Мария Максимова – новое имя среди магаданских публицистов. Она так же, как и многие исследователи прошлого, озабочена тем, что события истории нашей страны советского периода некоторыми историками искажаются, преподносятся необъективно. Поэтому и взялась за работу с архивами. Представляемый очерк – её проба пера. Но прежде, чем с ним ознакомить читателя, хотелось бы привести некоторую статистику.
За всё время существования ГУЛАГа максимальное число заключённых (2561 тыс. чел.) падает на 1950 год (Cоциологические исследования. 1991. № 6. С. 10). Численность осужденных за контрреволюционные преступления в том же году составляла 579 тыс. (История СССР. 1991. № 5. С. 152). Цифры могут быть не совсем точны, но нас интересует условный показатель – тех, кого принято называть политическими, было около (даже не около, а не более) 23-х процентов.
В докладной записке о задачах созданного в 1948 году Управления МГБ на Дальнем Севере (архив УФСБ по Магаданской области) говорится, что по состоянию на август того года во всех предприятиях Дальстроя работало 219392 человека. Из них:
- вольнонаёмного состава 85041 (в том числе 47960 бывших заключённых, из которых около 11000 судимы по «политическим мотивам» (то есть не более одной четвёртой – П.Ц.);
- заключённых 104828 человек;
- спецпоселенцев 29523.
Надо полагать, что среди той приблизительно одной четвёртой части осужденных по так называемым политическим статьям определённую долю, причём значительную, составляли те, о ком пишет М. Максимова.
Наверное, кто-нибудь когда-нибудь посчитает эту долю. А может она где-то уже и посчитана. И результат в очередной раз говорит о том, что число незаконно репрессированных в осуждаемый период сильно завышено, и кому-то это было очень надо.
Помнится поначалу, на волне девяностых, с подачи из-за рубежа и навязанного классика мы говорили о сотнях миллионов незаконно репрессированных по политическим статьям.
Почему так важны эти цифры? Потому, что мы не должны больше жить по принципу: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем, мы наш, мы новый мир построим…» А завышенная негативная статистика об осуждаемых периодах как раз и толкает нас к заблуждению, что всё в прошлом было плохо и взять оттуда нечего. Вот и уничтожаем всё. Для кого-то это выгодно с экономической точки зрения, но не для нас.
Ещё мне кажется, что во время Великой Отечественной тех, кто перешёл на сторону врага и даже не стрелял в своих сограждан (как они говорят, и это не доказано), назвали «власовцами» ошибочно, второпях. Согласно высказыванию нашего, родного, классика: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся…» Вот это слово сейчас, спустя годы, и отзывается, добавляя некую идеологическую составляющую в обыкновенное примитивное предательство.
А это были коллаборационисты, то есть, согласно словарям, люди, сотрудничавшие с оккупантами. Заметим, что слово это иностранного, французского происхождения, и в уголовном законодательстве большинства стран мира коллаборационизм квалифицируется как преступление против своего государства, обычно трактуется как государственная измена. Так что в истории многих стран был негатив, и в истории России не в первую очередь – слово-то иностранное. Но мы назовём таких людей по-русски: изменники.
Сейчас их нередко, в том числе из коньюнктурных и коммерческих соображений, представляют жертвами ситуации (Д.Березский. Жизнь простого человека. Магадан. Изд-во «Охотник». 2015; В.Борисенко, Колымские милиционеры реабилитируют предателей. www.magoblproc.ru – официальный сайт прокуратуры Магаданской области). Но почему-то в одних и тех же ситуациях люди ведут себя по-разному.
К примеру упоминаемый в очерке М. Максимовой М. Ашик не один раз побывал окружении, но всегда с боями и честью выходил к своим в составе своего подразделения, а в 20-летнем возрасте удостоен звания Героя Советского Союза. Как говорится, утёр нос сопливым дяденькам.
Рекомендую также прочитать воспоминания Владимира Бочкарёва «Рыцари и мученики» (дневник узника фашистского концлагеря), опубликованные в № 21 журнала «Колымские просторы».
Мария не против совместной работы, поэтому вместо эпилога к её очерку я бы предложил читателю ознакомиться с моим рассказом-былью «Запах предательства» (журнал «Колымские просторы», № 25). Он о том, как предательство переживают самые верные друзья человека – собаки. Может кого-то это заставит по иному посмотреть на вещи, толкнувшие молодого автора взяться за перо, и поставить себя не на место «обиженных» изменников, а на сторону тех, кого они предавали.
