Оформив пенсию, Сергей не стал ломать себе голову, чем занять остающиеся до вылета на материк дни.
Взял недельный запас продуктов, он уговорил знакомого отвезти его на Таскан. Чтобы неспешно, от одного ручья к другому, пройти, рыбача шестьдесят километров по берегу реки до стоящего на трассе посёлка Дебин, навсегда прощаясь с этим суровым, но таким замечательным краем.
На Колыме не принято мешать другим людям ни в чём и никогда. Встреча произошла в самом последнем переходе, когда до Дебина оставалось не более десяти километров. Он увидел на берегу Колымы рыбака, смотал свои снасти, намереваясь по берегу обойдя его, вновь выйти к реке метров за сто выше по течению. Но что-то в облике рыбака показалось ему очень знакомым… Рискуя нарваться на гневную отповедь, он решил подойти к незнакомцу поближе.
Услышав звук шагов за спиной, рыбак повернулся, и Сергей с удивлением увидел своего старого товарища по работе в экспедиции Юру Стрельца. Они не виделись уже семь лет, с момента ликвидации разведки золота. Поздоровавшись, первым делом разложили костёр, заварили настоящий колымский чай и лишь после этого, удобно усевшись возле костра неспешно, как это и положено в тайге, приступили к беседе. Сергей буквально издёргался в ожидании начала разговора.
Это был Юра Стрельцов, но это был не Стрелец! Точнее разум Сергея пытался, но никак не мог связать воедино внешний вид Юрия и всё то, что он знал или слышал от других об этом, широко известном в былые годы по всей Центральной Колыме, человеке.
Если бы Юра ловил хариуса с поплавка личного гидросамолёта, или борта шикарной яхты Сергея это нисколько бы не удивило, ведь это сам — Юра Стрелец!!!
Он был чисто одет, но судя по выгоревшей до белизны энцефалитной куртке и сапогам болотникам с аккуратно заклеенными латками, они были ровесниками ещё советской геологоразведки. Типичный внешний вид среднестатистического колымчанина конца девяностых годов, донашивающих свои прежние, ещё советской эпохи, вещи.
Но Стрелец никогда не был среднестатистическим жителем Колымы! Это был тот самый Юра, о котором вот уже десятилетия не только по Центральной Колыме, но и Восточной Якутии, ходят множество баек, былей, историй. Гордость, загадка уже далёких времён вольного приноса.
Одни вольные старатели заработали славу быстрой и эффективной работой лотком, другие фантастическим нюхом матёрых волчар, третьи — объёмами сдаваемого металла. Стрелец превзошёл всех своей уникальностью.
Он никогда не сдавал больших объёмов, но в том, как он брал «своё золото», как мыл его, в этом он был уникально неповторим.
Приёмщики золотых касс закрывали глаза, а затем долго трясли головами, стараясь прогнать наваждение после того, как они пытались представить себе, сколько золота и на какую сумму, мог бы сдавать металла Юрий, мой он его регулярно, хотя бы треть сезона.
Начался сезон, все старатели вольного приноса уже давно в тайге, а Стрелец загорает на стане отряда. Своё нежелание идти в тайгу он объясняет тем, что в лесу ещё очень сыро, а весенний загар очень полезен для здоровья.
Потом он всё же уходит в тайгу, но не за металлом, а на заготовку веников для бани. Затем ловил и вялил хариус и когда все окружающие начинали думать, что в это лето Стрелец уже точно за металлом не пойдёт, он тихо исчезал.
Появлялся через семь, максимум десять дней, так же незаметно, как и уходил, а его знаменитая «табакерка», квадратная жестяная банка из-под английского чая всегда была заполнена до самых краёв отборными «тараканами», небольшими самородками. Песочное золото Юра не сдавал никогда. Он называл его мошкой, а мошку он не жаловал ни в каком виде: хоть натуральной, хоть золотой.
