«Колея эта – только моя…»

С детьми. Магадан, 2018 год.

С детьми. Магадан, 2018 год.

Колымчанин Павел Мамренко один воспитывает сына и дочь, увлекается краеведением и мечтает как-нибудь навестить родное село Таскан

В соответствии с российским календарем знаменательных дат и событий в конце ноября принято вспоминать о счастье и подвиге материнства, рассказывать о самой сложной в мире профессии мамы на примерах многодетных и приемных семей, семей, воспитывающих особенных детей, одиноких матерях.

Мамой-одиночкой быть нелегко. А одиночкой-отцом? Наверняка не легче, однако Павел Мамренко, самостоятельно воспитывающий двоих детей, не только не сетует на судьбу, но и находит время и силы для любимого дела – изучения природы родного края и поиска экспонатов для личной коллекции, которую однажды он оформит в частный краеведческий музей.

Родом из лесов и книг

Из своих 45-ти 35 лет коренной колымчанин во втором поколении Павел Мамренко прожил в селе Таскан Ягоднинского района. Там и родился.

Отец Валерий Петрович появился на свет на Штурмовом в семье бывших сидельцев, работал плотником в стройцехе знаменитого ягоднинского совхоза «Красный богатырь». Мама Лидия Ивановна (Звонарева) со своей матерью и братом приехала из Комсомольска-на-Амуре в 1968-м по вызову сестры, работавшей учителем иностранного языка в тасканской школе.

Паша Мамренко с родителями.

Паша Мамренко с родителями.

Совместная жизнь родителей Павла продлилась недолго. После развода на руках у Лидии Ивановны осталось двое пацанов, из которых Паша был старшим. Обеспечивая семью, мама с утра до вечера трудилась в совхозном стройцехе штукатуром-маляром, мальчишки были предоставлены сами себе. При этом хулиганами, как можно предположить, не стали.

– Я был примерным ребенком – «ботаником», как теперь говорят. Впрочем, и тогда так же дразнили, – рассказывает Павел. – Пропадал в лесу, изучал следы, наблюдал за повадками птиц и животных, делал заметки в дневниках. Они до сих пор сохранились.

Дом всегда был полон всякой живности. Крысы, мыши, хомячки, белки, бурундуки, вороны, утки, совы, петух… Все найденное и раненое зверье к нам домой тащили. Клеток дома было столько, что они стояли вдоль стены штабелями. Петух, как положено, начинал орать в пять утра, за ним подхватывались вороны – и далее по списку.

А если ночью в зале, где обитало все это хозяйство, резко включали свет, поднимался такой шорох! Это тараканы разбегались в стороны, шурша лапками по застеленному газетами полу. Не понимаю, как мама терпела этот бедлам. А мне возиться со зверьем нравилось не меньше, чем читать.

Зачитывался Ф. Купером, Д. Лондоном, Э. Сетон-Томпсоном, Д. Дарреллом. Из наших северных авторов очень любил Ю. Рытхэу, О. Куваева. Чувствовал и всегда считал себя настоящим романтиком. Впрочем, и по сей день им остался.

(Свидетельством этому – пожалуй, единственная в Магаданской области настоящая ковбойская шляпа, длиннополый плащ-дастер и сапоги с ремешками-пряжками, которые Павел каждые летние выходные надевает на прогулки, сражая наповал горожан. – Прим. авт.)

Естественно, играли с друзьями в индейцев, строили в лесу вигвамы. Друзей детства у меня всего двое – Леша и Юра. Они и сейчас рядом, когда надо, хотя мне в последние годы больше по душе одиночество. Я как Шрек, – усмехнулся Павел, – живу на своем болоте и ценю уединение.

