В дверь стучали настойчиво и громко. Просыпаться не хотелось категорически. Сегодня был выходной, гарантированный конституцией Советского Союза. Основная работа по замене двигателя была выполнена, оставались лишь мелкие настройки, и они с Валеркой договорились с утра особо не спешить, можно было дать себе позволить часик посибаритствовать.
Приоткрыв глаза и высунув немного голову из под одеяла, Михаил попытался определить который час, но всё было погружено в непроглядную темень. Чуть – чуть подождал, вдруг незваный гость образумится и уйдёт, но услышав опять начавшийся штурм тишины, выскочил из тёплой берлоги прямо в мягкие тапочки, которые с недавнего времени прочно вошли в интерьер его холостяцкого жилища, на ощупь побрёл к входной двери. Заранее сделав зверское выражение лица, дабы отбить напрочь охоту у полуночного гостя, шататься в неурочное время, крутанул ключ.
В следующую секунду, настроение пугать, противоположно изменилось! На пороге его комнаты стоял Вадим Стародубцев, полностью в военной форме! Даже шапка была на нём, вопреки завсегдашней привычке ходить только в фуражке! Кожа на спине у Михаила вздыбилась несуществующей шерстью, ноги сами собой пружинисто подсели, тело вмиг стало готовым к прыжку и отражению атаки.
В голове, в не проснувшемся ещё мозгу, сразу и отчётливо вспомнилось семейное горе, передаваемое уже следующему поколенью: так же, в 1935 году, тёмной ночью пришли за его дедом, с той разницей, что кубанские энкэвэдэшники оказались гораздо изобретательней. Они тайком пробрались в спящий дом, уж неведомо каким образом, среди нескольких спящих, обнаружили деда Михаила – Гайка. Прикрыв ему рот рукой, чтобы не заорал ничего спросонья арестант, они поднесли наган к широко открывшимся внезапно глазам! Всё! – Больше Гайк Степанович никогда и не заговорил! Так, он наверное и умер, с грустной улыбкой на лице, в каком-то «сумашедшем» доме на Ставрополье, куда его после нескольких месяцев бесполезного лечения отправили чекисты, с диагнозом – «тихое помешательство». Лишь смотрел на всех с тихой и ласковой улыбкой, и молчал.
Мало приметная армянская семья Аствацтурьянцев, бежала со своей исторической родины – Армении, не в 1915 году, как большинство семей, во время печально знаменитой резни, геноцида, как принято её сейчас называть, а позднее. Лет пять или семь, родня скиталась по разным уголкам Древней Киликии, пытаясь найти своё место под солнцем. Времена были тяжёлые для всех без исключения и поэтому страдания этой семьи были понятны не только ей одной, горя хватало всем. Слово «геноцид» оказалось мудрёное и прочно вошло в обиход не сразу. Не многим оно оказалось под силу, да и как его не коверкай, резня остаётся резнёй! Местечко Карс, откуда были Аствацтурьянцы, было тихим и славным, утопающим в зелени садов, виноградников и тишине пяти церквей, объединённых в монастырский комплекс Хтэконк и взорванный турками, как оплот христианкой веры, принятой Арменией ещё в 301 году нашей эры, к слову сказать, первой из всех европейских государств.
Испокон веков рядом жили и армяне, и турки, греки и евреи. Персы заправляли торговыми делами, турки смотрели за порядком, евреи как везде и всегда были на должностях стряпчих, лучше них с этим никто не справлялся. Армяне же были мастерами на все руки, от приготовления вина до строительства домов. Как сказали бы коммунисты – это было интернациональное общество. Было даже несколько семей русских, от расовой принадлежности которых, остались только фамилии. Всё кончилось разом. Погромы и пожарища, смерть соседей – турецкие янычары не щадили никого! И как следствие – бег неизвестно куда. Клан был большой, бежали долго и бессмысленно, останавливаясь и пытаясь устроить свой быт несколько раз.