Первые пару лет все считали, что Стрельцу подфартило найти в тайге старую, возможно, ещё царских времён разработку. Вот он и «доит» её потихоньку, не привлекая к себе внимание объёмами сдаваемого металла.
Но буровые отряды геологоразведки работали по всей огромной Магаданской области, получая каждое лето лицензию в совершенно новом для себя месте. Но где бы ни работал отряд, Стрелец всё равно умудрялся по-прежнему выбирать свою «квоту», заполненную до самого верху «тараканами» табакерку. Ни одного раза больше или меньше.
На все вопросы, почему он никогда не идёт за металлом второй раз за сезон. Стрелец с усмешкой отвечал:
— Зачем мне надо вторично за металлом в тайгу ходить? Жадность фраеров губит. Я — мужик, мне на мои нужды и одного раза за глаза хватает.
Это было поразительно, но все, кто знал его, были единодушны в оценке Юрия, как вольного старателя. Он идёт в тайгу за золотом как в сберкассу, исключительно когда ему срочно понадобится большая сумма денег: на редкое ружьё, или немыслимо дорогую по тем временам надувную лодку.
Но это была лишь первая часть известности Юры. Второй, не менее впечатляющей частью уникальности Стрельца, было совершенно неизвестное, даже в среде махровых хищников, умение «мыть на тазик».
Во времена вольного приноса посмотреть на это чудо приезжали самые известные хищники всего Северо-Востока России.
Этой приём промывки имеет широкое применение в Америке и Африке. Там действительно, вместо лотков, используют «тазик». Большую, не менее полуметра в диаметре медную тарелку, точнее неглубокий тазик, имеющий широкие поля с обязательным рельефом буртика по самому краю. Именно за этот буртик и цепляется при промывках, более тяжёлое чем грунт, золото.
Стрелец неизвестно где в совершенстве сумел постичь редкостный даже для Америки метод промывки. Он мог отмыть мельчайший золотой песок ёмкостью, не имеющей ни широких полей, ни буртика. Без всякого сноса он мог отмыть пробу обыкновенной алюминиевой солдатской миской.
Золотосодержащий грунт клали в миску с водой и Стрелец, держа её на уровни груди, начинал раскручивать смесь. После достижения определённой скорости, на каждом очередном витке, Юрий на краткий миг опускал дальний от себя край миски, и вода, переливаясь через край, уносила с собой часть грунта. С каждым новым витком воды в миске становилось всё меньше, резко возрастала опасность снести золото, ведь теперь ему приходилось наклонять дальний край миски всё круче и круче.
Но это его не тревожило, непостижимым образом, до микрона, он осязал каждое своё движение.
Наконец, последним оборотом Стрелец выплёскивал из миски остатки воды, а на чистом дне миски лежало песочное золото. Ровно столько крупиц – сколько клали в грунт те, кто вызвал его на это пари. Это было потрясающе необъяснимо, но у него был нулевой снос металла. Мыть так Юра мог любой металлической ёмкостью, вплоть до большого алюминиевого таза. Лишь бы ему хватило сил, подняв его до уровня груди, раскрутить смесь воды и золотосодержащего песка.
Повторить это пытались многие из матёрых хищников в совершенстве владевших искусством мытья лотком. Но, увы, мытьё «на тазик» так и не покорились никому из них.
Сергей пришёл на буровой участок, где работал Стрелец, уже после отмены вольного приноса, но ему, и не один раз, посчастливилось воочию увидеть «мытьё на тазик».
Старые бурильщики сговорившись, начинали специально подначивать: «Мол, с тех пор как Юра выучился на бульдозериста, он даже просто ходить по тайге разучился. Сгубила железяка человека, а ведь когда-то, чтобы посмотреть на его умение, махровые хищники специально с другого конца Колымы приезжали. Но ныне Стрелец уже не тот, обленился, зажирел, старый стал. Поди и сам уже давно забыл, как надо «на тазик мыть», одно слово старость и лень. Нет более аса вольного приноса Стрельца, сошёл он на нет».