Потомственный пролетарий

На заре перестройки население Таскана насчитывало порядка полутора тысяч человек. Жизнь бурлила, совхоз процветал. За год до поступления Павла в первый класс взамен старой восьмилетней школы, ютившейся в старом бараке, открыли новую среднюю, двухэтажную и просторную. Из восьмого класса в связи с переходом страны на одиннадцатилетнее обучение Паша сразу попал в десятый. И… бросил его через полгода.

– Друг Леха уговорил меня на это черное дело. Я его до сих пор иногда донимаю: «Всю жизнь мне сломал, негодяй!». Шучу, конечно. В этой жизни каждый сам отвечает за свои поступки. Он к тому времени уже успел съездить в Улан-Удэ, поступить в ПТУ, а потом вылететь оттуда из-за неприятной истории.

Вернулся назад, пополнил ряды тасканского рабочего класса. «Зачем тебе эта учеба? Пора уже самому зарабатывать, матери помогать». У мамы и правда к тому времени появился третий сын – наш младший брат Вова. Она никогда не жаловалась на трудности, но… В общем, повод покинуть школу достойный.

Учителя, конечно, в шоке. Я хоть и не был отличником, но в целом парень талантливый, – улыбается Павел. – Уговаривали остаться, подключили даже детскую комнату милиции. Не помогло.

Пошел учеником плотника все в тот же совхозный стройцех. Продолжил, так сказать, пролетарскую династию. Сильно повезло: зная мою «неотмирасегошность», меня отправили не в бригаду, а прикрепили к наставнику – пожилому мастеру на все руки Алексею Максимовичу Змееву. Дядька он был довольно вредный, но все задатки того, что теперь умею, заложил он.

Среднее образование, к слову, я все-таки получил. Случилось это буквально в последний год существования тасканской средней школы. От всей души спасибо нашим сельским учителям – они чуть ли не насильно заставили здоровых лбов доучиваться в «вечерке».

Три брата, я после армии, лето 1994 года.

Три брата, я после армии, лето 1994 года.

Учились, кстати, снова в одном классе с Юрой и Лешей. Произошло это уже после моей службы в армии в последний призыв Советского Союза.

«Но вы держитесь»

Из армии в родное село Паша вернулся, когда жернова «лихих 90-х», жующие страну, добрались до дальних северных углов. Совхоз, правда, еще дышал. Пока коров не пустили под нож, работал пастухом и скотником, затем перешел в сферу жилищно-коммунального хозяйства. Некоторое время сторожил школу, а потом… Потом, в 2004-м, настал в буквальном смысле конец света.

На тот момент он был уже женат. С Анжеликой и ее сыном от первого брака Петей перемогались как могли – огородом, лесом, рекой, случайными заработками. Да что там, так жили все обитатели колымских поселков.

Сначала в Таскане «накрылась» поселковая котельная. Отапливались печами – благо, на заработанные Анжеликой у фермера деньги они купили самую теплую избушку в селе. Коренастая, с низкими потолками и небольшими окнами, она десятилетия словно ждала наступления смутных времен, и немудрено – строили ее на совесть, для себя, еще в 1950-х годах бывшие «зэки».

Вслед за отоплением быстро перемерзло холодное водоснабжение. Масса времени и сил уходили у селян на жизнеобеспечение: натаскать воды с реки или со скважины на фермерском участке, набрать в лесу валежника. На дрова пошли брошенные деревянные бараки и двухэтажки.

Только приноровился к выживанию народ, которому податься больше было некуда (кому было – те уж сбежали), – новый удар. В одно солнечное летнее утро в поселок въехали грузовые машины с подъемным краном и направились в сторону поселковых электроподстанций. Свет в домах потух, а со стороны ЛЭП доносились шум техники и лязг железа.

– Село облетела весть: «У нас увозят подстанции!». Как нам сказали, за долги жителей села перед энергетиками. Долги, конечно, были. А как им не быть? Все стояли на бирже, работы не сыскать, каждую попавшую в дом копейку тратили в первую очередь на еду и одежду.

