Пришлось мне как-то побывать участником некоей «экспериментальной охоты» на лосей в бассейне реки Анадырь. Должен сказать, что каждый, более или менее поживший человек, с моей точки зрения, имеет свой рейтинг бессмысленных дел, в которых ему доводилось участвовать. Так вот, с 1984 года первое место в моём рейтинге прочно закреплено за этим мероприятием. А ведь мне пришлось после этого пережить и кампанию по сохранению дальневосточного леопарда, и ещё многие подобные совершенно абсурдные эпопеи.
Как обычно, исток у этого мероприятия был совершенно рациональный. В бассейне реки Анадырь лось с начала XX столетия размножился довольно значительным образом. Но промышленного освоения этот ресурс странным образом избегал, наверное, просто в отсутствие традиций промысловой охоты на мясо в этом регионе. Нет, лицензии на лося выдавались, и выдавалось их немало, но расходились они промысловикам и геологам для котлового питания – кому по одной, а кому, особо приближённому к начальству – и по две.
И так продолжалось до того времени, пока в посёлке Марково не появился предприимчивый охотовед, бывший зубной врач, в прошлом – чемпион Украины по боксу в тяжёлом весе. И пришла этому охотоведу в голову мысль…
Не стал этот охотовед раздавать лицензии охотникам-промысловикам по одной и по две, а сунул их все в карман, взял отпуск и уехал на участок к своему напарнику в бассейне реки Еропол.
Вдвоём они за месяц отстреляли два десятка лосей, сдали мясо совхозу и получили на руки… Сейчас за давностию лет я не вспомню, сколько, но очень значительную сумму. Сопоставимую с заработками у старателей в самых привилегированных артелях.
И конечно, у участников этого фартового мероприятия не хватило такта держать язык за зубами. Например, напарник охотоведа подходил с пачкой сторублёвок к канаве теплоцентрали, над которой горбатился его односельчанин, и «взмахривая» купюры, приговаривал – «Вкалывай, вкалывай! Вкалывая ты и за десять лет такого не заработаешь»!
Естественно, такой реверанс не вызвал у односельчан никакого другого отклика, кроме всплеска лютой классовой ненависти. Надо сказать, что с моей точки зрения, эти чувства имели под собой и некоторые основания. В общем-то, охотовед присвоил себе для личного использования все выданные на район дефицитные документы. Хотя, чисто формально, он оставался прав. Ибо механизма, распределяющего разрешения на отстрел копытных на уровне угодий в Российской федерации нет и поныне.
Очень значительная сумма изрядно взбудоражила не только односельчан обоих промышленников, но и высшие партийные органы. Первый секретарь окружкома так и заявил начальнику окружного охотуправления – «советскому человеку такие деньги зарабатывать нельзя! »!
Но раз эти деньги были заработаны, то это значит – что они есть! И лежат, судя по всему на поверхности!
Мысли руководителей советских органов власти и охотничьего начальства усиленно заработали. Прежде всего провели ревизию лосей посредством авиаучёта (в котором я тоже принимал участие). Выяснилось, что по нормам советского охотоведения в районе можно отстреливать как минимум двести сохатых, а не убогие двадцать, как практиковалось ранее!
Однако, на пути к освоению этого лосиного эльдорадо встала обычная проблема любого товарного мясного отстрела – сложность с вывозом готовой продукции. И тогда Магаданохотуправлением и Центральной научно-исследовательской лабораторией (в дальнейшем – ЦНИЛ) Главохоты была предложена невиданная инновация – отстрел лосей с вертолёта!
Сразу вспоминается мне бессмертное булгаковское «Подумаешь, бином Ньютона»! Охота с применением вертолёта (не обязательно со стрельбой с воздуха) была неотъемлемой принадлежностью значительного количества северных экспедиций, имевших это транспортное средство в многодневной (а иногда и многомесячной) аренде. С вертолёта испокон веку (по крайней мере, со времени появления этой машины в широкой эксплуатации) били волков. Правда, в типовых Правилах охоты охота с самолётов и вертолётов значилась запрещённой. Но здесь как раз речь шла именно что о промысловом отстреле, где этичность способов добычи играет весьма и весьма подчинённую роль. К примеру, стрельба по плывущим диким северным оленям с мотолодок из дробовиков тоже не отнесёшь к спортивным и изящным искусствам. А ведь считается промыслом и узаконена с момента появления на Таймыре первых мотолодок. Немногочисленные в то время знатоки зарубежных форм охотничьего хозяйства могли бы указать, что именно для таких целей (отстрел благородного оленя на мясо и последующая транспортировка их туш) вертолёты используются в такой экологически правильной стране, как Новая Зеландия. Кроме того, именно это обстоятельство и должно было оправдать прилагательное «экспериментальный».
