Разные люди по-разному рассказывали, как стали делать па Колыме стекло, но суть сводилась к следующему. На 72-м километре Колымской трассы находился один из бесчисленных тогда лагерей. Заключенные ремонтировали дорогу и работали на небольшом кирпичном заводе. Глину брали неподалеку. И вот одни из заключенных, геолог по специальности, случайно наткнулся у карьера на залежи вулканического пепла. Сказал об этом между делом своим товарищам по бараку.
Ну, пепел сам по себе не бог весть какое ценное сырье. Но среди заключенных оказался известный профессор-химик. Вот он и предложил лагерному начальству попробовать варить из него стекло.
Начальство заинтересовалось. Подключили к делу других специалистов— благо, в лагерях каких хочешь знаменитостей хватало— и дело пошло. Вскоре сварили первое стекло — оконное. Потом технологию подправили, усовершенствовали и стали делать посуду, вазы и даже елочные игрушки. А уж для высоких чипов из Дальстроя — самого генерала Никишова с его супругой Гридасовой такие подарки лагерные мастера готовили… Да что там говорить, в Историческом музее, что у Красной площади в Москве, изделия стекольного завода есть!
Что ж, история вполне правдоподобная, думалось мне. Тем более, что мне, возможно, довелось держать в руках слиток из стекла первой варки!
Теперь я вспомнил тот день до мельчайших подробностей. Это было в 1982 году. Я недавно стал редактором районной газеты «Заря Севера» и с утра, как обычно, был занят читкой полос очередного ее номера. Работа что-то не ладилась, я был очень занят, когда ко мне в кабинет вошел Евгений Павлович Зубов.
Москвич, хорошо знавший столичную интеллигенцию, он был выплеснут на Колыму еще в тридцатых первой волной сталинских репрессии. Прошел не один лагерь, близко знал многих видных политических заключенных. После освобождений и реабилитации поселился в Палатке. В редакцию заходил довольно часто, приносил статьи, в которых ратовал за организацию в районе краеведческого музея.
Вошел он явно расстроенный, примостился на краешке стула.
— Хотел в Магадан съездить,— вздохнул он,— да па автобус опоздал.
Конечно, я бы помог ему, но редакционная машина стояла па ремонте.
— А что за дело в Магадане? — поинтересовался я.
— Да вот в музей сдать…— Он открыл свой портфель и извлек из него увесистый светло-коричневый слиток стекла.
— Первоварок,— подал он мне его. Сорок лет как отлито!
Был он неправильной овальной формы и так же неровен в толщину, словно кайля расплывшаяся. Однако теперь, когда я напрягаюсь, чтобы описать его как можно достовернее, мне кажется, получился он таким не сам по себе, а форму — что-то вроде призмы— ему пытались придать намеренно.
Помню, что приблизил эту призму к лежащей на столе газетной полосе, и буквы сквозь нее увеличились. Подержал еще несколько слиток в руке и возвратил его Евгению Павловичу.
— Что ж, придется завтра попытаться уехать,— сказал он.
Как кляну сейчас себя. Ну что бы мне тогда выкроить десять-пятнадцать минут и расспросить у Евгения Павловича, откуда у него этот слиток, где и когда была первая варка?
Поздно жалеть. Евгений Павлович уже навек ушел от пас, тихо и незаметно, как уходят и сотни других его сотоварищей по колымским страданиям, унося с собой то, чему им довелось стать участниками и свидетелями и что составляет пашу с вами и детей, и внуков наших историю. Поговорить бы с каждым из них, еще живущих здесь, на земле лагерей своих, записать…
— Но ведь Евгений Павлович какое-то время работал в редакции,— подумалось мне,—Не может быть, чтобы он, зная историю колымского стекла, не коснулся где-то ее.
Слава Богу, в редакции хранятся подшивки за все годы существования газеты. Листаю их. В рубрике «Имя твоего поселка» нахожу заметку: «…Магаданский производственный комбинат создан в конце 1941 года на базе стекольного и электролампового заводов и деревообделочного цеха. Первоначальная продукция его была скромной: стаканы и бутылки стекольный завод изготовлял из переплавленной бутылочной тары, поэтому они получались зеленоватыми. Электроламповый завод не выпускал ламп, а восстанавливал старые, меняя перегоревшие вольфрамовые нити. Деревообделочный цех делал только ящики для упаковки металла. Но нельзя забывать, что комбинат был создан в первый год войны, благодаря только энтузиазму двух инженеров и нескольких десятков рабочих. Вскоре в окрестностях завода нашли вулканический пепел. Очищенный от примеси специальным сепаратором, он стал сырьем для разнообразных стеклянных изделий. Несравнимо улучшилось качество электрических лампочек, освещавших дома Колымы. Деревообделочный цех стал выпускать легкую плетеную мебель. Поселок, называвшийся 72-й километр основной трассы, получил всеколымскую известность и новое имя — Стекольный. И подпись: Е. Зубов, заслуженный работник культуры РСФСР».
Итак, выберем из прочитанного нужную нам информацию: в конце 1941 года стекольный завод уже существовал, создан он творческой мыслью двух инженеров, первую продукцию делал из стеклобоя, а потом был найден вулканический пепел…
Но здесь же в подшивках натыкаюсь на публикацию И. М. Данишевского, тоже старого колымчаиина. Он оставил довольно интересные воспоминания. О себе сообщает, что работал забойщиком на приисках «Стахановец», «Мальдяк», станочником-фрезеровщиком в поселке Стрелка, мастером в инструментальном цехе автобазы в пос. Атка и на Магаданском промкомбинате на 72-м километре трассы — начальником мехцеха. До лагерей был директором авиационного завода. Словом, свидетель авторитетный.