Юра терпел, но видно попрёки о старости крепко задевали его гордыню, и он неизменно попадался на эту удочку бурильщиков. Просил промывальщика принести ведро грунта и бросить в него, тщательно перемешав, семь крупиц золота. Брал миску и начинал перемывать пески. Это было просто фантастикой!
Стрельцу удавалось свершить то, что даже теоретически принято считать невозможным при мытье лотком. Последняя капля воды выплеснутая им за край миски, уносили с собой и микроскопические частицы шлихов. На чистом дне «тазика», всегда лежало только одно золото.
Теперь, когда вольный принос был вновь разрешён, зная о былой славе Стрельца всегда приносить из тайги табакерку полную «тараканов». Сергей мог представить Юру кем угодно: владельцем десятка крупных артелей, сети золотоприёмных касс, банкиром, на худой конец новым русским разъезжающем по Колыме на навороченном, баснословно дорогом «Форд-ралли». Но встретить его спустя пять лет после открытия вольного приноса в обличии простого неизбалованного благополучием колымчанина?
Подобного Сергей не мог предположить никогда в жизни, он так прямо и спросил.
Юра улыбнулся, отхлебнул чайку и задал Сергею встречный вопрос:
— Сколько ты знаешь в Ягодном старых работников нашей экспедиции ещё не выехавших на материк?
Минут десять Сергей вслух, стараясь не пропустить ни одного, считал. Вышло более семидесяти человек. Юра добавил к ним ещё тридцать проживающих на Дебине.
— Вот видишь более ста человек. Ну, и как они, по-твоему, живут?
Сергей возмутился от подобного вопроса. Как может жить пенсионер на Колыме? Только впроголодь! Северная пенсия немаленькая, но и цены здесь запредельные. Булка хлеба в четыре раза дороже материковской.
— А ведь минимум пятьдесят человек из этих ста, были опытными старателями вольного приноса ещё того, советского периода. Меньше чем полкило отличного золота за один раз, никогда в золотые кассы не приносили. Теперь терпят лишения, многие голодуют, а вот в этот вольный принос ни один из них не пошёл. Ни один!!!
Почему? А потому, что нет в этом вольном приносе главного — вольной воли. Коготку увязнуть, всей птичке пропасть. Сегодня все приёмщики золотых касс работают не только на комитет, но и на криминал. Стоит тебе один раз сдать хороший металл, из их лап тебе уже до самой смерти не вырваться, будешь пахать на братков до могилы.
Сразу же после развала Союза к нам, бывшим фартовым старателям вольного приноса, ринулись все любители халявы. Новые русские, братки, комитет, менты. Предлагали любые условия, любую технику. Нас уговаривали, соблазняли, пугали, а мы все, словно сговорившись, отвечали одно и тоже: «Те места, где мы раньше брали хороший металл, давно отмыты. Новых нам ввиду того, что мы почти четверть века не искали золота, уже не найти, нет у нас более нюха старательского. Да и на «сталинских отвалах», мы больше снесём, чем намоём, старые мы уже. Нам не то, чтобы мыть, лотка с грунтом в руках не удержать. Так что кончилось наше вольное старательство…».
Не верили они нам. Почитай более трёх лет, не вздохнуть, не воздух испортить без пригляда не давали, куда не пойдёшь, за тобой хвост.
Хорошо, что цены на продукты как на дрожжах вверх полезли, и чтобы зимой с голода не сдохнуть, пришлось всем осенью для японцев экологически чистую бруснику на сдачу собирать. Вот и решили эти недоумки: что из комитета, что из криминала, мысля по своим понятиям, что сегодня нажива халявы в России превыше всего на свете.
Какой дурак будет на карачках ползать, бруснику собирать, если ему известно, где в тайге можно легко хороший металл взять? Нет в России таких дураков. Значит не врут старики старого вольного приноса, что утратили они свой нюх. И вот уже два года как нас оставили в покое.