Кто-то ушёл в Сирию, кто-то подался во Францию. Они решили – Россия! Постепенно, деньги захваченные с собой при бегстве, закончились. Под деньгами подразумевалось некое количество золота, в виде украшений и монет. В прежние времена семья никогда не бедствовала, не последними людьми были они в своём городе, о чём и говорило звучание фамилии, но настал и такой день, когда бежать дальше было не на что! И случилось это на высоком берегу Кубани в казацкой станице Казанской, Лабинского казачьего уезда, Екатеринодарской губернии. Там и началась новая страница семейной летописи. Казаки оказались гостеприимными и хлебосольными. Место под застройку выделили, барахлишком кой – каким снабдили, даже пшенички семенной на первый раз дали, не много конечно, но и за это благодарили беженцы Бога на небе и атамана на земле, в его лице. Вот чего не надо им было занимать, так это трудолюбия!
Лошадей у казаков было не допроситься – пахали на себе, впрягаясь в хомут по очереди. И вспахали, и посадили, и вырастили хлебушек. И виноград посадили. Черенки тащили с собой, не смотря ни на какие тяготы и невзгоды – куда армянину без винограда? Капли крови и пота армянского народа в каждой ягоде! Так и покатилось бытиё, и вновь жизнь брала своё – начали рождаться дети. Обрастали скарбом, дом построили, пускай и саманный, пусть и крытый соломой, всё ж лучше землянки, в которой ютились первые годы. Это потом уже, едва ли не первые в станице поставили новую крышу из настоящего кровельного железа, со штампами поставщика Двора его Императорского Величества!
Это Гайк Степанович добыл. Добытчиком настоящим был дед. Видимо смешалась в нём кровь нескольких поколений, в одном из которых, видимо, принял участие какой нибудь Абрам или Мойша. Ох и изворотливой же бестией был Гайк Степанович. Коммивояжер чистой воды. Недаром же поставили его снабженцем целого куста колхозных ассоциаций. К тому времени уже, колхозы расцветали по Кубани, как красные маки на бесхозных полях. Вот только с одним условием приняли его на службу: поменять фамилию! Не солидно, понимаешь, вращаться в высших колхозных «кругах» с такой непонятной фамилией. Голь оказался на выдумки хитёр – это фамилия такая была у самого председателя сельсовета, и после небольшого раздумья записали в амбарную книгу для поселенцев – Асватуров! А уже позднее, пропала и буква «В», и получилась простая, и как казалось в то время, русская фамилия Асатуровы! Вот она то и подвела деда в ту роковую ночь!
Сидели как-то ночью ревкомовцы голожопые, самогоном давились. Пили и думали: – Ну кого ещё разоблачить? Ведь надо как можно больше находить врагов революции, шпионов и расхитителей! Ведь и партия – ихний рулевой, и лично товарищ Сталин, давали указания, находить и с корнем выкорчёвывать недобитков и выкормышей мировой буржуазии! Всех перебрали красные чекисты, по всем домам прошлись, а хата Асатуровых на отшибе стояла, самой последней, по улице Красной! Чуть не забыли про них! И опять выручил Николай Тимофеевич Голь, подсказал, ох и головастый же мужик! Он ещё и вспомнил, как выдумывал новую фамилию «бегункам». Сам собой встал вопрос: – «А откуда прибежали?»
– Дык, с Туретчины!
– Ага! Могёт быть врагом? Могёт! Пойдём, спросим?
Вот и спросили, прикрыв рот одной рукой, а другой, помахивая пистолетом перед глазами! Бог его знает, чего там подумал Гайк Степанович, но вместе с угасшей яркой вспышки от включенной перед глазами зажигалкой, угасло и его сознание! Поначалу и комиссары, да что там греха таить, и свои думали, что придуряется дядька Гайк! Чтобы не арестовали. Так в своё время ушёл от наказания знаменитый Согомон Теймирян, убивший турецкого министра внутренних дел, Талаат – Пашу, который и был оправдан в германском суде – в «связи с временным помутнением рассудка, возникшем из за пережитых страданий, вызванными военными действиями»! Но время шло, а «помутнение» не проходило, ну не отпускать же!? Вот и отправили в «дурдом», вроде как на обследования, а там, кто его знает. А дом тот «жёлтый», ближайший, аж в Ставрополе был, а ну, наездись туда! Так там и сгинул, а уже году в тридцать шестом, пришло письмо, что, мол, умер и похоронен.