«Огонь Великой Отечественной войны,— пишет И.М. Данишевский,— грозным эхом отозвался на Колыме. Помню, летом 1941 года положение здесь создалось серьезное. Война угрожала оставить колымчаи без снабжения. Собственные резервы области были ничтожны по сравнению с потребностями. Большая земля в напряжении всех сил отдавала все для фронта. То немногое, что она могла выделить для снабжения Колымы и колымчаи, доставлялось долгим путем сперва по железной дороге, а затем морем.
Единственный выход из положения—-быстрейшее развитие собственного сельского хозяйства области. Но оно в основном могло развиваться только в направлении закрытого грунта. А для этого требовалось стекло для теплиц и парников.
Облегчение, чтобы не сказать спасение, пришло нежданно. На 23-м километре трассы работал промкомбинат №2. Тут были механики и металлообработчики, химики и геологи.
Геолог Йовчев, возвратясь из очередного похода по окрестным сопкам, досадливо махнул рукой:
— Ни черта нужного! Все сопки — вулканический пепел.
— Как вы сказали, вулканический пепел? — вмешался в разговор химик Александров.—А нельзя ли примести его на пробу для анализа?
— Сделайте одолжение, хоть целую сопку…
Уже назавтра Йовчев принес мешок серого порошка: «Пожалуйте, профессор».
Содержимое мешка Александров проверил в маленькой лаборатории промкомбината и сообщил руководству, что вулканический пепел окрестных сопок представляет собой замечательное сырье, почти готовую шихту для варки стекла. Лабораторный анализ ученого требовалось проверить практическим опытом. А где было его организовать?
Химик посоветовался с механиками. Вспомнили, как варили стекло первые стекловары — финикияне за три тысячи лет до нашей эры. По этому древнему способу выкопали яму в земле, засыпали туда пробу вулканического пепла и стали прогревать. Инженер Сазонов сконструировал паронефтяную форсунку. Мы подключили к нему пар от локомобиля электростанции, подвели нефть, отрегулировали пламя: жжем-пожжем — ничего не получается. Кто-то вспомнил, что надо подмешать к шихте немного битого стекла. Подбросили немного битых бутылок. Греем час за часом — никакого толку.
Наступает вечер третьих суток. Масса в яме раскалилась еще больше. Температура явно перевалила за 1400 градусов. Очередной раз опускаем железный прут в раскаленную до бело-розового свечения массу, берем пробу. Заранее готовимся к очередной неудаче. Но с конца прута свисает длинная розовая сосулька. Она быстро темнеет, становится красного, багрового, затем совсем темного цвета. На конце возле железа она еще светится красным светом, а конец сосульки, что это?! Он свисает темно-вишневым, зеленоватым и… прозрачным, прозрачным, стало быть, стеклянным концом!
Прогноз ученого Александрова осуществлен. Из вулканического пепла с небольшой прибавкой битого стекла впервые на Колыме сварено свое, колымское стекло!
Нужно ли говорить, как развернулись дальнейшие события. Совещания и распоряжения следовали с необычайной быстротой. Без всякой волокиты вопрос решен, без промедления согласован с Москвой. В непосредственной близости от открытых сопок с вулканическим пеплом, на 72-м километре трассы, решено построить стекольный завод. Создается проектная группа, выбирается площадка. Начинается стройка.
В сотне метров от площадки будущего стекольного завода по другую сторону трассы обосновывается механическая база строительства и завода — механический цех. Здесь, на живописном берегу поросшей зелепыо быстроструйпой речки, заслуженно называющейся Красавицей, мне довелось провести последующие, насыщенные драматизмом и творчеством, интереснейшие десять лет. Была осень 1941 года».
Стало быть, первая опытная плавка из вулканического пепла с добавлением стекла состоялась на 23-м километре трассы осенью сорок первого. И Данишевский — ее участник, очевидно, и есть тот механик, с которым посоветовался профессор Александров…
Да. Плавка могла иметь место, и ие исключено, что Данишевский – ее участник. Вероятно так же, что именно о ней и писал Зубов. Но смущает дата: осень 41-го. И вот почему.
В трудах Всесоюзного научно-исследовательского института № 1 находим: «Хасынское месторождение вулканического пепла, открытое в 1939 году, окончательно доразведано в 1952—1953 годах. Месторождение расположено на правом берегу реки Красавица (приток реки Хасыи) в двух километрах от пос. Стекольный.
Добыча пепла и его переработка связаны с определенными трудностями, так как месторождение расположено в зоне вечной мерзлоты. Сырье в связи с этим имеет высокую карьерную влажность – до 35—40 процентов. По цвету пепел разделяется на две различимые на глаз разновидности — чистую белую и серую, засоренную глинистыми частицами. Засоренность пепла глинистыми частицами заметно меняет цвет сухого материала, но почти не сказывается на его химическом составе.
По химическому составу вулканический пепел — типичное вулканическое стекло типа липаритового. Температура плавления пепла, благодаря значительному количеству щелочных окислов, сравнительно низка (1040—1160 градусов). Однако вследствие большого содержания окиси алюминия (13,2—15,8 процента) расплав чрезмерно вязкий, что затрудняет, например, применение пепла в производстве стекла и ваты».
Оставим пока в стороне химические свойства пепла и отметим только дату открытия его месторождения — 1939 год. Следовательно, и плавка пепла могла произойти тогда же, и, вероятнее всего, так оно и было, потому что в сорок первом на 72-м км уже с весны вступили в силу совсем другие факторы. Впрочем, о них ни Зубов, ни Данишевский, будучи заключенными, конечно, знать не могли.
Глава из книги Шалимова Ю.Б. Легенды и быль Колымского стекла. Магадан, 1992 год.