Хариус. Фото Светланы Лавровой.
Рыба брала отменно и на том берегу, но по стандарту Центральной Колымы это была мелочёвка, не более чем в сто пятьдесят грамм. Наловив за пару часов полный канн, Гена согласно законам тайги попил перед дорогой домой крепкого чая, залил останки кострища и уже намеревался отправиться в дорогу, как звонкий шлепок заставил его повернуть голову в сторону реки.
Такой звук могла издать только очень крупная рыба, не менее килограмма весом. Словно выждав, когда он повернёт свою голову к реке, над водной поверхностью глубокой ямы противоположного берега в воздух взмыло сразу два крупных хариуса, и, перевернувшись в воздухе, звонко шлёпнулись о поверхность воды. У Гены перехватило дыхание — такая рыба!
Он тут же вывалил улов под дерево, схватил удочку и бросился к перекату. Но уже на третьем шаге почувствовал, как речной поток начал вымывать песок и мелкую гальку из-под подошв сапог, а это означало, ещё три, максимум четыре шага и силой напора воды его собьёт с ног.
Выскочив на берег, он огляделся вокруг. Для переправы на тот берег оставалась всего одна-единственная возможность: дуга огромных валунов, словно специально расположенная на самом глубоком месте.
В прошлое лето Гена дважды переходил по этой дуге на тот берег и обратно, но даже тогда, при максимальном спаде уровня воды в конце жаркого лета, бешеный поток между ними и чернота глубины заставили его трепетать.
Теперь уже начало осени. Прошло немало дождей и уровень резко возрос, лишь у части валунов над водой возвышалось всего несколько сантиметров, а у всех остальных верхняя часть блестела, словно облитая маслом. Это означало, что они уже покрыты тонким слоем воды и их поверхность стала опасно скользкой. Учитывая то, что расстояние между ними не позволяло перешагивать с одного на другой, необходимо было прыгать.
Рискнуть переправляться на тот берег в таких условиях мог только сумасшедший, Гена же был в здравом уме. Поэтому он отвернулся от реки, закурил и, стараясь успокоить себя, подумал: «Стоит ли рисковать своей головой ради двух, пусть и очень крупных рыб?» Посмотрел на тот берег и сигарета выпала изо рта от изумления. Над всей ямой противоположного берега на хвостах «стоял» танцующий хариус!
Не думая ни о чём, на одном дыхании, едва касаясь подошвами верхушек валунов, молнией переправился на этот берег и… Теперь готов был, прыгнув в реку, рвать этих наглецов зубами.
Как только Геннадий приблизился к яме, хариус перестал «танцевать» и начал издеваться над ним. Было перепробованы медные, свинцовые, латунные мормышки. Мушки сухие, мокрые, личинки, куколки, опушку из пера скальпа петуха, медвежьей шерсти, бородки лося. Все уловистые, проверенные сотни раз, но хариус их не замечал. Что он ещё может предложить этим, таким несносным гурманам?
Тут ему на глаза попалась единственная из мормышек, которую он ещё не предлагал хариусу. Сделанная из нержавеющей стали, она имела просто мизерный размер крючка — двойник и была очень уловистой на подлёдном лове. Попробовать, поставить её? Если и сломает крючки, невелика беда, всё равно рыбалки сегодня у него не получилось.
Перевязав снасть, Гена сделал заброс и почти тут же поплавок исчез под водой. Ещё не веря в удачу, сделал подсечку. Тяжесть на конце лески и согнувшийся кончик удилища не оставляли никаких сомнений. Его крохотную мормышку взял очень крупный хариус.
«Миленький! Прошу тебя, только не сломай крючки» — шептал Геннадий, осторожно подводя хариуса под самый берег, а затем резким рывком выбросил рыбу на прибрежный песок. Опасения о сходе были напрасны. Рыба заглотила мормышку так глубоко, что Геннадию пришлось фактически выпотрошить её.
