Кибернетик Леонид

Остров Врангеля.

Остров Врангеля.

С какими только личностями порой не сталкивает нас судьба!

Перед началом этого полевого сезона директор института сказал, что у него есть приятель, который мечтает провести свой отпуск в северных диких местах, то есть там, где минимум людей и максимум природы. К трудностям он готов, бывал уже в полях и, хоть по характеру своей работы является кабинетным ученым, готов к любой работе. Короче, он выделяет ставку рабочего, вот на эту ставку и следует его взять. Прибудет он на остров самостоятельно к началу июля, месяц пробудет с нами, а затем также самостоятельно покинет отряд.

Спорить с руководством — плевать против ветра. И хотя Капитан был против случайных людей в отряде, в принципе он не перечил.

Остров Врангеля. Тундра Академии.

Остров Врангеля. Тундра Академии.

Отработав положенное время на гнездовье белых гусей, отряд вместе с последними уходящими выводками покинул базу на пике Тундровый и спустился по речке с одноименным названием в Тундру Академии — довольно большую северную равнинную часть острова. Там в изобилии росла трава, и гуси вместе с птенцами ели ее почти непрерывно, набирая вес и силы для дальнего путешествия к местам зимовок на американском материке. Примечательна эта местность была еще и тем, что изобиловала массой озер, ручейков и речек. Взрослые гуси, которые из-за выпавших маховых перьев и сильной потери веса становились в этот период совершенно беззащитными, могли использовать открытые водные пространства для спасения от песцов. Те же совершенно нагло шастали по тундре, похожие на облезлых дворняг, и давили всех: леммингов, гусят, птенцов других птиц и даже пытались укусить за сапог человека, если тот проходил слишком близко от их нор.

Поведение песцов было вполне объяснимо. Лемминга в этот год хватало и поэтому почти в каждой норе находилась по тощей самке с целой кучей толстомордых, веселых и голодных щенят, казалось готовых съесть за один присест если не лошадь, то уж оленя средней величины точно. Пока щенки не начинали охотиться самостоятельно, проблемами питания песцовой семьи был озабочен самец, который гонялся, как заведенный, по своему охотничьему участку в надежде сцапать уж если не гуся, то, по крайней мере, зазевавшегося птенца. По пути потявкать на соседа, прогнать его со своей территории, а может, и самому что-то прихватить на чужом охотничьем участке. За день глава большого семейства так урабатывался, что порой просто дрых без задних ног. Иногда можно было подойти и пнуть безмятежно спящего лохматого папашку, на что он долго и визгливо ругался на своем песчином языке.

Остров Врангеля. Песец и белый гусь.

Остров Врангеля. Песец и белый гусь.

…Не успели орнитологи толком обжиться на новом месте в долине реки Тундровой, как к ним пожаловали гости из Ушаковского и доставили нового члена отряда. Леонид, как он коротко представился, был довольно плотного сложения, выше среднего роста, с красивой седой шевелюрой и еще более красивыми очками в дорогой черепаховой оправе. От всего его облика исходила аура солидности и академизма. Одет он был в новехонький штормовой костюм, высокие резиновые импортные сапоги, вдобавок имел настоящий «абалаковский» рюкзак — предмет мечтаний каждого альпиниста и полевика. Орнитологи на его фоне смотрелись, как шайка оборванцев.

— Да, крутой парниша! — с известной долей ехидства и зависти произнес Москвич.

— Крутыми бывают горы и яйца! — буркнул Боцман. — В деле посмотрим, потом и определимся.

Леонид, к его чести, сделал вид, что не слышал этих реплик, улыбнулся, подхватил рюкзак и безошибочно направился к Валентину.

— Я тут по дороге кое-что прихватил из еды. Возьмите на общий кошт, может, что-то и пригодится? — обратился он к нему.

— Пойдем на камбуз, там разберемся, — проворчал заметно подобревшим голосом тот, и они скрылись в соседней палатке, куда Боцман пускал далеко не каждого и где находились все запасы продовольствия

«Кажется, мужик и в самом деле не такой уж придурок, каким мы его представляли, — с известной долей облегчения подумал Капитан, — может быть, и приживется».