Очерк «Изменники» планируется к публикации в третьем выпуске альманаха «Место действия – Колыма».
Пётр Ив. Цыбулькин
Член Союза писателей России.
Мария Максимова «Изменники»
«Он не мог сочувствовать человеку, который согласился на службу у немцев и так или иначе исполнял эту службу. То, что у него находились какие-то к тому оправдания, мало трогало Сотникова, уже знавшего цену такого рода оправданиям. В жестокой борьбе с фашизмом нельзя было принимать во внимание никакие, даже самые уважительные причины. Победить можно было лишь вопреки всем причинам. Он понял это с самого первого боя и всегда придерживался именно этого убеждения, что, в свою очередь, во многом помогло ему сохранить твёрдость своих позиций во всех сложностях этой войны».
Василь Быков «Сотников».
После окончания Великой Отечественной войны на территорию Советского Союза стали возвращаться советские граждане, по разным причинам оказавшиеся на вражеской территории: военнопленные, гражданские лица – те, кто сознательно сотрудничал с немецкими властями либо был насильственно угнан за границу, и другие. По прибытии они все проходили фильтрацию, определявшую их дальнейшую судьбу.
В соответствии с постановлениями Государственного комитета обороны № 9871с от 18 августа 1945 г. и Совета народных комиссаров № 3141-950сс от 21 декабря 1945 г. лица, служившие в строевых формированиях немецкой армии, легионеры и полицейские, переводились на шестилетнее поселение. Основная масса репатриантов пополнила собой ряды рабочих ГУЛАГа.
На Дальний Восток, в том числе на Дальний Север, указанный контингент стал прибывать в 1945 году. Как следует из архивных документов Управления МГБ на Дальнем Севере, в конце 1945-го и в начале 1946 года в Дальстрой партиями под конвоем было доставлено около 35 тысяч человек.
Одним из крупнейших спецпоселенческих контингентов были, безусловно, спецпоселенцы-«власовцы». Условно-обобщенным термином «власовцы» в документах называли всех находящихся на поселении за службу в немецких формированиях, хотя лишь малая часть из них служила в Русской освободительной армии генерала-предателя Андрея Власова.
Поначалу прибывших принимало УСВИТЛ (Управление Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей) МВД. Учет осуществлялся по эшелонным спискам и спискам прибывших партий, без фильтрационных и личных дел. Однако, как следует из справки УМГБ на Дальнем Севере от 1 сентября 1950 г., «из указаний МВД СССР было известно, что все они служили в немецких строевых формированиях и взяты в плен советскими, американскими и английскими войсками с оружием в руках».
Управлением СВИТЛ совместно с оперчекотделом УНКВД было организовано анкетирование всех прибывших, после чего комиссия из представителей УИТЛ, МВД и оперчекотдела принимала решение о дальнейшей участи каждого вновь прибывшего.
Комиссия рассматривала анкетные данные, выносила заключение, кого оставить до особого распоряжения в лагере, кого направить на спецпоселение сроком на шесть лет, кого освободить с передачей в кадры предприятий Дальстроя.
Каждое решение комиссии, согласно постановлению № 9871с, должно было согласовываться с прокурором с проставлением на анкетах соответствующего штампа.
Поначалу для обслуживания спецпоселенцев-«власовцев» и немцев-репатриантов при УСВИТЛ МВД были организованы отдел спецпоселений, а также районные комендатуры по трассе, которые осуществляли надзор.
В октябре 1946 г. отдел спецпоселений при УСВИТЛ был расформирован с образованием аналогичного подразделения при Управлении МВД по строительству на Дальнем Севере. Вновь организованным отделом было принято по списку 24633 человека, состоявших на учете как спецпоселенцы-«власовцы», и еще 5175 карточек на эту категорию лиц, которые не были сверены с фактическим наличием спецпоселенцев. В 1948-1949 г.г. учеты спецпоселенцев были переданы во вновь созданное Управление МГБ на Дальнем Севере.
