Вчитываюсь в строки приказа наркома НКВД СССР Н. Ежова от 15 августа 1937 года № 00486 о массовых репрессиях против жен «изменников родины» и вспоминаю другой оперативный приказ всесильного тогда наркома.
Он был подписан 30 июля 1937 года, то есть за две недели до появления столь страшного решения по отношению к семьям репрессированных «врагов народа». Но в этом приказе за № 00447 говорилось о том, что перед органами государственной безопасности стоит «задача – самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства ». В соответствии с этим нарком приказывал с 5 августа 1937 г. во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников. В Узбекской, Туркменской, Таджикской и Киргизской ССР операцию начать с 10 августа с.г., а в Дальневосточном, Красноярском краях и Восточно-Сибирской области с 15 августа с. г.
В июльском приказе наркома подчеркивалось, что материалами следствия устанавливается: «в деревне осело значительное количество бывших кулаков, ранее репрессированных, скрывшихся от репрессий, бежавших из лагерей, ссылки и трудпоселков. Осело много, в прошлом репрессированных церковников и сектантов, бывших активных участников антисоветских вооруженных выступлений. Остались почти нетронутыми в деревне значительные кадры антисоветских политических партий…, а также кадры бывших активных бандитских восстаний, белых карателей, репатриантов и т.п. Часть перечисленных выше элементов, уйдя из деревни в город, проникла на предприятия промышленности, транспорт, строительство».
Сначала в приказе отмечалось: «следствием устанавливается», но там же, как вывод, акцентировалось: «все эти антисоветские элементы являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности».
Итак, враг был определен. Традиционно, по нормам советского законодательства того времени, определялись и меры наказания.
Все репрессируемые разбивались на две категории. К первой относились все наиболее враждебные элементы. Они подлежали немедленному аресту и, по рассмотрению их дел на тройках – РАССТРЕЛУ. Ко второй категории относились все остальные менее активные, но все же враждебные элементы. Они подлежали аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а «наиболее злостные и социально опасные из них, заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки».
И далее в пунктах этого июльского приказа № 00447 конкретно указывалась мера наказания семей «врагов народа», в частности пункт 4 устанавливал: «Семьи приговоренных по первой и второй категории, как правило, не репрессируется. Исключение составляют:
- Семьи, члены которых способны к активным антисоветским действиям. Члены такой семьи, с особого решения тройки, подлежат водворению в лагеря или трудпоселки.
- Семьи лиц, репрессированных по первой категории, проживающие в пограничной полосе – подлежат переселению за пределы пограничной полосы внутри республик, краев и областей.
- Семьи репрессированных по первой категории, проживающие в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Баку, Ростове на Дону, Таганроге и в районах Сочи, Гагры и Сухуми подлежат выселению из этих пунктов в другие области по их выбору, за исключением пограничных районов». (Интересно, были ли случаи, когда ссыльные избирали по своему выбору места жительства ?)
Порядок ведения следствия регулировался приказом наркома: «Следствие проводится ускоренно и в упрощенном порядке. » Об Уголовном Кодексе он не вспомнил, но подчеркнул в приказе: «Основанием для приведения приговора в исполнение являются – заверенная выписка из протокола заседания тройки с изложением приговора в отношении каждого осужденного и специальное предписание ,за подписью председателя тройки, вручаемые лицу, приводящему приговор в исполнение».
