Юнга – Женя Хлебосолов.
Поскольку полевой отряд имел Капитана, его первого помощника, Боцмана и Матроса, то не хватало только Юнги. Он не замедлил появиться. Им стал студент-охотовед Евгений Хлебосолов. Крепкий, плотного сложения парень, он приехал набирать материал для своей дипломной работы и как-то сразу органично влился в команду. Доброжелательный, трудолюбивый, с постоянной улыбкой, он как никто другой подходил под определение Юнги.
Конечно, всем не терпелось его воспитывать. Но Юнга правильно выбрал нужные ориентиры и сразу же прилепился к Боцману Хлёсткину. Он внимательно выполнял все его указания, старался проявлять разумную инициативу и тем самым постепенно завоевал его сердце. Хотя, конечно, не обходилось без курьезов. Так, однажды утром, перед тем как надо было на вездеходе выехать к северному побережью острова, Юнга вконец истерзал Боцмана. Ему взбрело в голову отведать утренней дозы чифира Валентина, и он пристал к нему с этой нелепой просьбой как репей к собачьему хвосту.
Наконец, после долгих уговоров, что это напиток не для младенцев, что неизвестно, чем этот эксперимент закончится, и какие последствия будут для молодого растущего организма, Хлёсткин сдался. Пили они чифир вместе и тайно от остальной команды.
Боцман – Валентин Хлёсткин – мастерит загон для белых гусей.
Когда садились в кузов вездехода, Валентин выглядел как обычно, деловым и обстоятельным. А у Юнги подозрительно блестели глаза. Заметил этот факт только Москвич.
— А что это у нас Юнга радостный такой? — спросил он задумчиво. — Он что, думает, нас фрегат на побережье ждет? Так там ничего, кроме мутного моря и заиленного дна, нет. Я однажды бродил в тех местах, так чуть с тоски не повесился, благо ни деревьев, ни, тем более, мачт там нет!
— Было бы кого повесить, а уж как и на чем — об этом не беспокойся, — мрачно заметил Капитан.
— Ну почему я уродился такой несчастный, — продолжал развивать тему Москвич. — Вот скажите, кого из вас били по голове палкой сухой колбасы?
— Небось, салями, — мечтательно заметил Матрос.
— Совершенно верно, притом настоящей финской!
— Везет же людям, — заметил Капитан, — я бы ее на лету всю изгрыз!
— Видимо, поэтому таких людей бьют по башке не салями, а колом или ломом, — глубокомысленно заметил Боцман.
— Совершенно с тобой, Валя, согласен, — тут же поддакнул Москвич. — О таких людях еще Тихонов писал, что «гвозди бы делать из этих людей, не было крепче бы в мире гвоздей». А я бы добавил, что об их головы можно было бы затем гвозди и выпрямлять. Представляешь, какая была бы польза народному хозяйству!
Команда расселась, и вездеход покатился по направлению к морю. Рядом с вездеходчиком, на своем законном месте, сидел Капитан. Остальные тряслись в кузове. Картина, расстилавшаяся у них перед глазами, не радовала своим разнообразием. Некое подобие дороги, проходившей в основном по пересохшему руслу реки, унылая пожелтевшая тундра с редкими зелеными островками растительности над песцовыми норами — вот, пожалуй, и весь осенний пейзаж. И, как назло, никакой живности. От этого однообразия и монотонности клонило в сон. Но отсутствие комфорта в кабине рыскающего из стороны в сторону вездехода к нему отнюдь не располагало.
— А это еще что за явление Христа народу? — вскричал вдруг вездеходчик Дима.
Капитан очнулся от полудремы и увидел впереди вездехода бегущего Юнгу. «Совсем юноша свихнулся, — подумал он. — Но ничего, пусть побегает, наверное, совсем ошалел от болтанки в кузове».
Меж тем Юнга взял хороший темп и отбежал от вездехода на приличное расстояние. Затем стал бежать медленнее, постепенно перешел на шаг и под конец лег. Когда вездеход подошел к нему вплотную, то он мирно спал как дитя, подложив кулак под голову вместо подушки.