Минут пять Гена любовался своей добычей, хариус был далеко за килограмм, таких крупных рыб ему ещё не доводилось ловить никогда. Бережно уложив рыбу в канн, он повернулся к реке и словно заклинание стал тихо шептать: «Мылга! Прошу тебя, дай мне, пожалуйста, ещё хотя бы одного, но такого же крупного хариуса. Ведь этому одному в канне так одиноко…».
Но уже через десять минут он позабыл о своих мольбах к реке. Подобного жора ему ещё не доводилось видеть никогда. Едва его мормышка скрывалась под поверхностью воды, её тут же брал очередной хариус, жадно заглатывая мормышку до самого желудка. Теперь Гена уже ворчал: «Могли бы поумерить свой аппетит. Ведь каждую рыбу приходится потрошить, чтобы извлечь крючок».
Это была не рыбалка, а конвейер по извлечению крупного хариуса из реки. Заброс, подсечка, выброс рыбы на берег, нож, потрошение, канн, новый заброс. Очень быстро его канн был заполнен пойманной рыбой, и он стал кидать хариус в ложбинку на берегу. Геннадий больше не восторгался числом и размерами пойманной рыбы, а сладко дремал в сладких грёзах предвкушения оглушительного триумфа самого добычливого рыбака.
О!!! Завтра он утрёт нос всем старожилам посёлка. С лихвой отомстит за их насмешки и навсегда прекратит их нескончаемое брюзжание о том, что нет более на Колыме удачливых, фартовых рыбаков.
Специально дождётся момента, когда все старики, удобно устроившись на штабеле брёвен около входа в магазин будут млеть на солнышке, неспешно ведя свои нескончаемые старческие разговоры.
Подойдёт к самому ворчливому, Михаилу Ивановичу, и с глубоким почтением спросить, в порядке ли его знаменитый и очень точный безмен. Все заинтересуются «зачем?». А он так небрежно ответит: «Да вот, угораздило меня вчера поймать с десяток очень любопытных по размеру хариусов. Был бы один, я бы его в магазине взвесил, а с десятью продавщица возиться не пожелает».
Старики тут же отправятся смотреть его улов, а он заранее разделит его на крупных, и очень крупных. Последних он отложит в сторонку. После того, как взвесят крупных и все выразят восхищение его удачей, Гена опять, нарочито небрёжно, скажет: «Извините мужики, ошибочка вышла, мы не тот хариус взвесили. Любопытные экземпляры вовсе не они, а вот эти». Вот когда у стариков от изумления отвиснут нижние челюсти, он, мстя за все былые насмешки, сотрёт их в порошок: «Времена спонтанных рыбалок, надежд наудачу, о чём вы брюзжите, не умолкая, уважаемые, давно канули и не вернутся никогда. Сегодня успех основан на точном расчёте и логическом анализе. Вы к этому просто не способны, а я — способен. Этот улов — тому доказательство».
Гена зажмурился, дабы чётче представить себе вытянутые от изумления лица своих насмешников. Это будет настоящий триумф добычливого рыбака, люди будут помнить о нём десятилетия, с каждым годом не уменьшая, а, наоборот, в разы увеличивая как число, так и размер пойманного им хариуса. Таков закон людской памяти любого триумфа, а в среде рыбаков тем более.
Он открыл глаза, намереваясь сделать очередной заброс, но что-то непонятное и очень тревожное остановило его руку. Посмотрел на реку, прислушался, ничего подозрительного, а смутное беспокойство тревоги возрастало.
Гена повернулся и изумлённо протёр глаза. Почти двухметровая береговая кромка песка исчезла. Вместо неё до самой травы плескалась вода. В пылу азарта жора он преступно посмел забыть о главном законе колымских рыбаков.
В период дождей, а осенью особенно, постоянно и очень внимательно следить за уровнем воды в реках. Ведь это не центральная Россия — это Колыма с её вечной мерзлотой. Как только мхи насытятся влагой, каждая выпавшая капля дождя усиливает мощь водного потока и он в считаные минуты превращается в стремительный, сокрушающий всё и вся, паводок.
Когда он ещё был на том берегу, то обратил внимание на тяжёлые чёрные тучи, закрывшие всё небо над верховьем реки. Но потом начался бешеный клёв и он позабыл обо всём.
Гена посмотрел на реку. Ближайший от берега валун уже накрыла вода, да и из всей остальной дуги только верхушки двух валунов ещё возвышались над водной гладью. Но он успокоил себя: «Дождь пока идёт только в верховьях, а до них почти пятьдесят километров. Вода будет прибывать быстро, но не стремительно. У меня есть в запасе минут десять, чтобы собрав всю рыбу, успеть перебраться на тот берег до начала паводка».
Он выскочил на берег и начал быстро складывать хариус в кучу и только собрав, понял, что ему не в чем перенести эту рыбу на тот берег. Грязно матерясь, он яростно пнул ногой по ближайшей рыбе. Перевернувшись в воздухе, хариус звучно шлёпнулся о поверхность воды. Громкий шлепок остудил Геннадия, заставил взять себя в руки и быстро найти решение. Он снял с себя куртку-энцефалитку, завязал горловину, рукава и стал складывать в неё рыбу. Хотя он старался впихнуть в этот своеобразный мешок как можно больше рыбы, почти два десятка хариусов осталось лежать на траве: «Чёрт с ними, горностаи съедят».
В этот момент небесные хляби разверзлись и пелена мелкого, но очень частого дождя накрыла всё вокруг. Последние из верхушек валунов скрылись под водой, но Гена ещё был уверен в том, что он сумеет не только переправиться на тот берег, но и перенести туда свой сказочный улов.
Представленная им картина великого триумфа самого удачливого рыбака до сих пор кружила голову, не позволяя адекватно оценивать происходящее: «Залило вершины валунов? Не беда. Сейчас я вырежу ножом ствол молодой лиственницы на шест. Буду прощупывать валуны сквозь воду и спокойно перейду на тот берег».
Лиственница не тополь, не ольха, плотность её древесины не уступит и берёзе. Он потратил немало драгоценных минут, пока сумел вырезать крепкий и длинный шест. Подойдя к своему улову, осознал, какую же глупость он совершил: «Полный кретин! Зачем мне шест? Чем я его буду держать? У меня всего две руки: в одной удилище, в другой куртка с рыбой».
У него был всего один-единственный, но ещё реальный шанс перейти реку. Выкинуть всю рыбу из канна и куртки, и налегке, с помощью шеста переправиться на тот берег. Но о том, чтобы выкинуть свой улов, Гена не мог и помыслить даже под угрозой собственной гибели. Дурман возможного триумфа был сильнее силы его разума.
Концом удилища Гена отыскивал под рябью дождя на поверхности воды верхушку валуна и прыгал вслепую. На каждом прыжке, тяжёлая куртка с уловом тянула его в одну сторону, а полный канн после его приземления с силой бил по бедру, словно стараясь сбросить его в бешеный поток.
Дважды каким-то чудом ему удалось удержаться на валунах после предательских ударов тяжелого канна. До противоположного берега оставалась не более пятнадцати метров, но именно здесь расстояние между валунами было самым большим по всей дуге, а течение самым сильным.
В голове уже не пульсировало, а било набатом одно: «Сорвусь. Точно сорвусь, третьего шанса удержаться не будет. Не даёт судьба третьего шанса». Именно это навязчивое и несмолкающее слово «сорвусь» и заставило его совершить уже ничем не поправимую ошибку.
Валуны пересекали течение реки почти идеальной дугой, Гена заранее определил порядок переправы. До середины реки мне необходимо на каждом новом прыжке чуть-чуть смешаться влево, а как только я миную середину речного потока, то наоборот, всё время вправо.
