала номер. Трубку снял Лёва. «Позовите пожалуйста, Клару Алексеевну», – попросила я. В трубке раздался шепот: «Ты с ума сошла! Зачем она тебе? » – и он положил трубку.
Но во мне, видно, уже взыграло вино, и я снова позвонила. На этот раз трубку сняла она. «Это Клара Алексеевна? С вами говорит Хаютина из музшколы. Если вы не очень заняты, уделите мне часок времени». Она воскликнула: «Наталья Николаевна? Здравствуйте! Мне Лева много говорил о вас, поэтому я и знаю, как вас зовут. Он говорил, что вы хорошо играете. Может, поможете мне в Доме пионеров? В общем, что мы по телефону-то говорим. Приходите прямо сейчас, обо всем и поговорим. Жду».
Валя весь наш разговор слышала. «Я иду с тобой, вдруг обидит. Ведь сейчас, как я думаю, вы не о работе в Доме пионеров будете говорить? » – «Ты что, Валя! Ничего она мне не сделает. Да Лева, надеюсь, заступится, если что». Но до Лёвиного дома Валя все-таки со мной дошла. Она предупредила, что у Клары больное сердце и чтоб я поосторожней была там. Я ответила, что у меня сейчас тоже больное сердце. И неизвестно еще, у кого оно больше болит.
У Лёвы был отличный пес Дозор. К дому он не подпускал никого, а в дом – тем более. А я храбро подошла к двери и постучала: с Дозором мы были большими друзьями. «Сейчас, сейчас, только собаку уберу», – раздалось за дверью. Но Дозор уже почувствовал меня. Лапами он распахнул дверь и бросился ко мне с радостным лаем. Положив лапы мне на плечи, он старался лизнуть в лицо. Соскучился – давно не виделись. Клара как увидела это, закрыла лицо руками и вскрикнула. Но когда она увидела, какими друзьями мы вошли, лицо ее сразу изменилось. Мне, наверное, можно было уже ей ничего не рассказывать. Но виду она не подала. «Лёва, ты, пожалуйста, дожаривай голубцы, а мы с Натальей Николаевной пойдем поговорим».
Лёва с того момента, как я вошла, не проронил ни единого слова. На его лице была растерянность. Он и вправду не ожидал, что я приду. Мне на какое-то мгновение даже стало жаль его. Но это была мимолетная жалость. Я окинула его ехидным взглядом и прошла за Кларой в спальню.
Здесь было все как прежде. Та же кушетка, та же кровать… Неужели в этой комнатке я задыхалась от счастья?! Я взяла себя в руки, как могла, и стала рассказывать все, как было. После рассказа мы долго сидели молча (кстати, она ни разу не перебила меня – поистине тактичная женщина). Потом спросила: «Он ничего вам не обещал? » – «Нет. А я ничего от него и не требовала».
Из кухни к нам стал проникать запах гари: Лёва жег голубцы… Вышли мы на кухню, а там – дым коромыслом! Лёва открыл дверь и полотенцем машет. Пригласили меня за стол. Клара выставила коньяк, нарезала лимон, копченую колбасу, поставила фрукты – дары Армении. Пить я не стала. Попробовала пару кусочков колбасы, взяла с тарелки яблоко. А Клара (вот умеет человек владеть собой! я бы так не смогла, наверное), веселая такая, предложила тост за дружбу. Они с Лёвой выпили вдвоем, я отказалась. Потом Клара сказала, чтобы Лёва проводил меня домой. Я запротестовала. Действительно, чего меня провожать, до дому два шага. Но она настояла на своем. И вот мы идем вдвоем в кромешной тьме. Видно, было уже очень поздно. До самого дома не вымолвили ни слова. Уже у самой двери я повернулась к нему, притянула к себе и поцеловала… И он ушел в ночь. Ушел от меня навсегда.
Как я все это пережила? Откуда брались силы? Не могу ответить. Внушала, что все хорошо, все спокойно. Страшно боялась, чтоб на ребенке не отразилось все то, что произошло со мной.
На следующий день в моем классе раздался телефонный звонок. Я сняла трубку. Звонила Клара: «Наталья Николаевна, здравствуйте! Вам Лёва ничего не говорил? » Отвечаю, что он со мной вообще не разговаривает. «Это ничего. Вы еще помиритесь. Вот какое дело: я сегодня собираю небольшую вечеринку по случаю моего приезда. Очень прошу, приходите вы и все ваши друзья. Часиков в десять вечера, устроит?». Отвечаю, что если репетиция в клубе не задержится, то мы все придем.
Вообще-то мне идти туда ох как не хотелось! Но успокаивала себя тем, что буду не одна. И все равно мы с Володей немного опоздали. Пришли попозже. Все уже сидели за столом. Как она меня встретила! «Ой, Наталья Николаевна пришла. Штрафную ей, штрафную! » И она сама налила мне рюмку до самых краев, даже в руку не взять – прольется. А она: «Это я специально вам так налила, чтобы жизнь ваша была полной счастья! » Все наши сидели, разинув рты. Они знали о нашей связи с Лёвой, но ничего не знали о нашем разговоре.
Когда стали расходиться. Клара вдруг предложила мне остаться у них ночевать. Этого мне еще не хватало! Да как она могла мне такое предложить?!
Когда я ушла в декретный отпуск. Клара раза три приходила ко мне. Первый раз принесла мне материал на простыни и отрез на платье. Второй раз приходила упрашивать меня сделать аборт (в 7 месяцев!). А в третий раз пришла с Лёвой. Комнатка у меня была маленькая, вcero 3 метров. Я села на кровать. Клара – на единственную табуретку, а Лёва – на пороге. «Вот я пришла сказать, что как только появится ребенок, Лёва будет с вами».
Я попросила их уйти и сказала, что никто мне не нужен. Просила раз и навсегда оставить меня в покое. Во мне кипела такая злоба, что я удивляюсь, как я их не выбросила! После этого наши отношения с Кларой испортились окончательно. Она всюду говорила, что это ребенок не его, так как сама детей от него не имела.