Они двигались по границе трех миров – справа располагался покрытый густыми зарослями кедрового стланика горный склон, прямо под ногами открывался береговой клиф, а к востоку распахивалось безбрежное Охотское море. Гребни обрывов выглядели как россыпь гигантских валунов, размером от письменного стола до дачного коттеджа. Между ними лежала мягкая мшистая поверхность, частично поросшая невеликими – не более чем по колено – кустиками того же стланика. По мху стелились приземистые кусточки брусники и шикши – шикша уже поспела и кое-где покрывала землю, как густо рассыпанный черный крупный бисер. Иногда сапоги прямо чвякали ягодами. Соловей старался держаться метрах в 5-10 от края обрыва и настаивал на том, чтобы Юра тоже не подходил ближе.
– Здесь валунов полно на краю, здоровых. Хочешь заглянуть за край – подойди к валуну и потихоньку высовывайся из-за него. Баран – он глазами чует, причем очень далеко. Если на фоне известного ему края обрыва вдруг начнет расти неизвестный ему шишкан – а это будет твоя голова, причем самая макушка, ты еще глазами за обрыв не заглянешь, – он тут же сдриснет. А изза камня ты можешь только самый край рожи высунуть, и движение будет в горизонтальной плоскости – так ему непривычнее. Имей в виду, здесь буквально где угодно может оказаться зверь, а иногда не один. Кстати, вот медведь…
Впереди возвышалось что-то вроде огромной кучи мшистого дерна, перемешанного с кустарником, высотой больше метра и диаметром метров пять. Юрий внимательно осмотрел саму кучу, кусты за этой кучей, наконец, склон горы за этой кучей – и ничего не увидел. На самом деле он уже понял, что Соловей разговаривает со всеми, исходя из своих очень странных ассоциаций, и произносимое им совсем не обязательно означает то, что он хочет сказать на самом деле.
– Здоровенный медведь, – продолжил Соловей. – Помню, иду я раз этим местом весной. А медведи как раз весной все на побережье вылезают. Как черви. Плюс гон у них в это время, потому они все и раздражительные. Идешь очень и очень аккуратно, просматриваешь свой путь настолько, насколько можешь, стараешься двигаться открытыми местами. И все равно не гарантирует. Пять лет назад искал я на этих горках бригаду знакомых орочей – не вымерли ли они с голода в перестройку. И вот стою я ровно на этом месте, на котором стою сейчас, может, прямо на этих кочках, а из кустов выдвигается огроменный медведюган – как трактор. Очень недружелюбный трактор. Уши назад заложены, шерсть дыбом, оскалился – вот-вот выпад сделает. Расстояние, сам видишь, какое тут?
– А где он стоял? – спросил Соловья непонимающий Юрий.
– Ох ты, балда. Да там и стоял, где он сейчас лежит. Сунул я ему пульку из отреза промеж глаз аккурат в тот момент, когда он в мою сторону качнулся. Эту кучу над ним, уже убитым, другой медведь наворотил.
– И что – с одного выстрела? Автоматным патроном?
– Промеж глаз? Конечно. Очень я после этого сокрушался.
– Так он вас бы на таком расстоянии в один момент бы достал!
– Еще бы. Просто тушей бы раздавил. Даже если б мертвый допрыгнул. Это был один из самых больших медведей, которых я только в жизни видал. Поэтому как я от него хоть на полпальца недружелюбия увидал на таком критическом расстоянии, сразу бац – и меж глаз. А сокрушался я от того, что череп ему вдрызг разнес. Любой нормальный трофейный охотник за такой череп готов был бы большие деньги дать. Ну ладно, сам жив остался – и то хлеб. Но этот медведь здесь, видимо, в большом авторитете был, по их, звериным, понятиям – над ним целый курган насыпали.