Братья собрались и поехали, надо ж домой привезти, похоронить по христиански, да где там! Даже вспомнить не смогли Хороны ставропольские, могилка где. Сразу после этого пошли братья в сельсовет и захотели вернуть свои родные фамилии. Что уж там им говорили комиссары, молчали они до доски гробовой, но требовать перестали, кроме одного из братьев, среднего – Альберта! Альбика, как ласково его звали домашние. С неделю не было его дома, не пришёл – а приполз, синий как татуировка, но сказал, что фамилия его, как и прежде – Аствацтурьянц! Отлежался немного и уехал в Армавир, сначала как на заработки, а потом там и остался. И недалеко, всего то – семьдесят километров, а как говорится, с глаз долой! И Армавир – как маленькая Армения. Город, основанный армянами, черкесо – гаями, ещё во времена графа Потёмкина, и названый в честь столицы древне армянского царства. На местном уровне – знаменитый город! Даже Пушкин, говорят, остановку делал на правом берегу Кубани, пригороде то бишь Армавира, то ли у коня евонова что то слетело, то ли у Пушкина….ну тогда то, кто он был? Стихоплёт обнакновненный.
-Кто? Пушкин?! Ну и пусть едет дальше…на свои воды кислые.
– Да он не на воды, а с них!
– Ну, нехай, с них! Пусть едет….
В общем знаменитый был город. Тем более, что и Михаил потом здесь родился…..
Отстранив рукой остолбеневшего Михаила, Стародубцев прошёл в комнату. Сняв шапку, сел на стул, бессильно уронив руки меж ног. Лицо было серым, как второсортная обёрточная бумага. Михаил, закрывая дверь и поворачиваясь, успел ещё подумать: – «Перебрал вчера Вадик, что ли?»
А было вчера, торжественное собрание, посвящённое предстоящему пятидесятилетию Октября, но это отодвигалось на второй план. Основным событием было присвоение прийску почётного звания: «имени Пятидесятилетия Великой Октябрьской Социалистической Революции!» Стародубцев был пьющим, и мог выпить ведро, но пьяным его никогда не видели. Вчера пили все, а участкового, уже совсем пьяного в лоскуты, когда надоел он уже всем со своими поцелуями, положили спать за сценой, прямо на пол, благо хоть нашлась старая занавесь, ей и укрыли, и под голову подоткнули! Но Вадим был строг и трезв, относительно конечно.
– Что случилось, капитан?
Стародубцев поднял на него белёсые, как выцвевшие, глаза, выражения которых Михаил ещё такими не видел:
– Ч.П. у нас, Альбатрос. Вернее сказать, не у нас, а в районе. Автобазовскую кассу взяли, в Берелёхе.
К слову сказать, Альбатросом Михаила звал только он, предварительно спросив у него же и разрешения. Мотивировал это он просто – не так часто он будет к нему и обращаться, а заморачивать себе голову такой фамилией, которую он всё равно через пять минуть забудет, не стоило!
– Ну взяли, Сергеич! И что? В Берелёхе же! Ты при чём?
– Ни при чём, – буднично тихо и серо сказал капитан, – Они кассиршу, молодую девчонку, монтировками забили насмерть, она им сумку с зарплатой всей автобазы, отдавать не хотела! А водителя на куски порезали. В тайгу ушли, а мясо с собой, значит взяли……
Только- только улёгшаяся шерсть на спине опять встала на «дыбы»!
– Как это?
– Бывает и так, Альбатрос, бывает живьём с собой ведут, так и называется – «коровой», а эти так решили.
– А кто?
– Трое с зоны на «рывок» ушли, а ещё двое местные, берелёхские, из бывших.
Немного придя в себя от оглушающей новости, Михаил подошёл к стене, включил свет. Предстоял разговор, не просто же так, пришёл к нему капитан среди ночи.