Оказалось, что он доктор физико-математических наук, по специальности радиоинженер, работает в Киевском институте кибернетики завлабом, в поля ходил и раньше, поскольку считает это наилучшим отдыхом от своей кабинетной работы, да и вообще сам по натуре романтик.

Это последнее его определение нас несколько насторожило. Да, полевики, как и моряки, — люди романтической профессии, но упаси бог открыто об этом заявить в компании себе подобных! Высмеют и сожрут без масла тут же, да еще и кличку какую-нибудь прилепят, что вовек не отмоешься. Это все равно как певцу самого себя называть великим артистом, или женщине в кругу подруг назвать себя самой прекрасной из них.

Способности каждого человека проверяются в поле сразу — это аксиома. Не избежал этой участи и Леонид. На следующий день надо было устанавливать антенну для рации «Карат», чтобы связаться с группой из нашего отряда, которая работала на мысе Уэринг (крайней северо-восточной оконечности острова), где изучала птичьи базары. А это было приличное расстояние, которое превышало стандартные характеристики рации примерно в десять раз.

«Карат» очень облегчал нам работу. Жаль только, что частота у него была фиксированная, а дальность связи сравнительно небольшая. Как говорилось в инструкции, «гарантирована связь примерно в пять километров в условиях прямой видимости». Правда, как и у всех приборов, изготовляющихся в советское время, был у него приличный запас прочности, а возможности зачастую превосходили стандартные характеристики.

По правилам техники безопасности требовалась устойчивая радиосвязь, что при маломощности таких раций было весьма проблематично. Короче, требовалась надежная антенна.

— Стоп! — хлопнул себя по лбу Москвич. — Чего мы тут напрягаем свои гуманитарные мозги, если у нас радиоинженер без дела засыхает. Пусть рассчитает нам оптимальную антенну, исходя из технических возможностей имеющейся в наличии аппаратуры, и дело в шляпе!

— Ну, голова! — восхитился Капитан. — Валентин, тащи сюда Леонида.

— В чем проблема? — с достоинством спросил Леонид, влезая в командирскую палатку.

Капитан быстро объяснил ему суть.

— Решить ее не составляет труда, — заметил тот, — но мне необходим минимум подручных средств.

— Каких? — уставились ребята на него.

— Стопка чистой бумаги, карта острова с отмеченными точками корреспондентов, характеристики раций и время.

— Все мы готовы предоставить тебе в течение трех минут, сиди и твори. Полдня тебе хватит?

— Вполне, больше ничего не надо, весь необходимый математический аппарат у меня здесь, — и он костяшками пальцев постучал себя по лбу.

Члены отряда с чувством глубокого уважения посмотрели на его вместилище для математического аппарата и тихо вышли, чтобы не мешать доктору наук творить во имя общего блага, а Боцман мигом предоставил необходимый подсобный материал.

Времени потребовалось несколько больше, но Леонид отказался даже обедать, а все с нетерпением ожидали результатов его напряженного интеллектуального труда.

Наконец он выглянул из палатки, вытер пот со лба и пригласил орнитологов, чтобы огласить результат. Перед ним лежал огрызок карандаша и листов двадцать бумаги, сплошь покрытые формулами.

— Чтобы при такой малой мощности рации установить устойчивую связь, нам потребуется антенное поле размером примерно в квадратный километр, — заявил с облегчением светоч науки.

Ребята обалдело переглянулись. Первым очнулся Боцман.

— Ты что, совсем с ума спрыгнул? — гаркнул он. — Да мы без твоего антенного поля установим антенну и сегодня уже свяжемся с ребятами. И нечего мозги нам парить, привыкли с государства дармовые деньги тягать, ученые тоже, так вашу мать!

— Ты бы, Валя, умерил свой пыл, — попытался Капитан притушить его праведный гнев. — Мы ведь в поля тоже не за свои кровные летаем.

— Так мы хоть дело делаем, а не черкаем чистую бумагу всякой абракадаброй, — продолжал кипятиться тот.

— Ладно, чего тут воздух без толку сотрясать, пошли антенну ставить, — подал голос дипломатичный Москвич.

Поскольку антенну надо было и в самом деле ставить быстрее, ибо приближался срок связи, довод его оказался самым весомым.

Остов антенны представлял собой три довольно тонких хлыста общей длиной примерно метров 12. Надо было их связать между собой, установить вертикально, а от верхней части должны были отходить собственно сама антенна и противовес.

