Если просто сказать, что Виктор был на седьмом небе от счастья, означало бы не сказать ровным счётом ничего. Такой шанс выпадает раз в сто лет, и то далеко не каждому.
Когда в связи с переброской бурового отряда на Байкал, всем работникам предоставили трёхмесячный отпуск без содержания, то он не стал долго ломать голову, чем занять время, а просто перешёл на весь полевой сезон в топографический отряд Бубыкина поваром.
Назвать который настоящим полевым отрядом язык не поворачивался. Был топограф, он же начальник отряда, его сын, студент–практикант, вездеходчик и двое рабочих.
У топографов нет чётко регламентированного рабочего дня. Подъём в семь утра, завтрак, погрузка на вездеход и на буровые линии, возвращались с которых не раньше десяти вечера. На обед у топографов приезжать не принято, попили в течение дня раза три крепкого колымского чайку и всё.
Фактически повар готовит пищу всего один раз, на ужин. На завтрак он лишь кипятит чай и разогревает остатки вчерашней еды. Чем не халява для шикарного летнего отдыха за государственный счёт?
Оклад, полевые, премиальные и целый световой день в твоём полном распоряжении. Двух часов вечером более чем достаточно, чтобы приготовить для пятерых мужиков сытный вкусный ужин из трёх блюд. Можно даже и не очень вкусный, всё равно изголодавшие мужики этого не заметят. После двенадцати-четырнадцати часового рабочего дня на свежем воздухе им даже каша из топора яством покажется. Здесь главное одно: готовить с запасом, чтобы на вечер хватило, и на завтрак с добавкой осталось.
Самое же главное достоинство такой работы заключалось в том, что Виктор получил возможность всё лето спокойно, без всякой спешки, назойливых конкурентов предаваться самому любимому увлечению всех колымских мужиков — ловле хариуса.
За всё это государство ещё и деньги платить будет. Не жизнь, а просто сказка.
В том, что знаменитая русская поговорка «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» не потеряла своей актуальности и в наши дни, красноречивее всего свидетельствует факт тому, как в полевых отрядах относятся к наличию на станах собак. Не счесть числа строгих приказов МинГеологии, категорически запрещающих наличие на таёжных станах необученных собак. Каждый год геологоразведчики читают перед выходом в поле такие приказы, ставят под ними свою подпись и… берут в тайгу непросто не обученных, а часто глупых собак.
Вот и на этот раз Бубыкин, вняв просьбе сына, взял в поле двух дворовых собак. Первое время они никого, кроме начальника и его сына не признавали, злобно облаивая всех членов отряда.
Но как видно мудрое изречение о том, что бытие определяет сознание, не чуждо и собачьему разуму. Псы быстро уяснили, что самый главный на стане тот, у кого в руках поварёшка. Теперь они порою очень злили Бубыкина, отказываясь исполнять его команды, но зато буквально смотрели в рот Виктору, сопровождали его повсюду. Чтобы он не делал, куда бы не направлялся, собаки следовали за ним, как почётный караул, неотступно.
Было ниже устья Оротукана, сразу за песчаной отмелью, на где самые ленивые рыбаки из посёлка Дебин ставили большие, сделанные из металлической сетки морды, одно заветное местечко, которое Виктор давно мечтал обловить.
Просто идеальное место для ловли крупного хариуса: узкая подводная коса, справа — глубокая, пугающая чернотой своей глубины и забитая топляками старица русла Оротукана, слева — отбойное течение. Именно в этом месте река Колыма делала плавный изгиб, постоянно принося под этот берег множество упавших в воду ручейников. Крупный хариус как из засады выскакивал из-под топляков старицы, хватал насекомое и вновь прятался в яме. Подводная коса была очень узкой, а отбойное течение сильным, и Виктор долго опасался ступить на косу. Но в тот день из воды выпрыгивали такие великолепные хариусы, что он, позабыв все свои прежние страхи, смело ступил на подводную отмель. Его неотлучная свита, отрядные собачонки, сладко подрёмывали, растянувшись на горячем песке конца отмели.
Виктор подсёк очередного хариуса и когда укладывал его в кан, повернувшись лицом к отмели, с удивлением увидел силуэт человека около поставленных морд. Яркое заходящее солнце светило в лицо, и он видел не самого рыбака, а только тёмный контур. «Вот это увлёкся ловлей, даже шума двигателя подошедшей с Дебина моторки не услышал».
