Олени острова Врангеля.
Первого в своей жизни оленя я добыл в Колючинской губе. И добыл, если быть точным, не я, а пес по кличке Уран, которого в поле взял наш начальник отряда Олег. Его, чистокровную немецкую овчарку, он привез с «материка», где тот был призером многих выставок, в том числе и международных. Соответственно, медалей у него было целый иконостас, «почти как у Брежнева», как ядовито заметил наш техник Валентин.
Скоро после прилета и обустройства я решил прогуляться по заснеженной тундре. Начальник отряда не возражал, только посоветовал взять с собою Урана и карабин.
— Далеко не шастайте. — сказал он. — С Ураном будь построже, можешь и по морде ему дать, но только за дело. Если просто так, то пес бросится и в клочья порвет. Он у меня умный и обидчивый.
— А если олень попадется? — спросил я.
— А что, ты и оленю хочешь по морде дать? — засмеялся он.
— Да нет, конечно, а вдруг удастся подстрелить? А то не сидеть же на одной тушенке все время, — с надеждой задал я очередной вопрос.
— Если стадо, то ничего не вздумай предпринимать. Значит, это домашние олени и невдалеке пастухи. Если один и не важенка, то можно осмотреться и затем грохнуть. Значит, это дикарь, — посоветовал техник Валентин, — за него ничего не будет, пастухи их сами стреляют, чтобы важенок из стада не уводили.
— А как их отличить, ведь у них у всех рога?
— А надо подкрасться поближе и заглянуть под хвост, они штанов не носят, поэтому сразу увидишь, кто мальчик, а кто девочка, — очень серьезно посоветовал начальник отряда.
В ответ на это замечание грянул такой хохот, что на столе задребезжали кружки.
Сборы были недолгими: я взял рюкзак, нож, карабин, моток веревки, бинокль, небольшой запас продуктов, на шею повесил шнурок с пропарафиненными и упакованными в презерватив спичками с кусочком коробка (опять забота предусмотрительного Валентина), и мы с Ураном двинулись в путь. Внешне, похоже, наша пара напоминала пограничный наряд, впервые выступивший на охрану государственной границы.
Вначале идти было приятно; светило солнце, где-то орали дикими голосами ошалевшие от страсти куропачи, весело пересвистывались пуночки, в вышине заливался трелями рогатый жаворонок. Пес носился по тундре, как щенок, видимо, начисто позабыв то, что он заслуженный чемпион в своем собачьем мире.
Но часа через три погода стало быстро меняться: откуда-то полез туман и совершенно преобразил всю местность. Небо слилось по цвету с тундрой, сопки исчезли, и в белесой мути было непонятно, куда идти. Надо было возвращаться. У Урана тоже пропал весь его задор, он опустил морду и понуро поплелся рядом со мной.
Неожиданно впереди я увидел большой белый холм с деревом наверху, внимательно к нему пригляделся и вдруг увидел медведя, который стоял на задних лапах и принюхивался. Мордой он стоял к нам и наверняка нас видел. Я лихорадочно сорвал карабин, передернул затвор, но прицеливаться не стал.
Еще отец, когда наставлял меня насчет охоты, говорил, что ни в коем случае нельзя стрелять медведя и кабана, когда они стоят мордой к тебе. Кости на башке пологие, пуля может срикошетить, а второй раз выстрелить просто не успеешь, зверь тебя сомнет.
— А как стрелять? — спросил я.
— Жди, когда он повернется боком и стреляй под ухо или по левой лопатке, тогда ляжет сразу!
Помня эти наставления, я ждал, когда медведь повернется, чтобы стрелять наверняка. Но тут Уран повел себя странным образом. Он оживился и помчался на медведя.
— Час от часу не легче, — подумал я. — Сейчас медведь задерет глупого пса и прощай его награды. Кроме того, я окажусь опять крайним, поскольку не удержал этого идиота-чемпиона, и начальник отряда тогда меня живьем сожрет, не хуже медведя!
Но и медведь при виде собаки тоже повел себя уж совсем неподобающим ему образом: как-то подпрыгнул, свистнул, махнул непонятно откуда взявшимся пушистым хвостом и как сквозь землю провалился. Пес же подбежал к тому месту, где стоял медведь, и стал рыть снег.
Крайне заинтригованный, я все же с опаской подошел к дереву и обомлел. Оказалось, что это большой куст полыни, а под ним — нора. Я обалдело на нее уставился, а потом буквально задохнулся от хохота. Оказывается, я принял в тумане не только куст полыни за дерево, но и евражка (полярный суслик) показался мне медведем.
Пес бросил копать и уставился на меня в полном недоумении. Видно, решил, что я свихнулся.
После небольшого перекура мы двинулись дальше. Подул ветерок, туман стал уползать, видимость значительно улучшилась. Птицы вновь оживились, и на душе стало веселее.
Так мы шли около получаса. Вдруг Уран стал принюхиваться, а затем опять куда-то помчался. Я присел на колено и стал наблюдать, что его так привлекло.
Оказалось, примерно в двухстах метрах брела одинокая важенка с маленьким олененком. И если олененок не шел, а буквально вытанцовывал на снегу, то его мамаша шла тяжело, все время проваливаясь в снег. К ним-то и мчался Уран.
Я попытался отозвать собаку, но куда там! Уран стлался над снегом по-волчьи, не обращая никакого внимания на мои вопли. Он налетел на оленуху и вцепился ей в горло. Та пыталась отбиваться от озверелого пса, но у нее ничего не получалось. У пса, видимо, тоже дела шли неважно, поскольку он никак не мог сквозь шерсть прокусить горло. Так они некоторое время кружились в смертельном танце, пока Урана не осенило — он забежал сзади и моментально перекусил важенке задние ноги. Та сразу рухнула на снег.
Когда я подбежал, почти все было кончено, мне оставалась только прирезать ее, чтобы избавить от мучительной смерти, что я и сделал. И тут заметил, что из вымени у нее сочится молоко, которое радостно слизывает Уран. Это меня вконец доконало, и я с удовольствием дал этому гурману несколько раз по морде. Прав был начальник отряда, пес даже не огрызнулся. При разделке туши я его не обидел. Видимо, поэтому, наевшись до отвала, он даже начал лизать мне руки.
Во время разделки и упаковки в рюкзак мяса я чувствовал себя очень неуютно. Мне все время казалось, что за мной с интересом наблюдают сквозь прорезь прицела хозяева важенки, и нам с Ураном эта охота может вылезти боком.
С тревогой я осмотрел окрестности в бинокль и ничего не увидел. Олененок будто растворился в тундре. Да и пастухов нигде не было видно.
Возникла извечная проблема всех убийц: куда девать труп? И тут нам повезло. Недалеко было озеро. Оно растаяло частично. То есть, основная масса льда плавала в центре, а по краям берега освободились, и темнела открытая вода. Меня осенило. Надо все, что осталось от важенки, собрать в шкуру и концы в воду. Сказано — сделано. Я сложил требуху, ноги, голову с рогами в снятую шкуру, завязал и с облегчением закинул весь этот тюк в озеро. Не тут-то было, он не желал тонуть. «Ничего, — подумал я, — сейчас мы это дело поправим».
Вытащил шкуру на берег, ножом наделал в ней дыр и опять бросил в воду. Она по-прежнему не тонула. Надо было что-то делать. Я немного подумал и стал собирать камни по берегам озера. Натаскал их приличную кучу, сложил в шкуру и, наконец, она медленно затонула.
С чувством исполненного долга я помыл руки, взвалил на плечи тяжеленный рюкзак и двинулся в обратный путь. Черт меня дернул через километр обернуться и посмотреть в бинокль на озеро. Шкура опять красиво плавала вблизи берега.
Пришлось возвращаться, опять собирать камни, каждый обвязывать бечевой, предварительно расплетая для этого капроновый фал, привязывать камни к шкуре и только после того, как она окончательно пошла на дно, я успокоился и пошел в сторону нашего домика, где спокойно отдыхал весь отряд.
Мясу, конечно, были рады. Мне же и глядеть на него было противно. Позже, когда я рассказал о своих мытарствах со шкурой, начальник отряда заметил, что опытные браконьеры поступают иначе. Надо было оленьи ноги с копытами раскидать по тундре, от головы отбить рога и тоже раскидать, песцы их в момент растащат в разные стороны и прикопают. А шкуру ножом располосовать на ленточки. На солнце эти ленточки завернуться в колечки и первый же ветерок их раздует по тундре, а там зверюшки и птицы очень будут рады неожиданной пище и готовому строительному материалу. Верхом глупости было пытаться утопить шкуру; волос у оленя полый, наполнен воздухом, поэтому олени на воде не тонут, а оленьи спальники (кукули) — самые лучшие. В них можно спать на снегу в любой мороз. Правда, поскольку олений волос полый, он хрупкий и легко ломается. И вылезая из такого спальника, ты весь осыпан этими «макаронами» (как их называют полевики). Эти «макароны» летают везде, особенно их много попадает в миску, но суп от этого вкус не теряет. Лишь всякие придурки с материка с непривычки рожи кривят, да и то лишь поначалу, потом быстро привыкают и лопают за двоих.
В этом я довольно быстро убедился, когда впервые переночевал в яранге и поел мяса с бульоном. «Макарон» в бульоне было полно, но никого это, в том числе и меня, не смущало. Правда, удивило, что мясо варят очень недолго и без соли. Но, оказывается, это правильно.
В этом я убедился недавно, читая подаренную мне уникальную кулинарную энциклопедию Похлёбкина. В ней он пишет о том, что при варке мяса соль кладут за несколько минут до окончания. А уж ему нельзя не верить!
Так я добыл, вернее, мы с Ураном добыли, первого моего оленя на Чукотке. Только было жаль олененка, лишившегося матери. Хочется надеяться, что он остался жив, хотя вряд ли.
Позднее я узнал, да и сам на острове Врангеля видел, что почти сразу после отела самка оленя покидает малыша. Он рождается темным и совершенно не заметен на обнажившейся тундре. Лежит себе, свернувшись, и греется на солнышке. Лишь к вечеру мать прибегает к нему, кормит окрепшего малыша и забирает в стадо. Через день этот олененок носится как угорелый. Я, начитавшись рассказов о животных, думал, что неблюй (так зовут чукчи только что родившегося детеныша оленя) слабый и не приспособленный к жизни, как человеческое дитя. Оказалось, что мать-природа намного мудрее. Жаль, что мы об этом часто забываем. Да еще с дури пытаемся жить не по ее законам, а по своим, неизвестно кем выдуманным.