Но в то, что можно вот так, запросто, в колымскую зиму, взять и оставить без электроснабжения живых людей, – в это я никак не мог поверить. В поселке жило много пенсионеров, росли маленькие дети.

Незадолго до этого смотрел по телевизору выступление Путина. В нем он строго-настрого запрещал отключать от света отдаленные поселения. А потому я не очень переживал и даже успокаивал земляков: дескать, вывозят наши трансформаторы только потому, что они слишком мощные. Продадут их какой-нибудь артели, а взамен привезут новые, поменьше.

Какой же я был наивный! Никто ничего не привез. Никто из властей даже не извинился за то, что произошло, ни тогда, ни после. Никто не задумался, что с нами будет. Бросили и забыли.

Эльгенцы молодцы, – помолчав, добавил Павел. – Они оказались не такими пассивными. Накинулись на приехавших энергетиков всем селом и сумели отстоять свои подстанции. Так, по крайней мере, все говорили у нас с немалой толикой зависти. Но против бульдозера не попрешь. Энергетики вернулись с милицией, и в конце концов эльгенские соседи тоже остались без света.

Машины уехали, мы ждали. Новых подстанций все не было. Приближалась зима, а у моей жены приближался заветный срок…

Позже наш земляк Василий Образцов, описывая эти события в статье «Из колымского белого ада» («Моя Родина – Магадан», 2017), для сравнения привел цитату из газеты «Аргументы и факты» от 09.12.2015: «Глава российского правительства Дмитрий Медведев назвал действия Украины по прекращению электроснабжения Крыма геноцидом».

Остаться в живых

В сентябре 2004-го у Павла Мамренко родился первенец.

– Игорь появился на свет слабым, недоношенным. Жена лежала с ним на восстановлении в Ягоднинской райбольнице несколько недель.

Отдельная история, как я их забирал домой. Удалось договориться с земляком Владимиром Славиным, хозяином старенького «Москвича». Октябрь, на Ягоднинском перевале страшный гололед. «Москвичонок» шлифует, юзит, сползает к пропасти. Приходилось толкать сзади. На перевал забрались с пятой попытки, да и то с чужой помощью. Володя и Анжела были в ужасе, маленький Игорь плакал. Впрочем, все обошлось.

Дом наш за день совсем остыл. Я бросился топить печь, Анжела кормила Игоря. Уже была готова детская кроватка. Над ней висел рефлектор от калорифера с 12-вольтовой лампочкой. Под колыбелькой стоял большой аккумулятор с алюминиевыми прищепками и проводами. Электроосвещение! На подхвате – две лампы «летучая мышь», до краев залитые подсоленной соляркой. Такая вот «цивилизация».

Со временем два местных фермера приобрели и взяли в аренду у энергетиков подстанции. Теперь они были со светом и постепенно разрешали подключаться соседям. В первую очередь своим работникам, потом пенсионерам, а позже и всем, кто жил по соседству. Единственное условие – желающие должны были повесить электросчетчики и исправно платить по счетам. Однако было много людей, живших вдалеке от фермерских усадеб, в том числе мы. Наш домик стоял на самом конце села. За ним – только утонувшее в лесу кладбище. Не раз нам предлагали переселиться ближе. Но наше жилище было самым теплым в деревне – даже в минус пятьдесят пять мы ходили по дому босиком и раздетые, между тем как другие мерзли в своих освещенных горницах в валенках. И мы остались.

Через год в райбольнице родилась Ольга, тоже слабенькой и недоношенной. «Скорую» до дома нам не дали. Договориться с машиной не удалось, и домой дочку мы везли в рейсовом автобусе. Закутанную, в туманный пятидесятиградусный мороз, четыре часа по дороге в тупик без встречных машин.

Старый автобус по дороге сломался, и водитель, чертыхаясь, долго чинил его в темноте посреди застывших сопок и леса. Девочка все время плакала. Мое сердце обливалось кровью. Однако мы пережили и это. Дети росли в первобытных условиях настоящими колымчанами.