В соответствии с указанием МВД на всех указаных лиц должны были быть оформлены соответствующие дела с обязательными документами, подтверждающими службу в немецких формированиях. При наличии необходимых документов составлялись подлежащие согласованию с прокурором постановления о переводе на спецпоселение.
По состоянию на 1 января 1950 г. на территории деятельности Дальстроя, в соответствии с докладной запиской УМГБ, было расселено 28133 выселенца-спецпоселенца, в том числе «власовцев» – 24928.
Спецпоселенцы жили без охраны, на тех же условиях, что и вольнонаемные работники Дальстроя. В соответствии с Постановлением СНК СССР от 8 января 1945 г. № 35, которое было объявлено всем спецпоселенцам под расписку, им были предоставлены все права граждан СССР, на них распространялись все льготы и положения кодекса законов о труде (за исключением территориальных передвижений), в том числе действовавшие для вольнонаемного состава продолжительность рабочего времени, ставки зарплаты, а также нормы продовольственного и промтоварного обеспечения.
После передачи учетов в МГБ надзор за ссыльными, высланными и спецпоселенцами осуществлялся 9-м отделом Управления МГБ на Дальнем Севере, в обязанности которого входило ведение учета, наблюдение и изучение поведения, связей, настроений в среде указанного контингента, в целях исключения побегов и своевременного предупреждения вражеских проявлений, рассмотрение жалоб и заявлений. Каждый поселенец обязан был ежемесячно отмечаться в спецкомендатурах УМГБ, расположенных по всей территории Дальстроя. Приказом начальника УМГБ от 6 июля 1951 г. в распоряжении 9-го отдела УМГБ объявлялось 36 спецкомендатур. Пять из них были городского подчинения (4 в Магадане и 1 в п. Палатка), остальные – в районных отделах. На 1 февраля 1952 г. под надзором находилось 5014 человек ссыльных и высланных и 24565 спецпоселенцев-«власовцев».
Строжайше запрещалось перемещение, направление в командировки, увольнение выселенцев-спецпоселенцев без предварительного согласования с начальниками РО МГБ и комендантами спецкомендатур. Без разрешения коменданта не допускался выезд за пределы комендатуры по личным и служебным делам. Злостные нарушители режима наказывались в административном порядке. Побег рассматривался как чрезвычайное происшествие.
Несмотря на то, что жили поселенцы свободно, всех их предписывалось свести в десятки с назначением старших десятков «из проверенных лиц». Старшие были обязаны не реже одного раза в десять дней докладывать о наличии людей и случаях нарушения режима.
Однако несмотря на принимаемые меры, побеги среди поселенцев все-таки случались. В 1950-м году было 12 таких случаев. Бежавшими были в основном спецпоселенцы, боявшиеся ответственности за совершенные ими преступления в годы Великой Отечественной войны.
В среде поселенцев настроения были разные.
В документах УМГБ отмечалось: «Большинство из них в настоящее время хорошо работают на производстве и являются лояльными по отношению к Советской власти. Часть из этой категории антисоветски настроена».
Вторая категория «власовцев» – это служившие в карательных частях и органах противника «СС», «СД», «Абвер», воевавших на стороне гитлеровцев казачьих формированиях и национальных легионах, которые, как правило, являлись участниками зверств и злодеяний, совершенных немцами с их помощью на временно оккупированной территории
Некоторые из этих «власовцев» не желали возвращаться на Родину, и лишь в силу ряда обстоятельств, помимо их воли, были переданы нашим органам американскими, английскими и другими военными властями.
Срок поселения у многих спецпоселенцев окончился в 1952 году. По истечении 6 лет «власовцев» снимали с учета спецпоселений. Освобожденным запрещалось проживать в Москве, Ленинграде, Киеве, погранзонах и режимных областях, в республиках Прибалтики и западных областях Украины и Белоруссии.
К концу 1952 г. большая часть этого контингента оказалась освобожденной от поселения. Многие покинули Дальний Север.
Окончательно все были освобождены в 1955 году на основании Указа ПВС СССР от 17 сентября 1955 г. «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941-1945 г.г.», в соответствии с которым освобождались от ответственности все советские граждане, служившие в годы войны в немецкой армии, в созданной оккупантами полиции и в любых специальных вражеских формированиях, вплоть до шпионских школ.
С началом массовой реабилитации жертв политических репрессий многие из них были реабилитированы.