– Итого – пятеро. И кто, знаете?
– Знаем, конечно. Нелюди.
– Ну это понятно. Не понятно другое, мне ты зачем всё это рассказываешь среди ночи?
– Ночь, положим, уже скоро закончится. На часы смотрел?
– Если бы знал, что «вохра» пришла, глянул бы, а так, к чему?
– Альбатрос, ты мне «вола» не крути, неужели не соображаешь, зачем я к тебе пришёл?
– Сергеич, клянусь, ни сном, ни духом!
– Альбатрос, мы же с тобой – «гончие»! Только не говори мне, что ты разучился за «зэками» бегать!
– Вон ты к чему, капитан… Да какая я гончая, больше нынче на дворнягу похож, да и был ли я гончей? – говорил, а у самого уже начинали нервно ныть мышцы от предчувствия. Начинали дрожать противной дрожью пальцы рук, всё от того же от того же предчувствия! Нельзя было соглашаться. После армии он год просыпался с криком по ночам. Он по бабам боялся ходить, после того как один раз уснул после трудов праведных, а проснулся от собственного крика. Он навсегда запомнил глаза той девахи, которая забилась в самый дальний угол кровати от его криков! Уже женившись, он каждый раз ложась в постель, предупреждал жену… Тогда она его спасла! И водка! Но спасла ли? Не его это дела! И не соглашаться было тоже нельзя!
– Все гончие со временем становятся дворнягами, правильно. Но ты и не гончая, ты – волкодав! А волкодавы бывшими не бывают! Это я – гончая, моё дело выследить, твоё – задавить! Я же вижу, как ты ходишь! Ты весь ещё, как взведенный курок! Тебе распрямиться времени не хватило! У тебя же четыре задержания! Я звонил в «твою» зону, ещё как ты только приехал к нам. У тебя такие рекомендации, что я позавидовал!
– Капитан, чего ты меня как «целку» уламываешь? Ты сам в этом деле каким краем? Ты же стопроцентный отставник!
– А я тебя и не на службу агитирую наниматься! Просто я знаю тех, кто в поиск пойдёт! Не догонят они беглых! Они даже не найдут их!
– Ну так и иди с ними, покажешь, расскажешь, как надо!
– Не с кем там идти, понимаешь, не с кем! Молодёжь! А командиром у них «летёха», полгода как сам из училища! Ему вторую звёздочку раньше времени дали только за то, что он на Колыму ехать согласился. Они или сами замёрзнут в тайге, или не найдут никого! А мы охотника – проводника возьмём с собакой, я, ты – поймаем! Этих нельзя отпускать! Тех, кто людского мяса пробовал, нельзя отпускать, Альбатрос!
– Ага, а я их руками давить буду?! Ладно у тебя «тэтэшник» хоть есть завалящийся, а мне двустволку дашь?
– «Акашку» дам!
– Брешешь?! Да у меня и шмотки приличной нет, в лес соваться!
– Вот щас ты и впрямь, как «целка»! Если идёшь, всё будет!
– Вот достал! Капитан, а на работе я что скажу? Мне через день – два, трактор тащить надо с Магадана!
– Березинец мужик умный, поймёт! Я сам ему всё доложу, ты даже и не дёргайся!
– Да понять то он поймёт, трал кто потянет? Талецкий, что один в рейс пойдёт?
– Да на что тебе это железяка хренова сдалась?! Не хочешь, так и скажи! С грохотом опрокинув табурет, Стародубцев встал, нахлобучил шапку по самые глаза, отстранил рукой вставшего на пути Михаила, пошёл к двери на выход: – «Альбатрос», «волкодав», тьфу ****ь – болонка комнатная!
Шерсть на спине улеглась, пальцы рук дрожать перестали, только во рту было сухо, и уже вслед, в закрытую дверь:
– Я вот разок один так же вот пробовал с людьми разговаривать, у вас, на Мальдяке уже, между прочим, так за малым в рыло не схлопотал! Куда погромыхал, капитан? Согласен я!