Все высыпались из вездехода как горох и молча окружили спящего.
— Ну, и как прикажете это понимать? — спросил Капитан. — Давай, ты колись первый.
Москвич.
— А что я? — возмутился Москвич. — Мое дело — сторона. Я вообще с ним сегодня не общался. Что глазки у него подозрительно блестели, это было, но спиртным не пахло. Да и кто ему даст, он в основном сгущенкой питается, которой Боцман его откармливает вместе с ландориками. Может, утром он ими просто обожрался. Отсюда и такая необычная реакция.
— С тобой все ясно, от твоих речей любой следователь может застрелиться; давай теперь ты, Валентин. Не наркотиков же он, в конце концов, нажрался, этого только нам и не хватало для полного счастья в начале полевого сезона!
— Ну, наркотиков, не наркотиков, а немного вроде того, — промолвил, уткнувши взор в землю, красный как рак Боцман.
— Чего?! — взревел Капитан. — И что ты ему дал, старый ты хрен?
— Да ничего страшного, чифирнул он со мной немного утром. Прилип как банный лист к голой жопе, дай и дай попробовать! Откуда я знал, что он такие фортеля будет выкидывать? Ехали мы мирно, беседовали, а затем он вдруг говорит, что, мол, слишком медленно едем, перемахнул через борт и умчался как ветер. Знал бы я, что так получится, дал бы ему не чифиру, а по морде, и вся недолга!
— Ладно, грузите тело в вездеход и поехали дальше. Случай не смертельный, но с Боцманом разговор у меня еще впереди!
Юнгу погрузили в кузов, и вездеход двинулся дальше. Через некоторое время неудавшийся чифирист проснулся.
— И что это со мной было? — изумленно окидывая всех взглядом, промолвил он.
— А то, что из-за тебя Капитан чуть было Боцману морду не отполировал, — ответил ему с явным удовольствием Москвич. — Но ты особо не горюй, твоя награда за потребление чифира не заставит себя долго ждать.
— А что, Валя, кто нас сдал? — поинтересовался неугомонный юноша.
— Я сам и раскололся, — ответил тот. — Который раз убеждаюсь, что скрывай, не скрывай — все равно дерьмо на поверхность выплывет и получишь по полной программе. Прав был папа Мюллер. То, что знают двое, знает и свинья.
Мрачно закурил свою термоядерную папиросу «Север» и надолго замолчал.
После этого случая он уже никого чифирем не угощал, а пил его сам в гордом одиночестве.
Второй раз Юнга отличился в конце полевого сезона. Все работы были свернуты, и отряд в Тундре Академии дожидался вездехода, чтобы выбраться в поселок. Делать было решительно нечего, народ несколько страдал от безделья. По рации кормили обещаниями, а в тундре настал мертвый сезон. Лишь только песцы иногда устраивали выволочки своим выросшим детишкам, которые по своей глупости полагали, что их папа с мамой будут заботиться о своих чадах всю жизнь. Но вместо пищи натыкались на родительские оскаленные морды и получали приличный треп. Суровые полярные законы диктовали одно — каждый сам за себя!
Остров Врангеля. Песец.
Да и погода не радовала. С неба все время сыпался дождь вперемежку со снегом. По руслам рек каждое утро лезли холодные туманы такой плотности, что иногда не было возможности увидеть пальцы на собственной вытянутой руке. Настроение в связи с этим упало до нулевой отметки.
Утром Юнга вдруг выглянул из палатки и радостно сообщил, что туман уполз и невдалеке небольшое стадо беспризорных оленей.
— Может быть, я сбегаю с карабином и завалю маленького олешка, а то уже живот бурчит от консервов? — попросил он.
— Черт с ним, пусть проветрится, — буркнул Боцман. — А то совсем все закисли, тошно смотреть.
— Я не против, — отозвался Капитан. — Но куда мясо девать будем, вдруг не сегодня-завтра вездеход нарисуется?
— А по-быстрому все съедим, — включился в обсуждение Матрос Никита.