В снопе брызг человек выдрал морду из воды и, подняв её над головой, пошёл к берегу. Он ещё успел восхититься: «Ну и силища у этого мужика», как тот со всего маха рухнул в воду. Поднялся, вышел на берег, снова упал и словно застыл над рыбной ловушкой.
— Да он что, пьяный в дым? — подумал Виктор, и его внимание переключилось на собак.
Странного рыбака учуяли обе собачонки и, полностью оправдывая свою подлую натуру — неожиданно нападать сзади, стремительно, но без единого звука, бросились в сторону незнакомца.
— Ну вот, и дождались неприятностей на свою голову, теперь они обязательно покусают этого пьяного мужика. Ведь это не собаки, а сущие стервы. Для них укусить человека за ноги сзади — наивысшее удовольствие…
Собачонки не обманули его опасения, они подскочили к незнакомцу, одновременно укусили его и… ужасающий, леденящий своей пронзительностью вопль разнёсся над рекой. Но это был не крик человека, это ревел, извергая водопад боли и ярости, сам хозяин тайги.
Оглушённые этим звуком, собачонки на миг присели, затем с испуганным визгом бросились назад. Медведь издал ещё один рык, отбросил морду в сторону и ринулся за ними в погоню.
Вне всяких сомнений, ему хватило бы не более пятидесяти метров, чтобы настигнуть и порвать в клочья своих обидчиц. Но собаки, бежавшие бок о бок, неожиданно сменили своё направление, отскочив друг от друга метров на десять. Глубоко зарывшись всеми лапами в песок, медведь резко остановился, принимая решение, какую из них он настигнет и покарает в первую очередь. В этот момент обе собаки вновь сблизились и бросились в конец отмели.
Мудрый хозяин тайги понял, что дальше конца отмели им бежать просто не куда и уже не спешил. Грозно и властно переставляя лапы, извергая почти несмолкающий ни на одну секунду рёв, он направился к концу отмели. Чётко, грозно, неотвратимо как смертельный рок.
Испуганные собаки бросились в воду, надеясь спрятаться за спиной Виктора. Речной поток подхватил их и стремительно пронёс мимо. Рыбак даже не повернул головы, он оцепенело смотрел на медведя, а в голове, словно молот, билась всего одна мысль, одно чёткое предостережение: «Приказ министерства геологии о категорически недопустимом наличии на станах полевых отрядов не охотничьих или плохо обученных собак…». «Вот и допрыгались…» — это было последнее, о чём успел подумать он.
Медведь достиг края отмели, поднял голову и застыл в полном недоумении. Вместо вероломных жалких собак, которые посмели укусить его за лапы, он увидел стоящего в воде рыбака. Но оно не было долгим. Если вместо собак появился человек, то ему и предстоит отвечать за оскорбление хозяина тайги. Зверь грозно зарычал, поднялся на задние лапы и медленно вошёл в воду.
Виктор сделал один шаг назад, затем второй. Его ноги заскользили по зыбкому краю подводной косы и, не успев даже вскрикнуть, он полетел в речной поток. Сначала его больно ударило о подводное бревно, затем закрутило, потащило по каменистому дну. Он попытался всплыть на поверхность, но ставший необычайно тяжёлым кан тащил его на глубину.
Во время лова хариуса ему пришлось специально уменьшить длину лямки кана, чтобы вода не попадала в горловину. Теперь Виктор уже начал задыхаться, но перекинутая через голову укороченная лямка никак не желала покидать плечо.
Только потом, осмысливая произошедшее, он безоговорочно поймёт, что именно это и спасло его от преследования медведя. Отбойное течение в месте поворота реки было очень сильным. Пока он судорожно пытался освободиться от лямки ставшего мёртвым грузом канна, его успело протащить под водой метров на сорок.
Из-за экстренных сбросов излишков воды с водохранилища Синегорской ГРЭС, подмытое и упавшее в воду береговое дерево на реке Колыма — обычное явление. Вот и в этом месте огромная прибрежная лиственница упала своей пышной вершиной в воду. Именно под кроной этой лиственницы Виктор, вначале зацепившись за ветви, резко уменьшил скорость своего подводного «сплава», а затем, сумев скинуть ненавистную лямку, вынырнул на поверхность. Не замечая боли срываемых ногтей, он не ухватился, а впился в кору дерева, стремясь подняться как можно выше. Но яростный рёв зверя заставил его не только остановиться, но и спешно соскользнуть по стволу дерева назад в спасительную густоту листвы.