Сегодня высказываются разные оценки необходимости определения всех этих людей в ссылку. В категорию «власовцев» включались люди, попавшие по разным обстоятельствам в немецкие национальные легионы, служившие в полиции и рабочих командах при оккупантах. Даже после прохождения спецпроверки они еще долгое время находились в поле зрения органов безопасности. Однако следует иметь в виду, что в послевоенных условиях было сложно, если не сказать – практически невозможно, отличить в потоке прибывающих из-за границы, переданных американскими, английскими и другими военными властями военнопленных, тех, кто оказался предателем и служил на стороне врага, от тех, кто просто стал жертвой обстоятельств.
Можно предположить, что для советских граждан послевоенного времени, недавних свидетелей только что окончившейся войны, встречавших изменников на фронте и в оккупации, такое решение было оправданным. Служивший на Колыме в те годы сотрудник МГБ Герой Советского Союза М.В. Ашик вспоминал: «Судили только тех, которые были запятнаны убийствами и другими доказанными преступлениями. Ну, а эти, с которыми мне пришлось работать, страшных преступлений вроде не совершали: служили у немцев, помогали им разрушать нашу страну. Многим тогда казалось, что будет справедливо, если эти люди поработают на ее восстановлении. Думаю, и теперь это решение должно казаться вполне справедливым»1.
Однако была в среде спецпоселенцев-«власовцев» категория лиц, на которых не распространялась ни амнистия 1955 года, ни более поздние реабилитационные кампании.
Важнейшей задачей, возложенной на послевоенные органы безопасности, стал розыск государственных преступников: бывших палачей-карателей, полицаев, выпускников немецких шпионских школ. В марте 1946 года вместо народных комиссариатов были созданы министерства, в связи с чем Народный комиссариат государственной безопасности был переименован в Министерство государственной безопасности.
Произошли изменения и в структуре. Было упразднено 4-е (зафронтовое) Управление, основная задача которого в военные годы состояла в проведении разведки и организации диверсий в тылу врага. Вместо него было создано Управление под тем же номером, но специализировавшееся на розыске государственных преступников – агентов немецко-фашистской разведки, пособников оккупантов, а также лиц, виновных в массовых истреблениях советских граждан. В составе территориальных органов контрразведки МГБ были созданы соответствующие подразделения. В УМГБ на Дальнем Севере этой работой занималось 4-е отделение.
На территории Дальнего Севера, как и в других регионах, процесс поиска государственных преступников заключался в проверке объявленных во всесоюзный розыск (по ориентировкам 4-го Управления МГБ СССР и других территориальных органов МГБ) по учетам и местам концентрации спецпоселенцев, а также по учетам вольнонаемного состава, прибывшего на работу в систему Дальстроя МВД СССР.
По словам Героя Советского Союза М.В. Ашика: «Предатели, оставившие кровавые следы своей деятельности, были учтены в специальном двухтомном циркуляре, в котором в алфавитном порядке были записаны имена около полумиллиона немецких пособников. На каждого включенного в этот формуляр имелись биографические данные, приметы, краткое описание сути совершенного преступления»2.
Работа по опознанию государственных преступников заключалась в установлении внешнего сходства по фотографиям, проверке биографических данных, проведении опросов свидетелей и так далее. Как вспоминает М.В. Ашик, «загрузка была такая, что в любой день старший оперуполномоченный получал в секретариате по 30-40 документов, требующих срочного исполнения»3.
После установки на обслуживаемой территории лиц, имеющих сходство с разыскиваемыми, проводились опознавательные мероприятия и документация преступной деятельности установленных.
Отделом МГБ на Дальнем Севере при Особом лагере № 5 МВД СССР проводилась работа по опознанию разыскиваемых государственных преступников, уже осужденных и содержащихся в Особом лагере – для прекращения их дальнейшего розыска.
Отчеты УМГБ о следственной работе и о работе 4-го отделения периода 1949-1950 г.г. полны сведений о выявленных в среде поселенцев предателей Родины, многие из которых прошли обучение в немецких разведывательных школах, забрасывались в советский тыл, сражались в боях с партизанами, поддерживали боеспособность немецкой армии работой на кухне, в обозе, другой деятельностью.
