Якутские мужчины с шаманом в чуме. 1902 год.
Среди индигирских якутов был один в возрасте 65–70 лет, но крепкий мужчина. Согласился дать мне четыре лошади (это были его собственные) но с условием, что я его по окончании летней работы рассчитаю не на базе экспедиции, а в нашей партии и на время работы возьму его жену. С его условиями я согласился, так как обратный путь до базы экспедиции мы рассчитывали плыть на плотах. После этого индигирские якуты дали мне ещё четыре лошади, больше мне и не нужно было.
С Индигирки до своей базы я вёл глазомерную съёмку и дневник, к лошади был привязан шагомер. Мне приходилось часто делать остановки для взятия азимута и записей. Поэтому своего проводника с четырьмя лошадьми я отправил вперёд, а сам остался с этим старым якутом, который сказал: «Я дорогу знаю и сам, пускай он уезжает».
Якутские лошади. Фото из свободных источников.
Из оружия у меня были двухствольное ружьё и карабин. У якута — кремнёвое ружьё, заряжалось порохом и самодельной пулей, такой же, как у мелкокалиберной винтовки.
Сколько я ему не предлагал своё ружьё — не брал. Говорит: «Столько шуму, а тлку — гох (нет)». Убивал глухарей или уток на озере за 100–150 метров без промаха. На первой остановке он мне сказал: «Суруй, суруй, что значит — пиши», а сам стал готовить ужин. Он, а не жена. Якуты обычно готовят дичь: одерут перья, выпотрошат внутренности, не моют, сразу кладут в котёл и варят, также и мясо. Любят, чтобы навар был с кровью. Но без привычки кушать это неприятно, потому что в супе плавают сгустки крови и птичий пух. Я ему ничего не говорил. Он очень не любил, когда ему задавали вопросы. Делал всё молча, но я сразу заметил что он пищу готовил как и мы: клал приправу, картофель, лук и всё что было. Я понял, что этот якут где-то работал с русскими или в других экспедициях. Он знал, что каждую остановку надо делать описание прошедшего маршрута.
На четвёртый день нашего путешествия, когда мы решили сделать остановку, случайно в тайге мы встретили якутов, которые ехали из Якутска в Верхнеколымск. Среди них был учитель, который хорошо говорил по-русски. Спросил меня, где я взял этого старика к себе в проводники, я ему рассказал. Он сказал мне, что этого старика разыскивают уже более десяти лет. Он участвовал в Омиконской тайге (это около Якутска) в уничтожении нескольких наших экспедиций. Его давно уже нужно было судить, а он скрывается в бассейне реки Индигирки, где также находится и бывший колымский князь Громов, у которого в 1932 году было изъято много американского оружия, винчестеров и 15 тысяч оленей.
После его рассказов передо мной встал вопрос: поехать с ним в Верхнеколымск и сорвать всю работу или отдаться на волю судьбы. Учёл, что этот якут с нами на Зырянку не поедет, расчёт будет брать в партии, согласно договора. А что Громов и всё их гнездо находятся в притоках Индигирки, это и так известно якутским властям. Взвесив всё, решил дальше ехать с этим якутом Слепцовым.
На следующей остановке он чисто по-русски мне говорит: «Я всё слышал, да и моя жена слышала, что вам передал обо мне этот якутский учитель. Он прав, всё это было. Мы уничтожили экспедицию, на их пути выжигали оленьи корма и так далее, мы боялись русских. Они принесли нам много зла, особенно в 1920–1923 годах, когда остатки белогвардейцев спасались в Якутии, занимались грабежом, насилием и убийствами. Ну а если ты не побоялся ехать со мной, то ничего не бойся. Я доведу тебя до места вашей работы. Хотя эти места и труднопроходимые, но я их хорошо знаю».
На последней остановке, не доезжая до нашей базы 15–20 километров мы поехали в объезд Каньона, по козлиной тропе. В одном месте осыпь горы не удержала лошадь, на которой ехала жена якута. Она покатилась вниз по крутому склону 45–50 градусов откоса, а далее был крутой обрыв метров 100. Помочь мы ей ничем не смогли. Лошадь и наша Маринка, как я её называл, — погибли. Мы смогли спуститься и подошли к ней, её узнать нельзя было, всё тело и кости были переломаны. Похоронили её там же.
Караван якутских лошадей в предгорьях. Фото из свободных источников.
В конце мая мы приехали на нашу базу, проводник Слепцов остался у нас работать. Он нам был очень полезен, хорошо знал бассейн реки Омулевки (наш проводник из Зырянки знал эти места плохо). Слепцов делал нам на бумаге схематический план реки и её притоков с указаниями протяжённости.
С его помощью мы уже знали, что нас ждёт впереди и сколько потребуется времени для обработки намеченного пути. Удивительно, что этот безграмотный человек сделал на бумаге схематический план бассейна реки Омулевки с указанием расстояний, который практически совпал при нашей обработке расстояния съёмки и нанесением на карту, расхождения были небольшими.
Когда я нанёс на карту свой маршрут от Индигирки до Омулёвки, а это расстояние около 400 километров, то получилось, что он вёл меня без всякой тропы, через многие перевалы. Было ощущение, что он засёк две точки — Индигирку и Омулёвку и вёл по компасу. Удивительная память и знание тайги. Куда он меня вёл, я ориентироваться не мог, был в полном его распоряжении. Иногда у меня была мысль, особенно после гибели его жены: может он ведёт меня к «чёрту на кулички», поскольку он стал замкнутым, грустным и молчаливым. Но я ему всю дорогу не делал никаких замечаний и поправок, хотя мне иногда казалось, особенно в пасмурный день, что он ведёт меня не в направлении реки Омулевки.
В дальнейшем он нам был очень полезен. По его намеченной схеме мы ему говорили, где впереди делать остановку. Он уезжал вперёд, мы шли работая. Работали мы по 12–14 часов. Каждый старался сделать как можно больше, обследовать как геологически, так и выявлением полезных ископаемых. За рабочий день часов проходили по 20–25 километров, а он на лошадях проходил это расстояние за 5–6 часов.
Так что у него было много свободного времени, но он без дела не сидел. Устанавливал палатки, ходил на охоту, убивал коз, диких оленей, которых в бассейне реки было очень много. Охотился со своей кремнёвкой. Наше оружие не брал, его не признавал. До нашего прихода готовил пищу. Надо сказать, что это на редкость из якутов он мог приготовить всякие блюда из мяса с добавкой овощных консервов. И когда мы усталые приходили на стоянку, для нас было всё готово.
Если было набито много мяса, он его коптил и очень искусно. Обрезал с костей тонкими пластинками, развешивал на вешала, разводил и ними костёр, чтобы было больше дыма, укладывал мхом. У нас всегда было очень вкусное и непортящееся копчёное мясо, которое мы брали с собой в маршрут. Иногда мясо тушил. Раскладывал костёр, нагревал землю, в горячую землю клал мясо, засыпая мясо землёй и снова разводил костёр. Получалось очень сочное, вкусное, тушёное мясо. Всё делал с добавлением по вкусу соли. Пёк из муки, без сковороды, лепёшки. Сделает тесто, накалит камни и на них и печёт. После галет это были очень вкусные коржи. Для нас он был находкой — прекрасный повар-кулинар.
Река Омулевка. Из архива Владимира Похилюка.
В бассейне реки Омулевки мы проработали до конца сентября 1934 года. Накопили много геологического материала, выявили полезные ископаемые, заполнили глазомерной съёмкой белые пятна на карте Якутии. Нанесли все ключи и речки, впадающие в реку Омулёвку, описали геоморфологию и петрографию бассейна.
Якута Слепцова рассчитали как он и просил, по окончании работы на Омулевке. Куда он уехал, нам было неизвестно, больше я его не встречал. Но счастливого ему пути за его добросовестную работу в нашей партии.
Своего проводника — Виноградова, с лошадьми взятого на Индигирке мы отправили на Зырянку, как и договаривались. Сделали плот, погрузили всё своё имущество и весь материал коллекции, собранный нами за всю летнюю работу. Геологического материала было очень много. 9 октября мы благополучно приплыли на свою базу в Зырянке, где уже собрались почти все партии.
В зиму 1934–1935 годов разведчики выехали на зимние шурфовочные работы, а я остался на базе обрабатывать собранный за летний сезон материал.