Хозяин тайги был взбешён. Вначале его посмели больно укусить за лапы жалкие собачонки. Но когда он, преисполненный праведного гнева, направился к ним, они словно испарились, пропали без следа и запаха. Зато вместо них появился человек и… тоже исчез. Что же это такое? Кто посмел так нагло и безнаказанно дурачить его?
Зверь злобно ревел, крутился на одном месте, стараясь уловить чутким носом хотя бы малейший запах, но всё его потуги были тщетны. Виктор, погрузившись в воду по плечи, надёжно прятал лицо в густой листве, а ветерок относил все запахи вниз по течению реки.
Медведь вспомнил, что последний раз он видел человека в туче брызг. Значит, это вода спрятала обидчиков. Он грозно спросил у неё ответа, но река молчала, это привело его в бешенство. С грозным рёвом он со всей силой стал бить лапами по поверхности воды, но та не отвечала.
Даже в своём неистовстве, зверь не терял чувство самосохранения. Как только его лапы приблизились к опасной кромке подводной косы, медведь прекратил хлестать реку и спешно выбрался на берег. Но уходить сразу не стал, сел на самом краю отмели и, словно предупреждая своих обидчиков, что он ещё обязательно вернётся, чтобы поквитаться с ними, стал грозно реветь.
Виктор с ужасом ощущал, как с каждым прошедшим мгновением цепенеет, становиться непослушным скованное холодом колымской реки тело, как начинают скользить по мокрой коре скрюченные пальцы. Чётко и как-то отрешённо, словно думая не о себе, а совершенно незнакомом человеке, он констатировал неизбежное. Ещё максимум пять минут и мои руки разомкнутся. Ждать дальше было уже просто недопустимо, надо было срочно принимать пусть и ошибочное, но чёткое решение. Виктор решился.
Накинув капюшон куртки на голову, он пополз сначала по стволу дерева на кромку берега, затем по маленькой ложбинке в чащобу береговых кустов. Как только кусты полностью скрыли его, он не только не остановился, а наоборот, ускорился.
Ему, как и любому таёжнику, было отлично известно, каким тонким обонянием наделён хозяин тайги. Пока он полз среди густой растительности, его запах остаётся над самой землёй, отделённый заливчиком старицы, медведь не сумеет его учуять. Но стоит ему приподняться хотя бы на колени, круговерть речного ветерка может донести его запах до зверя и тогда ему конец. Хозяин тайги своих обид не прощал никому.
Раньше озеро Лебяжье было очень большим, но крупномасштабные промышленные заготовки торфов для колымских электростанций во времена ГУЛАГ нарушили приток. Озеро усохло, разбилось на одно среднее и два маленьких, окружённых почти километровым кольцом огромных кочек. Деревья здесь не приживались и, едва достигнув двухметровой высоты, усыхали, заполняя промежутки между стволами — «капканами» сучьев и торчащими корнями.
Между берегом реки Колыма и этим непроходимым царством кочек простиралась почти стометровая полоса густого берегового леса. Он преодолел её ползком в считаные минуты. Памятуя об остроте нюха хозяина тайги, Виктор решил, что лучше он сотрёт всю кожу на животе, чем, приподнявшись над травой и кустами, даст медведю возможность учуять его запах.
Он полз, не замечая ни грязи, ни укусов комаров, облепивших лицо и руки. Трещала цепляющаяся за острые сучья материя штанов и куртки, Виктор, не останавливаясь, резко дёргал её, она рвалась, и он продолжал ползти вперёд. Когда ему уже не хватало воздуха для очередного вздоха, он, перевернувшись на спину, жадно глотал вместе с комарами удушливый угар болотных испарений. Но стоило ему чуть-чуть отдышаться, как он снова полз вперёд.
Только когда межкочковая жижа тины сменилась на воду, он остановился. Отдышавшись, долго прислушивался и стал подниматься на ноги. Оказалось, что в своём стремлении удалиться от берега реки как можно дальше он значительно переусердствовал. Теперь ему было необходимо вернуться назад, обойти болото, только тогда он сможет, двигаясь среди кочек, достичь дороги идущей на их стан. И сразу к схрону достать карабин, вогнать патрон в ствол, и уже не трясясь от страха, ждать появления медведя на стане. До тех пор, пока в его руках не будет оружия, он даже мечтать не смеет, что ему удастся уйти от мести хозяина тайги.