Теперь он позабыл про это и, нащупав концом удилища очередной валун, прыгнул с расчётом влево. Понял это Геннадий мгновенно, в сотые доли секунды, когда после прыжка его левая нога попала на самый край валуна. Он тут же попытался перенести всю тяжесть тела на правую ногу и навалился на удилище. Но полный великолепным хариусом канн, предательски ударил его по бедру. Удилище, не выдержав тяжести, громко треснуло, и Гена полетел в воду.
Его крутило, бросало в речном потоке, несколько раз сильно ударило о подводные камни и вышвырнуло на песчаную отмель. Всё произошло столь стремительно, что он даже не успел испугаться. Страх придёт позднее, когда на четвереньках он выползет по мелководью на берег и повернёт голову к реке.
Напротив его спасительной отмели, ближе к середине потока была россыпь страшных своими острыми гранями и в малую воду обломков скал. Теперь, с началом паводка, там была круговерть ужасающих водоворотов в клочьях грязной пены. Было просто чудом, что река отбросила его вправо на отмель, а не влево в этот ад водяной бездны.
Ледяной озноб потряс его тело и он вспомнил всё. Долгим, непонимающим взглядом смотрел на свою левую руку, в которой он ранее держал куртку с рыбой. Потом упорно старался нащупать на своём боку канн с рыбой. Но и канн и куртка остались в пучинах реки. Зато в правом кулаке был зажат обломок его удилища, а на нём, крепко впившись в бамбук крючком, ослепительно сияла удачливая мормышка. Она словно подмигивала Геннадию: «Ну и как тебе наш триумф?».
Громко и грязно матерясь, он вскочил на ноги и закинул эту свидетельницу его несостоявшегося триумфа подальше в реку. Только теперь он впервые испытал не просто страх, а леденящий ужас от осознания того, чем могла закончиться его неуёмная страсть в погоне за триумфом: изловить как можно больше крупных хариусов. Вместе с ужасом он почувствовал сильную боль от множества ушибов. Тело болело с такой силой, что появлялось ощущение, что его долго мешали в бетономешалке вперемешку с огромными валунами. Медленно он побрёл к дереву, под которым оставил свой рюкзак и утренний улов.
В его отсутствие горностаи попировали на славу. Открытый рюкзак валялся под дождём, вокруг распотрошённые пакеты от съестных припасов, спички, сигареты. Всё промокшее, уже непригодное. Всё съедобное, включая и весь улов, горностаи утащили в тайгу. Оставшиеся, основательно растрепав, раскидали по всей округе.
В тайге так было всегда. Стоит оставить без присмотра свежевыловленную рыбу, и через полчаса вокруг неё, словно из-под земли, вырастают целые полчища этих прожорливых и беспардонно нахальных зверьков. Но у Гены уже не оставалось сил: ни возмущаться, ни ругаться.
Он поднял свой рюкзак и потащился по звериной тропе, проложенной вдоль берега реки, в сторону посёлка. Без улова, канна, куртки, удочки. Но зато весь в синяках и кровоподтеках. Вот тебе и триумф самого добычливого рыбака центральной Колымы. Жадность сгубила.
Изловил канн и ладненько, всё бы получилось, был бы триумф по полной программе. Так нет, хапал до тех пор, пока река самого чуть не съела. Хорошо ещё, что глотать не стала, пожевала среди валунов, нагнала страху да живым отпустила.
Тихо проклиная свою неуёмную жадность, а вместе с ней и весь этот жестоко несправедливый мир, сгорбившись под холодным дождём, всхлипывая и постанывая от боли, он тихо брёл по тропе.
Триумф самого удачливого рыбака центральной Колымы откладывался на неопределённый срок. Ведь такой жор бывает не раньше, чем раз в сто лет, а так долго рыбаки на Колыме не живут.
Автор: Юрий Маленко.