— Конечно, можно просто поручить это одному Никите, — не преминул заметить, в который уже раз протирая стекла своих очков, Москвич. — При его свехстройной фигуре ему несколько часов хватит, чтобы слопать оленя без посторонней помощи. А мы, так и быть, уж кости обглодаем.
— Ладно, обсудили и хватит. Бери карабин и дуй за оленем. Одна нога здесь — другая там! — решил Капитан. — Тем более ты будущий охотовед, оленей раньше не добывал, пора когда-то и начинать.
Юнга радостно схватил карабин и умчался. Через некоторое время послышались выстрелы.
— Ой, сдается мне, что Юнга оленям устроил вендетту, а не охоту, — сказал Москвич. — Только в толк не возьму, чем они перед ним так провинились?
— ««Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», — сказал он так и в лес оленя поволок», — несколько перефразировав дедушку Крылова, откликнулся Боцман.
— Ну, коли Боцман заговорил стихами, уж точно жди беды, — вставил Матрос Никита. — Правда, в здешнем лесу не только оленя, но и блоху прежде, чем спрятать, призадумаешься.
— Кончайте каркать, — рявкнул Капитан, — а то и впрямь беду накличете. А тебе, Боцман, не грех бы вспомнить, что означают частые выстрелы. Подними свой зад и сходи посмотри в чем дело. Если все нормально, помоги мальцу разделать тушу и тащите все мясо сюда. Прикапывать нам его незачем, да и некогда.
Вскоре оба, Юнга и Боцман, влезли в командирскую палатку.
— Ну что, завалил олешку? — задал вопрос Москвич.
— Так точно, — ответил Юнга. — Только почему-то убитых оказалось двое.
— Надеемся, что второй — не пастух?
— Да нет, тоже олень.
— И как тебе удалось сотворить сие грязное дело, почему стрелял несколько раз?
— Да я вначале выстрелил, думал — не попал. Прицелился и выстрелил дважды в другого. А им вроде ничего. Идут себе по тундре, как по бульвару. Я прицелился в третьего, смотрю, а те, в которых стрелял раньше, — лежат. Подошел, а они уже не дышат! Тут и Валентин появился.
— Ты бы еще у них пульс померил, — усмехнулся Капитан. — Брюхо хоть вспороли?
— Обижаешь, начальник, — ответил Боцман. — Всё, как учили комсомол и школа. Лежат они недалеко, мы вернулись за топором и брезентом. Сейчас все сделаем и мясо разом приволочем. Через час свеженину будете трескать!
Олени острова Врангеля.
— Ну что ж, чем добру пропадать, пусть лучше пузо лопнет! — подвел итог Капитан. — Сами виноваты, надо было Юнге растолковать, что олень порой на рану не по рангу крепок. Это только в сказках про Робин Гуда они от одной стрелы замертво валятся. А врангелевский олень лосю не уступит.
Мясо этих двух оленей запомнилось отряду надолго. Боцман буквально всех истерзал. Он готовил из него все, только компот не додумался варить. Котлеты жарил на огромной сковороде, причем одна котлета равнялась внутреннему диаметру сковороды и составляла несколько сантиметров толщиной. Если кто-то отказывался от котлеты, ему предлагался здоровенный кусок вареной оленины. А Боцман стоял над каждым, как черт над грешником, и вознаграждал тех, кто ему не перечил, маленьким кусочком хлеба, который неожиданно вдруг стал дефицитом. По этому поводу у него были постоянные препирательства с Матросом, который хлеб за еду просто не считал и мог, задумчиво его отщипывая, незаметно съесть полбуханки, что приводило Валентина в ярость.
— Ты что хлеб лопаешь без меры? Если хочешь жрать, я тебе еще котлету дам, да еще и супу налью!
— Валя, ну что ты на меня напал, ведь хлеб — не еда, я его просто так ем, от нечего делать.
— Вот и лопай оленину, а хлеб я тебе больше не дам.
С этими словами злой Боцман отбирал у него хлеб и уносил в хозяйственную палатку, куда вход был разрешен кроме него только Капитану.