Затравленно оглядевшись вокруг, отлично осознавая всю никчёмность своего решения, он решительно извлёк из ножен поясной нож, выставил руку с ножом вперёд и сделал первый рывок. Так он и двигался: рывок, до предела согнувшись к земле, пока ноги не зацепятся за кочку или корень, падение в болотную жижу, несколько минут для восстановления дыхания, осторожный подъём, снова рывок и снова падение. Теперь он даже забыл о медведе. Он вообще ни о чём не думал, ничего не ощущал, действуя как робот. Бросок, падение, отдых, следующий бросок.
Только когда после очередного рывка ноги не стали проваливаться в жижу, а вынесли его на твёрдую дорогу, он остановился. Несколько раз крутанулся на одном месте, медленно начиная осознавать, куда и зачем он так стремится. Но полностью осознать это не успел.
Послышался натуженный рёв мотора и, перевалив через кочки, на дорогу выехал вездеход. Водитель резко дал по тормозам, находившиеся в кузове люди, упав от резко торможения, даже не успели выразить своё возмущение. Как только они встали на ноги, их руки потянулись к оружию, и было отчего.
Даже встреча с обычным человеком в тайге всегда неожиданное событие. А тут перед вездеходом стояло невиданное чудо-юдо. На двух ногах, по силуэту вроде бы и человек, а по обличию, мать честная, ну и страшилище. Всё лицо вспухшее, щедро перемазанное грязью и кровью, одежда в клочьях. Такое захочешь — нарочно не придумаешь. И дух от него какой-то странный идёт, словно ты в столетний заплесневелый погреб заглянул. Да такой сильный, что даже здесь, в кузове, его явственно ощущаешь.
С оружием в руках, кто знает, что на уме у этого чудо-юдо, мужики покинули вездеход и медленно пошли к незнакомцу. Только подойдя вплотную, они с трудом сумели опознать в этом странном существе своего повара.
Виктор был потрясён ещё больше. Осознав, что теперь, когда он встретил своих товарищей с оружием, ему уже не страшен медведь, не надо прятаться в болотной жиже, делать рывки, ползти среди кочек, он буквально переродился.
Если раньше всё его существо было переполнено одним желанием — вперёд, чтобы жить, то теперь, когда ему уже некуда и незачем было спешить, страх встречи с разъярённым зверем медленно покидал его сознание. Вместо него разум и тело заполнила какая-то странная, совершенно безликая пустота полного равнодушия ко всему. Тело его обмякло, ноги подкосились и он сел посреди дороги. По его чудовищно распухшему от бесчисленных укусов комаров лицу, тихо потекли слёзы, но он даже и не заметил, что плачет. На вопросы товарищей, на их похлопывание по согнутой спине и плечам он не реагировал. Молча сидел и тихо плакал…
На стане Бубыкину пришлось доставать свою заначку для экстренного неординарного случая: фляжку с медицинским спиртом. Только после того, как Виктор, хватанув полкружки разведённого спирта, судорожно откашлялся и закурил. Медленно и подробно, словно говоря не о себе, а совершенно незнакомом ему человеке, он поведал своим товарищам всё.
Первые слова рассказа привели топографов в весёлое настроение, они даже шутили и задавали уточняющие вопросы. Затем быстро посерьёзнели, кому как не им, таёжникам, было знать, как страшён в своём гневе хозяин тайги. Сразу же после окончания повествования самый опытный в таёжных делах рабочий сказал, как отрубил:
— Шутки в сторону. Давайте разводите на всякий случай большой костёр, а мы с напарником берём ружья и на берег. У страха глаза велики, но это тайга. Надо по следам самим убедиться, каков он, этот медведь.
Возвратились они быстро, молча подсели к костру, налили себя чая, и тут старшего из полевиков словно прорвало. Он не говорил, он смешивал с грязью начальника отряда.
— Мать твою перемать…Ты кто, полевик со стажем или зелёный студент–практикант? Не знаешь, что с тайгой не шутят? Раскис словно баба, сыночек к нему приехал, а ему, видите ли, эти собачки понравились. И ты, таёжник, понадеявшись на авось, взял в поле этих шавок. Тебе даже строгий приказ из самой Москвы, под роспись, о категорической недопустимости наличия на полевых станах необученных собак не указ. Больно шибко умный и что теперь? Сходи на берег, посмотри, в какое дерьмо мы вляпались.
Это не пестун, который от одного выстрела вверх будет километров десять по тайге без оглядки драпать. Здесь действительно хозяин тайги, огромный сильный и уходить он отсюда не собирается.