– Одевайся, я в машине жду! – не оборачиваясь, кинул в тишину коридора Стародубцев.
Возле барака стоял незнакомый автомобиль, неопределяемой модели. Вроде «Москвич», а вроде и «Опель». Самое главное, что он был чёрного цвета и на фоне колымской ночи был абсолютно не виден. Просто силуэт. Стародубцев сидел за рулём сам. Михаил подошёл с его стороны: – Капитан, давай я зайду к Талецкому, объясню человеку по людски, что да как.
– Зайти то зайди, только вот что объяснять ты будешь? Особо не «трынди» Всё одно к Березинцу заезжать.
– Тем более! Пусть Валерка сам выберет напарника. Я так полагаю, что за день – два мы не обернёмся?
Михаил сел в машину на заднее сиденье:
– Поехали. Знаешь куда?
Комендант не говоря ни слова, включил передачу. Ехать то было недалеко, быстрее было сбегать. Но спорить или возражать уже не было смысла. Минута, вторая и «чёрный ворон», как окрестил про себя Михаил легковушку, подкатила к семейному бараку. Молодой специалист жил на привилегированном положении. Стучать пришлось долго. Молодой сон был крепок, да и дело уже было совсем под утро, когда сны начинают приобретать наиболее яркую окраску, подушка становится всё роднее и роднее, а воспоминания о самых приятных моментах встреч в последнее время, не представляют возможным спать на животе, и заставляют одеяло стоять формой, напоминающей высокую чукотскую юрту.
Валерка хоть и спросонья, суть вопроса ухватил быстро. Перебирая ногами на холодном полу, как молодой жеребец и широко раскрыв глаза, он внимательно выслушал Михаила, лишь несколько раз переспросив детали. Про то, что особо распространяться о случившемся не нужно, тоже понял сразу. Секретность, вбитая армейской дисциплиной, пригодилась.
Мишке было жалко, что на новом моторе ему не придётся пойти в первый рейс! Они ещё позавчера закончили его установку. Возились почти сутки, не выходя из гаража, пришлось даже Илью Петровича привлекать, понадобились сварочные работы – старые крепления для нового мотора оказались неподходящими. На сегодня были планы по обустройству кабины и наклейка стёкол. С этого рейса, домой шли, как и предполагали – весь горячий воздух с печки пустили на стёкла. В кабине было холодно, как на морском дне! Уже за Стрелкой, не выдержав, разожгли в кабине паяльную лампу, мороз за бортом перевалил за тридцать! Снега почти не было, оттого казалось, было ещё холодней. Вчера перед собранием, Михаил выехал из бокса, сделал пару кругов по посёлку. Ощущение от мотора было самое приятное. А самое главное – в кабине было тихо! После старого мотора, свист и рёв которого был слышен от Бургалей до Табоги, когда шли гружёными, сейчас – можно было разговаривать в кабине, почти не повышая голос. Теперь машину надо было отдать….
Конечно была мыслишка, что Березинец или Цыганков, узнав, что задумал комендант, включат на полную мощь свои голосовые связки, дадут Стародубу по шапке и заставят его отвезти Мишку туда, откуда взял. Но надежда была призрачной. Это были люди старой закалки и «рывок», а тем более грабёж были наказуемы! Не говоря уже про всё остальное! За это надо было казнить на месте. Для них это было дело чести. Может и грешно так было думать, но вот кто – кто, а они то уж точно, были самыми настоящими овчарками! В каждом ихнем движении, в повадках, чувствовалась огромная власть над людьми, данная им Государством!
– Валер, кого взять думаешь? Меня в этом рейсе наверняка не будет! Тут конечно ещё Осипенко спрашивать надо, но мы сейчас к Березинцу едем, можно ему намекнуть. Как ты смотришь на Кольку Клыкова? Грамотный малый.
– Да я и сам хотел тебе его предложить. А на его машину кого?
– Вот об этом, пусть у Семёныча голова болит. Найдёт на водовозку кого нибудь. Вон Паша Марченко без дела слоняется по гаражу. Когда ещё ему мотор привезут!