На первый взгляд, всю прибыль от «эксперимента» должна была съесть высокая себестоимость вертолётного часа – в то время она составляла около 650 руб. но экономия достигалась сразу по нескольким другим статьям – количество охотников было минимальным (два стрелка и пять раздельщиков); отстрел должен был производиться в очень сжатые сроки, и сроки транспортировки к месту переработки была предельно сокращена. Лично я до сих пор не до конца уверен в конечной рентабельности этого мероприятия, но… Экономисты посчитали всё в столбик, и сказали – «Сойдёт».
Итак, отсторел был согласован и разрешён. И в этот момент в процесс вмешался неистовый кандидат наук Н.К., живший в Анадыре и уже давно избравший «охрану природы» любимым орудием для напоминания о себе миру. Естественно, он высказал своё особое мнение, которое заключалось в том, что стрельба с вертолёта есть узаконенное браконьерство, подключил к этому процессу знакомых анадырских собкоров центральных газет, газеты донесло и точку зрения Н.К. до широких масс и инструкторов ЦК КПСС, и… Всё встало. В принципе, логичность мероприятия никем сомнению не подвергалась, но, как всегда, в скользком деле, властные структуры потребовали массу обоснований, обоснования потребовали согласований, согласования – утверждений, а пока всё это происходило, «сдох ишак» – кончился охотничий сезон.
На следующий год мероприятия по утверждению «экспериментального отстрела с вертолёта» начались ранней осенью. Снова был свёрстан план мероприятий, определены ответственные лица, и даже ряд исполнителей. В этом месте к процессу подключили меня – как представителя науки меня, с моим тогдашним начальником, В.В. Аксёновым откомандировали в Марково для проведения морфометрических измерений над тушами отстрелянных лосей. Про себя же мы рассчитывали заработать на этом процессе в качестве раздельщиков.
В Марково мы просидели целый месяц – до конца следующего охотничьего сезона. Ибо на этот раз неистовый Н.К. поднял такую «волну», что на всех уровнях власти усомнились, стоит ли с этим отстрелом затеваться.
Поэтому на следующий сезон из Главохоты пришло решение «ружей не брать, из автобуса не выходить». Экспериментальный отстрел было решено провести под тщательным контролем всех надзирающих органов. Кроме того, из словосочетания «экспериментальный отстрел с применением вертолёта» были выброшены слова «с применением вертолёта».
Экспериментальность отстрела должна была отныне заключаться в том, что промысел проводился специально приглашённой бригадой из другого района области со снегоходов «Буран» под тщательным контролем науки и руководящих сотрудников. То есть, планировался самый обычный отстрел, только сопровождавшийся жуткой помпезностью.
Для осуществления контроля за экспериментом в скромный чукотский посёлок Марково приехали:
- Представитель главка Главохота из Москвы;
- Представитель ЦНИЛ Главохоты из Москвы;
- Представитель ЦНИЛ Главохоты из Магадана;
- Начальник Чукотского окружного охотуправления;
- Заместитель начяальника Чукотского охотуправления;
- Представитель Магаданского охотуправления, которому подчинялось управление Чукотское;
- Директор Северо-Эвенского госпромхоза, откуда были взяты охотники-промысловики;
- Два представителя академической науки (В.В.Аксёнов и я).
В самом Марково за ход процесса отвечал тот самый боксёр-охотовед, с подвига которого и начался весь процесс «эксперимента».
В качестве «производительных сил» к этой орде руководящего состава (десять человек) было прикреплено всего 2 (прописью – два) охотника-промысловика из расположенного неподалёку Северо-Эвенского госпромхоза. Именно они и должны были ухлопать всю эту кучу лосей (а также, заметим мы скромно, получить за это деньги). Поэтому и охотовед посёлка Марково, и все остальные жители этого посёлка относились к охотникам-варягам как солдат к Гитлеру, и называли их за глаза не иначе как «убивцами».
Но как их не называй, приказ окружкома партии был недвусмысленен – никому из жителей района больше на лосях зарабатывать не давать!
Помню я, как стоящий рядом со мной охотовед-боксёр провожал взглядом бредущих к столовой «убивцев» и мечтательно так произнёс – «Эк они хорошо один за другим встали – так бы дал – и обоих одним патроном положил»!
В принципе, и остальные жители посёлка относились к приезжим как охотникам, так и специалистам примерно так же. И саботировали ход эксперимента как могли.
Естественно, при таком раскладе сословные условности подались под враждебным влиянием окружающей среды, и вся наша компания держалась замкнутым мирком. Выглядела же со стороны она совершенно потрясающе.
Представитель главка ходил по чукотскому посёлку в сорокаградусный мороз в драповом пальто и шапке «пирожком», в лакированных штиблетах и брюках. Его зам, мелкий функционер ЦНИЛа – в рыжей турецкой дублёнке и валенках. «Начальник Чукотки» – в синем стивидорском костюме «Арктика». Все же остальные, как и положено холопам, были одеты в чёрные овчинные полушубки и валенки.
Так как я в посёлке Марково провёл лучшее время детства, то меня всеобщая обструкция «бригады», в общем-то, не коснулась.
– Пид**** в штиблетах водки втрое потребляет против остальных, – как-то мстительно сообщил мне местный охотовед – Видно, холодно ему, бедненькому…
Пикантности процессу добавляло то, что буквально каждый шаг экспериментального отстрела должен был согласовываться тремя инстанциями – Чукоткой, Магаданом и Москвой. Согласованию подлежало совершенно всё – вплоть до необходимости обеспечить пробками бочки из под горючего. Я знаю это особенно хорошо, ибо обеспечил моему другу, механику совхоза, мелкую халтуру – он, дескать, выточил эти пробки из железа на станке в свободное от работы время (а на деле просто отдраил песком три десятка обнаруженных возле мастерской).
Москва же давала указания по каждому незначительнейшему этапу процесса – будь то транспортировка ГСМ с перевалбазы Яры в пятидесяти километрах от Марково до количества патронов, которые надо было израсходовать на каждого лося.
В конце концов, после бесчисленного количества распоряжений, планёрок, совещаний, официально принятых телефонограмм (факсов в то время не существовало), та же Москва определила нам место предстоящего отстрела.
Районом действий нам была выделена река Яблон – место заведомо очень «лосистое», но очень «неухватисто» в плане охоты со снегохода. Но тут свои коррективы в план внёс начальник Чукотской охотуправы – человек, вообще-то, опытный и ушлый.
– Им, в Москве, какая разница – какая река, – поделился он со мной. – Они этого Яболона от Пеледона не отличат. Яблон я хорошо знаю – река гнилая. Проток много, «Бураны» поутопим, сохатого не возьмём. Хоть его там и много. А охотиться надо на Керкунее – там пойма узкая, река течёт сквозь плато. Едешь прямо по краю, а лоси внизу, как тараканы. Хочешь – сверху стреляй, хочешь – один снизу подходит, второй сверху знаками наводит. И место я знаю там одно – две избы есть, даже наш кагал примут, только чуть-чуть подшаманить надо. И вообще – пора кончать этот бардак, надо буквально завтра выбираться в угодья. Иначе сопьёмся здесь нахрен.
И наша дружная команда погрузилась на вертолёты и полетела на таёжную речку Керкуней.
А московские наблюдатели остались. Им было доверено важное задание партии – снабжать нас по воздуху бензином, и первый борт должен был придти в тот же день, ближе к вечеру. На наших же рейсах мы с трудом увезли всех участников авантюры, их личные вещи, снегоходы и нарты.
Мы быстро распределились по избушкам, разгребли их от снега, и я с «начальником Чукотки» поехали на разведку по ближайшим окрестностям. Сразу же встретили пару сохатых, по одному стреляли – но неудачно. И как выяснилось – к счастью.
Мы с «убивцами» заняли избу на отшибе, и как это положено у «нижних чинов», наше жилище оказалось не в пример благоустроеннее зимовья начальства, хотя в первый момент выглядело полной развалиной. Мы сидели и хлебали в тепле чай, строя планы на завтра, послезавтра и всю оставшуюся жизнь, как над крышей нашего убежища прогрохотал вертолёт.
– Ну его на хрен, – сказал кто-то из стрелков, – пусть хоть бочки сами в снег сбросят. Совсем оборзели падлы, только командуют, как полицаи.
Грохот винтов стих, следом раздался знакомый надсадный вой снегохода.
– Нет, – ехидно сказал я. – Эти сами разгружать не будут. Слышишь, за нами на «буране» поехали. – И стал одеваться.
За рулём снегохода сидел кто-то из начальников второго эшелона. Вид у него был растерянный. И не слегка, а сильно растерянный.
– Собирайтесь, – сказал он мрачно. Улетаем обратно.
– То есть, как улетаем? – опешили мы. – А экспериментальный отстрел, подшаманеные избы, горючее, пробки для бочек, в конце концов!
– Ничего не знаю, – сказал недоначальник. – Приказ из Москвы. Телеграммой.
Совершенно ошарашенные мы вернулись в Марково. Очевидно было одно – после такого приказа: «пельмени разлепить, фарш превратить мясо, а тесто – в муку», продолжения у охоты не будет.
У охоты продолжения не было, а у истории – было.
Нас всех собрали в кабинете у начальника Магаданского охотуправления. Все получили свою порцию люлей – ни за что, просто так. Потом подавляющее большинство людей ушло. Задержались мы, с «начальником Чукотки». И тут начальник Магаданохотуправления посмотрел на нас по-отечески, мягко…
– Это моя оплошка, ребята. Надо было всё с начала рассказать. В общем так. Охотиться надо было – на Яблоне. Ничего не убить, утопить все «бураны». И тогда мы на следующий год стреляли бы с вертолёта…
Автор: Михаил Кречмар.