Судя по следам, после того как он загнал Виктора в реку, медведь вернулся к морде и буквально порвал стальную сварную сеть на куски, словно гнилые нитки, доставая рыбу. Знаешь, сколько таких ловушек на отмели стоит? Около двух десятков, а медведь свежую рыбку очень обожает. Это означает, что уйдёт он отсюда только когда удостоверится, что он достал из реки все морды. А что будет с нашим станом и со всеми нами, когда рано или поздно он наткнётся на след наших собачек?
Ведь ты же отлично знаешь, что медведи запах своих врагов могут годами помнить и своих обид они не прощают.
Благодаря твоему слюнтяйству теперь нам в срочном порядке необходимо будет стан километров на пять от реки убирать. Это же сколько рабочих дней мы потеряем, пока обустроимся на новом месте? А как прикажешь нам жить потом? Весь сезон с ружьём по нужде ходить, ночью от каждого шороха на ноги вскакивать. Думай что хочешь, но испоганил ты этот сезон начальник. А от чего? От того, что возомнил себе, что таёжный закон тебе более не указ…
У костра осязаемо зависла тяжёлая, насыщенная до предела вопросами без ответов, тишина. Стараясь снять напряжение, нарочито бодрым голосом Бубыкин сказал:
— Да ладно тебе жуть на людей нагонять. Было дело, прокололся я, но смотри, вроде дождик собирается, он все старые острые запахи собачьих следов смоет, а новых оставить некому, сгинули, утонули в Колыме наши собачки…
Не успели смолкнуть эти слова, как в ночной тишине раздался жалобный собачий вой. Это было жутко. Все, у кого оружие было под рукой, мгновенно взяли его на изготовку, старый рабочий начал неистово креститься. Вой, теперь уже дуэтом, в два пронзительных собачьих голоса, повторился снова, через несколько минут, уже с радостно ликующим лаем из темноты ночного леса выскочили две отрядные собачонки.
Они всё же сумели, пусть и далеко по течению, вылезти на берег и найти свой стан. Собаки захлёбывались от избытка радости, безостановочно метались от одного полевика к другому, стараясь допрыгнуть и вылизать их лица. Энергия их искреннего ликования была столь заразительна, что помимо своей воли, люди перестали думать о медведе. Заулыбались, стали дружелюбно отталкивать собак от себя, кто-то даже ласково обратился к ним. Громкий и серьёзный голос Виктора вернул их в суровую реальность.
— Мужики, можете думать обо мне, что угодно. Называть тряпкой, слабаком, это уже не в состоянии изменить моё решение. Бубыкин говорил, что дождик смоет собачьи следы. Но будет ли дождик и сумеет ли он смыть запах, это бабка надвое сказала. А вот то, что вкусивший рыбки медведь, отправляясь на берег, завтра пересечёт свежий собачий след — это истина и ни нуждается не в каких дополнительных доказательствах. Как и то, что медведь сразу же, позабыв о рыбке, ринется по следу своих обидчиц.
Вам не просто легче, вам в сотни раз безопаснее. Вас пятеро, вы всё время на виду друг друга, и вас может страховать вездеходчик с карабином. Я же совершенно один, а вокруг стана густой лес. Медведь не даст мне и вякнуть, не то чтобы успеть взять ружьё…
Думайте обо мне что угодно, но я, как и вы, полевик, и отлично знаю закон выживания в тайге.
Никогда, ни при каких обстоятельствах не злоупотреблять добротой тайги и её хозяина. Только в исключительном случае тайга и медведь могут проявить снисходительность и дать человеку шанс выжить, простив его за его явный промах. Второго шанса при подобных обстоятельствах они уже не дают.
Свой шанс выжить я уже использовал сегодня, поэтому завтра утром, с первыми лучами восхода солнца я ухожу из отряда.
Каждый обязан сам оплачивать свои долги. По-видимому я слишком сильно радовался возможности провести «халявное» лето, вот тайга в лице медведя и предъявила мне счёт.
Как показало время, он был абсолютно прав. На следующий день, когда все топографы были на работе, медведь пришёл на стан. Хорошо, что у Бубыкина хватило ума не оставлять на стане рацию, документы, карты. Медведь смял, свернул в бараний рог, порвал в клочья всё, на чём был запах собак, подтвердив старую как мир истину — своих обид хозяин тайги не прощает никогда и никому.
Автор: Юрий Маленко.