Интеллект настоящей охотничьей собаки обязан всегда быть на порядок выше, чем у её хозяина. В крайнем случае, их интеллекты должны быть равны. Если же это происходит наоборот, то есть ваша собака беспробудно глупа, то и вас никто не будет воспринимать всерьёз. Каков поп – таков и его приход. У настоящего, бывалого таёжника, глупой собаки не может быть даже теоретически.
Согласно этому правилу, мой, с таким трудом заработанный имидж бывалого полевика–таёжника катастрофически быстро таял буквально на глазах. Сначала смешки и шушуканья раздавались за моей спиной, потом стали шутить и язвительно смеяться мне прямо в лицо. Столько издевательских шуток и насмешек в свой адрес, как сейчас, мне не доводилось слышать за всю свою предыдущую жизнь.
И всё это из-за моей собаки, рыжей лайки Майки.
Одинокой вдове, потерявшей своего мужа в колымской тайге, товарищи мужа подарили щенка якутской лайки. Со временем, щенок вырос в рослую, редкого, огненно-рыжего окраса лайку. Но четырёхлетнее проживание на балконе превратило породистую собаку в жалкую пародию: ни чутья, ни ума. От настоящей лайки всего лишь звонкий лай…
Наш штатный вездеходчик Стас, не желающий проживать в общежитии, две зимы снимал у этой женщины квартиру и они сильно подружились. Поэтому, когда хозяйка вышла на пенсию, она стала собираться на материк и попросила Стаса отвезти Майку в полевой отряд, и отдать тому, кто любит собак. И Стас привёз собаку мне.
Весь вечер я ликовал! Ещё бы не ликовать! Ведь теперь у меня была лайка!
Если вы считаете, что в таёжных районах у всех жителей собаки только лайки, вы глубоко ошибаетесь. Якутская селекция по праву считается, самой жестокой и варварской селекцией в мире. Выживают единицы из сотен.
Как правило, своей очереди на щенка якутской лайки люди ожидают долгие годы, а купить щенка якутской лайки невозможно ни за какие деньги.
Это для жителей городов, собака как товар, который можно купить за деньги. А в тайге другие законы ибо в тайге для таёжника собака как кровный брат. А кто же продаёт или покупает себе братьев?
Щенков якутской лайки дарят, взамен получая ответный дар согласно достоинствам собаки. И всё только в охотничье-промысловом эквиваленте: нож, сети, лодка, ружьё.
Настоящие якутские лайки никогда не выходят из круга таёжников, охотников-промысловиков, геологов-полевиков. Их никогда не берут с собой при смене места жительства. Якутская лайка обязана всегда жить в регионе своего рождения: Якутии, Колыме. Вот тогда это и будет настоящая лайка. Майку и подарили лишь по причине того, что якуты хорошо знали и сильно уважали погибшего геолога.
Своим внешним видом Майка затмила всех виденных мною ранее якутских лаек. Я был на седьмом небе от счастья.
Но прошли всего сутки, и меня ожидало жесточайшее разочарование. Это была не лайка. Да, она с полуслова и жеста исполняла простые команды: сидеть, лежать, ко мне. Но до чего же она была тупа, именно как таёжная собака!
Самая многочисленная птица на Колыме, это кедровка. От неё не в состоянии укрыться никто и ничто, находящееся в движении. Кедровка преследует, безостановочно крича, всех и вся — зайца, медведя, человека, вездеход, автомашину. А когда движение прекращается, она ещё минут десять будет верещать над головой.
Майка же легко могла перелаять самую горластую из кедровок. Поражённая птица вначале замолкала, а потом, ошалело крича, улетала прочь. То же самое было и с бурундуками. Эти буквально впадали в глубокий транс от звона лая Майки.
Если Майка начинала кого-то облаивать, остановить её, заставить замолчать, было невозможно никакими командами, даже угрозами грозных замахов. Наверное, по причине того, что она, наконец-то, попала туда, где ей положено было быть с момента её рождения, в тайгу, звонким лаем Майка выплескивала и никак не могла выплеснуть свой восторг до конца.
Но это были лишь цветочки, а вот ягодки… Вы хотя бы один раз в жизни слышали о том, что хозяин собаки ежедневно уходит в тайгу искать её? А я искал, иногда по два–три раза за день.
И именно поэтому, мой имидж бывалого полевика таял, будто комок снега под лучами жаркого солнца. Моя чистокровная якутская лайка регулярно умудрялась заблудиться в тайге.
В последний раз люди бывали в здешних местах ещё во времена ГУЛАГа, тридцать с лишним лет тому назад. Соваться в эти края, без тандема двух вездеходов, гиблое дело. Сунешься и останешься здесь навсегда.
Дичь, зверьё совершенно непуганые. Выводки утят спокойно плещутся по лужам всех кюветов старых, зэковских дорог. Вот из-за этих утят, а точнее их мамаш, и терялась в тайге моя якутская лайка.
Любая водоплавающая птица, если рядом с её гнездовьем появляется собака, всегда делает один и тот же приём: прикидываясь подранком, она плюхается в воду, и тяжело взлетая, начинает уводить собаку от гнезда. Пролетит немного, сядет в лужу, потом в канаву, ручей, протоку, реку. И так за километр, а потом взлетит, даст над лесом крюк, и вернётся на своё гнездовье.
В азарте погони Майка мчалась за уткой, а когда та улетала, не знала, куда ей теперь идти. Ведь большая часть преследования утки проходила по воде, а значит запаха своих следов не было. А верховое, тонкое чутьё у неё никогда и не работало. Откуда у собаки, выросшей на балконе, может быть верховое чутьё?
Майка садилась на берегу и во весь голос начинала жалобно выть. А я, под градом насмешек, шёл на звук воя, за своей породистой лайкой. Что может быть обиднее и смешнее, чем поиски хозяином своей собаки в тайге?
В тот день она меня достала. Мало того, что утка увела её очень далеко, она завела её на остров. Увидев меня, Майка бросилась в воду, а течение потащило её вниз.
Ниже острова был огромный речной завал и я, позабыв обо всём, бросился на перехват Майки. Но, зацепившись ногой за корень, полетел головой в самую чащобу. Порвав штанину, я до крови рассадил себе колено, оцарапал обе щёки и вдобавок, поставил под глаз огромный синяк. А Майка вылезла из реки до завала.
Боже праведный! Как же надо мной глумились все, кому не лень, когда я хромая доковылял до стана. Чаша моего терпения переполнилась. Всё. Отправлю её в посёлок первой же оказией, решил я, ворочаясь на нарах в своей палатке. Декоративная, глупая, домашняя собака пусть и живёт в доме. Вот там, вдали от тайги, её настоящее место.
Вдруг раздался натуженный рёв дизеля, радостные крики, и я понял, к нам на стан из посёлка приехала вахтовка. Приезд вахтовки для полевого отряда всегда выдающееся событие. А для нашего, тем более. Ведь мы отлично понимали, что ещё месяц, и мы залезем в такие дебри, что до самого конца сезона будем распевать: «А в этот край далёкий, только вертолётом можно долететь…».
Но я не стал выходить из палатки. С такой побитой рожей, расспросов, а затем и осмеяния мне не избежать. Минут через тридцать, кто-то подошёл к моей палатке: «Хозяин, ты, дома?».
И в палатку вошёл старший геолог всех полевых отрядов экспедиции, с которым мы крепко подружились, хлебнув досыта лиха при одном контрольном забросе, Александр Сотников. Он предостерегающе поднял руку.
— Молчи, я уже наслышан о выкрутасах твоей Майки. Что делать–то будешь? Мужики говорили, что ты её пристрелить грозился. Ты, что, это серьёзно решил?
— Да ладно тебе, Александр. Скажешь такое, я — и лайку стрелять. Ляпнул сгоряча, но достала она меня до самых печёнок. Вовремя вахтовка пришла, отправлю я её в посёлок. Глядишь, и найдётся дурак, эту рыжую куклу себе домой взять.
Но Александр гневно перебил меня:
— Ты что совсем забыл, что Майку подарили сами якуты? А они очень щепетильны, и дарить абы что, никогда не будут. Да и нет у якутов дурных собак.
А уж щенка в подарок, они точно, минимум два раза по своей селекции проверили. Якутская селекция! Вот причина тому, что достать щенка якутской лайки затруднительно даже в самой Якутии.
Первый помёт — топят весь. После, всех последующих, ещё слепых щенков, кладут на высокий табурет. Щенки подползают к краю табурета и падают, больно ударяясь об пол. Главное достоинство якутских лаек, им ничего не надо повторять дважды, любой негатив лайка обязана усваивать с одного раза.
Щенков поднимают с пола и вновь кладут на табурет, тех, кто упадёт во второй раз, без тени сомнений в мешок и в реку. Тут родословная не имеет никакого значения. Если слепому щенку не хватило одного урока, что край табурета — это опасно, для тайги он не пригоден.
Нередки случаи, что у просто гениальных лаек, за всю их жизнь, в живых не оставили ни одного щенка, они не прошли тест селекции. В живых оставляют самых достойных.
Но это всего лишь первый этап якутской селекции. Недели через три, после того как щенки откроют глаза, проводят второй тест.
Оставшихся в живых щенков поднимают вверх за заднюю лапу. Если щенок начал скулить, это слабак, его в мешок. Если сопит, но молчит, это хорошая собака, пригодная для жизни в тайге. А если поднятый за лапку щенок начинает рычать, да вдобавок пытается, вывернувшись, укусить вас за палец, то ему нет цены… Такого щенка могут подарить только глубоко уважаемому человеку.
Вот, что это такое, якутская селекция охотничьих лаек. В живых оставляют самых достойных, из самых лучших. Слабых, дурных якутских лаек не может быть, даже теоретически. Не дают якуты права на жизнь глупым собакам.
Мы попили чайку, поболтали о том, о сём, и Александр решительно произнёс:
— Значит так, отправлять Майку в посёлок мы пока не будем. Тут, в километрах полста от вашего стана, есть весьма любопытный горный разлом, мне о нём охотники рассказали. Я уломал начальство дать мне десять дней отпуска за свой счёт, чтобы, пользуясь случаем, пока вы здесь, самому посмотреть на разлом.
Ты моих лаек знаешь. Дай мне твою Майку, если она прошла якутскую селекцию, то ей хватит одной недели, чтобы она, побегав по тайге с моими, вспомнила всё, что заложено в гены её предков. Если этого не произойдет, то я сам отвезу её в посёлок.
В тайге дней не считают, неделя пролетела незаметно. Я шёл по лесной тропе, направляясь на рыбалку к своему любимому ручью, как что-то мягко, но сильно ударило меня в спину и сбило с ног.
Падая, я сумел извернуться, рефлекторно прикрыть левой рукой лицо, а правой ухватиться за рукоятку поясного ножа. Но достать нож я не успел. Рыжее облако со звонким радостным лаем обрушилось на мою грудь.
— Майка, ты откуда здесь появилась? — воскликнул я с удивлением.
А она, с совершенно незнакомой мне ранее тональностью лая, бесновалась вокруг меня. Из чащобы леса выскочили лайки Александра, а минут через пять появился и он сам.
Поздоровались. С нетерпением я спросил:
— Саша, не тяни резину. Будет с этой рыжей бестии толк, или нет?
