Очерки о животных

О чём подумала собака

(рассказ дорожной попутчицы)

В посёлке, где я родилась и выросла, все мужики охотники. С самого детства я очень хотела, чтоб хотя бы раз кто-то из них взял меня с собой. Но все отказывались. Может потому, что я хрупкая и изящная и, по их мнению, невыносливая. Или по принципу: «Женщина на корабле приносит несчастье».

Но вот, когда я уже выросла, повзрослела и жила в городе, мечта моя сбылась.

Мы с мужем приехали на родину, чтобы набрать брусники. Однако, как известно, в деревне лишние мужские руки всегда найдут применение. Нашего приезда и помощи мужа ждали. Для него загодя был определён фронт работ. Но и от похода за брусникой никто не отказывался. Он тоже был заранее спланирован и даже, как потом выяснилось, отчасти срежиссирован. Со мной, но только в ином составе.

В сопровождающие мне выделили пожилого дальнего родственника деда Николая и старую хромую охотничью лайку Дроню – несколько лет назад она получила ранение, защищая посёлок от медведя, и, в основном, сидела на цепи, охраняя двор. Кличка «Дроня» за собакой закрепилась только в последнее время, благодаря домашним. Официально, в рабочем, охотничьем варианте, она звучала более сурово.

На случай возможной встречи с медведем, о которых в тот год было много разговоров в посёлке, нам выдали старенькую одностволку с одним патроном – верх моих мечтаний на тот момент. Рассказали, как прицеливаться, что нажимать, куда стрелять и как себя вести, если вдруг объявится зверь. Проводы были серьёзными, никаких подвохов я не заметила.

Меня переполняла гордость от того, что наконец-то доверили настоящее ружьё, и я иду, пусть не совсем на настоящую, но всё-таки на охоту. Я постоянно перекладывала ружьё с одного плеча на другое, меняла выражение лица, делая его как можно более строгим и серьёзным, пытаясь представить, как выгляжу со стороны и на фотографии.

Больше всех и, главное, больше меня, походу радовалась Дроня. Ведь за брусникой шли только мы. Она-то шла, вернее – бежала, на охоту, по которой давно соскучилась! Пока мы проходили определённое расстояние по прямой, она успевала делать вокруг нас не одно кольцо. Хромать Дроня или перестала, или забыла.

На месте сбора брусники поведение Дрони не изменилось. Появившись ненадолго на нашей поляне, она тут же убегала. После очередного такого визита, когда наши пайвы были уже почти полны, на некотором отдалении послышался её яростный и отчаянный лай. На мой зов собака не реагировала.

«Ну вот, этот самый момент и настал», – спокойно подумала я. Пора было показать, что и я на что-то способна. Что кое-кто ошибался, не видя во мне охотника. И смело, без каких-либо сомнений, последовала навстречу собачьему лаю. Медведь был не страшен – я боялась за Дроню, предполагая, что выстрелом хотя бы отпугну зверя и спасу собаку.

Подойдя к месту, где звенел голос Дрони, я остановилась и под прикрытием веток лиственницы осмотрелась. Никакого медведя поблизости не было. Ещё раз внимательно приглянувшись, я обнаружила, что Дроня загнала на дерево маленького рыжего полосатого зверька и облаивала его, не давая спуститься и убежать или переместиться на другое дерево.

По моему мнению, ситуацию разрешить можно было одним единственным способом. Кардинальным. Тем более принимая во внимание, что инстинкт и выучку дрессированных собак надо поддерживать и укреплять. Себя я ощущала отчасти в положении Дрони, в котором она до этого момента пребывала на цепи, осознавая, что возможность в ближайшее время вновь попасть на охоту мне вряд ли представится. К тому же это всё-таки моя первая охота и первая добыча.

Грянул выстрел. Мой выстрел.