– Ты это, Мишань, особо там не геройствуй! Зря ты вообще в это дело ввязываешься!
– Сам чую, что зря! Гиблое дело. Но и Стародуба одного отпускать нельзя, а он пойдёт всё одно! Ты б глаза его видел – у людоеда сентиментальнее! А может и зря весь этот хипежь! Может и взяли их уже! Но теперь то, заднюю чего включать? Побегу я, конвой ждёт!
В жилище Березинца, Мишку не позвали. Не было коменданта долго. В кабине температура быстро достигла уровня окружающей ночи. Перебравшись на водительское место, Михаил завёл двигатель. Откинувшись на спинку сиденья даже начал придрёмывать. Открыл глаза, только когда хлопнула пассажирская дверца. Капитан сел рядом.
– Поехали.
– Куда?
– В Сусуман.
– Всё в порядке?
– А ты сомневался?
– Были сомненья, были…
– Зря.
В город въезжали уже, когда на востоке край горизонта начал бледнеть. На каждом перекрёстке Михаил внимательно смотрел на Стародубцева, ожидая указаний. Тот непрерывно смотрел только вперёд, куда водитель и ехал, не задавая лишних вопросов. И уже на выезде из города, когда потянулся вдоль дороги, так называемый в народе «Шанхай», капитан указал на стоящий на отшибе одинокий домик, больше похожий на вигвам индейского или чукотского племени.
Чем только не пользовались хозяева при строительстве! Здесь были и доски от ящиков от аммонала – взрывчатого вещества, применяемого при взрывах на полигонах, и рейки от упаковочных ящиков, поступаемых в промтоварные магазины. Вперемежку всё это было перекрыто кусками рубероида и целлофана. И уже заходя в это сооружение, Михаил увидел, вдоль коридорчика большего похожего на загон для скота под открытым небом, отходили боковые двери. Такая вот коммунальная квартира, оказывается, ютилась под общей крышей, но имевшая несколько отдельных жилых помещений.
Не стучав, не оббивая на пороге ноги, Стародубцев толкнув одну из дверей, вошёл внутрь. Стараясь не отставать, чтобы не выпускать лишнее тепло – на Северах оно ценилось, Мишка нырнул за ним. В полумраке, сидели вокруг стола несколько человек, неспешно потягивая чай, а то что это был чай можно было догадаться по закопченному чайнику, стоявшему посередине стола. На стук двери, сидящий спиной обернулся, Михаил не сдержал вскрик удивления: – Дядька Мирон! Здорово!
– Что так долго, Вадим? Альбатроса уговаривал или Березинца?
– Прав ты был, племянничек твой борзый оказался, грозил вон даже в рыло дать! – и повернувшись к Михаилу добавил, – Возьмём нелюдей, сам подставлю!
Кроме Мирона в комнате было ещё двое, один сидел за столом вместе с мотористом хлебал чаёк, второй спал на топчане, прикрывшись зимней курткой.
– Дядька Мирон, а ты куда намылился? – стараясь скрыть смущение, спросил Михаил, – Ещё не набегался?
– Малец, от оплеухи тебя спасает лишь то, что ты доброволец! Это от кого и когда я бегал? А, сердешный?
Собеседник Мирона, на вид коренной абориген, с интересом вглядывался в лицо вновь прибывшего. Встав и подойдя поближе –ростом он оказался чуть ниже Михаила, протяну руку:
– Ерофей, однако, драстуй!
А рука у Ерофея оказалась маленькой, сухой и жилистой. И очень горячей.
– Мирона, правда, твоя племянника? А говорила твоя, кроме бабы никто нету!
– Хорош «бакланить», родственники! Давайте собираться, что ли?! – раздался до боли знакомый голос, скребущего металла по стеклу!
Из под вороха фуфаек вылез Лепила! Михаил в немом остолбенении опустив руки прислонился к стене:
– Капитан, ты кого набрал в команду?