Куда легче стало после того, как фермер Владимир Будников тоже провел себе свет и разрешил нам подключиться. Замечательный человек Владимир Владимирович, благородный и великодушный. Он очень нам помог, и не только электричеством. Прекрасно, что в этом сумасшедшем мире есть люди, на которых хочется равняться.

Жена с детьми. Таскан. 2006 год.

Жена с детьми. Таскан. 2006 год.

Мы тогда раздышались! Даже телевизор купили. Жизнь налаживалась, и, признаться, мне она нравилась. Ведь если подумать: мне выпал шанс без всякой машины времени совершить путешествие в прошлое и пожить так, как жили наши предки, – в максимальном приближении к природе, в условиях сурового, но понятного быта.

Светло, тепло, воды мог навозить сколько угодно, баню свою топили. Летом сажали несколько огородов и две теплицы. Огурцы и картошку на автобусе возили на продажу в Ягодное. Жена каждое лето работала на фермерских полях, я оставался на нелегком домашнем хозяйстве. Дети росли. Свободы – сколько угодно. Что еще надо?

Тогда мы были очень счастливы, но я понял это только спустя годы.

Пятое колесо

Жителям Таскана и Эльгена, официально признанных неперспективными, начали давать жилищные субсидии. В первые годы, по свидетельствам людей, сущие копейки. Матери Павла с мужем, к примеру, едва хватило на деревянную развалюшку в Армани. Однако все ближе к цивилизации.

Таскан, 2007 год.

Таскан, 2007 год.

Павел уезжать не собирался: того, что предлагали, хватило бы максимум на квартиру в Ягодном, что его совсем не устраивало. Но дети росли, подходила пора отдавать их в школу. К тому времени самые стойкие из оставшихся жителей «неперспективных» сел дождались федерального указа о расселении и стали получать уже приличные суммы для переезда.

В 2009 году на жилищный сертификат семья Мамренко купила в Магадане частный дом с большим земельным участком. Во двор переехала крупногабаритная часть внушительной коллекции предметов колымской старины. Об этом увлечении Павла нужно сказать отдельно.

С середины 1990-х он сотрудничал с ягоднинской районной газетой «Северная правда». Поначалу отправлял небольшие заметки в жанре криминальной хроники (в иных историях участником был он сам. Что делать, не мы такие – время такое), потом пошли статьи, рассказы с причудливым переплетением фантастики и были.

Краеведы. С Иваном Паникаровым, Таскан, 2005 год.

Краеведы. С Иваном Паникаровым, Таскан, 2005 год.

В «районке» познакомился с Иваном Паникаровым, председателем общественной организации «Поиск незаконно репрессированных» и создателем музея «Память Колымы». Стал помогать со сбором экспонатов. Дело оказалось заразительным.

Однажды, помогая односельчанину с электропроводкой в сарае, наткнулся на старинный утюг – тяжеленный, чугунный, который «кочегарился» когда-то угольками. Выпросил в качестве оплаты за услугу.

– Хотел поначалу отдать в музей Ивана Александровича, а потом подумал – и оставил у себя. С него все и началось.

Домашний скарб первых жителей села, предметы лагерного обихода, заводские и самодельные орудия труда колхозников, утварь, обувь и одежда коренных жителей Тасканской долины – якутов и эвенов, бесценные документы брошенного колхозного архива 1930-1940 годов… Что-то находил сам, что-то приносили люди, как ни странно, с пониманием относившиеся к «чудачеству» земляка.

За десять с лишним лет экспонатов набралось на приличную выставку. И почти все они, разумеется, перекочевали вслед за хозяином в Магадан, где поиски продолжились. Причем, что называется, на ровном месте.