Но Александр ответил
— Всё, всё потом. А сейчас мне надо поспать хотя бы пару часов, устал до предела. Одну скажу, это собака с самой большой буквы. Чудо, а не собака. Всё, я пошёл на стан.
— Ну, что, Рыжая, пойдём рыбачить? — и я направился в сторону любимого ручья.
И тут Майка звонко залаяла. Ну, вот, опять взялась за старое, — подумал я, и хотел, как обычно, отругать её.
Но меня остановили то, что моя Майка стояла в классической позе белкующих лаек, положив передние лапы на ствол дерева выше своей головы. Никогда раньше она этого не делала. Просто ради любопытства, я подошёл к дереву, на верхушке сидела белка.
— Ну, ты, Майка, даёшь! Белку заметила. Повезло тебе, ведь верхового чутья у тебя, рыжая, никогда и не было. Фу, пошли.
И произошло чудо! Моя несносная лайка, которую раньше просто невозможно было заставить замолчать, тут же оставила белку в покое и, обогнув меня, побежала так, как и положено бежать в тайге лайке. Впереди, но в пределах видимости хозяина, поджидая меня на всех поворотах звериной тропы.
Пока мы добрались до ручья, Майка облаяла ещё двух белок. Но окончательно она добила меня своим чудесно необъяснимым перевоплощением после рыбалки.
Славно отрыбачив, я, как это положено в тайге перед обратной дорогой, заварил чай. Обряд чаепития в тайге священен, никакой суеты, резких слов или движений.Но только я поднёс кружку с чаем к своим губам, как
из чащи леса выскочил бурундук, взлетел на самую верхушку дерева, и заверещал.
— Ну всё, испортил весь кайф, сейчас эта рыжая начнёт так лаять, что уши заложит.
Я уже хотел, крепко выругавшись выплеснуть чай, залить водой остатки костра и отправиться домой, как, взглянув в сторону Майки оторопел. Она как лежала на берегу, так и продолжала лежать, даже ухом не повела на звуки верещания бурундука. Вот это да! От избытка чувств я тут же наградил Майку сухарём.
Вечером я весь издёргался, ожидая, пока Александр проснётся, поплещется в ручье, с чувством и расстановкой вдоволь попьёт крепкого колымского чайку, и, закурив, блаженно откинется на спинку лавки в столовой, готовый к расспросам.
Ожидал не я один, всему отряду было интересно услышать, каким образом ему удалось всего за одну неделю так перевоспитать собаку.
Александр, вдоволь попив с нас кровушки, наконец, не выдержав, звонко рассмеялся.
— Да не смотрите вы на меня как на посланца небес. Мужики, клянусь, я здесь совсем ни при чём. Это всё собаки сами между собой разрешили.
Вы же сами знаете, что якуты, да и вообще все малые народности, своих собак специально ничему не обучают. Их просто подпускают к старым или уже опытным. Вот мои лайки Майку и обучали, а я только смотрел.
Майка облаяла кедровку, а мои тут же устроили ей жестокую трёпку. Облаяла бурундука, и снова получила трёпку. И Майка поняла, в тайге зря, лаять нельзя.
А вы бы видели, как они её обучали правильно белку облаивать, умора! Майка первый раз сама белку нашла, и так робко, тихонечко — тяв. Мои подбежали, нос в бок ткнули, молодец, и давай её обучать. Что надо становиться в стойку и лаять звонко. И не отпускали её от дерева с белкой до тех пор, пока она не начала правильно белку облаивать.
А уже когда до разлома добрались и на гору полезли, оленя подняли. Я сверху посмотрел, как они Майку обучали правильно гон вести. Отпустят Майку впереди себя, та прямо за оленем бежит, мои её догонят, с ног собьют и показывают, что заходить всегда надо сбоку, и гнать оленя по кругу, прямо на своего хозяина.
Честное слово, сам впервые увидел, как опытные собаки несмышлёных охоте обучают.
И понял, почему у якутов такая жестокая селекция. Им некогда с обучением каждой собаки возиться. Они оставляют самых лучших, в чьи гены заложена вся информация о тайге и охоте. И им достаточно всего одного показательного урока от опытной собаки, чтобы они сами стали уже опытными.
А у вас, мужики, места просто сказка! Ведь я же не на охоту ходил. А так, попутно, мы считай, все виды охоты прошли. Теперь Майка знает, что токовища надо облаивать тихо, гнездовья не трогать, поняла, что каждого зверя надо облаивать другой тональностью, гон оленя знает.
Я им даже позволил с часик двухгодовалого пестуна промурыжить. И она поняла, как надо садить медведя, кусая его за «штаны» и всё время избегать взмахов его лап. Вскользь он Майку лапой всё же слегка зацепил. Теперь она уже никогда под лапу медведя не попадёт, учёная.
А на обратном пути я ей экзамен устроил. Подняли лося, я своих на поводок взял, а пустил одну Майку. Она его часа два гоняла, а потом… Многое я видал, но такое… Вот, что значит подарок якутов тому, кого они уважают.
Представляете, лось матёрый, мои лайки лаем захлёбываются, а Майка за два часа, так лося укатала, что он у неё словно на поводке бежал. Она его не просто на меня вывела, лось, пробегая мимо меня, чуть голову мне своими рогами не снёс.
Правда обиделась она на меня так, что в тот день есть отказалась. Она так старалась, а я стрелять не стал.
Так что, хозяин, поздравляю, это собака с большой буквы. То, что мы с ней не успели пройти, она сама постигнет. Теперь в ней гены её предков проснулись. И сам увидишь, что теперь если она и будет тебя поражать, то исключительно в лучшую сторону.
С этого дня слава о Майке и, разумеется, мой имидж, как её хозяина, стремительно взлетели вверх. Александр оказался прав, у этой собаки оказалось множество неизвестных ранее достоинств.
Учитывая то, что места вокруг действительно были сказочными, а сухое лето позволяло добраться до стана отряда вахтовке, к нам зачастили визитёры на рыбалку и охоту.
И у Майки открылся исключительно редкий дар. Если приехавшие просили дать им на пару дней Майку, я подзывал собаку и говорил:
— Майка, иди с ним на охоту.
И она не только шла, но всё время, пока была на охоте, выполняла все команды «нового хозяина». Но стоило ей вернуться на стан, она не только напрочь забывала нового «хозяина», а если тот пробовал вновь приказать или обратиться к Майке, собака скалила зубы и грозно рычала:
— Не подходи. Хозяин посылал меня на охоту с тобой, поэтому и я исполняла твои команды. Теперь, когда мы вернулись с охоты, ты для меня вновь чужой, у собаки может быть только один хозяин.
Отличительной особенностью всех исконно мужских профессий: военных, моряков, охотников, спасателей, геологов и прочих является святая вера в приметы, обычаи, традиции, они на своей шкуре не раз убедились в том, что они никогда не лгут.
Слишком хорошо не бывает. После радости, неприятности, по теории вероятности, вам обеспечены всегда. Не стал исключением из этого правила и наш полевой сезон.
Учитывая «гиблость» топей берегов среднего участка речной долины и огромное количество притоков (ручьёв), в тот сезон наш полевой отряд был обеспечен техникой по высшему разряду. На шесть маршрутных пар, было два вездехода, «сохатый» —армейский, редкой серии высокой проходимости, автомобиль «Захар», и «хозяйка» — ЗИЛ-130.
Но, в отряде все были опытными таёжными зубрами, и было принято единогласное решение. Использовать такое изобилие техники по правилам, грех. И мы стали работать не как положено, в шесть пар, а в двенадцать одиночных маршрутов.
Поэтому самое гиблое место, более чем 60-километровый участок, мы проскочили на одном дыхании. Видя с каким огромным опережением мы даём план, руководство, как только мы выбрались из болот, решило забрать у нас часть техники.
Вначале у нас забрали один вездеход, потом «Захар», но мы не унывали. Через пару дней «добьём» все маршруты в радиусе 15 километров от стана, последний переезд и у нас останется сущая мелочь, каких-то пару десятков километров до устья, а значит и завершения сезонного задания. А это давало все основания надеяться на то, что желающие ещё имеют все шансы зацепить конец уходящего бархатного сезона на юге.
Но сработал закон подлости. Ровно за сутки до дня намеченного переезда забарахлил дизель на «хозяйке» и её на буксире утащили в экспедицию. А буквально через час после этого, заклинило двигатель на нашей последней единице техники — вездеходе. И он последовал вслед за «хозяйкой» в мастерские экспедиции.
В конце осени любая единица техники на Колыме на вес золота. Нам так и сказали открытым текстом:
— Перестаньте канючить и отрывать драгоценное время селекторных сеансов радиосвязи на ваше нытьё. Никто вам техники для переезда не даст. Сидите, ждите, когда выйдет из ремонта ваша техника.
И вот уже вторую неделю как весь отряд изнывал от безделья. Делать было совершенно нечего. Рыбалкой и охотой все уже давно пресытились по самое горло.
Я же, совершенно случайно, наткнулся в пяти километрах от нашего стана на берегу реки, на выход коренных пород. Отпечатки древних растений и ракушек на скальных выходах коренных пород на Колыме не редкость. Но, как правило, прошедшие тысячелетия уже изрядно потрудились над ними, отпечатки смазаны и нечётки. А мне посчастливилось наткнуться на «роговую щётку».
Это когда монолит камня в течение тысячелетий, под воздействием воды, замерзающей зимой и разрывающей камень, превращает монолит в миллиарды тонких каменных пластинок. И вот уже вторую неделю, как после завтрака я уходил на разработку «копий». При помощи зубила, монтировки и молотка я отделял пластины щётки, на которых были ни только очень четкие, словно на пластилине, отпечатки ракушек самых различных форм и размеров. Попадались мне, правда редко, и сами окаменевшие, отлично сохранившиеся раковины. Вот за этими окаменевшими раковинами я и «охотился». Что может быть на земле оригинальнее подарка, чем окаменевший моллюск, живший на земле миллионы лет тому назад?
Река в своём низовье была «обжитой». На расстоянии десяти километров в неё впадало два притока: Одыри и Нетчен. По первому, перевалив через перевал, старатели спускались к реке, а по Нетчену и его ручьям мыли золото. Каждый из притоков был длиной километров по пятьдесят.
В тот день мне повезло, я сумел добыть целых три идеально сохранившихся ракушки. Только вышел на дорогу, как меня догнала автомашина старателей. Лезть в кузов ради пяти километров было просто смешно. Я вскочил на подножку, крепко ухватился руками за борт кузова, свистнул Майку, мышковавшую в стороне, и сказал шоферу:
— Поехали.
На повороте я посмотрел назад, метрах в трёхстах от машины, по дороге во весь дух мчалась моя Майка.
— Ничего пусть разомнётся, — подумал я.
Шофер проявил уважение к геологии, он не стал сразу сворачивать в русло Одыри, а, преодолев широкий плёс, притормозил у тропинки ведущей на наш стан.
Поблагодарив старателей, я спрыгнул с подножки и пошёл в лагерь, а машина резко добавив скорость, уехала вверх по руслу Одыри.
Непростительное, вопиющее, благодушие! Мне хватило всего одной недели безделья, чтобы я перестал думать. Сама жизнь заставила полевиков в «автоматическом режиме» всегда и везде полностью анализировать всё происходящее вокруг.
Когда полевик в маршруте, у него нет права на выбор пути. Бурелом, топь, гарь пожарищ, всё едино. Полевик обязан идти вдоль водосброса: реки, ручья, оврага. И через каждые 250 метров брать пробу донного грунта.
А вот когда он закончит маршрут, а это не менее 10-15 километров, а в рюкзаке килограммов 20-25 тяжёлого мокрого песка проб, он возвращается по самой лёгкой дороге.
Ведь когда он был в маршруте, его сознание автоматически анализировало всё вокруг. С годами, это становится жизненной необходимостью. Пока полевик в тайге, от контроля его подсознания не может укрыться ни одна мелочь. У полевика нет, и не может быть проколов в тайге.
Я был признанным полевиком, и я прокололся, как сопливый турист. Я перестал автоматически анализировать происходящее вокруг меня. Упустил из своего внимания, что, отстав от быстро идущей машины, Майка, не могла видеть того, как я покинул её.
Что ширина плёса почти сто метров, а гуляющий над плёсом ветерок уносит все запахи вниз по течению. Майка могла знать лишь одно — её хозяин сел на машину, позвал её, и она просто обязана бежать за этой машиной. Бежать, несмотря ни на что.
Но я понял это, лишь спустя часа два, после своего прихода. Когда, вдоволь полюбовавшись всеми своими находками, разжёг печь, приготовил чайку и, почистив вяленого хариуса, хотел бросить шкурки Майке, её на обычном месте, под тентом навеса палатки, не оказалось. Минут десять я свистел, звал Майку, но она так и не появилась.
Только тогда, задним умом, я понял, что моя Майка бежит где-то по тайге за машиной, на которой уехал её хозяин. А хозяин спокойно гоняет чаи на стане.
Первым порывом было немедленно отправиться вверх по Одыри, искать Майку. Но уже смеркалось. Идти немедленно в тайгу было просто глупо.
Примерно в километре от плёса, выше по течению, река, а с ней и дорога проходят в «щеках» — отвесных многометровых каменных берегах, а течение очень сильное. Соваться туда в сумерках, означало сломать себе шею.
Теплилась надежда, что, делая большой крюк, огибая «щёки», Майка очень сильно отстанет от машины, а когда выберется на дорогу и, не увидит машины, то, осознав тщетность догнать ее, вернётся на стан.
Но оказалось, что я ещё плохо знал свою Майку. Она не вернулась ни через час, ни через три. Где-то в темени ночи она продолжала бежать за машиной, на которой уехал позвавший её хозяин.
Полевой отряд — это одна дружная семья. А Майку уважали все, поэтому было принято решение с рассветом выйти на поиски собаки всем отрядом.
Громкие голоса людей и яркий свет фар, стоящей у моей палатки автомашины прервали мой тревожный сон.
— Вставай, засоня! Принимай свою пропажу!
— Пропажа? Майка?!!!
Пальцы не слушаясь, путались в застёжках деревянных клинкетов спального мешка, и я с силой рванул полу. Послышался треск вырванных с мясом петель, я выпрыгнул из спального мешка, и в одних трусах выскочил из палатки.
Привыкнув к яркому свету, я увидал смеющееся лицо нашего шофера Игоря, «хозяйка» вышла из ремонта и прибыла в отряд.
— Ввиду ценности Майки, с вас, маэстро, выкуп — сотня вяленого хариуса.
— Игорь, за мою Майку я тебе весь свой хариус отдам. Где она?
Но Игорь вначале желал закрепить за собой право на мой вяленый хариус.
— Все слышали? Слово полевика — закон. Теперь я на всю зиму с рыбкой.
А Майка в кабине лежит, ходить сама, она уже может. Я рванул дверцу кабины. Майка виновато смотрела на меня.
Но в каком она была виде! Бока ввалились, вся шерсть в грязных катышках, подушки всех лап иссечены в кровь.
Собака для полевика, как родной брат. С ней честно делят последний сухарь, лечат самыми лучшими и дорогими лекарствами. Для «операции» Майки собрался весь отряд.
Мы попросили Игоря поставить машину так, чтобы её фары освещали стол. Расстелили на столе клеёнку и перенесли на него Майку. Не жалея перекиси, тщательно промыли все порезы на её лапах, щедро смазали дефицитным в те застойные годы селкосерилом, и перенесли Майку под навес. Я дважды строго сказал собаке, что бинты трогать нельзя. Повар принёс в миске густой бульон, Майка выпила его и уснула.
Только после этого мы выслушали рассказ Игоря, как он нашёл Майку.
— Только поднялся на перевал, как впереди, среди валунов, в свете фар, рыже-грязная шкура мелькнула. Я сразу на самый малый газ и спешно ружьё волчьей картечью перезарядил, думаю росомаха…
Это для охотоведов пишущих свои душещипательные рассказы о гармонии животного мира в тиши столичных кабинетов, росомаха ценный зверь. Для полевиков росомаха была, есть и будет всегда, самый подлый и грязный шакал тайги.
Она не гнушается ничем: разоряет гнёзда, норы, постоянно пакостит человеку. Её длинные и острые когти способны в считанные минуты располосовать на ленточки железную канистру из-под растительного масла. Обладает потрясающей способностью чуять на расстоянии, когда человек ранен или болен. Способна преследовать его неделями. Крайне осторожная, даже трусливая, она способна напасть на больного человека не только во время его сна, но и в пути.
Поэтому полевики, у которых половина их жизни проходит в одиночных таёжных маршрутах, нещадно били росомах всегда и везде…
Пока машина или вездеход движутся, их ни один зверь не боится. Я специально подвернул, чтобы удобнее стрелять было. Уже и стволы в открытое окошко выставил, и палец на спусковой курок лёг. А тут этот зверь из–за камня поднимается.
Я аж оторопел, думал росомаха, а чуть в Майку дуплет волчьей картечи не влепил.
Я по тормозам, выскочил и к ней, а она, бедная, даже стоять не может, под лапами лужицы крови.
Дорога по Одыри, за исключением щёк, идет по жёсткой «щётке». До самого перевала, почти тридцать километров, вся дорога — это торчащие тоненькие, и оттого очень острые пластинки. Поэтому по этой дороге полевики всегда ездили очень медленно, чтобы собаки, оберегая свои лапы, могли поспевать за машиной или вездеходом, следуя вдоль обочин по мягкому мху.
А Майка мчалась по этой острой щётке почти тридцать километров за идущей полным ходом машиной. Мчалась за своим хозяином, мчалось до тех пор, пока у неё были ещё силы.
Эта собачья верность своему хозяину потрясла меня до такой степени, что, как потом говорили мне мои товарищи, они стали бояться за меня.
Я потерял аппетит и сон, чувство вины грызло меня словно ржа железо. Ведь из-за своей расхлябанности я едва не угробил такую замечательную собаку.
Вылечила меня сама Майка, словно понимая, что причиной моих терзаний были её истерзанные лапы. Как только мы сняли с её лап бинты, она стала бегать так стремительно, прыгать так высоко, словно специально подчеркивала: «Не терзайся, хозяин, с моими лапами всё в полном порядке».
А я дал себя клятву, что никогда и ничем я больше не обижу мою верную Майку. Но человеку не дано знать, что ожидает его впереди. В русском языке есть одно ёмкое выражение — «Чуять опасность своим нутром». Его смысл я познал спустя несколько лет работы в поле.
Тайга непредсказуема, смертельная опасность может возникнуть буквально из ничего, поэтому, при внешнем, показном спокойствии, таёжник всегда и везде начеку.
И это не может пройти бесследно, с годами у человека вырабатывается звериное чутьё на любую, зачастую ещё далёкую, но всегда реальную опасность или неприятности. Он начинает «чуять их своим нутром». Причём, как правило, за многие часы до их проявления. На человека нападает совершенно необъяснимое беспокойство или тревога. Этому голосу своего нутра полевики и таёжники верят как приказу.
Резко меняют намеченный ранее маршрут своего движения, или вообще отказываются от задуманного. И никогда об этом не жалеют. Ибо позднее, неизменно выяснялось, что опасность действительно была реальной. Нутро таёжника не врёт никогда.
С поля мы выходили в октябре, на Колыме это уже начало зимы, уже две недели лежал снег, а на ручьях и реках были ледовые забереги. Так получилось, что мы с Майкой выезжали самые последние. Весёлый и разбитной шофер автоплощадки без устали теребил меня:
— Ты, что это такой смурной? Сезон закончился, план вы дали. Завтра разом получишь хорошие деньги за полгода работы, полевые, премиальные. Гуляй — не хочу, во всю ивановскую. Собака у тебя, цены ей нет, на зависть всего района. Чего тебе хандрить-то?
— Да не я это смурной. Рад бы повеселиться вместе с тобой, да не могу. Чует моё нутро, ох крепко чует, что большая пакость меня впереди ожидает, а вот что это, понять не могу. А то, что пакость будет, это без сомнений.
Шофёр, не веря в голос нутра, весело смеялся.
Но по ту сторону перевала, ручей Обледенелый, по руслу которого была проложена дорога, оправдал своё название. Машина, несмотря на все усилия водителя, понеслась по склону всё убыстряющимся юзом. И остановилась лишь после того, как с ходу врезалась в огромную, вмёрзшую в берег корягу, пропоров обломками острых корней более трети трубок радиатора.
Часа три мы резали ножами обтюраторы повреждённых трубок, чтобы, загнув их, заглушить. Когда мы наконец-то выбрались на трассу, шофер только и мог сказать с восхищением:
— Ну, полевики, вы даёте! Обалдеть можно! За два часа чуять нутром, что мы в неприятность попадём, радиатор пробьём. Скажи кому, в жизнь не поверят.
Я не стал ничего говорить ему. Но после того как мы заглушили пробитые трубки, моё беспокойство только усилилось. Словно кто-то упорно не хотел, чтобы я в этот день выехал из тайги.
Если бы не радиатор, мы бы приехали в посёлок к обеду. А так, нам приходилось делать остановку у каждого пересекающего трассу ручья, и доливать в радиатор воду. Наши заглушённые трубки нещадно текли, и дизель перегревался. Только к вечеру мы, наконец, доползли до Ягодного.
Когда стали проезжать мимо здания экспедиции, из дверей выскочил представитель администрации, и энергично размахивая руками, потребовал остановиться.
— В чём дело? Я уже весь издёргался, ведь вы должны были ещё к обеду приехать?
Объяснили. Представитель администрации только крякнул:
— Эх, пропал у меня выходной, вас ожидаючи. Ну, да ладно, главное дело сделаем. А то я уже думал, что мне самому придётся на Дебин ехать. Значит так: вот журнал, распишись напротив своей фамилии, что пакет получил и с правилами его доставки ознакомлен. Не мне тебя правилам учить. А вот и пакет, все пять сургучных печатей в полной сохранности. Пакет сразу же по приезду отдашь начальнику партии. Завтра заезд вахт, а в нём карты двух буручастков.
Дело в том, что помимо администрации в Ягодном базировались исключительно технические структуры: склады, рембаза, стройцех. Штатный состав всех пяти полевых отрядов и десяти буровых, жил в 78 километрах в посёлке Дебин. Так было намного удобнее: администрации — райцентр, а всего в девяти километрах от Дебина был аэродром Синегорье. Это значительно упрощало вылет вахт, как вертолётами в пределах области, так и чартерными рейсами в командировки на Амур, Байкал, Тюмень.
Расписавшись и получив пакет, я пристегнул Майку к поводку и пошёл на автовокзал. Вот, что было причиной моего беспокойства, вот о чём мне говорило моё нутро.
Я мог предвидеть, что угодно, но такое! Нас просто не пустили даже на ступеньку автобуса. Не помогли ни деньги, ни вяленый хариус, шофер автобуса был неподкупен.
— Не обижайся, земляк, но видно ты долго был в тайге. Уже четвёртый месяц как на Колыме стали насаждать материковые порядки. За посадку пассажира на трассе могут забрать права. А на пассажирских автобусах вообще мрак. Шаг влево, шаг вправо от инструкции, и клади права на стол. А одна из инструкций прямо перед тобой висит. Провоз собак, независимо от их возраста, только в наморднике.
А где его взять, если в воскресенье универмаг работает только до обеда?Почти три часа мы простояли с Майкой на выезде из райцентра. Шофер автобуса не обманул, пока я был в поле, многое изменилось, ни одна из многих десятков проехавших мимо нас автомашин даже не притормозила.
Что делать? Если бы я не получил под роспись пакет с картами, мы с Майкой спокойно продремали бы ночь на автовокзале, потом купили намордник и уехали.
А за срыв заезда вахт, а тем более за то, что я почти сутки продержу при себе подробнейшие карты золотосодержащих районов, меня комитетчики без соли съедят, и плакать не позволят. С такими вещами шутить не дозволяется.
Было бы лето, можно было, спрятав рюкзак в лесу, уйти на Дебин пешком. Для полевика, 78 километров за ночь, не проблема. Как раз успел бы добраться с запасом, за час до заезда вахт, восьми утра. Но когда ночью температура падает до минус тридцати, быстро не походишь, а значит успеть дойти до места к утру, было просто нереально.
А до последнего автобуса оставалось чуть более двух часов. Знакомых, у кого можно было бы оставить на время собаку, в Ягодном у меня не было. Вахтёр гаража даже не захотел со мной говорить. Соваться в общежитие было глупо. Комендантом там была такая мегера, что не пускала даже на порог общежития людей, не то чтобы собак.
И я решился на отчаянный шаг. Пойти на вахту управления экспедиции и звонить всем начальникам подряд. Пусть забирают у меня этот чертов, опечатанный кучей печатей, пакет. В конце концов, я полевик, а не дипкурьер комитета.
— Так ты ещё не уехал? — ко мне подошёл представитель администрации вручивший пакет.
Я чуть не запрыгал от восторга. Вот оно решение всех моих проблем! И я с жаром стал объяснять ему, что доставить пакет в срок у меня нет никакой возможности. Он меня понял, но забирать пакет не спешил, а о чем-то сосредоточенно думал. А потом радостно сказал:
— Пошли быстрее, время поджимает, по дороге я тебе всё объясню. Ты, естественно, ещё не в курсе. Идёт генеральная реконструкция всей геологоразведки, и к нам перевели всех бурильщиков из Теньки. Пьянь беспробудная, грязная и запойная. Комендант общежития их и на порог не пустила.
А у нас же на горе, почти целая улица старых полупустых двухэтажек на балансе.
Вначале хотели для них два этажа в новой пятиэтажке выделить, но потом поняли, что они весь дом завоняют перегаром. Вот их подальше, с глаз долой, и определили на горе жить. Всем ясно, что через пару месяцев их всех с треском выгонят. Но нас с тобой это не волнует, главное, что у них ты можешь на время свою собаку оставить.
В первых двух домах пьяные в дым бурильщики способны были только мычать. В третьем мучились с похмелья, но взъярились не на шутку:
— Вы что, оборзели? Если мы с Теньки и выпить любим, так у нас псарню устраивать можно?
Но купюра в 50 рублей, положенная мною на стол среди пустых бутылок, в один миг изменила ход их суждений.
— Конечно, начальник, о чём разговор, оставляй свою собаку или мы не разведчики? Сохраним её до твоего приезда, как свою невесту, так что не волнуйся.
Я провёл Майку в ванную, привязал поводок к трубе отопления, поцеловал её в морду и с тяжёлым сердцем поспешил на последний автобус.
На Дебине все свои, и я с утра, стал допекать завгара:
— Дай машину.
А он в ответ:
— Не могу. Сегодня же с интервалом в час-два участка на вахту залетают. А после обеда опять надо машины на аэродром посылать, прилетевшие вахты встречать.
И не вздумай на автобусе за собакой ехать. Ты-то хоть знаешь, как твоя Майка на намордник среагирует? То-то, что не знаешь. А вдруг она выть начнёт, что делать будешь? Так что не колотись зря и иди, отдыхай. А завтра с утра я сам с тобой в Ягодное поеду. Сутки или двое, какая в этом разница?
Разница оказалась совершенно несоизмеримой. Когда утром следующего дня мы приехали в Ягодное, Майки в общежитие буровиков уже не было. Пьяно отводя свои глаза в сторону, они бубнили одно и тоже:
— Майка попросилась на двор, её вывели, а тут из-за угла выскочила кошка. Майка резко рванула поводок, вырвала его из рук, и бросилась за кошкой.
Пока бурильщики вернулись в дом, пока оделись, прошло минут десять. Куда за это время успела убежать собака, они не знают. Бурильщики обошли все близлежащие улицы, но Майку так и не нашли.
В то, что Майка, будучи пристёгнутой к поводку, могла сама, без команды, броситься на кошку, верилось с трудом. Эта собака всегда неукоснительно соблюдала последнюю команду своего хозяина. Достаточно вспомнить, как, следуя моему приказу, она пробежала тридцать километров за машиной.
Но ведь я не знал, как она реагирует на котов. Ведь была масса примеров, когда достаточно хорошо обученные собаки полностью выходили из-под контроля своего хозяина при встречах с кошкой.
Нашли Стаса, и вместе с ним пошли к тому дому, где раньше жила Майка. Жители хорошо помнили собаку, но после того, как Стас увёз Майку в тайгу, её никто не видел. Местные пацаны, которые тоже хорошо помнили собаку, тут же включились в поиски, подключая к ним своих товарищей.
Не обратить хотя бы мимолётного внимания на крупную, очень редкого, рыже-огненного окраса лайку, в таёжном краю просто невозможно. Здесь все знают толк в настоящих собаках, но Майку не видели нигде по всему посёлку.
Наконец, мальчишки нашли тоненькую ниточку. Рыжую лайку на поводке видели вчера ранним утром в группе пьяных мужиков возле «пятачка».
В суровом краю и законы суровые. На колымской трассе обычный бортовой автомобиль большая редкость. Все непросто полуприцепы, а удлинённые, а бензовозы имеют сзади ещё по два прицепа. И все идут по трассе на больших скоростях.
Поэтому требования к водителям жесточайшие. Десять часов за рулём в летний период, не более восьми в зимний. И ставь свою машину под охрану на «пятачок», а сам иди отдыхать шесть часов в трассовскую гостиницу для водителей дальнобойщиков. Если в твоей путёвке нет штампа трассовской гостиницы об обязательном отдыхе, минимум год лишения прав тебе обеспечено. Иначе нельзя, это трасса. Сторож «пятачка» подтвердил:
— Да, вчера с утра пьяные мужики приставали к водителям, пытаясь продать им рыжую лайку. Но машин было много, а он один, и у него не было времени подойти к ним, и их лиц он не разглядел.
Мы бросились на горку к бурильщикам, но они все были в полной отключке. Привести в чувство, хотя бы одного из них, нам не удалось.
Вести на Колыме расходятся мгновенно. На следующее утро к нам присоединился представитель администрации, и мы нагрянули к бурильщикам ещё задолго до открытия магазинов. Дабы лишить их возможности успеть опохмелиться.
Мы уговаривали, предлагали деньги, грозили устроить всем перешедшим к нам с Теньки кровавый террор — всё было бесполезно. Бурильщики стояли на своём.
— Выскочила кошка, Майка рванулась, вырвала поводок и убежала.
Совершенно опустошённый я вернулся на Дебин. Начальник партии, видя мою неприкаянность, сказал:
— Так нельзя. Гляди, сам себя накрутишь до крайности, подопьёшь и поедешь этой пьяни головы сворачивать. Из-за быдла срок схлопочешь. Слушай, мне позарез бурильщик на вахту нужен, и стоит их участок в самой глуши. Езжай-ка ты, братец, в тайгу на вахту.
И я поехал. Отработал свою, потом с радостью принял предложение отработать чужую, взамен заболевшего, потом снова свою. Вернулся на Дебин только через полтора месяца. А спустя сутки ко мне приехал представитель администрации из-за пакета которого всё и началось.
— Ну, ты и силён работать. С поля — на вахту, и сразу на три подряд, без перекура.
Как не позвоню, всё время один ответ, что ты на вахте. Есть один разговор, но давай сначала ударим по коньячку, у меня и лимончик и шоколад припасены. Выпили, закусили, закурили.
— Значит так. Но только прошу тебя, не заводись. Подпоил я одного с Теньки, крепенько и по пьяне расколол. А как расколол, тут уже без сентиментальности, взяли мы с мужиками всех, кто в той комнате проживал, под жёсткий пресс.
Сознались. Пропили они твою Майку шоферам с Усть–Неру за литр спирта.
А тут ещё и ребятки с рембазы подошли, короче, выдали всем, кто в том доме жил, по линии «месткома» по полной программе. От души поколотили, без жалости.
Они трое суток отлежались, поняли, что после такого им в Ягодном уже не жить. И в бега, на свою Теньку. А уж администрация им вдогонку, чтобы легче леталось, по две чаечки в трудовые книжки. Статья 33 — пьянка с прогулами.
Саша Сотников рассказал, какая это была собака. И руководство вины ответственности с себя не снимает. Не будь того пакета с картами, ничего бы и не произошло.
Мы предлагаем тебе два варианта: если ты согласен на Магаданский питомник, то щенка тебе привезут в конце недели. Если питомник не подходит, то максимум через месяц, тебе привезут щенка с Якутии. Ты же полевик, тебе без своей собаки никак нельзя. Что выберешь?
— Какой я после этого полевик? Кончился во мне полевик, добил ты меня вконец сообщением, что Майку за литр спирта продали. Ведь мне за неё промысловики на выбор предлагали: или снегоход «Буран», или бельгийское ружьё, вертикалку.
А я отказал, ибо нет ценны у этой собаки. Извини, но забирай свой коньяк и уходи. Прошу, уйди, тошно мне, такую собаку не сумел уберечь. Как я людям в глаза смотреть буду, что отвечу, когда спросят, где моя знаменитая Майка? Прошу уйди…
А полевик во мне, действительно кончился. Раньше я входил в число «последних могикан колымской тайги». Зиму я работал в буровом отряде, а на лето уходил в поле. Теперь я перешёл в буротряд постоянно.
Ведь это только для успокоения высокого начальства пишут в рапортах и отчётах, что в маршруты уходят в паре и обязательно с карабином. Настоящий, бывалый полевик, всегда уходит в маршрут в одиночку, и дабы не таскать лишнюю обузу, вынув затвор, прячет карабин в кусты. А когда выйдет из маршрута, карабин забирает.
А вот без верного пса, вам в таёжном одиночном маршруте, точно не обойтись. Верный пёс это гарант вашей таёжной безопасности.
Но для меня было кощунством, даже мысленно представить себе, что рядом со мной в маршруте, на месте мой верной Майки, будет другая собака.
Автор: Юрий Маленко.