Орнитологи быстро связали хлысты, но здесь опять заискрилась радиоинженерная мысль Леонида.

— Эту антенну вам не удастся поднять, — авторитетно заявил он.

— Позволь узнать, почему? — ехидно поинтересовался Москвич.

— Потому, что это противоречит законам элементарной физики, — ответил тот.

— Братцы, подержите меня, иначе я его убью, — взревел Валентин. — Ты кто такой? Эта антенна у нас в прошлом году стояла, как у тебя никогда ничего стоять не будет! И вообще, ты здесь рабочий. Вот и молчи в тряпочку, если тебя не спрашивают, а высказывать свои соображения будешь дома бабе своей.

— Хорошо, — как-то подозрительно быстро согласился Леонид.

К связанным хлыстам прикрепили систему оттяжек, разошлись по местам и по команде быстро подняли и укрепили остов антенны, установили противовес и через час связались с ребятами на мысе Уэринг. А Леонид долго бродил кругами вокруг палаток и бормотал себе под нос: «Это невозможно, это невозможно».

Остров Врангеля. Мыс Уэринг.

Остров Врангеля. Мыс Уэринг.

Капитану, наконец, стало его жалко, и он объяснил, что, как ему кажется, благодаря тому, что на острове горы, а над ними почти всегда висят облака, то радиоволны от нашей рации отражаются от облаков и идут к антенне раций остальных групп, поэтому связь осуществляется на расстояние, намного превышающее записанное в инструкции. Иногда мы можем даже слушать радиотелефонные переговоры районного центра Мыса Шмидта с Магаданом.

А у Боцмана благодаря этому случаю сложились весьма непростые отношения с Леонидом. Когда тот на следующее утро спросил, что ему делать, то Валентин поручил ему вымыть после обеда посуду. Тот безропотно согласился и с грудой грязной посуды отправился на берег реки. Там, прямо недалеко от палаток, был высокий берег; в свободное время под ним углубили дно реки, чтобы можно было намылиться и сигануть прямо в небольшой омут. В погожие солнечные дни вода прогревалась до 8-10 градусов, так что такие ванны хорошо освежали, а дубленые шкуры полевиков легко выдерживали температурные перепады. Невозможно было припомнить, чтобы кто-то даже хоть раз чихнул, не говоря уже о серьезной простуде.

Именно в этом месте берега уселся злополучный рабочий, поставил рядом с собой ведро с горячей водой и начал мыть посуду. Только уселся он почему-то задом к речке. Только ребята закурили после обеда, как со стороны реки послышался страшный вопль и грохот.

Как ошпаренные, все вылетели из палаток и увидали, что Леонид в одежде плывет с перекошенным лицом к берегу, тарелки и кружки частично утонули, а остальные тихо и самостоятельно сплавляются вниз по реке. На Боцмана в этот момент было страшно смотреть. Лицо у него было такое, будто при нем безжалостно топили его любимых родственников. Некоторое время он стоял, застыв на месте, а краски на его лице менялись, как цвета на светофоре. Затем он заревел, как больной слон, и бросился в реку спасать посуду, не обращая никакого внимания на Леонида.

Капитан понял, что если не проявить решительных действий, то в отряде произойдет если не убийство, то уж умышленное членовредительство точно.

— Подключайтесь, мужики, что рты разинули, надо помочь Валентину спасать посуду. А тебе, — обратился он к выбравшемуся из воды и стоящему на четырех конечностях Леониду, до жути напоминающего пса, которого только что топили, но внезапно пожалели, — советую побыстрее переодеться. Затем дуй в тундру. Погуляй там, только далеко не уходи и до ужина не появляйся, это для тебя небезопасно.

Часть посуды утонула, часть ее унесло, но полевики все равно ее вытащили на перекате примерно в полукилометре, чем немного сняли напряжение с Боцмана. К вечеру он совсем оттаял и даже вызвался сходить поискать Леонида.

— А искать, Валя, пойдешь с карабином или без? — не преминул ехидно поинтересоваться Москвич.

— Что же я, совершенно изверг что ли, — проворчал Боцман, — чай и Леонид сам не рад свалиться задницей вперед в холодную реку, он ведь не лебедь!