К примеру, проходя в прошлом году по улице Советской, где велись дорожные работы, Павел наметанным глазом усмотрел в куче наваленного железа два больших железнодорожных рельса с клеймами «КМК им. Сталина 1950 г.» – то, что сохранилось в земле от магаданской узкоколейной железной дороги. После долгих уговоров выкупил их у рабочих по цене металлолома.

Спасти большое деревянное колесо от телеги, несколько лет украшавшее столб у шиномонтажки на «Стрелке», повезло бесплатно: его на тот момент просто выбросили на свалку.

Павел Мамренко

Павел Мамренко.

– У меня в коллекции целая телега стоит разобранная в сенях и три вида деревянных колес, а такого еще не было. Оно самое большое, я его даже немного подреставрировал, – радуется Павел. –  Зачем мне это? Поначалу собирательство придавало жизни некий смысл и удерживало на плаву – в те дикие времена очень легко было растерять себя и сгинуть бесследно. А теперь…

Это же моя Родина сюда со мной переехала, очень большая и важная часть ее истории. И теперь ни я от нее, ни она от меня никуда не денется. Имеются планы создать музей на частной основе.

Никуда не делись и любовь к природе с пытливым интересом ко всему живому. По утверждению Павла, он самостоятельно сделал несколько небольших зоологических открытий, которые терпеливо ждут своего описания в интернете, а в доме живут три черные кошки, собака, рыбки, водяная черепаха и горностай.

В колее

Детей Павел воспитывает один уже несколько лет.

– Видишь, как получилось… Нас вырвали из привычной среды. Поначалу все было замечательно, городская жизнь после перенесенных невзгод казалась раем, и я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Но не все могут пережить внезапно свалившееся благополучие. А потом произошел несчастный случай и Анжела погибла…

Семья еще в сборе...

Семья еще в сборе…

В городе он перепробовал разные занятия, в том числе и в качестве нашего коллеги-корреспондента: что-что, а писать Паша умеет и делает это хорошо. Поработал около года в областном краеведческом музее.

– Заявился туда сам и объяснил тогдашнему директору, что я, весь такой знающий краевед и умелый таксидермист, настоящая для них находка, – вспоминает он со смехом, – на что тот ответил: «Прекрасно, что вы натащили разного хлама с помоек, но нам нужен рабочий» – и отправил меня в подвал к слегка трезвым дворникам.

Работал по хозяйству, делал коробочки для экспонатов, подставки для чучел, чинил проваливающийся паркет. Зарплату получал мизерную, но коллектив музея очень душевный. Кое-кто там до сих пор меня помнит. Увы, душевностью сыт не будешь.

В итоге Павел нашел свою нишу, трудится рабочим по обслуживанию здания в самом центре города у владельца-частника. Он же плотник, он же сантехник, электрик, дворник и т.п.

Заработка хватает жить без излишеств, но и не бедствуя, не брать кредитов, не копить долгов по коммуналке (выживание в Таскане научило в том числе аккуратности в обязательных платежах), кормить семью. А кормит, заметьте, исключительно здоровой пищей, которую готовит сам. Никакого фастфуда!

– Встаю в пять утра, чтобы успеть приготовить обед. Борщи, плов, котлетки, чебуреки, пирожки – все умею, даже компоты на зиму закручивать. В Таскане сам хлеб пек, здесь тоже пробовал на первых порах – не рентабельно: формы у меня большущие, дальстроевские еще, буханки получаются объемные, а жизнь в городе относительно сытная, голода нет, поэтому хлеб не съедается, сохнет.

Огород держу больше по привычке и чтобы от крестьянских корней не оторваться окончательно. Для кого-то «скрепы» – это водка, матрешка и балалайка, а для меня – картошка.

Хозяйка...

Хозяйка…

Дети помогают, хоть пока и не так часто, как хотелось бы. Игорь этим летом сам весь огород вскопал. Ростом уже с меня вымахал! Ольга тоже по дому старается. Очень разные они, как огонь и вода.

Сын в меня пошел, такой же романтик, любит бродить по сопкам, постоянно чем-то увлекается – то динозаврами, то чернобыльскими «сталкерами», но быстро остывает. Надеюсь, со временем это пройдет.

С сыном на «Драконах», 2018 год.

С сыном на «Драконах», 2018 год.

У дочки свои, девчоночьи интересы, ее в лес не заманишь. Зато в летний лагерь, в большой коллектив – с удовольствием. Любит общение со сверстниками. Не знаю, какую судьбу дети себе выберут, но хочу, чтобы они выучились в свой срок хорошему, нужному людям делу, стали профессионалами и своим трудом меняли мир к лучшему. Все для этого сделаю.

На вопрос, что помогает ему нести ношу одинокого родителя, Павел ответил:

– Я давно свыкся с этой ролью. После прожитого нами уже ничего не боюсь и готов ко всему. Богатая школа жизни научила не только быть автономным, но и восстанавливаться после очередных испытаний без особых потерь, быстро «менять предохранители».

На прогулке в Магадане.

На прогулке в Магадане.

Да и выбора нет – если не я буду смотреть за детьми, тогда кто? Конечно, то и дело случаются проблемы, которые кажутся неразрешимыми. Тут главное не истерить, не впадать в панику, и проблемы всегда так или иначе разрешаются.

Помнишь, рассказывал тебе про детские игры в индейцев? В душе я так и остался индейцем из детства. Плыву по течению Реки Жизни в своем каноэ, в руках у меня весло, рядом лежит кремниевое ружье.

Подрабатывая веслом, могу обогнуть подводные камни и коряги; заметив впереди водопад – догрести до берега и перетащить свою лодку на плечах. А ружьем защищаю себя и близких от всяких неприятностей. Но грести против течения и бороться с рекой бессмысленно, она все равно окажется сильнее. Остается одно – плыть вперед.

Как пел с юности любимый Высоцкий, «колея эта – только моя, выбирайтесь своей колеей». Так что универсального ответа нет, у каждого свой путь.

А что Павел Мамренко хочет для себя, для души?

– Мечтаю когда-нибудь съездить в Таскан, где с каждым квадратным метром связана масса воспоминаний. Уж я бы походил, пофотографировал…

Автор статьи: Саша Осенева.

Фото из архива семьи Мамренко.

Декабрь 2018 года.

«Колея эта – только моя…»: 3 комментария

  1. Молодец!Так держать и не унывать,как большинство.Удачи Вам во всем,сил и терпения.

  2. Мы жили в поселке Фабричном между Омчаком и Матросова в хибаре, которую приходилось топить круглые сутки углем, чтоб не замерзала вода на полу. Трудные пятидесятые… Но и тогда заботились о людях. Ходила водовозка с питьевой водой, работал детсад на Молодежном, куда привозили сверх дефицитное молоко для детей. Стадион на Омчаке и своя футбольная команда. И вдруг такое озверение в 21-м веке всех этих энергетиков, чиновников миллионеров, жадных президентов и иже с ними, которых мы знаем и должны помнить поименно, как помнили многие безвинные зека своих истязателей. И детям рассказывать о всех этих негодяях устроивших развал страны.
    Дай Бог, Павел, чтобы детки не подвели. А вы, возможно, еще обретете новую любовь и новое увлечения, не взирая ни на какие трудности.

  3. Прочитала статью… Вы, Павел, Человек – Глыба. Фундаментальный и монументальный. Какой бы фильм для поднятия силы духа получился бы про Вас у самого-самого крутого режиссёра… Читала, и едва сдерживала слёзы, хотя выжать из меня слезу трудно. Мой племянник Константин тоже один воспитывает детей после смерти жены. И делает это так, как будто иначе и быть не может. Тем не менее Вы – настоящий герой Джека Лондона и Олега Куваева (как раз сейчас перечитываю его всего чуть ли не в сотый раз)…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *