В бухте Бабушкина — лагуне Средней — стояло судёнышко, удивительно похожее на «башмак» городских недоброжелателей Василича. Вадима поразило, с какой точностью и на каком расстоянии Соловей и капитан определили номер судна, его хозяйскую принадлежность и личность капитана.
— «Зодиак». Танковозка Куркутского. Из Олы. Тоже раньше навигации вышел. И чего это его сюда чёрт припёр? Сейчас ни рыбы, ни икры…
— Народ какой-то странный на палубе, — у Соловья в руках появился неизменный бинокль. Вадим подумал, что этот бинокль появляется словно из ничего. — Как попугаи одеты. Неужто инострань какую-то подобрал?
Из разговоров мореходов Вадиму было известно, что время от времени (и не так редко, как это могло показаться властям и пограничникам) кораблики «москитного флота» возили самые разнообразные экскурсии и экспедиции иностранного происхождения — от съёмочных групп всемирно известной телерадиокомпании «Би-Би-Си» до охотников на бурых медведей, которых иногда по божьему попущению заносило в этот угрюмый угол на севере Дальнего Востока.
— Точно, инострань, — Соловей опустил бинокль, едва увидел, как надувная моторная лодка отвалила от грязно-серого борта баржи, — причём наука. Я Сергеева вижу, который специалист по птицам.
На подошедшей к борту Василичева шаркета моторке был сам капитан «Зодиака» — Александр Куркутский. Почему-то укоризненно покачав головой, он обратился к Соловью:
— Выручай, Вова. У нас тут на борту баба сбрендила.
— Я-то чем помогу? — искренне изумился Соловей. — Сам знаешь, у меня к бабам один подход — меж глаз.
— Да эта… Там медведь на берегу, — нехотя проговорил Куркутский.
— Вы его что, сами шлёпнуть не можете? — искренне изумился Соловей. — Ага, как всегда, друг друга боитесь. И иностранцев — что они на вас в Страсбургский суд подадут. Всё охотовед за вас делать должен. Ладно, поехали сперва к вам на пароход, бабу вашу посмотрю… Вадик, ты по-английски шпрехаешь? Тогда с нами езжай, толмачить станешь.
Соловей спустился в кубрик и вышел из него в длинном, почти до пят, прорезиненном плаще, с полевым кожаным планшетом на боку.
— От брызг, — объяснил он. — На этих гондонах, — он ткнул пальцем в «Зодиак», — всё время мокрый бываешь.
На борту танковозки Куркутского было непривычно чисто. Палуба была выскоблена и вымыта, на ней не было следов рыбьей кожи, чешуи и плавников, как на каждом уважающем себя судне. Видимо, это было обусловлено присутствием на борту иностранных граждан. Сами же иностранные граждане в количестве шести человек собрались кружком под стенкой рубки. В середине круга, прямо на листах палубы, сидела моложавая блондинка в светло-голубом комбинезоне. Она медленно раскачивалась из стороны в сторону, как шаман в состоянии транса, и причитала:
— That is so terrible, so terrible… This bear…
Соловей, чуть наклонив голову, с интересом оглядел картину:
— Эк её медведь впечатлил. Студент, скажи ей, что я охотинспектор и сейчас с удовольствием произведу вынужденный отстрел. Про удовольствие, впрочем, можешь не переводить.
В ответ на сбивчивое обращение Вадима американка вскочила с палубы и разразилась пылкой речью.
— Чего она там трындит?
— Не понял ничего. Про медведя что-то.
— Про медведя я и сам понял, — хмыкнул Соловей. Достал из планшета бумагу, ручку и сказал, как ему представлялось, на чём-то иностранном:
— Протокол, дура, ферштейн? Медведя, бэа — пух-пух! Понимайт?
Американка едва не опустилась перед ним на колени.
— Не, мы такими брезгуем, — сказал мрачно Соловей. — Надо на берег ехать. Где там этот медведь?
— Да прямо напротив, где чаны для засолки раньше стояли, — хмыкнул Куркутский.
— Ну ладно, вези нас туда. Избавим мы твою американку от медведя. Если он ещё там, разумеется.
— Он там, — зловеще пообещал Куркутский.
— Здесь раньше мощная рыббаза была, — продолжал просвещать Соловей Вадима. — Не такая, как на Сиглане, конечно, но — барак на пятьдесят рабочих, засольные чаны, пирс, икорный цех. Сейчас редко-редко сюда бригада приходит: кто-нибудь из рыбвода её сюда ставит. Так, чисто на личные нужды рыбца поймать. Тонн пять-десять. Живут в палатках, цех и барак на дрова давно пустили. Вот только бывшие засольные чаны и остались. Кстати, один из этих чанов Татарчук себе для жизни оборудовал — вместо избушки. Сделал крышу, в окне — люк световой, как на корабле, печку внутрь поставил, нары, стол, лестницу. Вроде землянки жильё получилось, маленькое, но тёплое. Так и живёт ползимы в бочке.
Лодка ткнулась в гальку, и Соловей быстро, словно горностай, выпрыгнул на берег, следом за ним — Вадим. Сзади последовал Куркутский с двустволкой в руках.
— Показывай, — буркнул Соловей.
Куркутский повёл стволами куда-то между кочек, где лежала пустая бочка из-под горючего.
На первый взгляд пустая бочка из-под горючего.
Когда люди приблизились к ней, рядом поднялся огромный бурый зверь. Его правая лапа глубоко застряла в прорубленном в бочке отверстии. Судя по всему, рваные края дырки были загнуты внутрь и не давали мохнатому великану вытащить лапу наружу. Вид у зверя был злобный и измождённый: судя по всему, в таком состоянии он пребывал не меньше недели. Края пасти были в свежей крови: видимо, от ярости он постоянно кусал железный обод, обламывая зубы. Угрюмые и обычно бесстрастные глаза светились ненавистью.
Зверь сделал шаг вперёд, но тяжёлая бочка (Вадим узнал потом, что туда было нагружено полтора центнера камней и килограммов двадцать тухлой рыбы) повалила его снова на кочки.
Вадим едва не оглох от выстрела, который раздался совсем рядом. Он очумело покрутил головой.
Соловей держал ствол, которого — Вадим мог поклясться чем угодно — ещё доли секунды назад у него не было. Простой такой ствол, со стёршимся воронением, облезлым прикладом и военной мушкой в намушнике. С дульного среза поднималось колечко дыма от сгоревшего масла. Спустя ещё секунду Вадим понял, что СКС — самозарядный карабин Симонова — всё время был при инспекторе. Он просто висел стволом вниз под длинным плащом.
— Вот чего она так верещала, — угрюмо сказал Соловей, — увидела, как он в ловушку попал. Вообще, бочка-восьмиклинка первый раз всегда производит впечатление. Я когда впервые такое увидел, тоже дня три расстроенный ходил. Но это по молодости. Давай вскрывай его. Забираем желчь и череп. Желчь продадим жёлтым хоть за какие-то деньги, а хороший череп у трофейных охотников всегда в цене. Когти тоже поотрезаем — чтоб уж полное использование зверьку сделать, раз он так бездарно сгинуть ухитрился.