Матрос – Никита Вронский – в день своего 30-летия на вершине горы Советская.
Знакомство с Никитой Вронским произошло весьма необычно. Однажды в разгар полевого сезона в отряд орнитологов пришла телеграмма от директора института. Содержание ее было емким и кратким: «вам летят американцы для работы по совместной программе тчк обеспечить прием и харч».
Как говорят в армии: «Приказ начальника — голос Родины!». Началась капитальная уборка в балке. Собственно, она свелась к минимуму, поскольку вслед за уходящими гусиными выводками отряд собирался в Тундру Академии — северную заболоченную часть острова, где гуси проводили вторую половину лета, выращивая гусят и поглощая траву, как заправские мясорубки. За этот период они пополняли свои энергетические запасы, необходимые для длительного перелета на зимовку в благодатную Калифорнию.
Единственная женщина в отряде — Анна — выразила желание заняться харчем. Все дружно с ней согласились, и она на вездеходе отбыла в поселок Ушаковский. Ее отъезду были рады, поскольку в отряде она смотрелась как белая ворона, требовала к себе особого отношения и вконец доводила членов отряда, особенно начальника, непрофессиональными, а порой и просто нелепыми вопросами.
Через три дня у балка завис и приземлился вертолет. Не дожидаясь остановки винтов, из него выпрыгнуло двое худых мужиков. Один из них, судя по бейсболке и яркой куртке импортного покроя, явно был американец. Второй, как оказалось, являлся переводчиком и коротко отрекомендовался — Никита.
Начальник поприветствовал гостей на английском. Гости обрадовались, причем Никита больше, чем американец.
— Какое счастье! — сказал он, после того как представил американского орнитолога Билла. — Вот и беседуйте себе на здоровье, а я по тундре погуляю.
— Вот тут ты не совсем угадал, — заметил начальник отряда, обрадовавшийся внезапно пришедшей в голову гениальной, на его взгляд, мысли. — Сейчас мы погрузим барахло в вертолет, покажем на карте пилотам, где вас выбросить на речке Тундровой, а я, Валентин и Билл сплавимся по Тундровой с остатками барахла.
Так мы познакомились с Никитой.
Не знаю, насколько являлся романтиком его знаменитый дед, скорее всего, по отзывам старых полевиков, он этим недостатком не страдал, но его внук в этом отношении являл собою полную противоположность. Обладая высокой культурой, блестящим образованием, тонкой и чувственной натурой, Никита разительно отличался от всех членов полевого отряда. Островом Врангеля он был очарован сразу и бесповоротно. И хотя прямой его задачей было всячески опекать американского гостя, любая свободная минута использовалась им для того, чтобы сбежать и побродить по тундре.
Особым его пристрастием, как вскоре выяснилось, было изучение карт. Дело осложнялось тем, что на картах стоял гриф «секретно», и показывать их кому бы то ни было запрещала инструкция. Но Никита вроде бы свой, а что делать с американцем? Поэтому начальник отряда решил не показывать карт никому, а Никите запретил уходить дальше, чем позволяли условия прямой видимости. Конечно, это были драконовские меры, но что делать — нарушать инструкцию по работе с секретными материалами или ждать, пока Никита не заблудится, и потом всем отрядом искать его по острову?
Остров Врангеля. Тундра Академии.
Так что первое поле на острове Никита провел не ахти как. Да и полем трудно назвать пребывание меньше месяца в Тундре Академии, где отряд, работая по советско-американской программе, отлавливал линные стаи гусей и метил их оранжевыми пластиковыми ошейниками и советскими алюминиевыми кольцами.
Оказалось, что Никита работал вместе с Москвичом в Центре кольцевания, и поэтому никто особенно не удивился, когда он на следующий год прибыл на остров и стал полноправным членом отряда. Более того, он с восторгом воспринял звание Матроса.
Теперь он мог без помехи досконально изучать карты, в которые вглядывался при всяком удобном случае. Но, удивительное дело, карту он читал весьма своеобразно. По крайней мере, она ему не помогала в маршруте, а только больше запутывала.
Это обнаружилось вскоре после приезда на остров Олега, который после окончания Днепропетровского университета прибыл в отряд зоологов, которые наблюдали за акклиматизацией овцебыков. Выглядел он более чем странно. Ниже среднего роста, плотного телосложения, в руках огромный желтый кожаный портфель, за плечами рюкзак, а на боку железный топорик в брезентовом зеленом чехле. На голове внушительных размеров кепка, а на ногах тяжелые ботинки. Короче, своим видом он напоминал туриста-бухгалтера и заблудившегося плантатора из Южной Родезии одновременно.
После того как Олег был накормлен и обласкан, они вместе с Никитой, захватив с собой карту, вышли из балка. Через некоторое время Никита вернулся один.
— А где Олег? — поинтересовался у него Валентин.
— А я объяснил ему, куда топать, даже по карте показал, — гордо ответил тот.
— И куда же ты его отправил? Покажи хоть на карте.
Никита показал, более того, вышел из балка и указал направление маршрута рукой.
— Молодец, — заметил Москвич, — на верную гибель мужика отправил!
— С чего ты решил? — возмутился Матрос.
— А чего тут решать? Зоологи стоят в нижнем течении реки Неизвестной, а ты отправил его в верховья. Правда, погода хорошая, все равно он в реку носом уткнется и, если не дурак, то сообразит, что маху дал. По крайней мере, пойдет вниз по течению реки и на ребят наткнется. Можно, конечно, попытаться догнать его. Но за это время он упылил километра на три, и обнаружить его будет трудновато. Через час на связь выйдем и ребятам сообщим, чтобы его встретили, а уж ежели не встретят, вместе будем искать.
На Никиту было жалко смотреть. На его порыв самому пойти за Олегом и исправить ошибку откликнулся молчавший до сих пор Капитан.
— Не суетись, — коротко заметил он. — Все правильно. Не хватало еще, чтобы и тебя черти куда-нибудь занесли. А потом вас двоих по тундре или в горах вылавливать, или прикапывать!
На этом и порешили.
Закончилась эта история на удивление благополучно. Олег на самом деле направился в верховья реки и, хотя его мучили сомнения, неуклонно шел к центру острова. Казалось странным, что, зная, что стоянка отряда, в который он направлялся, располагается недалеко от побережья моря, никаких признаков моря он не видел. Более того, обычно реки стекают с гор в море, а он поднимался вверх, то есть к истокам. Но как истинный упертый хохол, тем не менее, упорно шел по указанному Никитой направлению.
В верховьях реки Неизвестной бродил в это время студент-зоолог Игорь Дорогой, который проходил преддипломную практику как раз в том же самом отряде. У него была сложная проблема с армией. Ему пришла повестка на призыв, а он сделал вид, что ее не получал, и удрал в поле. Трудно представить, что происходило у него в душе, когда он увидел направляющегося в его сторону мужика с огромным портфелем. «Ну, вот и все, — подумал он. — Прокурор вышагивает, и наверняка по мою грешную душу». В отличие от Олега, Игорь был вооружен старенькой одностволкой. Разные мысли, в том числе и грешные, роились в его голове.
Когда Олег подошел поближе и Игорь увидел, что он не в форме, а ростом намного ниже его, то решил все-таки выглянуть из укрытия, притвориться аборигеном и осторожно выяснить, что представляет собой эта личность и почему он разгуливает по острову в таком необычном наряде.
Конечно, Олег, не подозревая, что был на волосок от своего трагического конца, все чистосердечно рассказал, более того, искренне обрадовался, что встретил коллегу-зоолога.
— А какой осел тебя сюда послал? — поинтересовался Игорь.
— Да орнитологи, а если конкретнее, то Никита.
— Да, очень опытный полевик, — заметил Игорь, — он кого хочешь так запутает, что потом сто чертей не распутают. Ладно, пошли в лагерь, может, к ужину и успеем.
Естественно, наши коллеги-зоологи с большим ехидством сообщили по рации, как вырвали Олега из рук неминучей гибели и предложили организовать кратковременные курсы по топографии для особо одаренных полевиков.
Отряд молча проглотил горькую пилюлю, а Никите было сделано внушение, что он пока только Матрос и может быть за подобные действия разжалован в Юнги.
Иногда Никите приходили в голову очень странные идеи. Так, однажды, возвращаясь с маршрута, Капитан увидел его стоящим в кедах и тренировочном костюме возле 500-литровой железной бочки с соляркой. Матрос очень внимательно глядел на бочку.
— Никита, — спросил начальник отряда, — ты что на бочку уставился? Гипнотизируешь ее, что ли? Так она железная!
— Да нет, у меня к тебе вопрос. Сможешь ты с места, без разбега, на эту бочку запрыгнуть?
— С рюкзаком? — поинтересовался Капитан.
— Да нет, налегке, — ответил Матрос.
— Черт его знает, попробую, если тебе так уж необходимо.
Капитан сбросил рюкзак, подтянул голенища резиновых сапог, немного потоптался и запрыгнул на бочку. Немного постоял на ней и спрыгнул обратно.
И здесь Никита, как он говорил впоследствии, понял, что если он не запрыгнет на бочку, то перестанет уважать себя.
Он сделал попытку, но не допрыгнул и ударился ногами, причем самой болезненной их частью, об острые края бочки. От внезапной боли впал в ярость и стал пытаться вновь и вновь бросаться на бочку. Брызнула кровь, но все было безуспешно.
Совершенно озверелого от злости и боли его еле-еле удалось оттащить от этого орудия добровольной пытки.
— Да что это такое! — орал возмущенно Матрос. — Я, у которого нет ни капли жира, бывший вратарь футбольной команды университета, не могу налегке запрыгнуть на эту проклятую бочку, а Капитан, весь круглый, как тюлень, запрыгнул на нее сходу, как воробышек, да еще в резиновых сапогах!
Изумленный случившимся, отряд, как мог, утешал его.
— Все дело в фамилии, — сказал глубокомысленно Боцман. — У Капитана она птичья, а у тебя нет. Кроме того, он по должности обязан быть героической личностью. Вот дослужишься хотя бы до Боцмана — тогда и попробуешь!
— Никита, не горюй, — утешал Капитан. — А слышал ли ты что-либо о взрывном прыжке? Я ведь был в армии инструктором по боевому самбо и наносил ногой в прыжке удар на высоте более полутора метров. И хотя имею некоторые накопления в организме, но в ногах жира нет. Кроме того, много лет занимался горнолыжным спортом. И зимой в Магадане регулярно катаюсь, правда, в сборную области не вхожу, но скоростной спуск иногда себе позволяю, не говоря уже о слаломе-гиганте. А у горнолыжников ноги стальные!
— Я вообще не вижу проблемы, — заметил ехидный Москвич. — Давайте эту бочку ему подарим. Пусть в Москве ее у себя дома поставит для тренировки. Думаю, в следующее поле он не только запрыгивать на нее будет, но и перепрыгивать запросто.
Выйдя утром из палаток, бочки на месте не обнаружили. Предусмотрительный Боцман перелил куда-то солярку. Бочка вообще таинственно исчезла. Лишь один Валентин ожесточенно, как недовольная жена, гремел кастрюлями в хозяйственной палатке.
— Вводить в искушение тоже грех! — ответил он ворчливо на немой вопрос Капитана.
Так и закончилась эта странная история.