Что же повлияло на изменения отношения к семьям врагов советской власти? Кто помог наркому Ежову так резко изменить приказ и жестко отреагировать на судьбу ЧСИР (членов семьи изменников родины)? Только вождь всех народов и человек, которому дети в СССР выражали всеобщую благодарность- «Спасибо товарищу Сталину, за наше счастливое детство! »
Июльский приказ 1937 года наркома внутренних дел Н. Ежова указывал: «окончить операцию в четырехмесячный срок, то есть в декабре, в то время как его августовский приказ торопил срок действия по репрессированию жен уже осужденных изменников родины, обязывая чекистов закончить операцию к 25 октября. Причем подчеркивалось: «Впредь всех жен изобличенных изменников родины, правотроцкистских шпионов арестовывать одновременно с мужьями, руководствуясь порядком, установленным настоящим приказом». Это было время «ежовых рукавиц» и иезуитской политики Сталина. Обласканный смертельным вниманием генерального секретаря ЦК ВКПб, нарком Ежов в своих приказах 1937 года стремился выполнить любые указания Иосифа Виссарионовича, как верный солдат партии, за что поплатился жизнью, не только собственной, но и своих родственников.
Василий Гроссман блестяще показал трагедию семьи Н.И. Ежова в рассказе «Мама» (ж. »Знамя », № 5-1989 г. ). Дочь наркома Наталья, скитавшаяся по стране, ныне живет в поселке Ола, но до сих пор не имеет статуса репрессированной.
Дети наркомов Сталина. Их детство прошло в привилегированном обществе советской знати. Рожденные и воспитанные в условиях партийно-государственного бюрократического почитания, они с лихвой познали роскошь и нищету, лицемерие и предательство, и так называемую «отеческую заботу советского государства о подрастающем поколении строителей социализма».
Наталья Николаевна прожила такую жизнь. Поражает ее оптимизм. Отработав многие годы работником культуры в сельских учреждениях Чукотки и Колымы, она пишет стихи и песни, помогает воспитывать внучек и мечтает о новом этапе творческой деятельности. Жизненного опыта хватает, но воспоминания о детстве, лишенном родителей, ее не покидают.
В поисках прошлого дети наркомов идут по следам трагедии семьи. Дочь наркома морского флота СССР Петра Ширшова, одного из первых Героев Советского Союза, известного полярника и академика, нашла могилу своей матери, киноактрисы Елены Гаркуши в поселке Омчак на Теньке. Из-за отказа в притязаниях Берии, жена Ширшова была этапирована на Колыму, здесь и закончила жизненный путь. Марина Ширшова лишь в 70-х годах смогла поклониться праху матери и с помощью работников рудника имени Матросова перезахоронить его в Москве. Много лет она работала гидрологом в институте океанологии АН СССР, носящем имя ее отца.
Тогда ни она, ни я, беседуя с ней, не знали содержания приказов Н.Ежова о преследовании родственников врагов советской власти. Нам внушали сталинское выражение: « Дети за отца не отвечают!» П.П. Ширшова тогда пощадили, Н. И. Ежова – расстреляли. Но семьи их были разрушены.
«Семья-ячейка общества»- утверждала социалистическая идеология. Сколь пустынным было то общество, в котором миллионы советских граждан воспитывались в неполных семьях, где родители находились на содержании в исправительно-трудовых лагерях или покинули это общество навсегда не по своей воле. Страдали же, в первую очередь, самые беззащитные граждане страны Советов – дети.
Показательна судьба Надежды Адольфовны Иоффе, дочери первого посла советской России в Германии и Японии, друга Л. Троцкого.
Она провела двадцать лет в лагерях и ссылке, где родились две ее дочери, внучки Адольфа Иоффе, известного советского дипломата. Ее судьба, как всей семьи, была тесно связана с большевистской партией и с ее лидерами – В. Лениным, Л. Троцким. Но только позже Надежда Иоффе узнала, что из 24 членов ЦК РСДРП, участников октябрьской революции 1917 года, 11 человек были впоследствии расстреляны товарищами по партии, 12-й умер в тюрьме, Троцкого убили по приказу Сталина, а Адольф Иоффе покончил с собой в 1927 году.
Однако, сначала был комсомол, куда она вступила в 1919 году тринадцатилетней девочкой. Рекомендацию ей дал Н. И. Бухарин. Студентка института народного хозяйства им. Плеханова после смерти отца активно участвовала в троцкистском оппозиционном движении, за что через два года попала в первую ссылку с новорожденной дочерью Наташей. В 1930 году ее мужа Павла направили в распоряжение Хабаровского краевого финансового управления, к нему и доставили ссыльную 23-летнюю жену с дочерью. Через год Павла назначили зам. председателя Владивостокского горисполкома, а в 1932 году в семье появилась еще одна дочь Кира. Это уже была прочная семья, в которой проживал и 10-летний Юра, сын от первого брака Павла.
В конце 1933 года в результате «партийной чистки» – кампании по укреплению рядов ВКПБ в Благовещенске, куда переехала семья, Павла, работавшего там зав. финансовым отделом горисполкома, исключили из партии с формулировкой: «за связь с активной троцкистской Иоффе». Супруги поехали в Москву «за правдой». Там их взяли на работу в качестве беспартийных специалистов. Но грянул 1934 год, смерть Кирова и последующие репрессии против действующей оппозиции.Чрез два года Надежду и Павла арестовали. Иллюзии исчезли.
В Бутырской тюрьме Надежда встретила многих знакомых, с ними не раз судьба будет сталкивать на Колыме. Два месяца допросов закончились для нее решением Особого Совещания – пять лет ИТЛ на Колыме, тогда в 1936 году это был максимальный срок, определяемый Особым Совещанием НКВД. Те, кто проходил по суду, особенно революционного трибунала, получал обычно 10 лет, Ее Павел получил три года исправительно-трудовых лагерей и тоже на Колыме. Детей смогла забрать к себе бабушка. А Надежду Иоффе, как опытного специалиста, направили в распоряжение одного из управлений Севвостлага, где она стала работать плановиком-экономистом.
Надежда имела оклад 900 рублей, из них 500 р. удерживал лагерь, остальные поступали на ее личный счет. Муж содержался на прииске «Пятилетка» в Южном горно-промышленном управлении, ему удавалось посылать письма, посылки. Но жили они раздельно. Только в начале 1937 года Надежду по ее настоятельным просьбам направили на трассу, по месту нахождения Павла. Редкий случай в практике Севвостлага.
Это было время начавшихся московских процессов, сначала, так называемого, «троцкистско-зиновьевского» блока, потом – «Паралелльного центра», потом правых оппортунистов.
Оротукан, куда отправили Н. А. Иоффе, встретил «ситцевым городком «, где в палатках размещался мужской лагерь. Женщин было всего три, и на них, здесь в 400 километрах от Магадана, смотрели тогда, как на чудо, давно не видели. Лида Воронцова, 18-летняя ученица театрального училища в Ленинграде, осуждена на 10 лет по статье 58-1 УК за «измену Родине»- в клубе Морпорта танцевала фокстрот с иностранными моряками. Люся Чаромская, второй секретарь Магнитогорского горкома ВКПб, с 1935 года осуждена на 5 лет, как КРТД, (контрреволюционная троцкистская деятельность). Даня Киевленко тоже была осуждена как КРТД. К этим политическим врагам доставили и Н.Иоффе.
Вскоре Надежду привезли на прииск «Пятилетка», где среди двух тысяч заключенных находился и ее муж Павел, а среди женщин проживали три жены административных работников лагеря. Половину населения прииска составляли уголовники, другую половину – политические, большей частью КРТД. Бывшие партработники, научные сотрудники, студенты. Им был положен тяжелый физический труд в забое по 14 часов в сутки при 40 градусном морозе зимой. Павел жил в лагере, в трех километрах от него в сангородке находилась Надежда. У супругов была возможность встречаться.
И это была не единственная семья заключенных. На «Пятилетку» прибыла семья Евгения Островского и Муси Натансон, тоже КРТД. Попав на Колыму, они поставили условие: работа по специальности. И совместное проживание мужа и жены. «В качестве протеста объявили голодовку и держали ее 80 дней – самая продолжительная из всех колымских голодовок,» – свидетельствовала Н. А. Иоффе.Недолго было их семейное счастье в заключении, бунтующих троцкистов позже расстреляли.