И не понять им убогим, что значит для человека вкусившего высшее счастье свободы выбора, жившего десятилетия по закону тайги, имеющего свою мужичью честь, поступиться тем, во что он веровал и верит до сих пор.
Если мы тогда не поступились своей честью мужиков, выкинули в топи болот сотни килограмм отличного золота, но не опозорили себя, не стали сдавать металл в ЧИЗ по рублю за грамм. То неужто теперь, на старости лет, ради сытого брюха великий срам на наши души возьмём? И предав честь мужика, став подневольными шестёрками, начнём мыть золото уже для наших, российских халявщиков?
Говорят, что нищие самые гордые. Правильно говорят. Мы сегодня нищие, но мы гордые нищие. В наших краях хлюпики не выживают, тут серьёзные мужики живут. Честь мужика российского не позволяет ему вешать на свою шею любителей халявы любого пошиба. Как тогда: чеченов, да ингушей, так и сегодняшних: с комитета или братков.
Вот почему и не идёт никто из старых старателей сегодня за металлом в тайгу. Лучше сдохнуть с голода, но с чистой совестью не замарав ни чести, ни имени своего, чем кататься как сыр в масле, но быть иудою. И я своей честью в угоду полного брюха, торговать не намерен. От того и живу как все, не богато, но за то честно — закончил свой монолог Стрелец.
Помолчали, допили чай, покурили. Продолжать рыбалку после такого разговора желания не было. Залили водой останки костра, собрали рюкзаки, смотали снасти и вышли на старую дорогу идущую вдоль берега Колымы в сторону посёлка Дебин.
Сергей шел задумавшись и осмысливая всё, что он услышал от Юрия. Весёлый окрик Стрельца заставил его остановиться.
— Что призадумался друже? Не гоже в последний выход в тайгу горевать-то. Останый раз – он обязан ярким быть, чтобы было о чём в старости вспоминать. Чём же его для тебя украсить? Ба, да вот же оно само пришло, лучше в последний визит в тайгу вовек не придумать. Ты знаешь сколько раз отмывали вот этот ручей?
Дорогу пересекал ручей Трёх Медведей. Как было известно Сергею, его отмывали трижды, а точнее, даже четыре раза.
Первый раз на отличное золото наткнулись заключённые дорожники, прокладывающие дорогу. Золото было прямо под их ногами, тогда же был организован участок добычи. Но добыча была столь весомой, что участок у дорожников забрали и поставили лагерь — прииск. После крушения архипелага ГУЛАГ ручей отмывали уже крупномасштабно государственной добычей, а спустя несколько лет по всему ручью прошлась, зачищая все огрехи прошлых лет, крупная артель. Была попытка отмыть ручей в пятый раз, уже в новой России. Но она оказалась неудачной. Сергей так и ответил Юре: «Вылизали этот ручей за четыре захода целиком и полностью».
Для Стрельца эти слова были, как живительный бальзам. Он буквально помолодел, глаза его заблестели. Прошёл метра три выше по руслу ручья, скинул с плеч рюкзак, положил удочку и жестом пригласил Сергея последовать его примеру.
— Так говоришь, вылизали этот ручей? А я сейчас тебе обратное докажу… Когда ты свой рюкзак укладывал, то я миску солдатскую у тебя там приметил, одолжи мне её минут на двадцать, и ты сам убедишься, что в этом «пустом ручье» небогато, но лёгко и быстро, можно металла на сумму полугодовых наших с тобой пенсий взять. Конечно не сразу, но зато с минимумом физических затрат. Это будет для тебя как школа азов вольного старательства.
У природы ни в чём и никогда не бывает случайных совпадений, но зато есть закон закономерности их проявления. Кто этот закон постигнет, тот всегда победитель.