Только за сентябрь-октябрь 1949 г. Управлением МГБ на Дальнем Севере было установлено 30 подобных лиц. В их числе оказались агент «Абвергруппы-201», официальный сотрудник германского контрразведывательного пункта «Зондер-группа», секретарь редакции фашистской газеты «За национальную свободу», начальник полиции, а также другие пособники фашистов, принимавшие участие в операциях против советских партизан, расстрелах мирных жителей. Многие из них за службу в немецких формированиях были награждены: кто медалями, кто деньгами, и даже лошадью.
Следственный отдел вновь созданного УМГБ на Дальнем Севере приступил к работе во второй половине июля 1949 года. За период с 1 августа 1949 г. по 1 июля 1950 г. было арестовано 110 агентов немецких разведорганов и изменников Родины, осуждено Военным трибуналом войск МВД по Дальстрою 75 человек.
Материалы архивных уголовных дел свидетельствуют о кропотливой работе, которую приходилось проводить следователям и оперуполномоченным. Не желая нести ответственность в одиночку, подозреваемые в преступной деятельности на стороне врага охотно давали показания на своих подельников, которые находились на свободе. Все эти сведения необходимо было тщательно проверять и юридически оформлять – за этим строго следила военная прокуратура.
На допросах бывшие служащие фашистских военных формирований обыденно рассказывали о поступлении на службу к немцам: «… с приходом немцев в Зверевском районе появились советские партизаны, которые стали проводить активную диверсионную работу… Немцами было вывешено объявление, что все лица, заподозренные в связях с партизанами, будут расстреливаться на месте. В то же время на хуторе Тацин проводилась регистрация молодежи для отправки в Германию. Я боялся, что меня, как бывшего активного комсомольца, немцы могут заподозрить в связях с партизанами. Кроме того, боялся быть угнанным на работы в Германию. Поэтому, когда в октябре 1942 года ко мне на квартиру пришел участковый полицейский и предложил поступить на службу в формирующуюся в поселке Зверево казачью сотню, я без колебания согласился, считая, что этим избавлю себя от тяготившей меня, как мне казалось, опасности со стороны немцев».
Для подтверждения фактов службы на стороне немцев запрашивались сведения из тех регионов, в которых действовали пособники фашистов: протоколы допросов очевидцев и пострадавших, копии немецких приказов о награждениях и др. Так, в числе доказательств по уголовному делу в отношении одного из служивших в карательной бригаде «СС» Каминского была выписка из приказа от 5 октября 1942 года: «На основании приказа по Локотскому окружному самоуправлению от 3 октября 1942 года № 5, в память годовщины освобождения доблестными германскими войсками нашего округа от жидобольшевистского ига, за выдающиеся заслуги перед Родиной по строительству новой России, за самоотверженную борьбу с остатками сталинских банд, из выделенного фонда премировать нижепоименованных лучших бойцов и командиров».
Премировались «бойцы и командиры» лошадьми, деньгами – зарплатой в размере 250 рублей, карабинами и другими вещами. Приказы публиковались в местных газетах.
Большинство предателей, как свидетельствуют протоколы их допросов и материалы дел, переходили на сторону врага не из идейных соображений, а исключительно заботясь о собственной безопасности. Многие из них считали себя жертвой обстоятельств. Спустя годы они находили в этом основание обращаться с заявлениями о реабилитации. В делах встречаются заявления и самих осужденных, и их родных с просьбой оправдать и освободить от наказания, так как действия их были определены желанием спасти собственную жизнь.
В 50-е годы, в первую волну реабилитации, многие дела изменников Родины были пересмотрены, некоторым снижены сроки наказания. Повторно пересматривались дела и в 90-е годы, в соответствии с законом «О реабилитации жертв политических репрессий». Но в подавляющем большинстве дел итог пересмотра один: «ОСУЖДЕН ОБОСНОВАННО, РЕАБИЛИТАЦИИ НЕ ПОДЛЕЖИТ».
- М.В. Ашик. Первые десять послевоенных лет. – Место действия Колыма. Историко-литературный альманах о деятельности органов безопасности 1632-2008 г. Магадан, 2008. С.86.
- М.В. Ашик. Первые десять послевоенных лет. – Место действия Колыма. Историко-литературный альманах о деятельности органов безопасности 1632-2008 г. Магадан, 2008. С.80.
- Там же, с. 86.