Если бы мне кто сказал, что можно впятером за три дня полностью съесть двух оленей, в жизнь бы не поверил. Теперь точно знаю, что на Севере, а уж тем более на острове Врангеля, возможно все.
Юнга с останками северных оленей.
Третий раз Юнга отличился, когда отряд возвращался с полевых работ в поселок Ушаковский, чтобы спецрейсом улететь в районный центр — Мыс Шмидта. От поселка Звездный выехали на вездеходе, загруженном под самую крышу. Проехав примерно километров двадцать, остановились на берегу небольшой речки, которую можно было просто перепрыгнуть. На противоположном берегу лежал ничком человек, судя по одежде — местный житель. Он никак не реагировал на грохот подъехавшего вездехода, что выглядело более чем странно.
Капитан выпрыгнул из кабины, перешел речку и подошел к нему. Положил руку на шею. Пульс не прощупывался, тело уже окоченело. Это был дед Нанаун, один из старейших жителей острова. Месяц тому назад его прихватило с сердцем, и он санрейсом был отправлен в районную больницу на Мыс Шмидта. Там его подлечили, выписали, но поскольку погоды в поселке Ушаковском не было, то вертолет выгрузил Нанауна в поселке Звездный. Там он заявил, что пойдет домой пешком. И сколько его не уговаривали, что за ним придет вскоре вездеход, дед, как все старики в его возрасте, уперся и никого не слушал, молчал, курил, как паровоз, хотя врачи ему курить настрого запретили, и замкнулся в себе. Дождался ночи, пока все не уснули (а жил он у своего друга — Ульвелькота), и двинул по дороге в Ушаковский. Хватились его только утром и махнули рукой.
По следам выяснилось следующее. Дойдя до реки, он немного потоптался по берегу, разбежался и прыгнул. Видимо, этот прыжок и был его последним. Старое сердце не выдержало, тем более, никакой еды он с собою не взял.
Стали обсуждать, что делать с трупом. Брать с собой просто некуда и оставлять нельзя, поскольку песцы могут погрызть; уж нос, уши и губы отгрызут и слопают в первую очередь. Решено было ехать в поселок, там сообщить о происшествии властям, а кто-то из отряда должен их дождаться и караулить труп. И тут Юнга выступил с инициативой.
— А чего тут гадать, — сказал он, — я самый молодой, я и покараулю. Только спальник возьму, примус и чего-нибудь почавкать. А вы езжайте, и пускай они вездеход поселковый отправляют поскорее. С ним я и вернусь.
Так и сделали, тем более начинало темнеть. Утром поселковый вездеход отправился в путь. Часов через пять он вернулся с дедом Нанауном и улыбающимся Юнгой.
— Ты что лыбишься? — удивленно спросил Боцман.
— Да так, рад что опять с вами, — ответил так же коротко тот.
Оказалось, что когда утром вездеход подъехал к лежащему Нанауну, то обнаружил крепко прижавшегося к его спине Юнгу, который спал беспробудным сном. Он всю ночь распивал чай и жег крохотный костерок, а с рассветом заснул, тем более что ветер стих и стало пригревать солнышко. Его разморило, он вылез из спальника, привалился к покойнику и мирно уснул.
— Да у юноши стальные нервы, точно дослужится до Капитана! — подвел итог Москвич, когда отряд узнал все подробности. А Боцман в награду выдал храбрецу в награду неизменную банку сгущенки, которую тот тут же слопал вместе с Москвичом.
В итоге за время пребывания в отряде Юнга собрал приличный материал для диплома, успешно его защитил и был принят на работу в академический институт. Впоследствии он стал солидным человеком, доктором биологических наук, покинул Магадан и преподавал в одном из российских университетов. По слухам, он побывал за рубежом, причем кидало его от Австралии до Англии. Одно время он довольно серьезно занимался проблемой поиска снежного человека. Думаю, что на страсть к исследованию широкого круга научных проблем в какой-то степени повлияла и его работа на острове Врангеля.
К сожалению, Женя рано ушел из жизни, но в памяти членов отряда он навсегда остался молодым и веселым Юнгой, а у Капитана дома хранится копия его институтской дипломной работы.