Видишь, посередине русла бугор выхода коренных пород? Так, теперь посмотри на край склона, и там изо мха камни торчат, а теперь на самую вершину посмотри, тоже есть выход коренных. Мысленно соедини все эти три выхода одной линией, и ты получишь неопровержимое доказательство, что это верхушки одного и того же горного отрога. Самое главное, отрога, расположенного почти перпендикулярно руслу реки, а значит и главной струе золотого контура ручья.
Если судить по щётке коренных, он невысок и не монолитен, а значит больших «карманов с металлом» в нём нет, тем более видишь, какая выше по руслу глубокая выработка? Всё крупное тяжёлое золото осело там. Лёгкое песочное, унесло дальше. А вот все весознаки и небольшие «тараканчики» непросто должны, а обязаны были зацепиться за подножье этого отрога.
Сергей пятнадцать лет проработал в геологоразведке, прошёл поэтапно все её стадии: от рабочего полевого отряда до бурильщика и бульдозериста, и он считал и верил в то, что он знает о поисках золото всё.
Но это была иная, не книжная, «геология» вольного старателя хищника. В совершенно незнакомом ручье, ориентируясь исключительно на выход коренных пород, Стрелец вырезав поясным ножом квадрат дёрна на склоне, солдатской миской, первой же пробой, отмыл четыре весознака, каждый чуть более крупицы сахара. Это не принесло ему удовлетворения. Зачерпнув воды, он выплеснул весознаки в траву. «Мошка! А я её не люблю. Эх, мне бы хотя бы метр толстой проволоки…»
На немой вопрос Сергея, Юра дал объяснения.
— Без твёрдой уверенности, что здесь есть металл, может мыть только дурак, которому не жалко своих рук. Но чтобы взять «тараканов», я должен точно знать, где именно в этом отроге есть пусть не карман, но хотя бы маленькая и плавная выемка. Чтобы её обнаружить и нужен щуп из толстой проволоки, но ничего, обойдёмся тем, что есть под рукой.
Стрелец взял удилище, и протыкая им мох, пошёл вдоль виртуально определённой им линии горного отрога, простукивая его. Метров через пять он остановился, тщательно обстучал квадрат чуть более полуметра, и отложив удилище в сторону, стал вырезать дёрн. Затем он миской черпал взрыхлённую ножом землю, возвращался к ручью, добавлял воды и мыл.
В первых двух мисках была «мошка» — песочного золота, Юра его выплеснул, а вот после третьей миски он весело рассмеялся: — Попались родимые, — и протянул миску Сергею.
На дне миски лежали три небольших, чуть толще спички «таракана», а Стрелец сказал:
— Это подтверждение моей правоты, что золота в этом ручье ещё более чем достаточно, сам видишь, чуть ли не подо мхом лежит. Если сейчас, вырезав пару крепких прутов и простучав весь гребень, удалить дёрн над каждой выемкой скрытого подо мхом отрога. То дня через три, максимум пять вся земля в местах вырезки дёрна оттает и тогда часа за четыре, здесь легко можно будет взять металла на сумму наших полугодовых пенсий.
Сейчас я чую глубже настоящих крупных «тараканов», но они в мерзлоте и чтобы их взять надо или долбить, или оттайку делать. Ну, что веришь теперь в то, что мы, старые старатели вольного приноса свой нюх потеряли?
Сергей обалдев смотрел на дно миски с «тараканами», он первый раз увидел своими глазами, что это значит иметь старательский фарт, чуять золото своим нутром. Стрелец заразительно смеялся: — Ну что, сумел я сделать для тебя день прощания с Колымской тайгой ярким? Тараканы правда худосочные попались, но на сувенир сгодятся. Возьмёшь с собой на память?