Хищно прищурившись, потомок питерской династии врачей, поигрывая как всегда из ниоткуда выпорхнувшей «бабочкой», повернулся к говорящему:
– Вертухай, ты бы жало прикусил! Мирон, в натуре, я его тогда пожалел, когда он тявкал, я его щас на фантики распущу!
– Распустишь, распустишь, но потом! Годится? – встрял в разговор Стародубцев,
– Давай, Альбатрос, выбирай шмотку, вон на топчане, там есть весь твой прикид! Размер твой мы заранее подобрали, кроме обуви. Какой у тебя размер? Сорок второй? Отлично! Вот смотри, торбаса, настоящие якутские! Скидывай с себя всё!
– Зачем всё?
– Одевайся с трусов! Нет, трусы свои оставь! – заметив усмешку на Мишкином лице, – Вот рубаха из нерпичьей кожи, одевай прям на голое тело, дальше, такие же штаны! Одел? Так, теперь вот это! Это – рубаха на натуральной овчине, и брюки такие же! Ноги обувай! А носки? Носки одел? Бестолочь! Носки вот лежат, тоже нерпичьи! Теперь вторые – вязаные. Обувайся! Отлично! Мирон, с размером угадали, как в лучшем ателье! Вот малахай, кухлянка называется. Ремешок. Подпоясывайся, чтобы не задувало. Ну как, легко? Шапка вот, песцовая. Уши пока наверх подвяжи. Нет, не так, не на самый верх, а чуть назад! Давай, покажу!
Не прошло и десяти минут, как из Мишки получился настоящий якутский охотник! Вся одежда была на удивление лёгкой и очень прочной на вид. Попрыгав на месте, по старой привычке и не услышав никакого бряцанья, удовлетворённо успокоился. Остальные были уже одеты, в основном, оставалось только накинуть верхнюю одежду. Пока Михаил одевался под руководством Стародубцева, Ерофей внимательно наблюдал, изредка лишь кивая головой. Мирон и Лепила, тихо разговаривали в сторонке, закончив, кивнув капитану, потянулись на выход. Серый рассвет начинал короткий осенний день. Но то, что он осенний, знали двое: он и календарь!
Было глубоко за минус двадцать. На улице возле стены этого жилого сооружения стояли лыжи – пар пять. Неведанные до сих пор Михаилу: широкие, с подбитым мехом внутренней стороной. С простой брезентовой лямкой для ноги, вместо привычного крепления. А палок лыжных не было. Все были одеты под стать Михаилу, в кухлянках, торбасах и больших пушистых шапках. Издалека уже было и не угадать в переодевшихся самих себя. Стародубцев, показывая Михаилу одежду, переоделся и сам. Разбирая лыжи, показали, как правильно выбрать и их. Оказывается, выбирать надо было по росту, а не как простые беговые, по вытянутой руке.
Пока они переодевались, «чёрный ворон» куда то уехал, вместо него стоял брезентовый восьмиместный «Газик». Откинув задний борт, Стародубцев достал оружие. Всего пять стволов, три автомата и два карабина. Абориген Ерофей сразу потянулся к карабину, Лепила и Мирон взяли по «калашу». Михаил ждал, что возьмёт капитан. Вопросительно посмотрел на него. – Я же обещал. Бери автомат.
Там же, в машине лежало уже пять готовых рюкзаков и пять подсумков с патронами. Разбирали всё снаряжение не торопясь и не толкаясь. Последними, капитан достал пять охотничьих ножей, в чехлах, но без ремней и шлеек. Пока Михаил рассматривал «охотника», вынув его из кожаного футляра, остальные по примеру Ерофея засунули ножи за голенища торбасов. Туда же вложил его и Михаил. Разобрав снаряжение, быстро погрузились в машину. Уже почти сели, когда Ерофей чуть слышно свистнул. Из темноты, выскочила собака с хвостом закрученным спиралью. Не ожидая особого приглашения и не обращая никакого внимания на людей, пёс проворно запрыгнул в кабину, сразу найдя своё место в ногах у проводника. За рулём сидел незнакомый, который не проронил ни слова. Хлопнула последняя дверь, капитан махнул рукой. Вездеходка покатила в сторону Якутии.