В палатке грянул громовой хохот. Никто не мог представить себе сваливавшегося в реку задом вперед лебедя. Через некоторое время захохотал и Валентин.

Когда появился Леонид, члены отряда никак не могли понять, что за хомут он тащит на шее. Оказалось, что он на одной из отмелей реки нашел нижнюю челюсть мамонта. Он подошел и робко спросил:

— А можно я эту кость с собой увезу?

— Да на здоровье! — сказали все одновременно.

— Я в Москве потом ее в музей сдам, — гордо промолвил неудавшийся мойщик посуды.

— Да хоть в сервант вставь заместо хрусталя, — заметил Боцман, — и то будет чем жену порадовать. А пока давай поешь, а то совсем с лица спал. И он как-то по-доброму улыбнулся.

Лишь после ужина, когда все лежали в спальниках, Валентин опять продолжил видимо больную для него тему.

— Леонид, признайся честно, кто ты на самом деле? Радиоинженер из тебя никакой, рабочий тоже, даже посуду толком помыть не можешь, явно ты не наш советский человек!

Большие голубые глаза ученого, и без того увеличенные очками, расширились еще больше.

— А как ты сам думаешь, Валя? — озадаченно спросил он.

— По-моему, ты египетский шпион!

Все целую минуту молчали, пытаясь осознать сказанное, а потом опять разразились хохотом. Никто не мог себе представить, как выглядят египетские шпионы, если они есть у Египта вообще. Тем более, уж Леонид ну никак не тянул на эту роль. Лишь Валентин молча усмехался в усы, хотя в глазах у него плясали не чертенята, а здоровенные черти.

Остров Врангеля. бивень и кости мамонта.

Остров Врангеля. Бивень и кости мамонта.

Утром Боцман приспособил найденную Леонидом челюсть. Взял и привалил ее к северной стенке палатки, чтобы ту поменьше трепало ветром. Остальные стенки мы впоследствии укрепили бивнями и зубами мамонта. Тогда они особой ценности не представляли и можно было их найти в любом количестве на галечниковых отмелях реки, а иногда и просто в тундре. Откуда на острове было столько мамонтов, будто они специально шли сюда умирать со всей Сибири, толком объяснить не мог никто. А в отряде их использовали чисто для хозяйственных нужд. Сейчас даже вспоминать об этом смешно.

Понемногу все наладилось, хотя иногда Леонид продолжал нас удивлять и бесить Боцмана. Так, однажды он завел разговор, как был в поле вместе с геологами и проверил там себя как мужчина.

— Это каким же образом? — поинтересовался Москвич, — Отряд геологов вырос через год вдвое за счет родившихся младенцев-кибернетиков?

— Нет, конечно, — смутился Леонид. — Там и женщин совсем не было!

Просто мы втроем возвращались из маршрута и тащили рюкзаки с образцами. Устали, конечно. Тогда решили перераспределить груз. Образцы достались мне, а геологи пошли налегке. Я шел один, два раза терял сознание, но все-таки дошел!

В палатке установилась гнетущая тишина.

— Я что-то опять не так сказал? — беспомощно спросил Леонид.

— Нет, ты тут ни при чем, — заметил Валентин. — Ну как вам нравятся такие суки?

— Какие, Валя?

— Да те, которых ты назвал геологами! — задохнувшись от злости, бросил Боцман. — Во-первых, за то, что они бросили новичка одного, им рожи разбить надо, поскольку это грубейшее нарушение техники безопасности, поди, еще без жратвы, компаса и карты! Во-вторых, за то, что навьючили груз, как на лошадь. Груз распределяется обычно равномерно и сообразно опыту, сложению и выносливости. А если бы у тебя сердечный приступ случился, ведь тебе не двадцать и не тридцать лет! Начальнику отряда — решетка, семье — труп, а этим козлам — выговор в приказе? Это не геройство, а сволочизм чистой воды! Нашего начальника отряда бы на них. Уж точно в тот же день выгнал из отряда с похабной характеристикой, да еще и рожи бы им отполировал на прощание за милую душу. И не скалься, тебе бы тоже досталось по первое число за такие подвиги, туды их в геологию мать!