Сергей ещё раз пристально посмотрел на «тараканов», с явным сожалением глубоко вздохнул и с горечью произнёс:
— Лучшего сувенира, невозможно и придумать, но ты видно забыл, что это Колыма. Пятьдесят на пятьдесят, что если в посёлке мне встретится мент, мне не дадут и до автобусной остановки дойти. Сразу же пригласят в отделение. Как же, незнакомый мужик с рюкзаком из тайги вышел, срочно на личный досмотр. А как найдут этих трёх тараканчиков — всё, плакали и мой отъезд на материк, и мои почки. Отобьют ещё на первом часу дознания.
Стрелец помрачнел от этих горьких слов колымской истины. Он забрал из рук Сергея миску, и словно впервые увидев «тараканов», внимательно, словно изучая, посмотрел на них.
— Это ты точно сказал. С «тараканами», пусть и худыми, тебя менты пока не замордуют, из своих лап не выпустят.
— Проклятый металл! Я думал, что уже давно убил в себе вольного старателя. Почитай больше четверти века не мыл, то, что я вам в разведке показывал не в счёт. А поймал всего трёх заморённых «тараканчиков» и как ножом по сердцу полоснуло. Проснулось во мне былое чувство азарта погони за пером госпожи удачи…
Чую, крепко чую, есть ещё в этой долине приличное золото. Надо только повыше пройти и хорошенько осмотреться. Да что эта, четырежды отмытая долина, когда я знаю десятки мест, где металл лежит чуть ли не на поверхности. Где ни долбить, ни ждать оттайки не требуется, где озолотиться в полном смысле этого слова, за один месяц можно. Чтобы не копейки считать, когда в магазин идёшь, а как старые старатели нигде сдачу не брали…
И надо то всего ничего для этого, просто позабыть, что есть у тебя честь мужика, и став «шестёркой», пойти под братков: пятьдесят на пятьдесят.
Я как-то зимой, от нечего делать, маленький подсчёт сделал. Если взять в расчёт, сколько металла я брал на вольном старательстве и сегодняшнюю цену, то пятьдесят процентов это слишком много будет. Чтобы красиво жить и десяти процентов за глаза с лихвою хватит. Десяти процентов!!! От того, что я намывал бы всего за один месяц, неспешно с неделей выходных. Тогда у тебя будет всё, что только можно купить в этом мире за деньги. Но уже никогда не будет того, что за деньги не продаётся.
Не будет чести мужика российского. А на Колыме честь дороже всего золота мира. Нет цены чести колымских мужиков, ибо не продавали они свою честь никогда. Знаешь, чем старше становишься, чем тебе труднее жить, тем больше начинаешь предавать значение тому, а что обо мне люди скажут?
Так вот, мне уже не раз, старики того ещё советского вольного приноса говорили:
— Спасибо тебе Стрелец, что не дал нам пасть, поступится честью своей мужичьей. Ведь многие из нас, нуждою задавленные, уже чуть было не решились под братков пойти, но поглядим на тебя и сразу как протрезвление.
Ежели ты, любимец таёжного фарта, тот, кому золото само в руки шло, не пожелал ради сытности брюха поступиться честью, не пошёл на этот вольный принос, то нам, сирым, грешно даже и помыслить об этом…
Вот так мы, бывшие фартовые старатели того вольного приноса и живём нынче, оберегая свою и нашу общую честь глядя друг на друга.
Как станет нестерпимо тяжко, посмотришь на других — стоят мужики, и ты стоишь. Нельзя нам не стоять, ибо честь у нас одна на всех, честь настоящего мужика колымского.
Стрелец повернулся и по ручью пошёл на берег Колымы. Зашёл по колено в воду, зачерпнул миской воды, склонился над ней, что-то прошептал и выплеснул воду вместе с «тараканами» в реку.
Автор: Юрий Маленко.
Да… отрезвляет.Я хоть и не коренной колымчанин,но прекрасно понимаю что такое мужская честь. На материке 22 года в шахте отработал. А на пенсии вот на Колыму приехал. Красивое сказание,автору большое спасибо и дальнейших творческих успехов.