Рудник им. Белова

Рудник имени Белова. Справа - родители с Юрой, слева - соседи. У своего дома.

Рудник имени Белова. Справа – родители с Юрой, слева – соседи. У своего дома.

А пока мы мчимся на рудник им. Белова, куда наш отец назначен также старшим маркшейдером. Приезжаем туда уже затемно. Вот и первый сюрприз — из двухкомнатной квартиры, которая для нас предназначена, не выехали постояльцы, и почему-то не очень торопятся её покинуть. Их четверо: родители, девочка-подросток Лада и малышка. Ну, это для наших родителей неприятный сюрприз, а мне и горя мало. Впрочем, главные сюрпризы на Белова для всех нас ещё впереди. Каким-то образом размещаемся и притираемся к друг другу.

…Опять же через много лет мама расскажет, что во время переезда отец потерял проект уранового рудника, но его начальник, узнав о пропаже, сказал так: если проект никто не найдёт, то он будет молчать, ну а если он каким-то образом всплывёт, то отцу придётся отвечать по полной одному. Конечно, в те суровые времена отцу за такое не поздоровилось бы. Но обошлось. Насколько точно мамочка передала тот эпизод, судить трудно.

На следующий день гуляем в новом месте. Наш дом располагается под крутой мрачноватой сопкой. Домов вокруг немного, здесь же одноэтажное здание конторы, клуб, столовая, но ребятишек здесь, кажется, побольше. Пока мы ещё не знаем, что на Белова есть школа, обогатительная фабрика, а основной жилой массив расположен подальше, за речкой.

Жизнь в перенаселённой квартире идёт своим чередом, женщины не работают, занимаются семейными делами. Всё время стирают, что-то готовят, купают нас в оцинкованной ванне. У соседей по квартире есть некая чудо-печка, на которой для нас выпекают не торты, конечно, но всё равно что-то сладкое. Как всё распределялись при такой массе народа, не помню, главное, я сплю с полным комфортом на отдельной детской кровати в задней комнате.

В передней комнате расположены печка и топчан, на котором спит дневальный, высокий спокойный мужчина средних лет. Вижу, что он внимательно смотрит на потолок, что-то говорит нашим мамам, и начинается какая-то суета. Он берёт ведро с водой и куда-то уходит. Как оказалось, вокруг дымохода затлел потолок. Тогда хватило одного ведра, взрослые успокоились, ну а мы, мелюзга, пребывали в блаженном неведении о происходящем.

Увы, это был первый звонок. Через несколько дней я проснулся ночью от какого-то шума и увидел, что почти надо мной вовсю горит потолок, а по комнате бегают взрослые и чего-то выносят. Кто-то говорит, что надо выносить Лёню, меня заворачивают в одеяло и приносят в клуб, где собралось много взъерошенных людей.

Мама с нашей соседкой по квартире сетуют, что у неких Филатовых, жильцов соседнего подъезда, пожар начался раньше, но нам они об этом не сообщили — выносили вещи и ждали, когда загорится над нами. Ну что тут скажешь: чужая душа потёмки. Да, хорошо люди на Севере друг к другу относятся, и мне это отрадное явление будет знакомо не только по Колыме, но вот так случилось на Белова.

Здесь же почему-то стоит высокий и симпатичный молодой парень, заключённый. Что он тут делает ночью, я не знаю, может, помогал выносить вещи? Под глазом у него течёт кровь, кажется, он плачет, женщины жалеют его и расспрашивают, как это получилось? Мне показалось тогда, что он сказал, штыком. Да, так мне послышалось и запомнилось в ту «воробьиную» ночь. Теперь думаю, вряд ли так было: в колымской глубинке я и штыков-то у конвоиров, кажется, не видел.

И если речь зашла об оружии: первым я увидел автомат «Шмайссер» и только потом ППШ, более поздних модификаций советских автоматов я до самого отъезда с Колымы не припоминаю.

…Обе наши семьи разместили у какой-то молодой бездетной пары в основной части посёлка. По тесноте для взрослых это было, наверное, почти как в транзитке, а мы никакого дискомфорта не ощущали. Может, потому, что молодые хозяева были весёлые и добрые люди, к тому же знакомые с военным лихолетьем. У ходившего в полувоенном костюме хозяина был орден Красной Звезды. Не помню я там ссор у взрослых.