Все молчаливо согласились, потому что случай, о котором рассказал Леонид, был и в самом деле вопиющий для полевиков. При их суровости и жестком юморе, переходящим нередко в насмешку, во всем, что касается работы, никаких вольностей не допускалось. По той простой причине, что все их инструкции и уставы, как и у моряков и летчиков, можно сказать, написаны кровью.

Поэтому обычно погибают в поле или желторотики по своей молодости, дури и бесшабашности, или старые полевые волчары, которые многое повидали на своем веку и слишком уверовали в свой опыт и непогрешимость.

За бесконечными повседневными заботами незаметно прошло лето. Гуси покрылись новым оперением, сильно подросли гусята, трава в тундре стремительно пожелтела, и лишь песцовые норы выглядели как зеленые оазисы среди поблекшей растительности. Начались туманы и противные холодные дожди.

В начале августа подъехал на своей «Лизетте» Винклер и увез Леонида. Под конец полевого сезона тот с Валентином даже подружился, и частенько можно было видеть его заныривающим в святая святых Боцмана — хозяйственную палатку. Я подозревал, что тот в своих владениях угощал доктора наук заваренным до черноты чаем и знаменитыми ландориками со сгущенкой. По крайней мере, по их масляным глазам и довольным лоснящимся мордам можно было догадаться, что они там обсуждали не только пути развития советской кибернетики.

Ребята тепло распрощались и пожелали ему счастливо добраться до Киева. Мамонтовую челюсть, как его не уговаривали, он все-таки забрал с собой. Никто и предполагать не мог, что Леонида еще ждут очередные испытания на мужество по пути в поселок. То, что с ним произошло дальше, являлось если не причиной, то наверняка следствием бесшабашного склада характера Николая Винклера.

Прибыли они в поселок Звездный к вечеру. Утром должны были выехать в поселок Ушаковский, где в это время года была вертолетная площадка, на которую садились вертолеты с Мыса Шмидта. Иногда, особенно ближе к осени, к поселку подходили суда, и можно было до райцентра добраться морем. Рюкзак у Леонида был упакован, осталось только переночевать.

Утром он разбудил Винклера. Тот встал, долго завтракал, после озадаченно копался в потрохах своей «Лизетты» и затем объявил, что она нуждается в небольшом ремонте, и если уж Леониду так не терпится, то он может потихоньку идти прямо по дороге в Ушаковский, а он его скоро догонит и подхватит на «Лизетту».

— Дорога наезженная, не промахнешься, только поглядывай вокруг, а то на медведя можно невзначай нарваться. Они иногда тоже по этой дороге шастают.

— А как от него отбиваться в случае чего? — спросил слегка ошарашенный таким поворотом событий Леонид.

— А возьми ледоруб, я тебе его дарю на память, —великодушно разрешил Николай и снял со стены новехонький ледоруб.

Делать нечего, Леонид впрягся в рюкзак, на шею повесил челюсть мамонта, взял ледоруб и, не попрощавшись, двинулся в путь. А Винклер, подождав немного, пошел домой и со спокойной совестью завалился спать. Естественно, никаким ремонтом «Лизетты» он заниматься не стал, поскольку в поселок ехать не собирался. Он как дитя безмятежно проспал весь день, а когда встал, то занялся другими делами.

То, что никакого вездехода не будет, Леонид понял, когда прошел полпути. Перед ним возникла дилемма: или возвращаться назад, или продолжать путь, в гордом одиночестве озираясь по сторонам и помахивая ледорубом. Как настоящий мужчина он принял правильное решение и побрел в сторону поселка Ушаковский. Пришел туда он только под утро, шатаясь от усталости, с растертыми в кровь ногами и обливаясь слезами от усталости и злости. Ледоруб и челюсть он выбросил по дороге. Повезло ему только в одном. На следующий день прилетел вертолет, и Леонид покинул остров. Надо ли говорить, что после всего мы не получили от него ни одной весточки. Думаю, что кибернетика опять радостно приняла его в свои объятья, а от северной романтики он излечился навсегда.

Валентин же, когда стало известно о последнем марш-броске Леонида, имел долгий разговор с Винклером наедине; о чем они беседовали не знает никто, но Николай вышел после беседы с пылающим лицом, Боцман — с видом человека, наконец-то выполнившего свой долг. Как исключительно застенчивые и робкие люди, полевики итогами этой беседы интересоваться не стали.