В 1937-38 годах в Оротукане усилилась деятельность уголовников. От их рук погибла секретарь комитета ВЛКСМ Южного ГПУ Татьяна Маландина, геологи прииска «Пятилетка» В. Успенский и Л Леонова. Убийствам старались придать политический характер. И когда у Надежды Иоффе родился третий ребенок- дочь, супругов разъединили. Девочка родилась в больнице Усть-Таежной, в 403 км от Магадана и 25 км от прииска.
Через неделю мамашу отправили на спецкомандировку, там, где впервые появилась в ЮГПУ. Теперь уже двадцать женщин жили в одной большой палатке под замком. Рядом находилась мастерская, где они чинили бушлаты и телогрейки. Кроме Н. Иоффе с ребенком, была еще одна – Александра Николаева, бывшая студентка Академии связи, осужденная за КРТД на пять лет. На ее руках находилась 6-месячная дочь Алла. Ее арестовали беременной, а дома остались двое мальчиков-близнецов. Судьбы матерей были схожи и они сблизились. Для детей и их мам в большой палатке выделили угол, поместили два топчана, две маленькие кроватки, посредине установили железную печурку. Им полагался детский паек, но доходила лишь половина: часть оставлял у себя продавец ларька, часть отдавали конвоиру, чтобы разрешал приносить дрова для печи.
И вновь в судьбе женщин произошли перемены. После появления С. Гаранина, начальника УСВИТЛа, (управления Севвостлага), их перевели на женкомандировку, вблизи Магадана, где содержали в бараке «мамок». О «мамках» уже писали в своих воспоминаниях Е.Гизбург, Г. Воронская, Г. Демидов. «Мамки» – женщины, имеющие грудных детей или только собирающиеся рожать. Как правило, в лагерях – это бытовички, осужденные по уголовным статьям, для которых дети – выгодный «бизнес». В течение шести месяцев им дают паек и не заставляют работать, не отправляют на этап. Они подпадают под так называемую амнистию Крупской для матерей, но не для политических заключенных.
Дети подруг, Лера и Алла две недели находились на карантине, а потом их отправили в один из магаданских деткомбинатов. Там-то девочки быстро заболели воспалением легких. Вот когда подруги по несчастью по настоящему испугались за своих малюток, ибо там «Дети умирали непрерывно: от диспепсии, от анемии, просто от истощения. А ведь условия могли быть неплохие: помещение хорошее, питание тоже неплохое. Все упиралось в уход.58-й работать с детьми не разрешали – «враги народа». Работали уголовники, бытовики – «социально близкие» Этим-то «социально-близким» и собственные дети за редким исключением не нужны, а тем более чужие – вспоминала Н.А. Иоффе. Из всего набора детей в деткомбинат остались в живых трое: Лера, Тамара-дочь немецкой коммунистки Иоганны Вильке, и Толик, сын московской работницы Шуры Ивановой.
Содержались дети в двухэтажном каменном здании, но на первом этаже был детсад для детей вольнонаемных, а во втором-для круглосуточников, в том числе и детей заключенных. Кухня была одна, но готовили разные блюда. Вольным на завтрак подавали яичницу, бутерброды с колбасой, какао, булочки с джемом. А другая категория детей кормилась иначе – овсяная каша и чай с молоком.
« В деткомбинате все время умирали дети. Видимо, кто-то обратил внимание на эту потрясающую детскую смертность. Сняли врача и поставили нового, приехавшего из Москвы. Ее звали Розалия Борисовна Гинзбург. Первое, что она сделала-пошла в УСВИТЛ и заявила, что ей совершенно безразлично, по какой статье осуждены женщины, работающие в деткомбинате, но она требует, чтобы это были люди, которым можно доверять детей.» – вспоминала Надежда Адольфовна. Убрав блатных, поставив пожилых женщин – указниц и несколько человек даже с 58 статьей, в качестве обслуживающего персонала, добились должного порядка. Дети перестали болеть.
Таким был 1938 год в Магадане. Остались с тех пор шрамы в душе матерей, да старое здание Дома малютки с прежним адресом -улица Сталина, дом 10. Ныне в нем размещается учреждение городского Водоканала.
Не кормящие матери видели своих детей два раза в месяц, но когда из барака «мамок» Н. Иоффе перевели в обычный лагерь, то и этих встреч с ребенком она лишилась. Работала с 1939 года на этапах, сначала на Оле, где была занята на строительстве, летом – на путине. Изредка через управление рыбо-промыслового хозяйства (УРПХ) на Веселой удавалось побывать в Магадане в деткомбинате, пока не устроилась работать в прачечную на Веселой, которую обслуживала небольшая женская командировка, тоже смешанного состава-58 статья и бытовички.
В начале 1940 года Н.А. Иоффе в третий раз попала в Магадан. Работала на большом рыбном складе УПРХ и участвовала в художественной самодеятельности городского коммунального отдела (ГКО), очищала снег на улицах города, трудилась на дровоскладе, банно – прачечном комбинате в Нагаево.
Освободилась 10 апреля 1941 года и устроилась работать экономистом транспортного отдела ГКО, получила жилье и, наконец, забрала дочку из деткомбината. Было ей тогда три с половиной года. Вот только о том, что отца ее расстреляли на Колыме, узнала Наташа много позже. В конце 1942 года Иоффе с дочкой переехала на Олу, пригласили работать начальником планового отдела рыбпромкомбината. Лишь после войны, в 1946 году выехала она в Москву, где ждала ее мать, отбывшая и свой пятилетний срок заключения, как ЧСИР.
Кто мог предугадать, что небольшой рыбацкий поселок Ола на Охотском побережье приютит детей наркомов Сталина, изведавших «счастливое детство » и лишенных родителей по воле диктатора.
Н.А. Иоффе с 1991 года жила со своими детьми и внуками в Бруклине (США), написала в 1992 году книгу «Время назад» о своей жизни, судьбе и эпохе, издав ее в Москве, а Н.Н. Хаютина продолжает оставаться ольчанкой, видимо, навечно приписанной к Колыме.
Моя мать Лаврова Мария Даниловна 1926 года рождения отбывала наказание в лагере в пос. Ола. В семнадцатилетнем возрасте мама ушла добровольцем на фронт санитаркой в санитарный поезд. Поезд подвергся страшной бомбежке, почти все погибли, мама с подругой сбежали от страха, за это она была осуждена и направлена на Колыму. Там же она вышла замуж за Шухлина Владимира Павловича 1912 года рождени я, по всей видимости, он также отбывал срок, работал он ветеринаром, там же родились мои братья: Валентин 1946 г.р. и Вячеслав 1947 г.р. В 1949 году семья возвратилась в Оренбург по месту жит. папы. У меня просьба к Олачанам- волонтерам помогите разыскать хотя бы какую информацию о родителях и сообщить мне на электронный адрес. С надеждой Красношлыкова Нина Владимировна г. Оренбург
В 1952 г. после 4-го класса (Омчакская школа) была в пионерском лагере на р. Колыме. Отец Пинчуков Владимир Николаевич работал на руднике Матросова главным маркшейдером. Лагерь находился на правом берегу, куда детей перевозили на лодке – пароме, прикрученной веревкой к канату. В один из дней к нам перевозили на этой же (?) перегруженной лодке женщин и маленьких детей. У нас на глазах лодка посреди реки перевернулась, и все стали тонуть. Мы – дети стояли у изгороди на высоком берегу и только смотрели. По-моему, на этом пароме утонули все, кроме парня – охранника с винтовкой. Мне восьмой десяток, а это ужас стоит перед глазами. Об этом событии и погибших людях нигде нет никакой информации. А жаль!