Соловей вышел на край обрыва, очень старательно скрывая свой силуэт среди валунов. И вдруг, качнувшись назад, махнул рукой Маканину – мол, быстро давай сюда!
Маканин, точно так же стараясь двигаться в створе с огромными, рассыпанными везде камнями, высунулся за обрыв – ровно для того, чтобы увидеть, как с небольшой ступеньки посреди клифа спускаются один за другим четыре крупных светло-коричневых зверя с закрученными на один оборот массивными рогами.
– С ночевки уходили, – прошептал Соловей. – Где-то здесь, среди камней лежали. Кормиться пошли, на какой-нибудь такой кусок обрыва, который ни сверху, ни снизу не проглядывается. Ты самый хвост группы застал. Я, похоже, тоже не всех видал – но штук семь разглядел, точно.
И принялся делать записи в своей замусоленной записной книжке.
– Бараны эти здесь так и живут – на одном куске берега, километра три в одну сторону, километра три в другую.
– И никуда в сторону? – удивился Юрий.
– Да нет тут особых сторон для баранов, – хмыкнул Соловей. – Сверху – горная тайга, места для них как-то не очень приспособленные. Снизу – Охотское море, тоже не их биотоп. Так что остается им только этот скальник с кое-где зеленеющими лугами. В общем-то, баранье народонаселение так и распределено по берегу. – И он показал Юрию разворот из своей тетрадки, где линия побережья была изображена причудливой загогулиной с разбросанными по ней цифирками.
– Это учеты, которые я пять лет назад проводил, – пояснил напарник. – Конечно, ничего абсолютного в них нет, как и во всех наблюдениях за природой, – добавил он обобщающе. – Но некоторую картину они дают. Только картина эта довольно старая – ситуация на наших берегах за это время довольно сильно изменилась. Во-первых, ушло многочисленнейшее племя морзверобоев, которые колотили с борта все, что на берегу только шевелиться начинало. Ушло вслед за социализмом, в даль светлую, откуда и появилось когда-то.
Во-вторых, в погоне за красной икрой в устье каждой речки появились бригады браконьеров. Ростки нового мира, капитализма теперь уже. Которые хоть по повадкам от морзверобоев особо не отличаются, но возможностей таких не имеют. Опять же, браконьер-икропор – в отличие от морзверобоя – человек работящий. Он не на государевом жалованье состоит, ему впахивать надо. Поэтому по горам бегать особенно некогда – надо рыбу ловить и икру заготавливать. Вот мы и посмотрим, как эти социологические изменения на популяции снежных баранов сказались, – совсем уж наукообразно закончил он.
– Дядя Володя, а почему у вас браконьеров икропорами зовут? – спросил Маканин, который уже не первый раз слышал это название из уст собеседников.
– Да потому что стоимость рыбы – ну, то есть самой тушки, соленой или мороженой, – ничтожна по отношению к стоимости икры. Поэтому, когда рыбу ловят, то самок вспарывают, икру из них достают, а саму поротую рыбу выбрасывают – куда-нибудь в дальние кусты. Потому и промысел этот тут называется – «пороть» рыбу, и народ, этим промышляющий, зовется икропорами. Ну а что – больше других промыслов на наших берегах людям нет. Чем могут, тем и живут, и все многочисленные власти у нас на это дело или глаза закрывают, или обкладывают оброком. Вот, кстати, у нас впереди такая бригада маячит…