В таких случаях обычно пишут: «Когда дым рассеялся…». Но никакого дыма не было. Не было на дереве и под деревом и полосатого зверька – ни живого, ни, как говорят охотники, в «добытом» виде. Воспользовавшись сумятицей, которую я внесла своим появлением и не метким, интеллигентно говоря, выстрелом, он убежал. Причём на глазах у доверившейся мне Дрони.

Опустив ружьё и глянув на собаку, я столкнулась с её осуждающим взглядом. Говорят, что интеллект умных собак соответствует уровню трёхлетнего ребёнка. Но в этот очень короткий миг я успела прочитать в глазах Дрони слова, которыми взрослый российский строитель в рабочей ситуации обозначает человека, совершающего поступок, качественно противоположный ожидаемому, в основном, неправильный. То есть, сука здесь не она одна. И мне кажется, именно в этот момент Дроня поняла то, что до меня дошло значительно позже.

Подбежавший на звук выстрела дед Николай пояснил, что патрон был заряжен пулей. А в бурундука, это скорее всего был он, даже если возникает такая необходимость, пулями не стреляют. К тому же это был единственный патрон, и если вдруг встретится медведь, стрелять уже будет нечем. Решив, что брусники набрали достаточно, мы засобирались домой.

Несмотря на груз за спиной, обратно мы двигались быстрее, чем Дроня. От её радости, которая была в начале похода, не осталось и следа. Теперь приходилось часто останавливаться нам, поджидать собаку. Дроне чудились какие-то шорохи, запахи, почему-то позади нашей процессии. Действительно, она забыла, на какую лапу хромала, и припадала уже на другую. Тяжело вздыхала, как человек. Иногда поскуливала.

Оставить Дроню и пойти быстрее – она бы всё равно нашла дорогу – я не решалась, поскольку встречу с медведем не исключала. В поведении собаки в случае такой ситуации я была не уверена. А ещё больше была не уверена в себе. Я бы, скорее всего, не знала, что делать, и запаниковала.

Уже в городе, анализируя и вспоминая этот полный для меня впечатлений и приключений поход, я поняла то, о чём подумала, если собакам действительно дано думать, Дроня сразу после того моего неудачного выстрела. Никакого медведя в том месте, где мы собирали бруснику, не могло быть. Да и патрон, скорее всего, был холостым. Иначе бы меня – такую! – с таким сопровождением и таким арсеналом спокойно в тайгу не отправили. Подумала она и о том, что, если в компании со мной Дроню отправили в тайгу, то как охотничью собаку её окончательно списали и отлучили от любимого дела. Что это, возможно, её последняя охота.

А, может, просто я такая впечатлительная и мне всегда что-нибудь мнится.
В свой очередной приезд на следующий год я Дроню в живых уже не застала. Она умерла.

Животный юмор

Слышал от литературных критиков, что юмор имеет временные границы. Точнее говоря, то, над чем смеются в один определённый исторический период, не будет смешно в другом. Может быть, может быть. Но то, что юмор свойственен не только людям, но и другим представителям фауны, я испытал на собственном опыте.

По мнению учёных, грызуны, в особенности крысы, обладают очень высоким уровнем интеллекта. А удельный вес их головного мозга по отношению к общей массе тела даже намного выше, чем у человека. Если это действительно так, можно сделать вывод, что людям с их уровнем интеллекта не дано полностью понять поведение крыс. В то время как крысы знают о нас больше, чем мы это можем предполагать.

Возможность проверить это утверждение и даже получить в ходе наблюдений некоторые доказательства мне неожиданно представилась. Причём проводить какие-либо исследования целенаправленно я не стремился. Всё получалось само – собой.

Добравшись зимой до своей охотничьей избушки, я обнаружил в ней следы крыс. Скорее всего, появились они из летнего лагеря энергетиков, тянувших поблизости линию электропередач. Туда, в свою очередь, расширяя ареал своего обитания, переместились из ближайшего посёлка, расположенного не так далеко от места квартирования энергетиков.

Оставленный с лета у умывальника в избушке кусок хозяйственного мыла оказался изрядно погрызанным. До запаса продуктов, хранящегося в металлических бидонах, крысы не добрались.

Пожалев зверьков – всё-таки зима, холод, бескормица – перед уходом я положил возле их путиков сухарей, крупы. Да и не только пожалел. Они ведь тоже для кого-то, как это ни цинично выглядит, являются кормом. Для более крупных зверей – объёктов моей охоты. Пусть и сами в качестве приманки побудут.

Появившись через некоторое время в избушке вновь, я нашёл свои гостинцы нетронутыми. Позже знакомый биолог объяснил, что крысы, наученные благодаря своему интеллекту горьким опытом, могут воспринимать специально подброшенные человеком продукты как отравленную приманку. Поэтому часто сторонятся таких подношений.

Мои наблюдения продолжились весной, когда жена высадила в теплицу рассаду помидоров. Кто-то стал обгрызать вершки. По следам было видно, что это крысы – почти рядом с дачами, через поле, располагалась свиноферма.

Я решил использовать результаты своих предыдущих наблюдений для спасения рассады и разложил по периметру теплицы сухари. Как ни странно, набеги прекратились.

К очередному охотничьему сезону, осенью, я завёз в свою избушку два пластиковых ящика картошки и опустил в погреб. Температура в нём опускается до минусовой только к новому году. Тем более, если избушку время от времени протапливать. Поэтому за сохранность корнеплодов от мороза я не боялся.

Недели через две появился в избе и обнаружил, что картошка понравилась моим старым знакомым. Чтобы спасти свои запасы, соорудил вокруг каждого ящика каркас из мелкой металлической сетки.

Спустившись в погреб через несколько дней, очень сильно удивился. Мои запасы оказались нетронутыми. Но рядом с ящиками появилось несколько слегка надкусанных (видимо, тащили в зубах) картофелин совершенно другого сорта, который, я на сто процентов уверен, мы не сажали!

Не знаю, может это мистика. Может учёные как-то смогут объяснить поведение зверьков. Но лично я воспринял этот жест как достойный и остроумный ответ на мои ограничения или, как сейчас говорят, – санкции. Мол: «Делайте у себя что хотите, мы и без вас обойдёмся, даже поделиться можем!». Короче, 1:1.

А чужие картофелины так и остались лежать в погребе до весны, когда я занялся его очисткой и просушкой.

Запах предательства

Мы с овчаркой Хакчаном гуляли по набережной реки Магаданки.

Хакчан – потомок ещё тех собак, которых завезли на Колыму в тридцатых годах прошлого века для охраны лагерей, соответствующим образом обученных. Он излишне агрессивен, поэтому я всегда проявлял повышенную осторожность прежде, чем спустить своего друга с поводка. Вот и в этот раз я сделал это только тогда, когда мы вышли на пустырь, отдалённый от жилых строений и пешеходных дорожек.

Некоторое время гуляли спокойно, но вдруг мой пёс насторожился и рванулся в сторону берега. Оттуда в нашем направлении, почему-то опустив голову и поджав хвост, медленно, почти ползком, двигалась небольшая дворняжка. Точнее, среднего собачьего размера. Шерсть её была мокрая, поэтому определить окрас было сложно. По мере

приближения собаки к нам агрессивность моего Хакчана постепенно сменилась на растерянность. В конце концов он встал рядом со мной и чуть ли не прижался к моим ногам. А собака, подойдя ко мне, ещё ниже опустила голову, как бы что-то прося этим жестом.

Тут я заметил, что её шея плотно обвита металлическим проводом, концы которого закручены так, будто до этого к ним было привязано что-то тяжёлое и сорвалось. Ясно, что собаку пытались утопить, но груз закрепили слабо, что её и спасло. Я распутал провод. Причём сделал это с трудом – скручивали явно не мальчишки. Освободившись с моей помощью от удавки, собака, всё так же низко опустив голову и поджав хвост, поплелась к находящимся неподалёку развалинам бывшего гаража. В её глазах я не увидел благодарности, а только глубокое разочарование. Такое, наверное, бывает у людей, когда предают друзья. У меня к горлу подступил комок.

Хакчану расхотелось гулять, и он подставил ошейник, чтобы я пристегнул поводок. Дома, улегшись на свою подстилку, пёс ещё долго вздыхал и весь вечер не подходил ни к кому из домашних и не требовал внимания. Видимо переживал случившееся.

Полиглот

По оценке некоторых учёных, интеллект домашней собаки соответствует уровню развитию трёхлетнего ребёнка. Я  это проверял и подсчитал, что мой пёс Хакчан понимал более пятидесяти слов. Но никогда не представлял, какое большое значение имеет понимание  собакой отдельных конкретных слов для безопасности человека, в частности, моей.
В очередном путешествии по российской глубинке я поселился в доме на окраине небольшого городка. Вокруг – сплошной частный сектор, и в каждом дворе – собака. Особое впечатление на меня произвёл соседский пёс Шарик. Когда я собирал ягоды на своём участке, он в резкой форме сигнализировал хозяину, что за забором чужой. Я посмотрел на Шарика и подумал, что встретиться с этой псиной, если б нас не разделяла изгородь, а его не ограничивала цепь, было бы опасно.

Наладить с Шариком отношения, как с другими окружающими меня четвероногими друзьями, я даже не пытался. Но, если гора не идёт к Магомету… И так далее.

Как-то вечером, когда уже стемнело, я пешком возвращался с прогулки. Снежный покров был уже довольно глубоким, и пешеходы передвигались по узким протоптанным тропинкам, по которым двоим не разойтись. Пробираясь по переулку, выходящему на нужную улицу, метров за сто от поворота я услышал громкий лай – меня встречал Шарик. В таких случаях говорят – «отвязался» или «сорвался с цепи». Ретироваться, когда хищник тебя уже заметил, не рекомендуется, поэтому я решил попробовать с Шариком разойтись мирно.

Медленно и спокойно пошёл к нему навстречу, одновременно дружелюбным тоном увещевая пса в нецелесообразности каких-либо агрессивных действий. Мол, я два месяца тут, по соседству, живу,  мог бы привыкнуть уже. И вообще,    я гость Чернухи, вот пожалуюсь ей… (Чернуха – это хозяйская собака).

Реакция Шарика была неожиданной. Услышав слово «Чернуха», он резко замолчал, подпрыгнул, развернулся в сторону моего следования и поскакал, как щенок – задрав хвост и как-то бочком, когда  задние лапы обгоняют передние.

У калитки нашего двора его уже встречала Чернуха. Шарик что-то ей радостно сообщил на понятном обоим их средстве коммуникации, развернулся и опрометью помчался обратно на свой пост. В спешке бесцеремонно задел меня своим боком, чуть не столкнув с узкой тропинки.
По поведению собак я предположил, что до моего прихода они делились своими  переживаниями – оба заждались хозяев. Чернухе повезло первой.

Чуть позже мне рассказали, что эти две собаки крепко, по-соседски, дружат и даже делятся едой, когда кого-то из них вдруг забывают вовремя покормить.

А с  Шариком я подружился. Потому что он надёжный.

Пределы разумного

Мои родственники люди толерантные. И в национальном, и в религиозном отношении. Поэтому кошку назвали Дусей, а котёнка, которого она родила – Махмудом.

Махмуд в том пытливом подростковом возрасте, в котором некоторые люди, в основном мальчишки, благодаря тяге к познанию  сталкиваются даже с приводом в полицию. Оставшись без присмотра он стащил со стола на кухне полиэтиленовый пакет с хлебом. Видимо сработал инстинкт – если люди это завернули, значит спрятали от него.  Разорвал и попробовал на вкус  содержимое, которое, как видно, ему не понравилось. Всё это бросил и побежал заниматься чем-то другим.

Следы этой проказы обнаружила Дуся. Она перетащила разорванный пакет с остатками хлеба в гостиную и громким мяуканьем стала призывать своего сына. Тот не замедлил явиться. Понятными ему звуками и жестами Дуся заставила Махмуда съесть кусочки хлеба. Он давился и ел.

Зомбированный потоком рейтинговых криминальных новостей обыватель решит: «Заметали следы преступления». А я вот думаю, что Дуся учила своего сына тому, что размер добычи должен соответствовать потребностям в пище.

К сожалению мы, люди, отдалились от этого. А в природе, между прочим, нет проблемы лишнего веса и рекламы пищевых продуктов.

Про собаку

На самом деле щенка звали Альма. Но его появление в доме совпало с пиком популярности известной певицы, в результате чего после лёгкой оговорки детей за собакой прочно закрепилась кличка Лайма.

О собаке в семье мечтали давно, особенно младшие. Они заранее отвели в своей комнате для щенка специальный угол и оборудовали его соответствующей мебелью и игрушками. Наблюдая за приготовлениями сына и дочери и внимая их жалобным просьбам, хозяин, наконец, сдался, понимая, что основная часть забот о собаке всё равно ляжет на их с хозяйкой плечи.

Историю появления Лаймы долго и с интересом пересказывали в доме, а также родственникам и друзьям. Её принёс знакомый местный житель, кого сегодня принято причислять к малочисленным народностям севера, выполнивший почти годичной давности просьбу хозяина, уже посчитавшего, что абориген забыл своё обещание. Но неожиданная радость оказалась вдвойне приятной.

Появившись в кабинете хозяина, абориген вначале долго и нудно рассказывал о новостях в своём стойбище, не находя в мире ничего более актуального, пил много чая, внимательно выслушивал то, что говорили окружающие. Привыкший в своей работе к постоянной череде просящих, хозяин с нетерпением ждал, к чему ведёт этот странный посетитель. В конце концов, спустя часа полтора тот засобирался, промолвил: «Однако, пора и честь знать!» – и с лукавой усмешкой достал из-за пазухи белый пушистый комок – «На!».

С первых дней жизни в доме Лайма была окутана опекой и лаской. Кроме собственного личного угла она имел свою посуду, трёхразовое питание. К Лайме относились, как к члену семьи, и все жизненноважные семейные решения принимали с расчётом на неё. Собака отвечала добром на добро, с успехом исполняя роль и сторожа, и няньки. Все её инстинкты были нейтрализованы заботой о доме и семье хозяина.

О переезде с севера на «материк» в семье начали говорить когда Лайме исполнился год. Новым, необращённым к ней словам Лайма внимала с собачьим интересом, также по собачьи разделяя радость людей – виляя хвостом, склонив голову, подняв одно ухо и слегка повизгивая.

Прошло время. На так называемый «материк» был отправлен контейнер с нехитрым домашним скарбом, который, хотя и прослужил хозяину четверть его жизни, так и остался временным. Были куплены билеты, добыты необходимые для Лаймы справки ветеринарного врача. Наконец, долгожданный день настал.

До аэропорта добирались более 10 часов. Три раза останавливались, обедали, пили чай из термоса, а Лайме разрешали немного погулять. Раньше ей приходилось ездить в УАЗике, но во время вылазок на природу она предпочитала поспевать за машиной бегом. Иногда даже, угадывая дорогу, оказывалась в нужном месте раньше людей и встречала их появление радостным лаем. Однако в конце этого длинного пути в аэропорт ей до такой степени надоело вдыхать смешанный с пылью и бензиновой гарью запах УАЗика, что Лайма решила впредь никогда не заходить внутрь противных железных ящиков, к которым всё больше привязываются люди.

Регистрацию билетов прошли без каких-либо осложнений. Лайма, в отличие от летевших тем же рейсом двух наглых слюнявых питбультерьеров, была спокойна до самой посадки в самолёт, чем заслужила обоснованные похвалы работниц аэропорта. Когда объявили посадку и все вышли на лётное поле, она испытала радость от того, что вновь увидела солнце, почувствовала ветер и простор. А стоявшие рядом с ней люди плакали – они навсегда покидали это суровый, но красивый край. Собака их не понимала. Зачем плакать, если сильный человек всегда и всюду всё решает сам?

При подходе к самолёту, снова почувствовав запах бензина и услышав противный уху собаки свист турбин, Лайма вспомнила обещание, которое сама себе дала по дороге в аэропорт, и вырвала поводок из рук хозяина. Тот, ничего не подозревая, поначалу не обратил на это внимания, а потом было уже поздно. Собака не давала хозяину и сочувствующим пассажирам подойти на расстояние, достаточное для того, чтобы ухватиться за поводок, предполагая, как только люди пройдут в самолёт, последовать за ним уже не раз испытанным ею способом. Тем более, что лайнер, неуклюже разворачиваясь на бетонке, производил впечатление гораздо менее скоростного устройства, чем УАЗик. В конце концов Лайма отбежала за край полосы и при малейшем движении в её сторону скрывалась в кустах. Наблюдавший за всем экипаж не оставался равнодушным, но все искусственно создаваемые основания для задержки рейса в результате были исчерпаны, двери закрыли, а самолёт вырулил на взлётную полосу и начал разбег.

Лайма давно исчезла из зоны видимости, но пассажиры ещё долго не отрывались от иллюминаторов. Она навсегда запечатлелась в памяти улетевших бегущей по краю аэродромного поля с не выполнившим своё предназначение болтающимся поводком.

Самолет быстро скрылся за сопками и Лайму охватило тревожное предчувствие. Но она продолжала бежать и бежать в том направлении, где последний раз мелькнул хвост самолёта, пока не стало смеркаться и дорогу ей не прекратила большая река. Тревога овладела Лаймой с новой силой. Поскуливая, она выбрала под корнями кустарника сухое место и забылась беспокойным сном. Снились ей обычные собачьи кошмары, в которых Лайма оставалась преданной хозяину, защищала его, его жилище и его семью.

Ранним утром начался длинный путь возвращения Лаймы домой, куда (она была в этом уверена) уже вернулась семья хозяина. Мобилизовав своё чутьё, Лайма выбралась на тракт, по которому её везли в аэропорт. По пути ей встретился беспечный евражка, ставший первым завтраком в новом рационе ставшей вдруг одинокой и, как принято говорить у людей, бесхозной собаки.

Несмотря на исходивший от дороги неприятный запах, бежать вдоль неё было удобно, поскольку тот же запах помогал выбирать верное направление и позволял в некоторых местах срезать и сократить путь. Кроме того, на открытом полотне трассы оказывались беззащитными евражки и другая мелкая живность, вошедшие в рацион питания Лаймы. Она наедалась впрок, не брезгуя и мясом зверьков, погибших под колёсами машин. Бежала в основном днём. Ночью, найдя закрытое со всех сторон, но в то же время имеющее надёжные пути отхода на случай внезапной опасности, лежбище, бодрствовала, вслушиваясь в звуки тайги, открывавшие для неё много нового. Крепкий здоровый сон овладевал Лаймой поздним утром и продолжался до полудня. В прежней жизни это было время между проводами членов семьи на работу, в школу и ожиданием их появления к обеду. Приходившие в такие моменты редкие приятные сновидения помогали Лайме преодолевать обуревавшую её тоску по близким людям.

Последние сутки перед возвращением домой Лайма, переживая волнение предполагаемой встречи, уснуть не смогла. Но то же самое волнение подействовало на Лайму как допинг и она использовала его, чтобы преодолеть значительный отрезок пути.

Вбежав в посёлок, Лайма, не останавливаясь, проследовала к дому. Однако он, вопреки ожиданиям, встретил её разбитыми окнами и тишиной. Остальные три квартиры их четырёхквартирного жилого дома тоже оказались пусты. Соседи также дружно выехали, как когда-то дружно въезжали в новые квартиры. Люди, дома и собаки на севере стали не нужны.

Лайма медленно обнюхала пустые комнаты, прошла в ту, где был её угол. Утеплив своё место разбросанным повсюду тряпьём, она легла и стала ждать. В её жизни ещё не было случая, чтобы кто-нибудь из членов хозяйской семьи, отсутствуя дни, недели и даже месяцы, не возвращался.

Свой распорядок дня Лайма построила так, чтобы не пропустить прихода хозяев. В те моменты, когда они обычно появлялись, собака старалась находиться дома. Проблем с едой поначалу не возникало. Сразу за рекой, возле которой стоял дом, находились тоже брошенные поля бывшего совхоза, на которых усиленной подготовкой к зимовке занимались евражки и другие мелкие грызуны. Но, как всегда бывает в России, неожиданно наступила зима. Поля бывшего совхоза превратились в часть безмолвной безжизненной пустыни, заставив Лайму искать другие источники пропитания.

Ещё раньше она заметила, что большинство окрестных собак в ранние утренние часы, как на дежурство, стягивается в одно место – к мусорным бакам, и тоже решила влиться в этот поток. Но, как оказалось, здесь уже давно поделены сферы влияния и существует своя иерархия, наивысшую ступень в которой занял человек. При появлении у мусоросборника представителя этого рода в поношенной, пахнущей подземельем и кошками одежде, собаки расступались, рассаживались вокруг и терпеливо ждали, пока он не закончит свой выбор. Затем наступала очередь тех собак, которые заслужили право быть первыми путём примитивного естественного отбора. При этом новичкам практически ничего не оставалось, а нарушения порядка строго карались. На глазах у Лаймы вожак задушил, а стая разорвала на части суетливого самца болонки со свалявшейся шерстью, пытавшегося обойти очередь.

Собаки узнавали почти всех жителей микрорайона. Чувствовали, что и от кого можно ожидать – лакомых остатков пищи или злого окрика и пинка. Соответственно этому реагировали дружелюбно или отбегали в сторону.

Во всех местах утреннего паломничества собак складывалась одинаковое положение, поэтому в условиях уже состоявшейся здесь, как сказали бы люди, реструктуризации, Лайме рассчитывать было не не что и чутьё направило её туда, где в четырёх километрах по дороге от посёлка находилось место отдыха водителей-трассовиков, на которое она обратила внимание ещё по пути из аэропорта.

Чутьё Лайму не подвело. Это место практически не пустовало. Только отъезжали одни машины, как тут же подъезжали другие. Водители и пассажиры, отправляясь в дальнюю и трудную дорогу, старались запастись едой впрок, причём лучшего и разнообразного ассортимента, а то, что у них оставалось, отдавали дежурившим на стоянке собакам. Автомобилей с людьми и еды было так много, что имелась возможность выбирать. К примеру, отказаться от варёного картофеля в пользу колбасы или рыбы. Конкуренции между собаками здесь не существовало, так как машины почти всегда были разными и ни за кем не закреплялись. Лайму приняли.

Многие собаки становились старыми знакомыми и приятелями для трассовиков. Постоянные водители их узнавали, о них заботились, запасая корм уже специально для своих любимчиков, а некоторых даже увозили с собой. Через месяц узнавали и Лайму. Пожилой шофёр КрАЗа, к которому его коллеги обращались почтительно-уважительно «дед Андрей», хотел забрать Лайму к себе на «фазенду», однако все его попытки заманить собаку в тёплую кабину окончились неудачей. Сейчас, пережив многое, Лайма, несмотря на то, что зареклась, уже была не прочь сесть в машину, но сытое безбедное существование не являлось смыслом её жизни. На первом месте у Лаймы оставался долг. Никогда ещё хозяева её не предавали и она ответит им тем же. Свой распорядок дня Лайма по-прежнему не меняла.

Здесь же, на стоянке, в пору собачьей любви она познакомилась с кобелём по кличке Рубль. Он получил данное прозвище потому, что в лучшие времена имел привычку появляться у приисковой кассы в дни зарплаты, выслеживая компании старателей, замышлявших пирушку, и вымогал у них кусочки закуски. Скорее всего это свидетельствовало о его интеллекте, в связи с чем Рубль и произвёл на Лайму впечатление более умного и благородного пса по сравнению с генералами поселковых помоек. Собаки подружились и много времени проводили вместе.

Наступила весна. Собаки лежали на тёплой земле и грелись в тёплых солнечных лучах, иногда даже забывая о голоде. Но с весенним теплом Лайма столкнулась ещё с одной неприятностью. Постановлением администрации посёлка было решено разрушить и убрать все бесхозные строения, так как «они портят внешний вид улиц и составляют угрозу жизни и здоровью облюбовавших их под свои игры детей». Теперь Лайма восседала на куче того, что осталось от её дома, как памятник, напоминавший людям о том, что они «в ответе за тех, кого приручили». После того, как была вывезена и эта куча строительного хлама, она по-прежнему в избранные часы приходила на свой пост.

Незадолго перед появлением щенков Лайма облюбовала себе место в проходившем неподалёку от бывшего дома коробе теплотрассы. Здесь её потомство и появилось на свет. Укрытый бетонными плитами и возвышающийся над окружающей местностью короб использовался жителями посёлка в качестве тротуара. Стук каблуков, особенно в часы пик, раздражал ослабленную переживаниями последних месяцев нервную систему Лаймы. Она скалилась, недовольно рычала, что не уходило от внимания прохожих и в свою очередь вызывало возмущение у них. Больше всех негодовала одна разнаряженная и пахнущая резким косметическим запахом дама, в сердитых репликах которой Лайма чувствовала скрытую угрозу себе и своим щенкам. Услышав стук одетых в металлические стаканчики каблуков этой особы, собака выскакивала из своего убежища и провожала женщину лаем, пока та не скрывалась за углом.

Опасения Лаймы оказались не напрасными. Кто-то, скорее всего та же вышеупомянутая дама, сообщил о непорядке в милицию. Приехал вооружённый наряд и окружил убещище Лаймы. Было видно, что это занятие молодым милиционерам доставляет удовольствие, как игра в войну. Когда стали вскрывать короб теплотрассы, Лайма настроилась на самое худшее и, верная своему долгу собачьей матери, стала уводить опасность от щенков. Ей это удалось. Она вывела милиционеров на пустырь и после того, как их машина отъехала от её убежища, остановилась, глядя в надвигающееся отверстие ствола укороченного АКМ. Последним видением, промелькнувшим в угасающем сознании Лаймы, были добрые лица хозяина, хозяйки и их детей. В своей короткой жизни она ни разу не подумала о них плохо – собака с человеческим именем Лайма.

Осенью в сводках происшествий по посёлку промелькнуло несколько сообщений о немотивированных нападениях собак на милиционеров. Это были подросшие дети Лаймы, на всю свою короткую жизнь сохранившие ненависть к людям в форме, расстрелявшим на их глазах их мать. Но мотивы, которыми в данном случае руководствовались щенки Лаймы, уже никого не интересовали.

Вскоре не стало и того посёлка.

Некий общественный деятель областного уровня, услышав историю Лаймы, высказался, что было бы очень культурным и нравственным установить памятник северным собакам, которые не меньше людей участвовали в покорении территории и переносили все тяготы и невзгоды, не теряя своего собачьего достоинства. Однако эта идея утонула в потоке бюрократических проволочек, поскольку не получила такой мощной поддержки, как некоторые решения об организации увеселительных заведений, в том числе сомнительной нравственной направленности.

Пайва – в некоторых районах Сибири и Урала короб на лямках (обычно металлический, берестяной, фанерный и др.) для сбора ягод, грибов, рыбы, вместимостью от двух вёдер и более. По некоторым версиям, заимствовано из языка народа манси (paiba = «корзина»).

Автор: Пётр Ив. Цыбулькин.