В ноябрьские праздники зашёл знакомый взрослым мужчина лет под сорок, похожий на расконвоированного заключённого, с перевязанным лбом. Из его рассказа и из возбуждённых восклицаний наших мам мне показалось, что какой-то начальник по пьяному делу его ранил из пистолета. Но это так мне показалось, а вот упомянутая им трагедия, произошедшая на руднике в праздничные дни, к сожалению, была фактом: пьяные солдаты расстреляли из автоматов двух молодых инженеров…

Начальство хотело взять с погорельцев деньги за ремонт, обвиняя их в случившемся пожаре, но обошлось. Через несколько недель наша семья вернулась в восстановленную квартиру без прежних тесных соседей, мне показалось там очень неприютно: не было электричества и пахло карбидом. Но вскоре появился свет, мама навела уют, и мы зажили с обычным колымским комфортом. Появился тот же дневальный. Стала приходить газета. Меня заинтересовала в одном из её номеров карикатура, на которой был изображён рабочий в полукомбинезоне, опрокидывающий в пропасть бочку, в которой копошатся Чан Кайши, Ли Сын Ман и прочая фашистская нечисть. Разъяснения по насельникам бочки мне давал дневальный. После я ещё не раз спрошу у мамы, опрокинул ли рабочий, наконец, эту бочку, и каждый раз услышу один и тот же ответ.

— Нет пока…

Неторопливо тянется зима, но здесь есть с кем погулять. Гуляем недалеко от наших домов, мимо идёт дорога на конобазу. Вот по ней идёт высокий немолодой мужик. Услышав, как я, безбожно картавя, что-то кричу своему братцу, он вдруг прытко подскакивает ко мне, поминая каких-то неведомых мне жидов, и даёт лёгкого пинка. Видимо, мне было не больно, но обидно. Позднее увидел его снова и установил, что он ходит на конобазу. Рассказал об этом дома, и в воскресение мы двинулись туда с отцом.

Открыли какую-то дверь и оказались в сапожной мастерской. Около двери трудится мой знакомый.

— Ну, кто тебя ударил?

Показываю на своего обидчика. Отец смотрит на него с иронией, сапожник смущённо улыбается, вскоре мы выходим. Это явно расконвоированный заключённый, вольные сапожным ремеслом здесь не занимаются. Бывший полицай? Бандеровец? Бывших бандеровцев, как мы знаем, не бывает. Если бы он сделал мне больно или напугал, разговор с ним был бы другой.

Здесь, на Белова, всё совсем близко: клуб, контора рудника, столовая, которой на Дусканье вроде бы не было. А ещё рядом стройцех, нам там очень интересно, и мы наведываемся туда каждый день.

И всё же время этой зимой течёт быстрее, вот уже и Новый год. Проснувшись утром, обнаруживаем с Юрой в валенках шоколадки, конфеты и прочие сюрпризы. Потом идём на ёлку. Против дусканьинской она мне кажется жидковатой, зато на ней много красивых огней, и детей много — совсем не то, что на Дусканье.

Иногда захожу в контору, где трудятся родители. До меня доходят разговоры о взбалмошном начальнике рудника Королёве, высоком мрачноватом мужчине. Иногда вижу его прогуливающимся по улице с овчаркой. Жил ли он с семьёй или одиноко, моя память не сохранила. Кто-то из женщин при мне говорил маме, что он повесил у себя в квартире чёрные шторы. Оригинал, одним словом.

Из разговоров мамы помню вот такой «производственный» эпизод. Королёв был хорошо «под шафе» и никого не желал видеть, а надо было срочно отправить в управление какую-то важную бумагу. Сослуживцы уговорили маму подойти с ней к нему на подпись.

— Он к Вам неплохо относится.

Но едва она открыла дверь кабинета, как он заорал: «Пошла вон, нахалка!». И швырнул на пол стул. «Нахалке» пришлось ретироваться, а бумага в тот день так и осталась неподписанной.

Но что нам проблемы взрослых. Дело идёт к весне, всё больше ярких дней, но снег не убывает. У соседей по подъезду, дяди Валеры и тёти Любы, старательный дневальный: он тщательно выметает от снега коридор, откидывает его от крыльца и очень обижается, если мы снова приносим в подъезд снег на валенках. Отряхивать снег нам лень, мало того, чтобы повеселиться, мы специально накидываем снегу под двери тёти Любы и убегаем шататься по нашему «микрорайону».

Около столовой с лопатами и кайлом ковыряется группа заключённых. Они в ватных брюках, телогрейках и таких же стёганых шапках. Брюки и телогрейка смотрятся нормально, а вот шапка мне кажется жалкой, вряд ли в ней тепло голове в серьёзный мороз.

(Посетив в 2017 году магаданский краеведческий музей, я увижу там совсем другие шапки для заключённых, гораздо более добротные).

Они заговаривают со мной, особенно приветливо обращается ко мне высокий мужчина с приятным, типично русским лицом, и я тоже охотно с ними «общаюсь». На следующий день подхожу к ним сам, и мы опять беседуем на «вольные» темы. Но через несколько дней мама говорит, чтобы я прекратил разговаривать с заключёнными.

— Они тебя ругаться научат.

На следующий день иду мимо них, не останавливаясь.

— Лёня, иди к нам.

— Нет, мама говорит, что вы меня ругаться научите!

— Да разве мы тебя учим ругаться?

Мой добрый знакомый смотрит на меня укоризненно, но я топаю дальше: разве можно ослушаться мамочку. Глупый мальчишка! Ничего бы страшного не произошло, а этим несчастным людям, может, на какой-то миг стало бы чуть-чуть теплее…

С тех пор прошло 70 лет, но образ того человека не уходит из памяти, как не уходит и чувство вины перед ним. Как мало порой от нас требуется, чтобы сделать добренькое другим…

Но вернёмся на Белова, в 1950-й год. У нас почему-то новый дневальный — молодой весёлый парень Афоня. Он любит петь песенку про какого-то дядю Лёню, у которого всё было и всё отобрали. Он перечисляет предметы добра дяди Лёни, а последним поминает какую-то «золотую запеканку». Вот только запеканку я и запомнил. Кто он, этот дядя Лёня? Нэпман? Кулак? Кто и как у него всё отобрал и почему? Мы это не узнаем никогда, а жаль, возможно, эта незамысловатая песенка очень образно отражала какой-то исторический эпизод из жизни нашего народа.

Меня, когда я пью, Афоня называет почему-то московским водохлёбом, и мне это нравится, может, потому, что я очень хочу побывать в Москве. К нему хорошо относятся наши родители, и с нами он останется до самого отъезда на другой рудник.

Кино в клубе крутят больше и чаще, чем на Дусканье, и мы на дневные сеансы запросто заходим туда самостоятельно, без родителей и без билетов, предпочитаем первый ряд. Один раз слышу, как кто-то сзади про меня говорит – смотри какой большой пацан сидит, не видно, мол, из-за него. В 6 лет это льстит. Иногда мужики нас приглашают посидеть на руках, взгромождаясь на наше место, а подержав какое-то время, предлагают погулять, но этот номер проходит только в самом начале самостоятельного освоения важнейшего из искусств.

«Петер», «Индийская гробница», «Кубанские казаки», «Падение Берлина» и так далее.

Фильм «Падение Берлина», который я бы назвал фильмом-аллегорией, произвёл на меня неизгладимое впечатление. Я его посмотрел тогда несколько раз подряд, не всё, конечно, понял и осмыслил, но запомнил каждый эпизод, подробно обсуждал его с родителями. А когда уже совсем в другой жизни, аж при Путине, мне доведётся увидеть его снова, я с досадой отмечу, что «демократы» допустили в прокат «Падение Берлина» с немалыми купюрами. А напрасно! «Падение Берлина» — ярчайший документ своего времени! Именно документ. Как к свидетельству к нему можно предъявить претензии, но эта не тема моей колымской «саги».

«Кубанские казаки» я снова увижу пораньше, в середине 70-х, и по реакции юных зрителей станет ясно, что эту весёлую и красочную комедию также долгое время не крутили.

Заканчивается апрель, потихоньку обнажается земля на сопках и в долине. В один из весенних дней мы с мамой оказываемся каким-то образом на ближней сопке, круто нависающей над посёлком. Здесь вырыты какие-то ямы, копошатся люди. Что здесь происходит? Субботник? Уже и не вспомнить. Слышу, как мама говорит какой-то женщине, что однажды на субботнике прямо у неё из-под ног некий заключённый выхватил золотой самородок грамм на 300-400.

…Вот уже и лето подступает, и идёт к концу наше пребывание на Белова. Отца переводят на другой рудник — Бутугычаг, и мы ходим с мамой провожать его на большую дорогу у подножия всё той же сопки. Там дорога делает крутой поворот – это место видно на одной из современных панорамных фотографий посёлка, вернее того, что от него осталось. На этом повороте он ловил попутку.

Потом мама говорила, что перевод на Бутугычаг был большим повышением. Должности вроде назывались одинаково: «старший маркшейдер». В чём заключалось это повышение, мама не разъяснила.

В один из последних дней на руднике им. Белова нашу семью фотографируют вместе с соседями по подъезду, дядей Валерой (он в очках) и тётей Любой. Почему-то это единственное такое фото из колымской жизни. Правда, меня на этом фото нет — я где-то болтался, когда пришёл фотограф…

Рудник им. Белова: 2 комментария

  1. Доброе утро! Прочитал с огромным удовольствием. Прекрасно. Жили на Белово с 1963 по 1970. Шлите все, просчитаю. Есть же еще? Уверен. Я издатель. Смотрите сайт. hunterpress.ru или просто наберите издательство “Охотник”

    1. Павел,ваша фамилия мне кажется знакомой. Мы-семья Орловых,отец работал старшим мастером и маркшейдером,мама-на фабрике,потом в котельной возле детсада. Мы жили на этом по елке не напротив конторы,а рядом с бараком,который был напротив конторы.Вы в курсе,что есть группа Белово в памяти моей. Мы уехали в 72.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *